- -
- 100%
- +
Из глубины зеркала вышло слабое утолщение тени. Полоса изморози в центре уплотнилась, сложилась в два тонких знака. Не чётко, как монограмма, не прямо, как надпись. Скорее отзвук имени. Лиза не дышала и вела светом, не касаясь лучом глаз. Алина держала колокол в руке под тканью.
– Вижу левую половину, – тихо сказала Марина. – «Вода». Правая – «колокол». Не полный иероглиф. Это не запись. Это память о записи.
– Он хотел стереть, – сказал Хранитель. – Оставил половину. Остальное утащил в «три».
– Не отдавай третий, – напомнил Янь Шуй.
Лиза перевела свет ниже. В самой кромке проступила ещё одна нитка инея – короткая, как хвост буквы. Корнёв вытянул из кармана тонкий нож, подложил под полоску чёрный бархат и лёгким движением снял изморозь. Она не растаяла и не рассыпалась – легла тонким шрамом на ткань, как «отпечаток дыхания».
– Берём, – сказал он. – Этого хватит, чтобы собрать маршрут.
В этот момент на лестнице хлопнула дверь. По стене пошёл глухой дрожащий шаг чужого «счёта». Белые коробки на соседнем столбе дернулись. В зеркале где-то глубже замерцала белёсая полоса. Чужой шаг искал угол.
– Один удар, – сказала Марина, не повышая голоса. – Для «стоять».
Алина отвела взгляд, назвала имя воды и ударила колокол коротко и тихо. Стекло взяло этот ход и успокоилось. Полоса исчезла. Чужой «счёт» по лестнице выдохся, как пустой.
– Держится, – сказал Максим.
– Теперь надпись, – сказал Хранитель и аккуратно поддел ногтем край бумажной подложки. Она отслоилась от рамы и открыла ещё одну строку – почерк каллиграфа, видимый, если не смотреть прямо. Лиза подала фонарь на косую, чтобы тени легли как надо.
– «Колокол двух берегов. Мастер Чжун. Харбин», – прочла Марина, ни на секунду не застряв взглядом в линиях. – И дата – тридцатые годы.
– Это подтверждает родство артефакта, – тихо сказал Хранитель. – Колокол Алины не случайный. Он из того же круга.
– И ещё тут… – Лиза наклонилась, отвела взгляд и прислушалась к тому, что не было слышно, но было. – Тут след Бесследного. Он пока тёплый. Семь долей.
– Два – два – три, – произнёс Корнёв, глядя в раму боком. – Он здесь был ночью. Пытался вернуть «три» и унести имя целиком. Не успел.
– Призрак звонаря не дал, – сказал Янь Шуй. – Он держал «два».
Хозяйка, всё это время стоявшая у двери, перекрестилась по-своему, без слов и лишних движений.
– Я не боюсь, – сказала она. – Пусть зеркало будет дома, если вы его привяжете правильно.
– Мы укрепим, – ответил Сунь Чжоу. – Сеть изнутри, нить по верхам, соль по углам. Имя воды – у порога.
Они работали спокойно, но быстро. Нить легла там, где нужно. Сеть закрепилась на внутренней раме. Соль заняла четыре угла. Янь Шуй поставил маленькую точку на боковой кромке – едва видимую. Лиза улыбнулась хозяйке и объяснила, где лист мер с правилами – на видном месте.
Перед уходом Марина остановилась у зеркала на расстоянии трёх вдохов, отняла взгляд, положила смычок в футляр и тихо произнесла:
– Баланс держим.
Ответа не было; он и не был нужен.
На улице воздух был прозрачный и свежий. Лёд на дворе не резал глаз, потому что никто не заглядывал в него лишним взглядом. Лиза держала в руках чёрную ткань с серебристым шрамом изморози и фонарь. На телефон она коротко записала маршрут «углов без тени» – точек, где Бесследный любит проходить на «двойках» и ломаться на «трёх». Получилось три узла: лавка на перекрёстке, дом с харбинским зеркалом и дальний поворот на набережной.
