- -
- 100%
- +
– Я не боюсь, – сказала Алина. – Сейчас не боюсь. Но ночью было иначе. Он шёл впереди.
– Ночью ты была одна, – ответила Марина. – Теперь – не одна.
Лиза записала: «Первый удар. Круг замкнулся. Тон улёгся. Тела – спокойны. Страха – нет». Она улыбнулась и отступила на шаг. Журнал «слышал» вместе с ними.
После полудня небо стало светлее. Река держала ровное дыхание. На третьем столбе у воды белого иная не было видно. Но чужой взгляд всё ещё стоял в воздухе, как стужа.
– Выйдем на короткий круг, – предложил Максим. – Не к перилам. По верхней дорожке. Мы посмотрим место со стороны.
Марина согласилась. Лиза осталась в Доме, чтобы держать связь. Хранитель послушал, как скрипит ступенька при выходе, и кивнул: «Пусть так». Они пошли трое. Алина шла между. Колокол висел на шнуре, тёплый от тела.
У Утёса снег был плотный и не проваливался. Воздух пах пихтой. Здесь звук вёл себя честно. Марина остановилась на площадке, где сверху видно русло.
– Считаем, – сказала она. – Глаза – по правилу.
Они стояли рядом. На первом вдохе воздух был холоднее. На втором – ровнее. На третьем – простой. На четвёртом отвели взгляд в сторону. Никого лишнего на дороге не было. Только старый пес пробежал у забора и сразу ушёл под арку.
– Здесь можно, – сказала Марина. – Дашь один удар. Перед этим – имя.
– Алина. Амур, – сказала Алина. Голос был ясный. Она взяла колокол так, чтобы металл почувствовал ладонь. Максим стоял рядом и дышал в одном темпе. Марина держала скрипку под рукой.
– Раз, – сказала Алина. – Два. Три.
Звон был на грани слышимости. Внизу по льду прошёл широкий круг. Воздух над руслом чуть просел и выровнялся. На берегу коротко щёлкнул свет на одном фонаре и стал обычным. Собака у арки перестала рычать и улеглась.
– Принято, – сказала Марина и улыбнулась глазами. – Это он слушает тебя. Ты задаёшь ход.
Алина выдохнула. На секунду ей захотелось улыбнуться. Она не стала улыбаться широко – только дала лицу мягкость. В груди стало свободнее. Колокол лёг поудобнее. Он не просил второго удара. Он не вёл.
– Не даём два, – напомнил Максим. – Здесь закрыли. Пути сегодня не просим.
– Я и не хочу, – тихо ответила Алина.
Они постояли, слушая, как тишина держит площадку. Потом пошли обратно. По пути Марина положила руку Максиму на запястье, прижала пальцами ремешок часов. Его кожа была тёплой. Он наклонился к ней, коснулся губами её виска на выдохе. От тела прошла волна тепла. Она не отстранилась. Им обоим это было нужно.
– Мы дома, – сказала она тихо.
– Да, – сказал он.
Вечером Дом снова принял их. Лиза встретила у двери с журналом в руках.
– Белых глаз стало больше, – сказала она, глядя в окно. – На площади поставили ещё два. Они будто слушают свет, но не трогают. Пока.
– Мы закрыли маленький шов у Утёса, – сказала Марина. – Без ближнего подхода. Отклик воды – был. Город отозвался спокойствием. Запиши.
Лиза записала. Хранитель подошёл ближе. Его трость коротко стукнула в пол и умолкла.
– Колокол принял руку, – сказал он Алине. – Дальше будет движение. Дальше будет проверка. Ты держись и помни правило.
– Помню, – сказала Алина. – Три вдоха. Имя. Один удар, если закрываем. Два – только по делу. Три – нельзя.
– Правильно, – кивнул Хранитель. – И ещё. Колокол не давать чужим. Даже если попросят вежливо. Даже если предложат цену. Колокол не продаётся.
Алина кивнула. На лице у неё не было сомнений.
