Безнадежные

Моему отцу, вечному труженику, посвящается.

Наружный блеск рассчитан на мгновенье,

А правда переходит в поколенья…

И.В. Гёте «Фауст»

Часть первая

Вредители

«Кто потешал бы нашу молодёжь?

В согласье с веком быть не так уж мелко,

Восторги поколенья не безделка

На улице их не найдёшь»

И.В. Гёте

I глава

«Пергаменты не утоляют жажды

Ключ мудрости не на страницах книг.

Кто к тайнам жизни рвётся мыслью каждой,

В своей душе находит их родник»

И.В. Гёте

1

Этот обычный февральский и ничем не примечательный день 2004 года с тихой пасмурной погодой, слабенькой позёмкой и лёгким морозцем с утра выдался довольно колготным, и перед дальней дорогой Рубицкому Олегу пришлось изрядно побегать по магазинам и рынкам. И сейчас он невольно отметил, что в день его отъезда куда-нибудь надолго всегда была такая погода, как правило дождь, а в день приезда солнечно. До отправления поезда осталось чуть более двух часов, когда закончились все приготовления. Проводить его приехали старший брат Виктор с женой и сын Кирилл с Владиком – его двоюродным по матери дядей. Все вопросы он решил, кроме формальностей, связанных с дальнейшим содержанием его квартиры, для чего и передал брату все комплекты ключей.

А с живущей с братом матерью он попрощался позавчера, заехав к ним после того, как приобрёл билеты. От озвученного им решения – вернуться на Север – она оказалась, мягко говоря, не в восторге, и этому у неё, как всегда, были веские аргументы. Ведь не прошло и трёх лет, как им с братом с трудом удалось уговорить её продать там же, на севере квартиру и переехать к ним.

Прожив в Светлоярском более двадцати трёх лет, она привыкла к тому компактному красивому городку, где всё, что необходимо для комфортной жизни, находилось в шаговой доступности, поэтому и долго не соглашалась. Позже по этому поводу она неоднократно высказывала свои упрёки, жалуясь на жаркий и совсем неподходящий ей здесь климат. Так и в этот раз она хлестанула: «Да я так и знала, знала! Ну вот зачем вы выдернули меня из моего гнездышка в это пекло? А вот теперь ты сам туда уезжаешь. Да я знала, я чувствовала, что ты не будешь жить в этой сахаре». И единственным контраргументом Олег нашёлся лишь сказать, что едет совсем в другое место, лукаво ссылаясь на производственную необходимость и ещё на очень хорошую перспективу, даже будучи уверенным, что всё это её, конечно же, совсем не устроит. А вообще-то с ней всегда и кому бы то ни было крайне тяжело спорить о чём угодно. Пережив страшные фашистские бомбёжки в тринадцать лет и пройдя не менее тяжёлый трудовой путь, и к тому же обладая твёрдым волевым характером с удивительно жёсткой прямотой и далеко не женской железной логикой, базирующейся на беспримерно богатой начитанности, она любого оппонента может поставить в незавидное положение. Он не припомнит случая, когда бы с ней кто-то попробовал поспорить повторно. А являясь общительным человеком, она всегда готова не только поддержать разговор практически на любую тему, но и очень удивить своей осведомлённостью в той или иной области, а глубину её познаний истории он не может с кем-то сравнить. Её воистину феноменальная память и, как следствие, точное знание любых исторических фактов с уникальными подробностями, особенно степень родства европейских и, разумеется, наших царственных особ с времён Древней Греции и биографий других выдающихся деятелей, никогда не перестают удивлять его и очень многих людей.

И уж совсем невозможно не восхищаться её потрясающими рассказами о военном прошлом. Чтобы хоть как-то отвлечь от голода себя, своих младших братьев и сестёр и соседских сверстников, она подолгу днями и вечерами практически наизусть рассказывала им «Всадник без головы», «Капитан сорвиголова» и почти наизусть романы Джека Лондона, Конан Дойля, а разные сказки тем более.