– Если соединить, – сказала Лянь Хуа, – получится «вилка». Центральная точка – здесь. Он пытается проходить от воды к стеклу и обратно. Не везде выходит.
– Значит, сегодня вечером мы пойдём по «двойке», – сказала Марина. – Не зовём. Слушаем.
Их путь к Дому был размеренным. Максим шёл рядом с Мариной и коротко касался её локтя там, где дорожка уходила в скользкие места. Она не отдёргивала руку. В Доме они сняли верхнюю одежду. Хранитель поставил чайник. Воздух в кухне был тёплый и пах солью.
– Плечо? – спросила Марина вполголоса.
– Держится, – ответил Максим.
– Посиди, – сказала она. – Сейчас перевяжу.
Они ушли в комнату у печи. Марина сняла с него майку, осмотрела синяк – ровный, чёткий. Смазала бальзамом, перевязала. Движения – мягкие и верные. Он взял её ладонь, прижал к губам и удержал дыхание на один удар сердца. Она закрыла глаза на один вдох, потом открыла. Ладонь осталась в его пальцах ещё на секунду – им этого хватало. Больше не нужно.
– Вечером – к набережной, – напомнила она уже в дверях.
– И к дальнему повороту, – добавил он. – Там третий узел.
К закату небо затянуло плотными облаками. Белые коробки на столбах стояли настороженно. Нить на их стеклянных ушах не дала включить привычный писк сразу – им пришлось ждать. Команда вышла двумя парами: Марина с Максимом – к воде; Алина с Лизой – к дальнему повороту; Сунь Чжоу и Корнёв – держать лавку; Лянь Хуа и Янь Шуй – на подхвате, у центральной точки.
У набережной туман лёг ровной полосой. Марина держала в руках скрипку, но не играла. Максим стоял немного позади, закрывая её от прямого блика. Счёт – раз, два, три. Взгляд – в сторону. Она дала два тона – тихо, коротко.
На дальнем повороте Лиза держала фонарь, Алина – чёрную ткань. Колокол лежал под свитером – тёплый, живой, готовый, но молчаливый. Алина выглядывала боковым зрением – там, где не опасно. Она назвала имя воды шёпотом.
– Идёт, – сказала Лиза. – Семь долей.
Белые коробки дрогнули. На «двойке» из стекла выкатилось узкое белёсое плечо чужого шага. На «три» оно потянулось к дыханию живых. Серебряная нить приняла эту тягу и не дала ей хода. В отражении воды поднялась рука Призрака – не вся фигура, только рука у невидимого языка. Рука дала «два». Проход открылся на короткий вздох, как вчера у башни. Этого хватило, чтобы пустить «своё», а «чужое» – удержать.
– Сейчас, – прошептала Марина. – Мы берём не шаг, мы берём «имя полслога».
Она не играла «три». Пауза стала стеной. В тишине, между «двумя» и несостоявшимся «тремя», Aлина услышала в металле короткое «Шэнь», будто лёгкий скол на кромке. Не весь иероглиф, не полное имя. Полслога, обломок, которого Бесследный не успел забрать в «три».
– Есть, – сказала она, и её голос был спокойным. – Половина.
На другом краю «вилки» Сунь Чжоу и Корнёв услышали короткий лязг сети в лавке – стекло приняло чужой локоть и не пустило. Корнёв перехватил нож, отрезал тонкую полоску изморози с внутренней кромки, сунул под бархат. Сеть затихла. Витрина осталась витриной.
Белый Регистр попытался влить в столбы «иглу». Нить на ушах фонарей приняла её и разложила по сторонам. У воды лёгкая тень Призрака задержала «три», не ударила, удержала «два». Проход остался, но только для тех, кто держит меру.
– Возвращаемся, – сказала Марина. – Без героизма.
Алина держала ткань с тонким серебряным следом, где скрепился «Шэнь». Она чувствовала: колокол у неё на груди лёг на место правильней, чем утром. Лиза записала «2–2–3» для трёх узлов и отметила время. Максим идя рядом, коротко коснулся плечом Марининого плеча. Она приняла этот контакт, будто слышимый только ими двоими знак: «здесь».