– Я не отдам.
Марина слушала голос Алины и знала: в этой девочке нет пустоты. Есть страх и есть опора. Это хорошая вещь для границы – когда страх знает своё место.
– Завтра ты пойдёшь с нами к воде ближе, – сказала Марина. – Только мы. Лиза держит Дом. Хранитель – Лавку. Мы проверим мосты. Посмотрим, как ведут себя белые точки.
– Да, – сказала Алина.
Максим убрал камень в карман. Свет в нём был ровный. Он посмотрел на Марину. Его взгляд был тёплый, без слов. Она ответила такой же простотой. Когда он проходил мимо, она коснулась его поясницы и задержала пальцы. Он тоже задержался на мгновение рядом. Это была их ночная нитка – тонкая, но прочная.
Пришла ночь, за окнами Дом держал ритм. В дальнем углу свеча догорела и сама потухла. Лиза собрала листы, проверила, чтобы в журнале не осталось пустых полей, закрыла обложку и положила тетрадь в ящик стола.
Алина лежала на раскладушке в комнате для гостей. Она не спала, колокол лежал рядом, на ткани. Он не звенел. Он проживал с ней день, спокойно дышал вместе с ней. Девушка положила ладонь на металл и сказала тихо:
– Я здесь. Я не дам тебе вести. Я поведу.
В воздухе на секунду стало ещё тише. И это была рабочая тишина.
Утро снова пришло чистым. Прежде чем выйти, Марина заново проговорила связку:
– Я – музыка. Максим – камень. Алина – звон. Дом – слово. Вода – слух.
– Слышу, – сказала Алина. – Готова.
Они вышли к реке. На третьем столбе белый индикатор не горел. Но в городе стало больше новых глаз. Они не мигали. Они просто стояли. Марина чувствовала: их прослушивают. Она знала – это позже. Сейчас – шов. Сейчас – дышать.
На перилах в одном месте тонкой полоской проявился иней. Лиза, которая подошла попозже, фотографировать не стала. Она просто написала в журнале: «Белая полоска – проявление. К перилам – только в перчатках. Людей – отвести». И ушла обратно в Дом. Её слово было надёжнее снимка.
– Начнём, – сказала Марина. – Сегодня ты – задаёшь ритм.
Алина вдохнула и сказала своё имя. Сказала «Амур». Закрыла глаза на «стоп». Дала один короткий удар. Вода приняла. Город выровнялся ещё немного. Колокол снова не подвёл – он лёг и пошёл в такт её дыханию.
Это был их день. День, когда звон перестал быть страхом и стал опорой.
Их связь стояла на простых вещах: счёт, имя, короткий удар, тишина, лёгкое касание руки к плечу, дыхание рядом. Никаких обещаний судьбе. Только работа. Только Ритм берега.
История Алины легла в Дом, как новый ключ в связку. Ночь принесла хрустящий иней на перила и взгляд человека в белом шарфе на углу витрины. Утро – белые коробки у опор фонарей и немой интерес «умных» глаз. Команда поняла: сбои больше не случайность. Пора задавать свой ритм и проверять, что город помнит про свет.
Глава 5. Белые глаза у воды
Дом встретил их теплом и ясностью. На кухне тихо закипал чайник, в коридоре виднелись следы от валенок, будто ночь не успела стереть порядок. Марина протёрла скрипку мягкой тряпицей, коснулась щекой дерева. Максим сидел у окна, согревал ладонями кружку. Камень Звезды лежал у него на колене, свет внутри был ровный. Лиза листала журнал и останавливалась на каждой строке, будто простукивала пульс города. Алина стояла ближе к двери. Колокол под свитером на груди отозвался теплом, когда она провела по нему пальцами сквозь ткань.
– Сегодня днем к идем реке, – сказала Марина. – Без тех, кто не держит счёт. Работаем быстро и точно. Белых глаз прибавилось. Они смотрят, но не видят. Мы не будем смотреть на них в ответ. Мы настроим ритм и уйдём.
