Лёд зеркального города. Книга 2

Глава 10. Порог Водяного дворца

Герои собираются в Доме смотрителей, изучают распечатки с камер, где Агент растворяется в отражении. Понимают: враг ходит через стекло. Алина рассказывает про колокол из Харбина. Команда решает идти в Зеркальный Хабаровск за ответами – в Водяной Дворец под льдом затона. Проникнув внутрь с помощью нитей Аянги и знаков Янь Шуя, они находят свиток о равновесии музыки и звона и о том, что колокол – ключ режима границы. Белый Регистр шлёт ледяных стражей. В осаде Максим прикрывает Марину, и между ними вспыхивает теплая близость. Алина одним ударом в колокол ломает иллюзии, открывая коридор отхода. На льду трижды отзывается сам колокол – и в отражениях встаёт Призрак звонаря: «Не тронь колокол…». Герои уходят в реальность со знанием и с новой угрозой за спиной.

Дом смотрителей держал утро сухим теплом и запахом чая. На длинном столе лежали свежие листы – Лиза принесла распечатки. На кадрах – улица возле витрины, стекло как тёмная вода, и рядом человек в белом шарфе. На следующем кадре его уже нет. Ни смаза, ни шага. Только пустая полоса блика.

– Он не ушёл, – сказала Лиза ровно. – Он исчез в отражении.

– Бесследно, – выдохнул кто-то у стены; слово прокатилось по комнате и замолкло.

Марина сидела прямо. Скрипка у неё под рукой, смычок на столе. Она не смотрела в бумагу – слушала, как дышит дом.

– Отражение как дверь, – произнёс Корнёв – Мы его видим, а он нас – как запись.

– Правило II, – напомнил Максим. – Глаза – не в лёд. Счёт – три вдоха. Всё остальное после.

Хранитель вещей снял с притолоки старую тряпицу, положил её рядом с распечатками, будто накрыл лишний холод.

– Он идёт по чужой мерке, – сказал он. – А наша – музыка и именем. Значит, искать ответ надо там, где мерка хранится.

Марина перевела взгляд на девушку у окна.

– Алина, – позвала она мягко. – Твоя история.

Алина обхватила ладонями кружку. Колокол лежал у неё на груди под шерстью свитера – тяжесть знакомая, не тянущая.

– Колокольчик от прабабушки, – начала она спокойно. – Харбин. Война. Сундук. Он молчал, пока не пришли морозы. Сначала шёпот по ночам. В полночь – проснулся. Я не звонила. Он сам дал звук. И в том звуке будто кто-то зовёт из-под воды. Прабабушка говорила: «Когда вода забудет имя, отнесёшь к берегу».

– Имя воды – Амур, – добавил Хранитель. – И имя твоё – ты сама называешь. Так колокол понимает, что он не хозяин, а инструмент.

Лиза отметила в журнале, не поднимая глаз: «звон без руки; Харбин; родовая линия».

Марина положила смычок на ладонь и, не касаясь струны, повела воздухом – коротко, чтобы дом поймал меру.

– Нам нужен Водяной Дворец, – сказала она. – В Палате Счёта хранятся сделки и тон. Там будет упоминание про колокол и про договор Драконов. Сунь Чжоу, Лянь Хуа, Янь Шуй – вы с нами на переходе?

– Я дам сетку на вход, – сказал Сунь Чжоу, поправив ворот куртки.

– Серебряные нити поведут вас под лёд, – кивнула Лянь Хуа.

– На воду положу знаки, – тихо сказал Янь Шуй. – Двери не спорят со знаком, если музыка просит.

– И я, – сказала Алина. – Если позовёт, отвечу один раз. Не больше.

– Хорошо, – Марина сложила план коротко: – Идём вчетвером. Я – звук. Максим – камень и периметр. Алина – звон. Корнёв – опоры. Остальные – на удержании дома и карты.

Лёгкий сдвиг воздуха у окна напомнил всем: зима слушает.