В Доме печь дышала глубже. На двери висел «лист меры», на котором Лиза вывела: «Харбинская надпись – подтверждена. Имя полслога – «Шэнь». Связь: колокол – зеркало – вода. Проходы только «два». «Три» – не отдавать».
– Это только половина, – сказал Хранитель. – Половина – уже слишком много для того, кто хотел стать безымянным. Он придёт назад. Он любит стирать.
– Он не доделал, – ответила Марина. – И это – наша часть удачи.
– Что дальше? – спросил Корнёв, покрутив чёрную ткань с изморозью в руках.
– Дальше мы идём по «двойке», – сказала Марина. – В зеркальный слой, но не в глубину. К арке под затоном. Там, где Призрак держит метр. Мы покажем ему половину имени. Он поймёт, что мы держим меру.
– Ночью? – уточнил Максим.
– Ночью, – кивнула Марина. – Когда вода слушает.
Хранитель посмотрел на Алину.
– Твоя цена сегодня – маленькая? – спросил он мягко.
– Ничего не отдано, – ответила она и улыбнулась. – Я вспомнила название булочек прабабушки и не забыла ни одного слова по дороге домой.
– Тогда Дом готов, – сказал Хранитель.
Лиза дописала внизу листа: «Не смотреть в лёд дольше трёх вдохов. Имя – вслух. Полслова – не слово. Не договаривать полный знак до укрытия под ледяной аркой». В конце поставила маленькую восьмёрку, перевёрнутую на бок – их внутренний знак бесконечной меры, которую нельзя кричать, только держать.
Под затоном, у арки Водяного Дворца, половина имени отзовётся. Призрак заставит их произнести вторую половину правильно – без звона, одним дыханием, и тогда «два» откроет новый коридор, а «три» попытается взять своё.
Глава 14. Арка двух
Ночью команда идёт под лёд к арке Водяного Дворца – входу, который открывается только «двойкой». Они несут половину имени Бесследного, снятую в харбинском зеркале, и проверяют: признаёт ли её вода. Призрак звонаря удерживает «два» и не даёт сорваться на «три». Белый Регистр пытается расстроить строй через столбовые узлы и выдвигает глич-стражей, но короткий удар Алины и ритм Марины держат проход. В Палате Счёта герои получают не полный знак, а «контур» второй половины имени – тёмный штрих, который нельзя произнести вслух без платы памятью. Возвращаясь, они укрепляют меру в реальности и получают новое направление: следующая точка – там, где «два» срастается с «двумя» – на Счётном мосту у кромки Амура.
Вечером в Доме смотрителей печь дышала теплом. На двери висел «лист меры»: «Имя – вслух. В лёд смотреть не дольше трёх вдохов. Полслова – держать, не договаривать». Лиза вывела ещё одну строку: «Арка – по двойке. Три – цена».
Хранитель разложил на столе вещи: чёрную ткань, бумажный пакет соли, тонкий нож, небольшую глиняную чашу для воды с именем. Рядом лежал футляр со скрипкой Марины. Серебряная нить Лянь Хуа была смотана плотным светлым мотком, как волос, который не путается. Сунь Чжоу проверил сумку с сетью – тонкой, как иней.
– Пойдём четырьмя, – сказала Марина. – Я – звук. Максим – спина и периметр. Алина – удар. Корнёв – опоры. Остальные – Дом и узлы у фонарей.
– У воды буду я, – кивнул Янь Шуй. – Если сыграете «двойку», не доводите до «трёх». Я удержу знак на кромке.
– Сеть – на случай, если стекло захочет стать дверью, – добавил Сунь Чжоу.
Лиза подошла к Марине, поправила ей шарф чуть ниже, чтобы край не резал шею, и шепнула:
– Мама, я на связи. Если пойдёт «игла», дам сигнал.