Максим поднял взгляд:
– Корнёв идёт по верхней линии, – сообщил он. – Отмечает только взглядом. Ничего не трогает. Если появятся новые точки, вернётся и скажет. Мы пойдём к мосту и к лестнице. Потом – баржа.
Лиза закрыла тетрадь, положила в сумку:
– Я останусь. Слежу за окнами и дворами вокруг.
Алина кивнула. Она уже знала, что страшно будет не у воды, а после – когда тишина ложится на тело и пытается выдавить из него слово сомнения. Она снова провела пальцем по свитеру, где лежал колокол, и тихо сказала себе: «Я веду». Слова не требовали доказательств. Им достаточно было ровного дыхания.
Улица встретила их светом без теней. Снег был плотный, ноги не проваливались. Город шумел глухо и далеко, как если бы кто-то закрыл руками уши – так проще слышать собственный счёт. На третьем столбе у воды белая точка горела ровно, не мигала. От этого делалось спокойнее, чем прошлой ночью, но спокойствие было сдержанное: ровный свет чужих глаз – не знак дружбы, а знак терпения.
У пролёта моста стояла площадка. Здесь зимой гуляли дети, а весной старики играли в домино. Сейчас никого не было. Марина проверила кромку взглядом, задержала дыхание на два счёта, отвела глаза на третий. Максим чуть развернулся, чтобы прикрыть её от речного блика. Алина встала рядом с водой.
– Имя, – сказала Марина.
– Алина. Амур, – ответила та.
Марина подняла скрипку. Первый тон вышел короткий, чистый. Воздух подтянулся. Второй – ниже и мягче, как шаг к двери без желания войти. Чаша тишины под мостом отозвалась кругом. Белая точка на столбе замерцала и тут же стала прежней – не ярче и не глуше, просто села как надо.
– Считай, – сказал Максим.
– Раз, – проговорила Алина. – Два. Три.
Звук колокола лёг в воздух, как капля. Он не прорезал тишину, он соединился с ней. Круг внизу дошёл до опоры и улёгся. Тень у кромки отступила, будто её попросили освободить место. Камень Максим держал перчаткой; тепло изнутри поднялось, задержалось и ушло.
– Дальше не идём, – сказала Марина. – Здесь всё. На лестницу.
Они шли вдоль верхней дорожки. Река не звала. Но на каждом столбе было новое ощущение: не взгляд, а «слушание». Белые глаза не пытались поймать их внимание. Они ловили их счёт. Марина сдержала естественный порыв – посмотреть, как там зафиксирован свет. Правило внутри неё было выше любопытства.
На лестнице к набережной виднелись следы людей. У перил было место, которое зимой всегда приоткрывалось. Здесь многие останавливались, смотрели на воду, забывались. Марина остановилась на три ступени выше и прислушалась. Деревянные балки внутри давали сухой треск на маленьких температурных перепадах – Дом бы сказал, «кисть прогрелась». Но под треском было ещё одно: лёгкий ровный тон не отсюда, не из дерева. Как пульс места.
– Открывалось утром, – произнесла она. – Закроем.
– Готова, – сказала Алина. Она чувствовала под колоколом свою собственную грудь. Дыхание было ровным. Страх не исчез, он просто перестал командовать.
Марина дала тон – чистый. Второй – с оттенком низкой ноты. Ступени на секунду «выдохнули», и воздух перед ними стал вроде бы легче. Алина послушала пустоту и поняла: круг в воде не пошёл. Он «держался» за невидимую нитку – её не было видно, но тело на неё отозвалось, как отзывается кожа на тонкую волосинку.
– Имя, – напомнил Максим.
– Алина. Амур, – сказала она. – Раз. Два. Три.
Звон был ещё короче, чем у моста. И – точнее. Круг дошёл до нижних перил и улёгся. Белая полоска инея едва проступила на железе и тут же растаяла. На секунду из-за поворота лестницы послышался быстрой шаг – и пропал. Тень, которая стояла у перил не в этом слое, уходить не любила. Но сейчас ушла.
