Эхо будущего

Слова благодарности

Эта книга родилась не только благодаря моему воображению, но и благодаря поддержке тех, кто всегда был рядом.

Прежде всего, я хочу сказать спасибо моей жене. Твоя безграничная любовь, терпение и вера в меня были тем маяком, который освещал путь даже в самые трудные моменты творчества. Без тебя этой истории просто не существовало бы.

И конечно, огромная благодарность – вам, дорогой читатель. Спасибо, что вы взяли в руки эту книгу и позволили моим словам и мыслям стать частью вашего времени. Ваше внимание – это величайшая ценность для любого автора.

Надеюсь, это «Эхо будущего» найдёт отклик в вашем сердце.

Глава 1. Серость будней

Звон будильника разорвал тишину спальни, будто кто-то швырнул в неё крик отчаяния, прорвавший плотную ткань сна. Алекс медленно открыл глаза, и первое, что он увидел – потолок. Неровный, с облупленной краской и сетью тонких трещин, он напоминал карту стареющей жизни. Когда-то здесь был уют. Когда-то стены были свежими, и окна пропускали утренний свет, а не холодную серость. Но то было когда-то.

Он лежал неподвижно, не в силах сразу понять – утро ли это, ночь или всего лишь ещё одно серое пятно между вечерами. Усталость не болела – она просто была. Плотная, вязкая, разлитая по телу, как старое машинное масло. Он слышал скрип дерева в стенах, как будто дом пытался вздохнуть вместе с ним.

Рядом, на другом краю кровати, лежала его жена. Она спала беспокойно, с выражением тревоги, будто даже во сне чувствовала вес проблем, давящих на их жизнь. Их дочь Элис сегодня тоже спала крепко, в своей комнате наверху. А вот Роберт… Пятнадцатилетний подросток, замкнутый, молчаливый, по ночам всё чаще не спал. Компьютер, шорох клавиш, тихие звуки в наушниках. Временами Алекс подходил к его двери, прислушивался. Хотел что-то сказать – не злился, не упрекал, просто хотел быть рядом. Но не знал, как.

На кухне его встретил запах сырости и старого пластика. Потолочная лампа мигала, как и вчера, и позавчера. Лампочку он так и не заменил – не потому, что забыл, а потому что каждая мелочь требовала денег. Чайник дышал слабо, словно устал кипятить воду. Кофеварка умерла весной, и воскресить её было не на что.

Он заварил пакетик дешёвого чая. Без сахара. Сахар давно стал предметом дозирования. Не скупость – необходимость. Даже хлеб – вчерашний, с подсохшей коркой, – нарезался аккуратно. Банка арахисового масла стояла на верхней полке, как реликвия.

Холодильник гудел с надрывом, словно жаловался. Внутри – немного яиц, нарезка, банка томатной пасты. Он вспоминал, как когда-то холодильник был забит едой. Тогда был кредит, надежда, зарплата, вроде бы даже уверенность. Сейчас – только цифры в приложении, постоянно убывающие.

После завтрака он накинул куртку – старую, с изношенными локтями. В прихожей взглянул в зеркало. Серое лицо. Потухшие глаза. Прямые плечи – не от силы, а от привычки не показывать слабость. В гараже, примыкающем к дому, стояла его машина – уже две недели как мёртвая. Когда-то Алекс с гордостью возил на ней семью в магазин, в парк, на озеро. Она была не просто средством передвижения – символом стабильности, как тогда казалось. Но сейчас – всего лишь груда металла, покрытая пылью и следами ржавчины. Она упрямо молчала, как будто сама решила: «Довольно». Механик, к которому он однажды заехал, бросил взгляд под капот и, не скрывая равнодушия, сказал: «Менять всё надо. Толку в ней уже нет». Но менять было не на что. Даже диагностика в сервисе оказалась слишком дорогой. Отложенные на ремонт деньги давно ушли на оплату счетов и кредитов. Алекс только в прошлом месяце отдал последний платёж по ипотеке. Теперь он ездил на работу на автобусе. И автобус – это испытание.

Он вышел из дома, прикрыв за собой лёгкую, рассохшуюся дверь. Когда-то этот двухэтажный дом считался воплощением мечты: американский стиль, небольшое крыльцо, резной деревянный козырёк, газон перед домом, место под барбекю. Но газон давно выгорел, барбекю заржавело, а мечта обратилась в бетонную усталость. Обои в гостиной отошли от стены, окна продувались, крыша текла весной. Он пытался чинить. Но каждое «починить» требовало больше, чем он мог дать.