Марина кивнула. Она не улыбнулась – видела свет Лизиных глаз, и этого хватало.
Алина надела под свитер тонкую рубаху, чтобы металл не обжигал голую кожу. Колокол лёг на грудь правильным весом. Полслога – «Шэнь» она держала в уме. Не произносила, чтобы не разбудить половину, когда вокруг – чужие уши.
Вышли в час, когда фонари уже стали теплее, чем небо. Белые коробки на столбах молчали, но молчали напряжённо. Серебряные нити на их «ушах», натянутые утром, держали город в ровном дыхании.
У кромки затона воздух пах зимней стужей. Лёд под фонарями был гладкий. Под ним – тёмная вода, где своды Водяного Дворца уходили в глубину. Янь Шуй провёл пальцем по снегу, открыл тонкую полоску льда и оставил на нем знак. Лянь Хуа протянула серебряную нить над ним и закрепила на железном колье у кромки.
– Счёт держим, – напомнила Марина. – Взгляд – в сторону.
Она вдохнула. Второй. Третий. На четвёртом отвела глаза на плечо Максима и дала первый ход – короткий. Второй – короче первого. Третий – молчание. Лёд не лопнул. Он «вспомнил» путь.
Призрак под льдом проявился, как тень руки у невидимого языка. Он не ударил. Он задал «два» – показал короткий проход. Арка под водой открылась не вправо и не вниз – «между». На этот раз он задержал проход на один лишний вдох – как знак, что слышит их половину имени и не требует платить.
– Спасибо, – сказала Марина ровно. – Мы не тронем «три».
Алина приложила ладонь к колоколу, не доставая его. Полслова лежало в руке как узкий тёплый камень. Она не сказала его. Она просто дышала.
Они шагнули на нить, которая больше была похожа на паузу. Первыми – Марина и Корнёв, за ними – Алина, замыкал Максим. Внутри стало глуше. Вода не давила – держала, как ладонь держит тонкое стекло.
Зеркальный слой встретил тишиной. Стены Дворца были близко. Арка – та же, что в первый раз, только теперь её кромка светилась не светом, а согласием. Внутри – Палата Счёта. Там они уже знали путь.
– Не задерживаемся, – прошептал Корнёв. – Берём – что просим – и выходим.
В Палате Счёта воздух стоял неподвижно. Ленты памяти у стен лежали ровно. Их звук – не в ушах, в теле. Марина не искала свиток – знала: он не там. Они пришли за другим. За «контуром».
– Покажи, – сказал Хранитель в ее памяти. Его голос не слышался, но присутствовал. Марина услышала. – Покажи половину.
Алина подняла ладонь, как показывают узел ребёнку, которого не ругают. Полслова – «Шэнь» – не вспыхнул. Он «отозвался» лёгкой тяжестью в воде. Где-то у дальнего свода отшелушился тонкий штрих – не буква, не знак, контур. Он пошёл к ним, как лёгкая тропинка в снегу.
– Не берём в руки, – сказала Марина. – Берём в воздух.
Она провела смычком – не по струнам, по тишине. Один. Второй. Пауза. Контур сдвинулся и закрепился у арки. Он был как шрам, который не болит, но помнит нож.
Белый Регистр услышал движение. Где-то сверху зазвенела игла – тонкая, длинная, чужая. По своду пошли глич-тени – белёсые, отрывистые. Они не шумели. Они ломали строй – своим молчанием.
– На «двойку» не отвечают, – сказал Максим. – Идут «тройкой».
– Стоять, – сказала Марина Алине. – Один удар – ровно.
Алина отвела взгляд. Сказала имя воды. Ударила коротко. Палата Счёта «села» на место. Гличи сбились в «шум» на два вдоха. Этого хватило, чтобы Корнёв обозначил опоры мелом, который держится даже на воде, если вода – память.
– «Игла» проходит через столбы, – донёсся шёпот Лизы по рации. – Мы принимаем на нити. Время – на два вдоха.
– Поняла, – ответила Марина. – Выходим по арке.