Ночь еще помнила белые коробки на столбах и чужую задержку света. Теперь это стало фоном. Впереди – другая глубина.

К шву подходили не прямо. Музыка открывает не там, где удобно, а там, где место готово. Марина встала на площадке над затоном, где лёд лежал плотным стеклом. Она не смотрела вниз. Дышала. «Раз. Два. Три». На четвёртом отвела глаза к плечу Максима. Он стоял рядом, закрывая её от прямого блика.

Первый тон – нитка. Второй – опора. Третий не требуется: дверь сама поняла просьбу. На поверхности проступили тонкие серебряные линии – Аянга бросила их ладонью. Нити легли как сходни. Янь Шуй повёл пальцем по воздуху, оставляя на воде знак; знак ушёл под лёд, словно на стекле выступил чёткий иероглиф.

– По одному, – сказала Марина. – Без спешки.

Они шагнули на шов, который больше похож на паузу, чем на щель. В ушах стало глуше, но не больно. Мир перевернулся дыханием – на секунду сбился счёт, и тут же вернулся на «раз».

Зеркальный Хабаровск встретил пустыми улицами и ровной тенью зданий. Время здесь стояло на вдохе и не делало выдох. Лёд над затоном был как потолок зала. Под ним – Водяной Дворец.

– Глаза – боком, – тихо сказал Максим. – В стекло не смотреть.

Корнёв проверил перила – в зеркальном слое они были матовыми, без инея. Это радовало. Внизу вода была глубокая. Серебряные нити потянулись вниз, к арке, проступившей в толщине льда.

Дверь Водяного дворца не имела петель. Она «слушала». Марина дала короткий, без вибрации тон. Янь Шуй приложил знак к воде и сдвинул пальцы. Арка открылась вглубь. Как если бы тишина сделала шаг назад.

– На три вдоха, – предупредила Марина. – Глаза – в сторону. На четвёртом – внутрь. Пошли.

Внутри было как в храме без огня. Вода не текла – она «стояла». По стенам шёл ровный узор, похожий на счётную ленту.

– Палата Счёта – ниже, – сказал Янь Шуй, прислушиваясь к знакам. – Здесь книги воды.

– Я на один шаг впереди, – шепнул Корнёв и ушёл в тень, отмечая опоры мелом, который не растворялся в этом слое – он ложился на стекло как сухой след.

Своды не давили. Они держали. Пол под ногами был гладкий, будто из холодного шёлка. По краям шли полки – не деревянные, не каменные – полосы памяти. На одной из них Марина нашла свитки с печатями, которых не видела раньше: два дракона – белый и чёрный – головами в разные стороны, хвостами в узел.

– Вот, – сказала она тихо. – Договор.

Алина стояла рядом. Колокол на её груди лёг и потяжелел, будто узнал знакомую печать. Она не трогала свиток руками. Дышала, считала и называла своё имя шёпотом, чтобы не отдать его воде.

– Я возьму, – сказал Корнёв. – Через ткань.

Он снял перчатку левой рукой, оставив на пальцах тонкую подкладку, и аккуратно вынул свиток. Печать не дрогнула.

Листы были тонкие и крепкие. Знаки – живые, но спокойные. Марина читала, не всматриваясь в изгибы, а держась за ритм фраз:

– «Пока музыка и звон – в балансе, граница нерушима. Колокол – ключ режима. Один удар удерживает двери. Второй – открывает проход по просьбе слова и с согласия воды. Три – призывает глубину и требует память». – Она подняла глаза. – Это то, что нам говорили легенды. Но здесь – печать.

– Ни слова про Белый Регистр, – заметил Максим.

– Договор древний, – ответила Марина. – Тогда было по-другому названо. Но смысл один: чужой счёт без имени – нарушение. И вода на него отвечает.