На улице, холодный ветер взъерошил волосы и ударил в лицо. Небо нависло низко, будто готовилось обрушиться. Алекс сунул руки в карманы, нащупывая старые перчатки, и зашагал по узкой тропинке, ведущей к остановке.

Дорога проходила мимо таких же домов – все они когда-то были ухоженными, с газонами, цветами у крыльца и детскими велосипедами на веранде. Но теперь на прохожих смотрели заколоченные окна. Вывески “For Sale” на пожухлых лужайках. Некоторые дома стояли пустыми уже годами. Их не продавали – от них избавлялись, если могли. Никто не покупал. Район считался «умирающим». Страховые компании отказывались страховать дома. Банки не давали под них кредит. Если бы Алекс попробовал продать свой дом – даже за четверть цены – покупателя не нашлось бы. Не в этом городе. Не в этом времени. Соседи давно разъехались или ушли в тень – кто к родственникам, кто к алкоголю, кто просто исчез.

Город, в котором они жили, когда-то был гордостью штата. Металлургия, горнодобыча, тяжёлое машиностроение. Заводы работали в три смены. А потом – как по команде – стали исчезать. Один за другим. Люди лишались работы, семьи переезжали. Остальные – спивались, сходили с ума или прятались в своих домах, как в гробах с окнами. Город уже сдался серости. Когда-то тут было всё: кинотеатр с живыми постерами, парки с яркими аттракционами, газоны, фонтаны. Заводы гудели, магазины работали до полуночи, праздники собирали толпы. День независимости, с фейерверками, флажками и жареными колбасками – был целым событием, почти как в кино. Сейчас – выщербленные бордюры, асфальт, похожий на шахматную доску, где каждая клетка – выбоина. Старые рудники, выработав свой ресурс, постепенно закрывались один за другим, а за ними и все смежные предприятия. Работы становилось всё меньше. Бюджет города – как воздушный шар, из которого выпустили воздух: нет новых школ, нет ремонтов. Объявления о продаже домов висели всюду, как раны на фасадах – и не потому, что люди хотели переехать в лучшее место. Они бежали. Бежали из города, который всё больше терял смысл. История США уже много раз наблюдала, как некогда богатый город превращался в город-призрак, после того как были исчерпаны все природные ресурсы. Вот и этот город шел семимильными шагами к тому, чтобы стать очередным городом-призраком.

По дороге к остановке Алекс проходил мимо старого парка. Там когда-то дети играли в мяч. Сейчас – битое стекло, сломанные скамейки, граффити, которые никто не стирал. На углу был заброшенный супермаркет. Его двери заварены металлическими листами. Когда-то в нём продавалось всё. Сейчас в нём иногда ночуют бездомные.

Алекс шёл быстро. Улицы были полны камер наблюдения. Их вешали на каждом столбе, после очередной волны протестов и грабежей. Полиция ездила по району постоянно. Не чтобы защищать – чтобы демонстрировать. Демонстрировать власть. Но преступность всё равно росла. Грабили даже средь бела дня. Магазины закрывались. Почти у каждого второго жителя была история – как ограбили, избили, увели машину, залезли в дом.

Автобусная остановка встретила его холодом. Несколько человек стояли молча, кутаясь в пальто. Все смотрели в одну точку – куда-то мимо, сквозь друг друга. Ни одного разговора. Ни одного взгляда. Это было молчание не страха – а безысходности. Люди перестали говорить, потому что в этих беседах уже давно не было смысла. Каждый разговор заканчивался одинаково: жалобами на цены, на счета, на убегающие сроки и мёртвый город. Им всё надоело. Они устали от своих же слов.

Автобус, когда приехал, уже был забит. Люди стояли молча. Запах тела, влажной одежды, застоявшегося воздуха – всё смешивалось в плотную атмосферу безнадёжности. Никто не разговаривал. Никто не улыбался. Лица у пассажиров были такие же серые, как улицы за окном. Кто-то держался за поручень с натруженными руками, кто-то смотрел в пол. Бездушие. Город, утро, люди – всё стало замкнутым кругом, который не вращался, а просто дрожал от усталости.

Алекс вышел на своей остановке и пошёл пешком несколько кварталов. Офис, где он работал, находился в старом здании из стекла и бетона. Когда-то оно считалось современным, сейчас – просто выживающим. Входная дверь заедала, коврик был стёртым, система пропусков – электронная, но постоянно дававшая сбой. Его карточка всё ещё сработала, как по чуду.