Призрак стоял у арки тенью. Он не мешал. Он держал «два» и не давал «три» стать правилом. Когда Алина подняла на него взгляд боком, он будто бы кивнул. Или это вода легла так.
– Ступай, – тихо сказал Максим ей за спиной.
Они шагнули в проход. Вода не ухватывала, не тащила – принимала. Снаружи – туман кромки, ровный свет фонарей, запах железа у перил.
– Держится, – сказал Янь Шуй, встречая их. – «Игла» отошла. Белые коробки молчат.
– Что взяли? – спросил Сунь Чжоу.
– Контур второй половины, – ответила Марина. – Не слово. Штрих. Если произнести – оплатим памятью. Пока держим молча.
Лиза записала коротко в журнал: «Арка – признала полслова. Контур – получен. «Игла» – парирована. Призрак – держал «два» дольше обычного».
Они шли к Дому не спеша. Снег под ногами скрипел. Воздух пах солью. На углу, где лавка с двойной витриной, сеть внутри отозвалась коротким лязгом и замолкла. Это был чужой локоть, который хотел стать шагом. Сеть посмеялась и не дала.
Внутри дома было тепло. Хранитель поставил на стол глиняную чашу, наполнил водой с именем. Алина положила на ладонь чёрную ткань, где держала утренний шрам изморози. Контур новой половины не рисовался на ткани – он лежал в воздухе, как светлая царапина.
– Смотри не глазами, – подсказал Хранитель. – Пальцами. Воздух – тоже поверхность.
Алина провела пальцем в пяди над тканью. Почувствовала тонкий холодок – ровную линию. Это и была вторая половина. Не звук. Не знак. Ход, который когда-то был написан, а потом стёрт.
– Если сложить с «Шэнь», – сказала Лиза, – получится слово. Но не сейчас.
– Не раньше арки, – кивнула Марина. – Не раньше, чем Призрак даст «два» на мосту.
– На каком мосту? – спросил Корнёв.
– На Счётном, – ответил Янь Шуй. – Где вода и улица держат один метр. Там «двойка» срастается с «двумя». Там у него привычка. Там он любит терять тени.
Максим снял куртку, повесил у печи. Плечо – ровный синяк – уже уходил в желтизну. Марина подошла ближе, молча проверила повязку, поправила узел. Он не отвёл взгляда. Она тоже. Это была их «двойка».
– Чай? – спросил он.
– Потом, – ответила она. – Сначала – лист.
На двери появилась новая строка: «Контур – не слово. Стыковать полслова – только под аркой. Счёт – наш».
К вечеру снег стал тише. Белые коробки на столбах затихли. На набережной свет лежал ровными пятнами. Призрак не звал. Он ждал. Это и было знаком.
– Сейчас – мост, – сказала Марина. – Не драться, не торопиться. Мы идём – показать, что держим полслова и контур.
Сунь Чжоу остался у лавки. Лянь Хуа – у стеклянных ушей. Янь Шуй – у кромки воды. Вперёд пошли пятеро: Марина, Максим, Алина, Корнёв и Лиза.
Счёт на подходе к мосту держали все: раз, два, три. Взгляды – в сторону. На четвёртом они увидели не лёд, а то, что перед ними: каменные перила, тёмное небо, ровный свет фонаря.
– Здесь, – сказал Янь Шуй, который пришёл раньше. – Я держу знак.
Мост не шумел. Он «считал» – шагами, светом, дыханием. Марина дала два тона. Алина не доставала колокол – она держала имя воды и своё имя. Призрак проявился – рука у невидимого языка. Рука показала «два». Проход возник на один вдох. Этого хватило, чтобы подклеить контур к полслову – не словом, не звуком, а воздухом.
Алина услышала, как воздух сказал ей коротко: «Линь». Не было буквы. Было дыхание. «Шэнь» и «Линь» не слились в полное. Они легли рядом – как два берега.
– Довольно, – сказала Марина. – Без «трёх».