Ещё одна строка вспыхнула внизу листа – будто её не было и вдруг проявилась:

– «Ключ наследует голос. Если металл сам отзовётся трижды – старый страж проснётся». – Марина задержала дыхание на ровно три и отвела взгляд. – Это к Алине.

– Слышу, – сказала Алина. Голос у неё не дрогнул.

Из глубины дворца пришёл мягкий толчок – как будто кто-то коснулся стены мокрой ладонью. Лёгкий туман прошёл меж колонн.

– Не мы, – сказал Максим. – Это снаружи.

Корнёв поднял голову:

– Давит.

Их накрыла волна тишины – не мертвой, а выверенной. Белый Регистр их обнаружил. Тени на стенах залипли в глухие пятна. В дальнем проходе проступили фигуры – белёсые, полупрозрачные, с резкими паузами в движениях, как гличи. У них не было лиц, только маски света.

– Ледяные стражи, – произнёс Максим. – Идут по узлам.

– Дальше читать нельзя, – тихо сказала Марина и, не снимая взгляда со свитка, наощупь вернула его на полку. – Мы берём с собой только слово: баланс и ключ.

– Вариант отхода? – спросил Корнёв.

– Назад – через арку, – ответил Янь Шуй. – Если они не сели на наш знак.

Стражи шли не ровным строем, а прыжками. Их ноги не касались пола, но оставляли холод. От их движения своды дворца начали вибрировать – тонкий, наружный ультразвук резал музыку этого места.

Свод где-то справа треснул сухо и уронил пласт льда. Максим оттолкнул Марину к колонне и сам подставился под удар. Лёд скользнул по его плечу, ударил по ключице и отлетел. Воздух дернулся. Марина, как в рефлексе, закрыла его своим телом и прижала его ладонь к груди – коротко, горячо.

– Ты в порядке? – спросила она, глядя в глаза.

– Держусь, – выдохнул Максим и улыбнулся – одним уголком губ.

Корнёв коснулся смычка, который Марина держала в левой руке, напомнив ей о скрипке. Она ответила тонально: быстрый ход, затем низкий тон – своды на миг «вспомнили» прежний строй. Алина чувствовала: колокол на груди слушает музыку и просится в ход.

– Только по делу, – прошептала Марина, глядя Алине в глаза.

– По делу, – кивнула она.

Стражи ускорились. Их движения стали чаще, а звук – гуще. Белые «уши» давили воздух так, будто хотели расстроить строй дворца.

– Аянга, – крикнул Сунь Чжоу, – сеть на потолок!

Серебряные нити поднялись ввысь и легли между трещинами, как шины. Звук ультразвука споткнулся. На мгновение всё стало прежним.

– Сейчас, – сказала Марина. – Алина!

Алина подняла колокол, не снимая варежки. Вдох. Второй. Третий. На четвёртом – глаза в сторону. Имя – вслух:

– Алина. Амур.

Один короткий удар ушёл в воду зала. Не в уши – в саму ткань дворца. Всё чужое – белые грани, гличи, маски – рассыпалось на мгновения в «шум», как помеха на экране. Это была пустая пауза – ровно столько, сколько нужно на шаг.

– В арку! – скомандовала Марина.

Они пошли связкой: Корнёв – первым, просматривая взглядом опоры; Марина – за ним, удерживая ритм; Алина – в центре, с колоколом; Максим – замыкал, прикрывал, не давая взгляду уткнуть кого-то в лёд. Стражи собирались вновь – из помех в формы, но их рывки сбились, как у музыканта, потерявшего такт.

Арка приняла их на «два». На «три» выпустила на подлёдный коридор. Серебряные нити, которые бросала Аянга, тянули их к поверхности. Ничего героического – ровная работа. Воды не было – была густая тишина, как слой.

Когда они вышли к затону, около самой плёнки льда всё сломалось на миг. Колокол у Алины вздрогнул. Не от руки – сам. И – трижды, гулко, редко – отозвался.

Раз. Пауза. Раз. Пауза. Раз.