В офисе пахло старой бумажной пылью, смешанной с дешевым антисептиком. Компьютеры – с квадратными мониторами, шумные, как старые телевизоры. Мышки залипали, клавиши клацали с неприятным щелчком, стулья с продавленными сиденьями. Принтер в углу, огромный и громоздкий, печатал документы с чёрной полосой посередине – из-за не заменённого картриджа. Запросы на новый картридж отклонялись уже четыре месяца. Внутренний чат отдела пестрел сообщениями: «Потерпим ещё немного», «Ремонт перенесли», «Удержимся, коллеги».

Коллеги… Когда-то, два-три года назад, они обнимались по утрам, делились историями, пили кофе вместе. Сейчас – сухие кивки. Приветствия звучали без интонации. Никто не смотрел в глаза. Все жили по инерции, каждый день – как бесконечный понедельник, даже по пятницам. Они сидели, как манекены, погружённые в цифры. Цифры, которые никому были не нужны. Цифры ради цифр. Цифры, чтобы заполнить таблицы. Рабочие кресла скрипели, потолочная плитка покрылась жёлтыми пятнами, термостат с конца весны показывал неверную температуру. Половина сотрудников одевались поверх рубашек в куртки или кардиганы – отопление регулярно давало сбой.

Алекс сидел за своим столом, пытаясь сконцентрироваться на отчёте – никому не нужном, как он всё чаще понимал. Формы, шаблоны, пустые ячейки. Цифры, которые перекидывались из одного файла в другой, словно ритуал, поддерживающий иллюзию активности. Внутри него что-то кричало: «Это бессмысленно». Но он продолжал. Потому что ипотека хоть и была выплачена, но еда, счета, дети, одежда… всё это нужно оплачивать.

К обеду раздался телефонный звонок – прямой с внутренней линии.

– Алекс, зайдите, пожалуйста, в кабинет отдела кадров, – сказала женщина на том конце. Без эмоций. Без пояснений.

Он шел, предчувствуя. Предвкушая. Словно знал заранее.

В кабинете сидел менеджер с усталым лицом.

– Алекс, я… мне жаль. Сокращение. Компания теряет контракты. Мы не можем удерживать штат. Сегодня – ваш последний день.

Алекс молчал. Он чувствовал, как мир рассыпается. Выходного пособия пока не будет, нужно прийти в конце недели, «если ситуация улучшится».

Он собрал вещи в коробку. Старый степлер, пару ручек, семейная фотография, старый термос и немного разных мелочей. Проходя мимо коллег, он заметил – никто не удивлялся. Никто не попрощался. Ни одного взгляда сочувствия. Ни одного слова. Ни одного «жаль», ни одного вопроса. Только мимолётные взгляды и молчание. Как будто он умер ещё утром, и теперь просто покидал это место как призрак. Алекс понимал – он не первый. И не последний.

Он вышел в коридор, и его шаги отдавались гулким эхом в пустынной бетонной галерее, ведущей к лифтам. Этот звук – одинокий, повторяющийся, бессмысленный – казался идеальным саундтреком к его рухнувшей жизни. Эхо затихало, поглощаемое стенами, которые помнили сотни таких же уволенных, чьи шаги тоже когда-то отдавались здесь в последний раз.

На улице хмурилось. Тучи набегали заслоняя друг друга. Он решил купить немного продуктов и зашёл в ближайший магазин. Там было немного народу, но атмосфера – тягостная. Люди бродили меж полок, как по музею иллюзий. Алекс собрал то, что мог: банку тунца, упаковку макарон, кусок сыра, немного овощей. Всё влезло в один пакет.

Выйдя из магазина, Алекс направился к автобусной остановке, чтобы поехать домой. По пути к остановке, в очередной раз он увидел, как вдоль дороги рабочие, снова чинили водопровод. Он усмехнулся про себя. «Мертвому припарка», – думал он. – «Трубы надо менять, а не латать их каждую неделю. Но кому это нужно, если у города денег нет?».

Автобус, который он ждал, задерживался. Ветер усиливался, дождь становился ледяным, проникая сквозь ткань куртки. Он чувствовал, как промокают ботинки, как стынет грудь, как дрожь пробегает по спине.

На остановке рядом с ним стояли ещё трое. Никто не говорил. Один мужчина читал что-то в телефоне, женщина обнимала сумку, третий просто смотрел в небо. Обычный день – но Алекс знал, что для него он стал разломом.