– Принято, – сказала Марина. – Возвращаемся.
Они поднялись на площадку. В это время с верхней дорожки спустился мужчина в шапке с надвинутыми ушами, остановился у перил и вытянул шею к льду. Взгляд его зацепился. Максима передёрнуло. Это был тот момент, когда чужой человек может совершить лишнее движение.
– Эй, – обратился к нему Максим просто. – Скользко. Лучше подальше.
Мужчина моргнул два раза, оторвал взгляд ото льда и вышел обратно на площадку. Он ничего не понял – и ему не надо было понимать. Он ушёл жить свою жизнь в сторону рынка. Этого было достаточно.
– Дом, – сказала Марина тихо. – И к барже – ближе к сумеркам. С белыми глазами сейчас – не спорим.
Наверху их встретил Корнёв. Он повернул голову в сторону столба и показал вниз – под ним аккуратно прятался белый короб. Индикатор не мигал. Горел белым.
– Ночью моргал, – сказал он. – Теперь дышит ровно. Снегом поджал. Мелом отметил, не трогал.
– И правильно, – сказала Марина. – Если он слушает – пусть слушает на пустом месте. Нам нельзя отдавать ему ритм.
Они прошли ещё десяток шагов. Воздух перед одной аркой был странный – на вдохах лёгкий, на выдохах плотнее. Это не был магический знак и не было техничной уловкой. Это была новая привычка города. Такие привычки нужно заносить в память.
– Записать, – сказала Марина Лизе по телефону. – Арка у дома с аптекой. Вдох – легче, выдох – плотнее. Не подпускать новичков. Сегодня вечером – обход не делать.
– Приняла, – ответила Лиза. – В журнал добавлю.
Лавка Хранителя держала их тепло у себя. Металл на полке не блестел, но присутствовал. Хранитель, как всегда, посмотрел на них спокойным взглядом, будто каждый из них – не человек, а рабочая нота, за которую он отвечает.
– Под пролётом – чисто, – сказал Максим. – На лестнице – закрыли. Белый огонь под столбом слушает ритм. Будто ловит задержку.
– Пусть ловит, – сказал Хранитель. – У нас есть право молчать. И не давать лишних звуков.
Алина сняла перчатку и положила колокол на ткань. Её пальцы оставались тёплыми. Она поняла: теперь металл отвечает ей не страхом, а доверчивой тяжестью – как инструмент, который согревается в ладони на репетиции.
– Я всё время боялась, что он поведёт, – сказала она Марине и Хранителю. – Сегодня он слушал меня. Особенно у лестницы. Там было труднее.
– Там всегда труднее, – сказал Хранитель. – Там люди смотрят. И там место любит внимание. Ты всё сделала правильно. Теперь поешь и поспишь час. Дальше – баржа. Там сегодня будет задержка. Но вы справитесь.
Марина посмотрела на Максима. Он понял взгляд и легонько коснулся тыльной стороны её ладони. Касание на секунду соединило их, как соединяют две одинаковые ноты. Потом они отпустили друг друга – не потому, что нельзя, а потому, что надо.
– Час отдыха, – сказала она. – И домой. Потом – сумерки.
Обед был простым. Чай, хлеб, горячий суп. Несколько слов о погоде. Лиза принесла журнал и отдала Марине на подпись листок-выдержку – тот, что надо повесить при входе, чтобы каждый видел:
Если тянет «досмотреть» – глаза закрыть. Имя вслух. Считать до пяти. Отступить. Сообщить командиру.
Лист повесили у двери.
Когда новички ушли в свои комнаты и коридор опустел, у лестницы возникла короткая тень. Это была не «белая» тень. Это была их собственная. Там, за поворотом, всегда не хватало света. Марина остановилась, и Максим остановился вместе с ней. В этом месте близость была работой – тело должно помнить тепло другого тела, если вокруг становится холоднее.