Учась еще в начальных классах и испытывая трудности с запоминанием текстов и даже стихов, Олег просто не мог поверить в такие чудеса и очень переживал, завидуя ей. Пришлось даже интересоваться у её сестёр. А когда тётки подтвердили, что сами не раз сверяли и действительно обнаружили почти дословное совпадение, он огорчился ещё больше. Но в то же время обнаружив у себя способности в арифметике, он стал усиленно развивать их и в итоге добился неплохих результатов, постоянно занимая одно из первых мест на олимпиадах, в том числе по физике и химии, но чаще второе и только из-за своей чрезмерной самонадеянности, делая пустяковые неточности. Но решал он задания быстрее всех, что всегда было очевидным.

И этой базы ему хватило, чтобы легко закончить институт, за что он очень благодарен ей за такую наследственность, как бы считая их квитыми.

А его отец, проработавший всю жизнь прорабом, ни разу даже не обмолвился о своих каких-то завидных способностях. Но по его очень красивому, аристократическому почерку с крупными, идеально ровными и изящными буквами, всегда заканчивающимися размашистыми элегантными окончаниями, скорей обозначающими собой, что именно вот так и должна выглядеть она, Олег сразу стал понимать, что таким достоянием не может обладать заурядный человек с неполным-то средним образованием.

А самое важное то, что каждые выходные, работая дома от зари до зари, отец постоянно и совсем ненавязчиво приучал его к труду почти с пелёнок. Ещё до того, как Олег помнил себя, отец уже успел построить почти подряд два красивейших и, совершенно точно, лучших в округе дома и почти всё своими руками. Сначала он, конечно, только наблюдал за работой отца, потом помаленьку стал помогать ему и уже тогда понимал, и всегда восхищался безупречным качеством выполненных им работ. Какой-то особенной, художественной резки по дереву в отделке не было, но всё было сделано и делалось настолько добротно, качественно и надежно, что глаз не оторвёшь.

Олег хорошо помнит, как, когда ему ещё не было и пяти лет, они с друзьями играли в спартанцев, и он сам, разумеется, только одним ножом выстругал себе меч. Вечером отец увидел его, покрутил и ничего не сказал. А утром взял брусок из берёзы и на его глазах выточил топорище для его же маленького топорика – изделие довольно сложной горбато изогнутой формы и непростого клиновидного сечения, плавно переходящего в закругленный набалдашник на конце. А весь цимус состоял в том, что отец ваял его исключительно кусочком стекла, поэтому и не было на нём ни единого заусенца. Абсолютно идеально. А мелкой наждачкой он потёр его только для проформы. Просто положено. Но этого хватило, чтобы через два дня у Олега уже был подобно изготовленный меч и естественно собственного труда. Тогда уже отец похвалил, но не его, а меч!

А чуть позже у него уже был свой почти полный набор детского столярного инструмента. И где-то начиная с этого времени всё хозяйство по дому, кроме стирки и кухни, конечно, просто «висело» на нём вплоть до восьмого класса, пока они всей семьёй не уехали на Север.

Летом ежедневный уход за скотиной и огородом. Одной только поливки на полвечера. А воду ему приходилось таскать из бака ведрами и в среднем за двадцать метров, на что уходило пара тонн, точно. А зимой постоянная борьба со снегом и обогрев дома. Зимы тогда в Сибири были морозные и снежные. Утром встанешь, снегу по колено, не меньше, да и то очень редко. Туалет в дальнем углу усадьбы. Кто? Конечно Олег, больше некому. Родители на работе, брат в школе. Вот он за лопату и вперёд. Отопление водяное, разморозить недопустимо! И так каждый день. А главное, что его никто и никогда даже не просил об этом. Вспоминает и сам не верит.