Белый Регистр попытался дать свою «три». Фонари на столбах дрогнули. Игла пошла тонким шипением. Серебряные нити Лянь Хуа приняли на себя чужую долю и распределили по пустым местам города – там, где нет стекла и нет льда. Шипение ушло, как пар.
Внизу, у воды, мелькнула белёсая фигура – глич-страж. Он шёл не как живой – перемещался рывками. Максим шагнул вперёд, закрыв Марину, но Марина подняла руку – стоп. Она дала один ход – глухой. Страж распался на ломкие полосы, словно сам не знал, из чего собран. Вновь сложиться не успел – Призрак не позволил: рука прижала воздух в пустоте, и фигура ушла, как ошибка.
Лиза зафиксировала время, частоту дрожания фонарей и глубину тени под пролётом. Она записывала коротко, без словаря. Потом на листе всё ляжет на свои места.
Алина не произносила новых слов. Она держала в ладони воздух – «Линь» – ровно рядом с «Шэнь». Это был не шёпот, не зов, не имя. Это был мост.
– Уходим, – сказала Марина. – Мы сделали больше, чем планировали.
Максим коротко коснулся её руки. Она ответила сжатием пальцев. Ничего лишнего.
Дом встретил их огнем печи. Хранитель поставил на стол чашки. Вода в глине была спокойная. Лиза повесила на дверь новый лист: «Счётный Мост – «два» признал. Контур лег к полслову – без звука. Полное имя не произносить. До арки – молчать».
– Это уже почти слово, – сказал Корнёв, глядя на чёрную ткань, над которой тянулся холодный штрих воздуха.
– Почти – не слово, – напомнил Хранитель. – Почти – спасает нам память.
– Он почувствует, – сказала Марина. – Ему не понравится, что у него больше не «пусто». Он попытается вернуться в харбинское зеркало – добрать то, что выдернули.
– Я буду там, – кивнула Лянь Хуа. – Нити – готовы.
– И у лавки останусь, – добавил Сунь Чжоу. – Если пойдёт через «вилку», сеть возьмёт.
Алина сняла колокол, положила на ладонь. Металл был тёплый. Он не просил третьего удара. Он слушал. Она накрыла чёрной тканью и подняла глаза на Марину. Та кивнула – ровно и тепло.
– Отдых, – сказала Марина, убирая скрипку. – Ночь ещё длинная.
Максим задержался у печи. Тень огня на его коже была живой. Марина подошла. Он обнял её – осторожно, бережно, так, чтобы повязка не сдвинулась. Она прижалась – плечом, шеей. Их дыхание совпало на «два». На «три» они разошлись, как положено Правилу II. Этого было достаточно.
Когда город уснёт, Белый Регистр попробует иной ход – повернёт «иглу» не к стеклу, а к именам. Тогда в Доме оживёт старая книга гостей: в одной из строк пять букв поблекнут за один раз. Утром Стражам придётся вернуть «утерянное», не входя в «три».
Глава 15. Книга имён
Следующей ночью Белый Регистр меняет тактику и бьёт по именам. В Доме смотрителей оживает старая «книга гостей», и в одном из записей блекнут сразу пять букв – имя союзницы тянет в пустоту. Дом удерживает меру солью и «двойкой» Призрака, Марина вплетает мотив возврата, Алина – один раз – звонит для закрепления. Команда идёт по следу к харбинскому зеркалу и на Счётный Мост: они возвращают имя, не произнося полное слово и не отдавая «три». Между Мариной и Максимом крепнет доверие – тёплая близость на короткой паузе. Конец главы – понимание: Белый Регистр пытается вычислять имена как ключи к швам; дальше им придётся спрятать полное имя врага в воде до встречи у арки.
В Доме смотрителей тихо, стёкла в рамах держали соль, на двери висел лист меры: «Имя – вслух. В лёд – не дольше трёх вдохов. Полслова – держать, не договаривать». Всё было на местах, когда на полке щёлкнула старая книга гостей.