Она подошла к нему, положила ладони ему на плечи, почувствовала, как кожа под тканью отозвалась. Он медленно провёл рукой по её шее, задержался на ключице. Она поднялась на носки и коснулась губами его кожи там, где шея переходит в плечо. Он вдохнул глубже, и этот вдох растёкся по нему, как мягкий огонь. Она улыбнулась:
– Держись за меня.
– Держусь, – ответил он.
Этого хватило, чтобы лишняя жёсткость ушла из их движений. Им не нужен был долгий обмен. Им нужно было напомнить телам: мы вместе, мы – связка, мы – живые.
Сумерки пришли рано. Снег при них кажется темнее, чем днём, а воздух – плотнее. Белые глаза на столбах не разгорались. Они стояли как молчаливые уши. Лиза сообщила: у кинотеатра на стекле изнутри проявились тонкие инеевые риски, как ноты. Марина туда не пошла, слишком много людей. И слишком много зеркал. Настоящая работа – у воды.
Старая баржа была как старая кость города. Зимой она почти не менялась. В этом была её сила – стабильность в окружении перемен. Рядом с баржей в зеркальном слое дело обстояло иначе: там иногда проступала другая баржа – длиннее, ниже, с пустыми трюмами. Если смотреть в упор – можно раствориться. Поэтому они смотрели боковым зрением и держали правило.
– Алина, – сказала Марина. – Здесь ты будешь вести. Я задаю тон. Максим держит линию. На второй тон слушаешь. Если круг не идёт – имя. Если идёт – один удар. И уход.
Алина кивнула. Она положила ладони на колокол поверх ткани. Под пальцами медленно поднялось тепло, как будто от дальнего огня. Она вдохнула. На вдохе немного было страшно. На выдохе – спокойно.
Марина подняла скрипку и дала тон. Он встал перед баржей, второй тон прошёл ниже и шире – как пометка на плане. Вода не отозвалась. Круг не пошёл. На борту баржи тонко и чисто проступила белая линия – чуть заметная, как черта на инеевом стекле.
– Имя, – сказал Максим едва слышно.
– Алина. Амур, – произнесла она. Слова вышли уверенными. Белая линия едва заметно дрогнула, как волосок на свете.
– Раз. Два. Три, – сказала Алина и дала удар.
Звон был очень короткий. Но баржа «слышала». Круг пошёл не сразу, будто его что-то задержало под поверхностью. Потом – раз и пошёл. Дошёл до конца и легонько коснулся троса у причала. Белая линия растаяла, как вода в тепле.
– Держим, – сказала Марина. Она не добавила третий тон. Не понадобилось. Максим повёл плечом и прикрыл их от отражения канала. Камень у него в кармане тонко отозвался теплом – секундой раньше, чем Алина это почувствовала кожей.
Они отступили на шаг. Алина отвела взгляд по правилу – на третий вдох. На четвёртом – к стене. Дальше не пошли.
– Хорошо, – сказал Максим. – Уходим.
На третьем шаге Алина почувствовала, что на них смотрят. Не с воды. Из машины, припаркованной возле набережной. Внутри было темно. На стекле отразился кусок фонаря и чужая белая нить, как тонкая прядь. Взгляд был не человеческий – он был «слушающий». Девушка на мгновение захотела «досмотреть», откуда именно идёт этот слушающий взгляд. И тут же, без сопротивления, закрыла глаза, посчитала до пяти и отвела голову. Правило работало почти без участия ума.
– Видела? – спросил Максим уже после.
– Да, – ответила Марина вместо Алины. – Но не смотрим. Они привыкли, что им дают. Мы не дадим.
Они вернулись в Дом, когда небесный свет почти равнялся со светом окон. Лиза ждала у входа с журналом. Её лицо было спокойным. В этом спокойствии не было равнодушия, а только работа.