Однажды, отец вечером предупредил его, что завтра привезут уголь, и наказал расчистить снег. Утром встал и сделал. Через часок подъехал старый ЗИЛок, ещё тот, с острым носом и круглым кузовом, и вывалил три тонны. Куча парит, ведь уголь был ещё тёплый и влажный. Чтобы не замёрз, он опять за лопаты, что ж он не мужик что ли! А уголь хороший, как на подбор, весь размером с кулак, чуть больше – то самое, что нужно и по его заказу, ведь он же за печкой следит. Лопаты – две подборки: одна обычная небольшая прямоугольной формы, а вторая сердечком, большая. А окно в углярку чуть выше его головы, но он же не дурак, чтоб махать в два-три раза больше, конечно, взял большую, она и вонзается легче. Через пять минут с него пар столбом и больше, чем от того угля. Спешит, чтоб уголь не замёрз. Вдруг, соседу через дом, деду Елизару, тоже привезли и высыпали целый МАЗ, ещё тот, что с длинной «мордой» и с зубром на капоте, не менее пяти тонн. Он спешит, скоро в школу, а осталось где-то ещё с полмашины.

Прошло десять, пятнадцать минут, там никто не выходит, а парит ещё больше. Он бросает лопату, идёт смотреть. А здесь уголь ещё более влажный и половина – одна пыль, а вторая – глыбы. Выходит тот дедушка–инвалид, без руки, и говорит, что не ждал, ведь привезли как ветерану, бесплатно, поэтому и без предупреждения. А его сына дома нет, то ли на работе, то ли ещё где. Понятно, что дело швах. Побежал Олежа, быстрее забросал свой уголь. Закончил, прибежал и принялся за этот. Всё, кроме крупных глыб забросал до того, как начало темнеть. Пришел, а верней еле-еле добрёл к себе и помнит только, как открыл калитку, лопаты выскользнули у него из-под мышек, потому что в ладонях держать их он уже был не в состоянии, пальцы не слушались, и больше ничего.

Утром мать спросила, почему не встает, а он и пошевелиться не мог. Всё, что может болеть, болело страшенно. Молчит, он же школу пропустил. Кое-как встал, чтобы ничего не заподозрили. Просто не мог он допустить, чтоб та чёртова угольная пыль замёрзла, ведь тогда уже хорошо знал, что потом её ни кайлом, ни тем более кувалдой не возьмёшь. Кувалда будет её только слегка проминать или вообще отскакивать рикошетом. И кайлом её тоже не пробить, это ж не какой-то там мягкий и хрупкий лёд, во всяком случае, для него, десятилетнего пацана. И именно поэтому он тогда так сильно испугался, что им придётся потом мучиться с этой замёрзшей проклятой пылью, потому как вся та куча превратится в одну сплошную глыбу, и останется только ждать тепла или искать отбойный молоток, которого ни у кого не было во всем поселке, что он тоже знал.

Через несколько дней родители, конечно, всё узнали от соседей, но ни хвалить, ни ругать не стали. А за что? Конечно, не за что! А вот соседи, как назло, как только увидят его, так и начинали охать да ахать и хвалить. А он-то уже знал поговорку – «хвали-хвали, да не перехвали», убегал. Он не стеснялся, нет, а просто боялся и даже очень сильно, что сглазят. И кто тогда будет дом содержать? Брату некогда, он занятой, круглый пятёрочник, его трогать и отвлекать нельзя, отец запретил, и на уме у него уже одни девочки да книги. Поэтому он и не может терпеть никакой хвальбы с детства. И именно поэтому он с тех пор глубоко убеждён, что пацаны должны жить, а верней вырастать только в своём доме, где работы всегда непочатый край, и всю её не переделать никогда. И такой случай был не один, частенько так он помогал и друзьям.

А ключевую роль в его жизни сыграл всего лишь один – единственный утренний субботний разговор родителей. В школу он тогда ещё не ходил.

– «Вот мне очень нравятся люди в форме. Хочу, чтобы наш Олег стал машинистом тепловоза или электровоза. Будет всегда ходить в форме, чистеньким, как тут ходил один, с чемоданчиком. Все ему завидовать будут» – вслух, как бы рассуждала мама, что-то готовя за столом, на кухне.

А отец сидел возле духовки, как обычно положив табуретку набок и подложив фуфайку.