Когда автобус наконец приехал, он зашёл, сел на заднее сиденье, поставил пакет с продуктами рядом. Окна были покрыты водяными струйками, и мир за ними казался потёкшим как размытый акварельный пейзаж.

Он закрыл глаза и думал, как сказать жене. Как объяснить детям, почему теперь придётся считать каждую монету ещё строже. Как сказать, что он уволен. Что теперь нет ни зарплаты, ни страховки, ни надежды. Только долги. Только тревога.

Автобус двигался рывками. Люди выходили и заходили. Алекс не замечал лиц – только шум, движение, холод. Город катился в пустоту, и он вместе с ним.

Он знал, что нужно искать новую работу. Что нельзя останавливаться. Но внутри – пустота. Пелена, в которой исчезали желания, стремления, даже мечты.

Возможно, завтра он начнёт с резюме. Или пойдёт в центр занятости. Или… просто сядет на ту же остановку и снова будет ждать. Ждать чего-то, чего сам не мог определить.

Тут автобус подъехал к остановке Алекса, и он в очередной раз за этот день нырнул в серую унылость городской улицы. Улица встретила его холодным дождём. Алекс поднял воротник куртки и побрёл в сторону дома. Холод бил по спине. Ветер хлестал по лицу. Он шёл домой, по грязным улицам. Машины проносились мимо. Алекс думал. Он не замечал ничего. Ни людей, ни город. Только мысли. Как всё сказать? Что будет дальше? Дождь усиливался, превращая улицы в грязное болото. Вода стекала в глубокие ямы на дорогах, образуя огромные лужи. Алекс ушёл мыслями в себя, не замечая ни окружающих людей, ни машин, ни унылого серого города. Его мысли были где-то далеко: как он скажет жене? Как справятся его дети?

Внезапный всплеск грязной воды выдернул его из размышлений. Машина, проехавшая мимо, влетела в огромную лужу, обдав его ледяной грязью. Алекс резко отпрыгнул назад, пятка зацепилась за край тротуара. Он потерял равновесие и с шумом рухнул в кусты. Удар головой о что-то твёрдое вызвал вспышку яркого света, а по всему телу пробежал странный электрический импульс. И тут всё погрузилось во тьму.

Глава 2. Пробуждение

Алекс медленно очнулся. Его голова гудела, словно внутри разлилось густое эхо, и каждый вдох отзывался вибрацией в висках. Прежде чем открыть глаза, он на мгновение задержал дыхание – не от страха, а от того, что реальность, возможно, окажется тяжелее сна. Когда он наконец разомкнул веки, первые секунды остались без образов, лишь мягкий свет просачивался сквозь полуприкрытые глаза. Затем – потолок. Ослепительно белый, идеально гладкий, будто изготовленный из цельного куска керамики. Никаких ламп, розеток, вентиляционных решеток. Только ровный свет, как будто сам воздух светился.

Он почувствовал под собой матрас – мягкий, но с лёгкой упругостью, как будто тело обволакивало нечто живое. Простынь приятно шуршала при малейшем движении, и запах… Он никогда не чувствовал такого аромата – лёгкий, еле уловимый, напоминающий весеннюю капель, аромат цветущих яблонь и свежей росы. Воздух был прохладным, но не холодным. Он не дул из кондиционеров – казалось, он обновлялся сам по себе, переливался по комнате и дышал вместе с ним.

Он попробовал повернуть голову. Мышцы были тугими, словно лежали пластами глины, но слушались. Обернувшись, он понял, что лежит в палате. Она была просторной, с гладкими белыми стенами и огромным окном, занимающим почти всю противоположную стену. За окном – сад, ухоженный, яркий, как с картинки: зелень насыщенная, как будто её выкрашивали вручную, цветы нежно покачивались от невидимого ветра. Ни единого сорняка, ни пылинки, ни следа человеческой суеты.

Он медленно сел, опираясь на локти.

На прикроватной стойке – панель, дисплей, на котором пульсирующими линиями бегали медицинские графики. Сердечный ритм. Температура. Давление. На экране светились значения, которые он не совсем понимал, но линия кардиограммы была узнаваема, такую картину он часто видел в разных фильмах и сериалах, где сюжетные сцены проходили в больничной плате. Кардиограмма была равномерная и спокойная.