В ледяных отражениях, в полосах света подо льдом, как будто по линии перил, проступила фигура. Не из плоти – из памяти металла. Лицо скрыто тенью шапки. Он стоял на льду изнутри зеркального слоя. И голос шёл не через уши, а сразу в грудь, как глухой удар:

– Не тронь колокол. Не нарушь тишину веков…

Слова были не угрозой – правилом. От них не хотелось бежать. Хотелось «встать правильно». Но Алина стояла уже правильно. И всё же кровь в висках ударила чаще.

Марина подняла смычок, но не сыграла. Сколько-то вдохов все стояли молча. Потом Хранитель, которого в зеркальном городе не было, но чьё слово держалось в их памяти, будто бы тихо сказал: «Это страж». А голос подо льдом добавил, не меняя тембра:

– Пока баланс держится – граница стоит. Сорвёшь – заплатишь именем.

Фигура не приближалась. Она не делала шагов. Она была «как знак».

– Уходим, – сказала Марина наконец. – Правило держим.

Алина назвала своё имя снова, очень тихо: «Алина. Амур». Колокол у неё на груди тяжело выдохнул – как будто согласился. Максим положил ладонь ей на спину. Корнёв, не оборачиваясь, указал на серебряные нити.

Переход назад прошёл на «раз-два». На «три» воздух реального Хабаровска ударил в лёгкие холодом и запахом снега. Фонари здесь моргали своими огнями, не чужими. Деревья стояли обледенелые, но живые. Белые коробки на столбах – были. Они слушали. Но не давили.

Алина выдержала три вдоха и отвела взгляд. Марина держала её за плечо. Максим рядом проверил периметр взглядом. Корнёв уже доставал мел – метить полосу у кромки, где было тонко.

– В Дом, – сказала Марина. – Сначала – Дом.

За спиной, под льдом зеркального затона, оставался голос, который не обещал, – он предупреждал. Впереди – Лавка, журнал, чай и новый лист правил на двери.

Дом встретил их треском горящих поленьев в печи. У окна висел свежий лист: «Ложный зов – молчать. Имя – вслух». Лиза подняла глаза и, не задавая вопросов, подала журнал.

– Коротко, – сказала Марина. – Палата Счёта – есть. Договор – есть: музыка и звон – в балансе. Колокол – ключ. Один – удерживает, два – открывает по просьбе. Три – зовёт глубину, платой – память. Чужой узел – пришёл. Стражи – спустились. Отбились звоном. На выходе – три удара сами. Призрак звонаря – поднялся. Предупредил.

Лиза записывала быстро. Карандаш двигался без рывков.

– Больно? – спросила она, глянув на Максима.

– Ничего, – ответил он потрогав свое плечо. – Лёд ударил, но держусь.

Алина не снимала варежек, пока колокол лежал у неё на груди. Ей хотелось положить его на чёрную ткань, но она ждала разрешения – не ритуала, а «меры».

Хранитель вошёл бесшумно, как всегда. Он посмотрел на их лица, потом – на руки. Взял маленькую солонку, протянул Алине.

– По крупинке по ободу, – сказал он. – Металл помнит форму лучше, когда соль в меру.

Она посыпала по кромке – чуть-чуть. Нефрит напитался холодом соли и стал как свежая галька.

– Он сам дал три, – сказала она. – Я не звонила.

– Это не к тебе, – ответил Хранитель. – Это к нему. Старый страж услышал свой ключ. Не просил – проснулся. Но он пока не лезет в твою руку. Он предупреждает.

– И предупреждение одно, – тихо добавила Марина. – Не нарушать баланс. Держать меру.

Алые пятна на скулах Алины ушли. Она села ближе к печи, поджала ноги под стул и положила ладонь на свитер там, где тяжесть колокола согревает кожу.

– Я не позволю ему вести, – сказала она. – И не дам чужим забрать.