– Пока вы были у баржи, в центре поставили ещё три белых глаза, – сказала она. – Не моргают. В одном дворе у подъезда лампа пробовала подстроиться под их задержку. Я записала. Дала ребятам указание не залипать на стекле. Новичкам – читать лист у двери вслух.
Марина кивнула. Заглянула Лизе в глаза – коротко, по-человечески.
– Молодец. Сегодня ты держишь Дом. Это главнее, чем столбы.
Лиза опустила взгляд на журнал, но улыбнулась. Она знала цену словам «держишь Дом». Это было место силы, не хуже кромки.
– Ещё вещь, – сказала Лиза. – Мы с Корнёвым заметили: белые глаза ночью «учат» не только лампы. Они пробуют подстроить счёт шагов на узкой улице. Люди там чаще пропускают один шаг, потом оглядываются. На третий раз – залипают на ледяном блеске на капоте машины. Я попросила дворника посыпать на этой улице песок.
– Правильно, – сказала Марина. – Наша работа – возвращать ритм, не объясняя магию. Песок – это тоже музыка.
Они прошли в гостиную. Дерево стен по привычке уняло лишние звуки и выпустило нужные. Хранитель прислонил трость к углу и прислушался к полу – там всё было ровно. Он одобрительно кивнул сам себе и сел ближе к проходу, чтобы не мешать.
– Сейчас поесть и спать час, – сказала Марина команде. – Потом – короткий ночной круг вокруг Дома. Только свои. Без героизма.
Сон в Доме был короткий, но настоящий. Алина надела домашние носки, натянула плед до плеч. Колокол лежал рядом, на тканевой подложке. Он не звенел. Но дышал с ней. Девушка в полусне вспомнила двор своего детства: зима, мама держит её за левую руку, прабабушка – за правую; у перил они стоят чуть сзади, не у кромки; мама говорит: «Не смотри долго. Считай три. Отводи глаза». И маленькая Алина, ещё не умея объяснить, уже умеет делать: один, два, три – и взгляд уходит на кирпич в стене. Прабабушка улыбается почти незаметно, как умеют старые женщины, научившиеся радоваться молча. Эта память не исчезала. Она была, как кое-что очень нужное в кармане.
Когда Алина проснулась, в комнате было тихо. Она тихо проговорила:
– Я – Алина. Ты – колокол Амура. Мы – связка. Сегодня закрывали. Завтра – услышим ещё.
Слова – не молитва. Слова – якорь.
Ночной круг вокруг Дома был как шёпот. Марина и Максим вышли, ничего не обещая ночи. Снег скрипел мягко. На углу за домом стояла пустая урна; её железо внезапно выдало тонкий холодный звук – не звон, а дыхание. Максим заглянул в глубину двора и кивнул: всё ровно. Марина задержалась возле двери, прислушалась к щели под порогом. Тёплый воздух изнутри не ускользал. Это означало: Дом держит слово. Они вернулись внутрь.
Хранитель уже не спал. Он сидел на табурете у кухни и держал ладони над чашкой с остатками чая.
– Нас слушают, – сказал он просто. – Но имени не дали. Пока это не опасно.
– У двери? – спросила Марина.
– У двери, – подтвердил он. – Шаг был. Но потом тень ушла. В следующий раз возьмёт с собой ветер.
– Мы будем дома, – сказала Марина.
Хранитель кивнул. Больше говорить было не о чем.
Утро началось, как новая строка. В этой строке всё происходило с нужной скоростью. Лиза первая пришла к журналу, открыла его на свежей странице и записала заголовок: «Белые глаза у воды». Под ним – каждую их операцию, каждую деталь без домыслов. Для новеньких она переписала четыре строки крупнее и повесила рядом, чтобы они читали перед выходом:
Белые глаза – не наши.
Не смотреть. Дышать. Считать.
Работа – связкой.
Имя – вслух.