Лиза подняла голову первая. Книга была в чёрной коже, с углами, отполированными руками. Она открылась сама – на середине. От бумаги повеяло холодом, и на глазах в одной из строк начали блекнуть буквы. Сразу пять. Имя, которое вчера выглядело уверенно, стало дырой.
– Смотри, – сказала Лиза негромко. – «Аянга» исчезает.
Хранитель подошёл с солью. Марина встала рядом, не глядя в отблеск стекла на полке. Алина прижала ладонь к колоколу под свитером. Максим встал плечом так, чтобы свет печи не бил Марине в глаза.
– Это не стирание чернил, – сказал Хранитель. – Это вытяжка имени. Белый Регистр сменил «иглу».
– Не давать «три», – произнесла Марина. – Имя возвращаем здесь, дома.
Лиза перевела взгляд на поля книги, чтобы не провалиться в блекнущую строку. Карандаш у неё в руке не дрогнул.
– «Аянга» держится на трёх связках, – сказала она быстро. – Нити, вода и язык. Мы можем одним ходом вернуть, если не назовём полное.
– Ставим круг, – кивнул Хранитель.
На стол пошла глиняная чаша, на дно – тонкая струя воды с именем. Лянь Хуа раскатала на столе маленькую полоску рисовой бумаги. Янь Шуй капнул соль по углам стола. Марина вынула скрипку, не поднимая глаза на блеск лака.
– Счёт – наш, – сказала она. – Раз. Два. Три – молчание.
Алина села рядом. Колокол под рукой дышал тихо. Имя воды – «Амур» – стояло у неё на языке, но она не произнесла его вслух. Только дыхание.
Лянь Хуа вывела кистью на рисовой полоске пять бледных черт – как тени букв, не сами буквы. Полоса легла на воду в чаше. Черты не расплылись – они «вспомнили» форму, которой им не хватало.
Марина дала короткий звук в дом. Потом второй – легче. На третьем – молчание. Алина, отведши взгляд, произнесла имя воды тихо и ударила один раз. Глухой звук упал в воду. Бумага в чаше дрогнула – буквы не всплыли, но вернулась их тяжесть.
Книга на полке перевела дыхание. Блеклые места потемнели, как если бы их вернули со дна. Имя «Аянга» снова стояло в строке, ровно и тихо.
– Держится, – сказал Хранитель. – Но он попытается ещё, теперь – по тем, кто на карте «вилки».
– Значит, держим витрину и дом с харбинским зеркалом, – ответила Марина. – И Мост. Сегодня ночью – здесь. На рассвете – на местах.
Лиза черкнула на листе меры новую строку: «Возврат имени: рисовая полоса – пять черт – вода – два – молчание – один». Карандаш царапнул бумагу без лишнего нажима.
Затаённый час перед рассветом чаще всего бывает пустым. В эту ночь он был плотным. Белые коробки на столбах не давали «иглу», но держали паузу, как лишнюю долю. Дом не спал. Соль на рамах лежала хорошо. Серебряные нити на стекле сидели крепко.
Марина прошла в маленькую комнату у печи. Максим уже был там. Он сидел на краю кровати, сняв рубашку. Синяк на плече начал проходить. Пахло бальзамом и теплом.
– Не тянет? – спросила она негромко.
– Тянет к тебе, – ответил он, и она услышала улыбку.
Она подошла ближе, положила ладонь на повязку, проверила узел. Пальцы задержались ненадолго на коже. Максим прикрыл глаза на один вдох. Марина – на два. На третьем оба сделали шаг назад. Правило II держало меру, но тепло оставалось. Этого было достаточно.
– Книгу держим общими руками, – сказала Марина. – А имена – дыханием.
– Я с тобой, – ответил он.
Утро встретило их сухим светом. Лавка на перекрёстке блеснула – равнодушно. Сеть Сунь Чжоу сидела на внутренней кромке как положено. Дом с харбинским зеркалом принял их тихо. Хозяйка провела в комнату, где рама висела на верёвках – Лянь Хуа так попросила, чтобы зеркало не касалось стены.