Максим сел рядом, не касаясь, но так, чтобы их дыхания выровнялись. Марина стояла и смотрела, как из чайника поднимается пар – он поднимался ровно.

Лиза вывела на чистом листе крупно: «Порог Водяного дворца. Баланс. Призрак». Под ним – короткие строки: «стражи – гличи; ультразвук ломает строй; звон восстанавливает; уход – по сетям; на выходе – три удара сами».

Снаружи фонари держали свет. Белые коробки не мигали – они думали. Это чувствовалось. Но дом держал тишину правильно.

– Мы попали между двумя огнями, – сказала Марина, не повышая голос. – Техно-враг давит узлами. Старый страж держит порядок и не даёт нам в него ломиться. Значит, работа – тоньше. Значит, держим правило и дыхание. Значит, завтра – без героизма. Завтра – учёба.

– И новая музыка, – добавил Хранитель. – Встроишь мотив колокола в партию, Марина. Но не для громкости. Для меры.

– Поняла, – кивнула она.

Максим посмотрел на неё, как смотрят не на командира, а на женщину, чьё плечо держал минуту назад. Его глаз улыбнулся. Она ответила коротко, – мягким наклоном головы, и всё стало на своё место.

Алина поднялась и положила колокол на чёрную ткань. Металл не звякнул. Воздух над ним стал чуть плотнее – не давящий, а «держущий». Девушка произнесла:

– Я – Алина. Ты – колокол. Мы – связка. Баланс – держим.

Колокол молчал. Но это молчание было как «да».

Ночью у двери Дом услышит шаг, который знает правило, но не скажет имени. А утром белые коробки на столбах будут ждать не наш звук, а нашу ошибку. Ошибки не будет.

Глава 11. Лист меры и имя воды

Ночь после побега из Водяного Дворца. Дом смотрителей принимает новое правило – «Имя – вслух», пишется «лист меры». Лиза разбирает записи с камер и находит шаги «через отражение». Сунь Чжоу, Лянь Хуа и Янь Шуй приводят способы крепить дверь в зеркальном слое и учат Алину удерживать колокол одним коротким ударом. Белый Регистр пробует проникнуть в Дом через стекло прихожей: ловушка с солью и именем срабатывает. Призрак звонаря появляется у городского колокола и даёт второй знак – задаёт «метр». Марина вплетает мотив колокола в мелодию. В конце группа намечает вылазку к набережной: проверить «метр» на воде, не нарушая баланса.

Ночь в Доме смотрителей стояла тихая и плотная. Печь отдавала тепло. На двери висел новый лист – крупными буквами Лизы: «Ложный зов – молчать. Имя – вслух. Три вдоха – взгляд в сторону». Бумага ещё сохраняла тепло ее ладони.

Шаг у порога прозвучал в тот час, когда снег меняет свой скрип на мягкий. Шаг был правильный – без суеты. Он знал правило. Он остановился за порогом и не назвал имени.

– Я слышу, – сказала Марина негромко, не подходя ближе. – Дом слышит тоже.

С улицы пришло дыхание. Ни мужское, ни женское – просто дыхание. Потом – тишина. Потом – шёпот, почти вкрадчивый:

– Открой. Свои.

– Имя, – повторила Марина.

Тишина стала плотнее. Доски на пороге едва-едва отозвались. Сулит ли беду такая тишина? Дом знал ответ лучше людей и не спешил.

– Имя, – не повышая голоса, сказал Максим.

Ответа не было. Хруст снега под подошвой затих и растворился. Дом принял это как подтверждение выбранной меры.

Лиза на цыпочках подошла к окну прихожей. В стекле длинной полосой лежал тусклый свет фонаря. В отражении в глубине, будто у перил, мелькнул чужой ворот, белая полоска шарфа – и исчезла. Девушка сделал короткую помету в журнале: «00:41 – шаг без имени; отражение – было; белый ворот». Потом положила карандаш, как оружие, на край подоконника, и вернулась к столу, не тревожа темноту.