Марина проверила окна и дверные петли. Максим выложил на стол ремень, перчатки, камень чтобы рука повторила знакомый порядок. Алина выпила горячего чая и выпрямила спину. Колокол лежал на ладони, как живая тяжесть. Ей больше не казалось, что звон ведёт её. Ей казалось, что колокол – часть её дыхания.
– Идём? – спросил Максим.
– Идём, – ответила Марина.
– Идём, – сказала Алина.
Они сделали шаг. И город, который дышал рядом, сделал шаг вместе с ними.
Листы Лизы разошлись по подъездам, но фонари на набережной продолжали спотыкаться. Счёт сбивался там, где лёд был ровным, как стекло. Марина сдвинула смычок, Максим поправил ремень с Камнем, и Дом стал тише. «Сегодня – меньше железа, больше воды», – сказала Марина. Глава повела их в шёпот льда.
Глава 6. Ложный зов у перил
Дом проснулся, в коридоре висела теплая одежда, вода в чайнике закипала, в печи потрескивая тихо разгорался огонь. Марина проверила смычок и подушечку, провела ладонью по грифу. Максим сидел у окна, держал кружку, смотрел на двор. Камень Звезды лежал у него в ладони и держал устойчивую нить света. Лиза сняла вчерашний лист с правилами и повесила новый – буквы крупнее, строки короче. Она записала ещё одну строку красным: «Не отвечать голосу без имени».
Алина застегнула куртку. Колокол был под свитером. Тепло от него входило в кожу и успокаивало. Она сказала тихо:
– Готова.
– Сегодня работаем на знакомых местах, – ответила Марина. – Мост. Спуск у станции. Короткая проверка у баржи. Без задержек. Без спорных решений. Если зов – спрашиваем имя. Если нет имени – молчим.
Лиза подняла журнал:
– В центре прибавилось «глаз». Они не мигают. В одном дворе лампы снова копируют чужую задержку. Я уже повесила весточку у подъезда. Люди читают.
Максим убрал камень в карман:
– Корнёв идёт по верхнему кольцу. Обозначит мелом, где воздух слушает сильнее. Пальцами ничего не трогает.
Марина кивнула. Она посмотрела на Алину. Девушка стояла спокойно, в её плечах не было лишнего напряжения. Колокол отвечал ровным теплом, как инструмент перед работой.
– Пойдём, – сказала Марина.
На рынке пахло рыбой, хлебом и шерстью. Ножи у прилавков издавали короткие звуки, и эти звуки выравнивали улицу. Продавцы говорили негромко. Слов много не было, но порядок держался. Возле лавки с овощами мальчик поднял палку и потянулся к тонкому льду у лужи. Лёд на воздухе блеснул. Марина не остановилась. Мальчик опустил палку сам. Он посмотрел на женщину за прилавком, взял хлеб и ушёл. На его шаге не было задержки.
Мост стоял ровно. Столбы не прыгали. Белые глаза не мигали. Команда встала на площадке под пролётом. Марина подняла смычок, Алина ощутила колокол на груди, Максим вытянул плечи и закрыл Марину от прямого блика с воды.
– Имя, – сказала Марина.
– Алина. Амур, – произнесла девушка.
Первый тон Марины был чистым. Воздух поднялся и собрался. Второй тон – ниже и шире. Круг внизу пошёл сразу. Он дошёл до опоры и лёг. Белая точка на столбе не изменилась. Камень у Максима дал короткое тепло и снова охладился.
– Счёт, – сказал Максим.
– Раз, – тихо ответила Алина. – Два. Три.
Звон лёг коротко. Он вошёл в тишину и остался в ней. Вода приняла. Никакого отката. Никаких игл к глазам. Всё – в норме.
– Уходим, – сказала Марина. – Следующее место – спуск у станции.
Они пошли по верхней дорожке. Под ногами скрипел снег. Воздух у столбов слушал. Этот слух чувствовался как задержка в темпе, но не требовал ответа. Правило II держало всех легко, почти телесно: вдох, вдох, вдох – отвод взгляда. Движения становились короче и точнее.