На левой руке, чуть выше запястья, он обнаружил пластырь. Он наклеен аккуратно, почти незаметно, но под ним что-то слегка покалывало. Он провёл пальцем – кожа там была чуть припухшая, но без боли.

Он фыркнул, глядя на пижаму, в которую был одет: гладкая, серая, совершенно новая, даже немного глянцевая. Ткань холодила кожу, но не раздражала – она будто бы подстраивалась под температуру тела. На ногах – носки, настолько тонкие, что их почти не было.

Он оглядел палату. Ни одной розетки. Ни кнопки вызова врача. Ни пульта. Только встроенные панели в стенах. Шкаф у дальнего угла выглядел странно – без ручек, без стыков, будто вылит из жидкого металла. На его гладкой поверхности лишь у самого низа виднелся небольшой матовый шильдик с надписью: «Нексус-7».

Алекс открыл рот, но голос сначала дрожал – горло пересохло. Он сглотнул, попытался снова.

– Есть здесь кто-нибудь? – хрипло произнёс он.

Дверь не открылась – она будто растворилась в стене. И в палату вошла женщина. Высокая, уверенная, лицо спокойное, в волосах аккуратная прядь седины, придающая ей достоинство. Белый медицинский халат облегал её так, будто его создали специально под форму тела. На груди – бейдж: «Доктор Уоллес».

– Доброе утро, – сказала она, улыбаясь. – Как вы себя чувствуете?

Алекс опустил глаза.

– Я… не знаю. Где я?

– В медицинском центре, – ответила она. – Вы здесь уже неделю. Без сознания. Вас нашли на обочине дороги, без документов, без телефона.

Он нахмурился. Память начала возвращаться кусками. Осень. Дождь. Лужи. Грязь. Автобус. Машина. Удар… Всё сливалось, как неудачный монтаж фильма.

– Неделю? – переспросил он.

Доктор кивнула.

– Да. Мы наблюдали за вашими показателями, пока вы не пришли в себя. Ваш организм восстанавливался довольно стабильно.

Он потрогал пластырь на руке.

– А это? Что это?

Она слегка наклонилась, взглянув на его запястье.

– Это медицинская инъекция, вместе с… – она замялась, – небольшим имплантом, который помогает нам отслеживать ваши параметры и идентифицировать вас.

Алекс нахмурился.

– Имплант? Мне что-то вживили?

– Это стандартная процедура для незарегистрированных пациентов. Он не опасен, не мешает и не доставляет дискомфорта. Вы уже почувствовали тепло? Это потому, что параметры помещения теперь подстроены под Ваше тело.

Алекс откинулся на подушку. Мысли снова потекли лавинообразно.

– Слушайте… я… Мне нужно позвонить жене. Мы живём на 57 улице, дом 8. У нас двое детей. Я… Мне нужно их увидеть. Вы можете связаться с ними?

Доктор Уоллес сделала заметку в своём планшете.

– Вы назвали имя улицы и номер дома. Благодарю, Алекс. Но у нас есть проблема. Система не может найти этот адрес.

– Как не может? Это обычный дом. – Он ощутил ком в горле. – Обычный, двухэтажный. Мы недавно выплатили ипотеку. Его не могло не быть.

– Мы проверим ещё раз, – сказала она мягко. – Пока отдохните.

Алекс замолчал. Он чувствовал, как сердце ускоряется. Внизу живота – знакомое напряжение. Он дышал часто, а мысль вырывалась наружу:

– Извините… А… кто оплатит моё лечение?

Доктор слегка удивилась.

– Простите… что значит «оплатить»?

– Мой счёт! За палату! За лекарства! За анализы! У меня нет денег. Я… я только что потерял работу. Меня уволили. Нет страховки. Мне придётся брать кредит, чтобы выплатить… хотя бы за неделю пребывания здесь…

Он говорил, почти задыхаясь, как человек, пойманный в ловушку. Доктор Уоллес смотрела на него с участием, но без паники.

– У нас нет такой системы. Здесь всё предоставляется по статусу пациента. Вас идентифицировали как незарегистрированного, но в критическом состоянии. Поэтому вы получили доступ к медицинской помощи. Никаких кредитов. Никаких денег. Мы не выставляем счета.

Алекс замер. Он смотрел на неё, будто она говорила на другом языке.

– А кто за всё это платит?

– Система распределения ресурсов. Поверьте, это… сложно объяснить, когда человек волнуется. Сейчас вам лучше отдохнуть и поесть.

Медсестра в бирюзовом комбинезоне тихо вошла в палату.