– Ушёл в стекло, – тихо сказала она. – Витрина напротив – не в прямой видимости, но угол есть.

– Значит, ловушки на стекло – с утра, – кивнула Марина. – И соль – на рамки.

Ночь, поняв, что её услышали, снова стала обычной. Печь вела счёт, как метроном. Все вернулись к сну, если это можно так назвать. Утро пришло с паром от чайника и белой полосой света на столе.

Дом ожил шагами. Сунь Чжоу привёз в чёрной сумке сеть из тонкой проволоки – лёгкую, как морозный иней. Лянь Хуа вынула из полотняного пакета моток серебряной нити. Янь Шуй – коробочку с каменными знаками для воды. Они вошли не как гости, а как часть Дома: поздоровались коротко, сняли перчатки, положили принесённое на край стола.

– Узлы Белого Регистра работают на «взятых» отражениях, – сказал Сунь Чжоу. – На тех, где стекло давно смотрит туда, куда им нужно. Сетью можно «вернуть» стекло в меру комнаты как память.

– Нити – на швы, – добавила Лянь Хуа. – Не на все, только на те, что сами согласны. Нить не рвётся – исчезает, если место не готово. Тогда мы уходим и не спорим.

– Знак на воду ставлю в трёх местах, – сказал Янь Шуй. – У порога, у окна, у кромки снега. Он держит до первой ошибки.

Марина прислушалась к дому. Её взгляд на мгновение задержался на Максиме – на его плечо всё ещё ложилась тяжесть вчерашнего льда. Он молчал, но держался прямо.

– Начнём с прихожей, – сказала она. – Стекло – здесь, в доме – по мере. Лиза, записи нам.

Лиза принесла планшет и стопку бумажных распечаток. На первом листе – та же витрина через дорогу. Слева – полоса блика. Справа – редкие фигуры прохожих. На одном кадре белый шарф тянется под стеклом, будто кто-то проскальзывает вдоль витринного подсвечника. На следующем – пусто.

– Он не гонит себя, – сказала Лиза. – Он идёт своим шагом. Ему дают дорогу отражения, как «зелёную улицу».

– Ищет угол, – добавил Корнёв, разглядывая снимки. – Там, где два стекла соединяются, там он и «входит».

– Значит, убираем углы, – подвела итог Марина. – Соляные швы на стыки, сеть – на рамы. Имя – перетягивает чужой шаг обратно.

Алина всё это время молча держала ладонь на груди, там, где под свитером лежал колокол. Он был тёплый – то ли от тела, то ли от того, что Дом его принял. Она сняла варежку, провела пальцем по ободу – на коже осталось лёгкая отметина от металла.

– Хочешь попробовать удержание? – спросила её Марина. – Один удар – и двери стоят, для обороны.

– Да, – сказала Алина. Голос у неё был спокойный. – Но не здесь.

– В задней, – предложил Хранитель, как всегда вовремя появившийся с подносом. – В задней комнате на север. Там зеркало старое, человеческое. Стекло помнит лицо, а не ход.

Все переместились в узкую комнату с высоким зеркалом в простом деревянном обрамлении. На подоконнике – горсть крупной соли, плотно завернутая в бумагу. Хранитель развернул бумагу, разделил соль ногтем на три равные части.

– По крупинке на углы, – сказал он Алине. – И назови имя воды, когда будешь держать. Коротко.

Алина послушалась. Она сняла с шеи колокол, положила его на ладонь и повела пальцем по одному углу зеркала, потом по другому, и по третьему. Соль легла, как иней. Она вдохнула. Второй. Третий. На четвёртом отвела взгляд в сторону и произнесла:

– Амур.

Один удар. Коротко. Не звонко. Скорее, глухо, в тело дома. Зеркало дрогнуло, как живая кожа, и успокоилось. В отражении вместо комнаты проявилась мягкая волна – не вода, а память о воде. На секунду на волне обозначился пустой силуэт – та самая белая полоска шарфа, но силуэт не смог сделать шаг вперёд. Его удержало простое слово.