– Мистер Миллер, вы можете выбрать любое блюдо. Мы можем предложить стандартное восстановительное меню – рис с овощами, лёгкий протеин и компот. Или вы можете выбрать самостоятельно.

Алекс моргнул, глядя на её планшет.

– Мне… можно выбрать всё что угодно?

– Да, конечно.

Он замолчал.

– А если… – он замялся, – если я выберу сложное блюдо? Вы отвезёте заказ в ресторан?

Медсестра чуть усмехнулась:

– Всё будет готово здесь. Не волнуйтесь.

Алекс вздохнул. Он вспомнил ресторан с женой в 2012 году. Первый вечер после переезда. Тот стейк, салат, сок…

– Хорошо. Мне… пожалуйста, хорошо прожаренный стейк. Овощной салат. Фрукты. И апельсиновый сок.

– Принято, – сказала медсестра, улыбнувшись.

Она подошла к тому странному шкафу у стены и начала касаться поверхности, вызывая меню. Алекс смотрел, в голове крутились мысли: заказ уйдёт на кухню. Они отвезут его через лифт.

Алекс наблюдал за действиями медсестры. Внутри странного «шкафа» появилась подсветка, затем – движение. Контуры блюд начали вырисовываться, как будто их кто-то собирал из воздуха, слой за слоем. Алекс невольно задержал дыхание.

– Он… готовит еду? – прошептал он.

Доктор Уоллес, все ещё стоявшая у края кровати, кивнула:

– Репликатор. Он использует синтез тканей, вкусовых структур и молекулярное восстановление. Пища идентична настоящей, даже по микроструктуре. У нас давно ушли от традиционных кухонь.

Алекс покачал головой.

– Это невозможно… Я видел такое только в фантастических фильмах.

– Мы живём в эпоху, когда фантастика стала достоверным воспоминанием о прошлом, – сказала доктор, не без иронии. – Примите это спокойно. Вам нужно набраться сил.

Медсестра подала ему поднос. В центре – идеально прожаренный стейк с хрустящей корочкой, рядом – овощной салат с соусом, который пах свежестью, как летнее утро. Апельсиновый сок был густым, настоящим, с лёгкой мякотью.

Алекс уставился на еду, не притрагиваясь. Внутри – тревога: сколько это стоило? Сколько он уже задолжал?

– Это… бесплатно? – снова спросил он.

– Да. Мы уже говорили об этом, – мягко напомнила доктор Уоллес. – Наслаждайтесь.

Он начал есть осторожно. Вкус… был настоящий. Идеальный. Сочные волокна мяса, свежесть салата, цитрус с кислинкой – всё как в те дни, когда он ещё мог позволить себе обед в ресторане.

После еды Алекс почувствовал сильную усталость. «Всё потом. Всё потом», – повторял он себе, пока тепло от сытной еды постепенно погружало его в сладкую дрему. Он улёгся на подушки, и вскоре уснул.

Алекс проснулся, резко и тревожно. За окном сад был освещён голубыми фонарями, тени от деревьев танцевали на стекле. В комнате стало чуть темнее, но всё ещё уютно. Он повернул голову и заметил, что дисплеи рядом с кроватью – те, что показывали его кардиограмму и жизненные параметры – были отключены. Они просто стояли, как пустые экраны, без света, без жизни.

Он медленно встал, покачнувшись. Ноги слушались, но с осторожностью.

Прошёлся по палате. Стены казались гладкими, как мрамор, но теплее. Он подошёл к «шкафу» – репликатору. Потрогал его поверхность. Она была гладкая и чуть тёплая.

– Что ты такое? – пробормотал он.

Он начал задавать вслух вопросы, будто разговаривал не с мебелью, а с невидимым собеседником:

– Как ты готовишь еду? Из чего? Где твои механизмы?

Он обошёл шкаф со всех сторон, но не обнаружил ни вентиляции, ни дверцы, ни проводов.

– Магия, блин… – прошептал он.

Мозг снова заработал: кредиты. Семья. Потерянная работа. Увольнение. Без страховки. А лечение – бесплатно? Он до сих пор не верил. Кто эти люди? Где он находится?

Он сел обратно на кровать, уперев локти в колени.

В дверь снова вошла доктор Уоллес. Её появление было беззвучным, плавным.

– Вы прогуливались? «Это хорошо», – сказала она. – Небольшая физическая активность пойдёт вам на пользу.

Алекс выпрямился.