– Стоит, – сказал Янь Шуй. – Держится.

– Полминуты, – оценил Сунь Чжоу, посмотрев на часы. – Для прихожей хватит. Для города – мало, но нам и не нужно больше. Наша задача – не поймать. Наша задача – не пустить.

Алина опустила руку. Колокол на ладони притих. Ей показалось, что металл стал легче – не потому, что отдал что-то, а потому что «сел на место».

Марина улыбнулась коротко. И только тогда позволила себе коснуться плеча Максима – проверить, как он держится. Он не отпрянул.

– Дальше – музыка, – сказала она. – Мотив колокола – в партию. Но тихо.

Они вернулись в большую комнату. Сунь Чжоу с Лянь Хуа и Янь Шуем ушли ставить сеть и знаки. Хранитель принес плотную чёрную ткань и положил её на стол – точка покоя для колокола. Алина уложила металл и накрыла краем. Марина сняла футляр, вытащила скрипку, провела смычком – не мелодию, а дыхание.

Мотив колокола не напрашивался. Он ждал. Марина держала тон и смотрела в бок, чтобы взгляд был не в стекло шкафа. Максим сел чуть поодаль. Его присутствие – рядом не мешает. Лиза у окна перебирала снимки, но уже краем сознания слушала музыку.

Первый ход – короткий, как вздох. Второй – раскрытие. Третий – не звучит, он «держит». Марина вплела в этот ход глухой удар – очень тихо, так, чтобы металл в соседней комнате «узнал». И узнал. Под чёрной тканью колокол отозвался едва заметной тяжестью, будто сказал: «Я тут».

– Хватит, – сказала она, завершив фразу.

– Запись? – спросила Лиза.

– Нет, – покачала головой Марина. – Это не для записи. Это только для нас.

Сунь Чжоу вернулся к столу. На его рукаве блестел след соли, которую он нес для стекла.

– Фонари снаружи – под наблюдением, – сказал он. – Белые коробки на столбах молчат, но теперь они знают, что у двери их не ждут.

– И хорошо, – ответил Корнёв. – Пусть догадываются.

– Я буду рядом с набережной, – сказал Янь Шуй. – Вода сегодня спокойная. Если что – подам знак.

Марина кивнула. День выстраивался сам. На столе лежал «лист меры» – теперь к нему добавилась строка рукой Хранителя: «Соль – по крупинке. И только по углам». Всё было просто и ясно. Так Дом и любил.

К полудню ветер с Амура принёс сухой звон – из города. Разовый глухой удар, как отметка. Марина подняла голову. Алина ощутила, как по шее пошёл легкий холодок.

– Слышали? – спросила она.

– Слышал, – ответил Максим. – Это не твой.

Лиза уже стояла в коридоре со своим рюкзаком.

– Верхний колокол на городской башне, – сказала она. – Он редко звучит. Сегодня – удар. Один.

– Призрак, – произнёс Хранитель. – Ставит метр.

Марина посмотрела на Алину. В глазах у девушки было не испуг, а уважение к тому, что больше её. Она не тянулась к своему колоколу. Она дышала.

– Пойдём, – сказала Марина. – Посмотрим. Без вызовов. Имени не даём без нужды. Соль возьмём.

Они вышли втроём: Марина, Максим, Алина. Корнёв остался с Лизой и союзниками – доводить сеть и знаки. Хранитель – сторожить Дом. Улицы встречали сухим дневным светом. Фонари стояли без мигания. Белые коробки – не спали, но и не шевелились.

К башне они подошли, как подходят к знакомому дому. Дверь внизу была открыта. Наверх – по лестнице с каменными ступенями. Ступень с отбитым углом Марина отметила взглядом – шаг туда просит осторожности. Максим шёл сзади, считал вдохи. Алина посередине. У самой площадки под колоколом они остановились.