– «Да ну, скажешь ещё, мать. Нужно, чтоб наш Олежек инженером, хоро-ошим, гра-амотным инженером стал! Чтоб все его уважали очень и даже шапку перед ним снимали! Чтоб он у всех в почёте был! А что там, твой машинист, так себе. Ну в крайнем случае, чтоб врачом стал, хоро-ошим хирургом, чтоб людей спасал. Но для этого, сынок, нужно хорошо учиться, о-очень хорошо учиться». А Олежа стоял между ними с открытым ртом и только глазами лупал то на неё, то на него.

А то, что на врача нужно долго и хорошо учиться он уже слышал, а про инженера впервые. Но так торжественно, даже магически отец тогда произнёс «инженер», что с лихвой хватило для триумфальной победы.

«Какой ещё врач, а тем более машинист?» – подумал он, – «Инжене-ер, вот это да!»

Никем, кроме инженера, он уже не хотел быть. А в большей степени ещё потому, чтобы доказать матери, что она очень уж сильно занизила для него планку с машинистом. Это звучало для него, как тракторист или трубочист, поэтому было очень обидно. И этого хватило сполна. Ребёнок уже не хотел слышать даже о космонавтах.

Вот как много значат для пацана правильно сказанные обычные слова. Поэтому позже, чтобы хоть кто-то заставлял его учиться – ни разу в жизни, даже уроки у него никто и никогда не проверял. Отец сказал, значит больше ничего и не нужно.

За всё то, что для него сделал и чему научил его отец, он всегда был очень благодарен ему, но ни разу не выразил этого. Как-то не задумывался. Понимать-то понимал, но, чтобы сказать, так и не дошло. Только с годами начинаешь понимать степень важности переданного тебе. Ведь это очень дорогого стоит! А мы, во всяком случае, многие, или скупимся это сказать, или откладываем, или вообще считаем, что в этом нет необходимости, а кто-то и совсем не осознает. И от того, что мы не отдаём, что должны своевременно сделать, сказать, отблагодарить, сами же теряем ещё больше!

Но отца нет пятнадцать лет, поэтому свою признательность Олег может выразить только маме, которую заслуженно уважает, и старается к ней прислушиваться настолько, насколько это не вредит ему и не обижает её.

Поэтому на прощанье он только пообещал, что будет почаще звонить и приезжать в отпуск как многие северяне не менее двух раз в год, дав ей полное право распоряжаться его квартирой по своему усмотрению, так сказать, на любой «пожарный» случай.

И ещё один замечательный Человечище, с которым ему необходимо попрощаться – его старший друг, Николай Александрович Яковенко.

Дядя Коля, так зовут его практически все, уже пенсионер и тоже их светлоярский земляк, и один из самых близких ему людей за последние годы, также переехал сюда почти одновременно с ним. А когда в конце декабря девяносто третьего года Олегу предложили возглавить вновь созданное Строительно-монтажное управление, и он, отлично зная ни с кем несравнимые деловые качества прирождённого снабженца дяди Коли, в тот же вечер пригласил его на должность своего заместителя, на что тот не без радости согласился и очень ярко проявил себя в этой стезе, снискав воистину всеобщую любовь и огромное уважение. Единственным, если можно так назвать, недостатком у него является его безгранично широкая и добрая душа, вызывающая у всех и всегда такое же восхищение. Он никогда, никому и ни в чём не отказывал и всегда старается помочь любому, и делает всё возможное и даже невозможное, а чаще совсем не зависящее от него, и главное, добивался желаемого результата, поэтому и имеет недосягаемый авторитет. А как он преподносит свои ходатайства за кого-то, словами не передать, поэтому и отказать-то ему невозможно.

Он также прожил весьма удивительную, насыщенную приключениями жизнь, и все его бесконечные истории всегда вызывают жадный интерес в любой кампании. А полчаса общения с ним хватает, чтобы живот болел целую неделю и очень прилично. Хохмач ещё тот. Бывало, как ни зайдет к нему в кабинет, народу битком, и все чуть ли ни по полу катались от смеха. Только от этого самому было смешно, но всё равно приходилось обрывать тот сабантуй, а сам, узнав по какому поводу смех, ржал до упаду.

Однажды, в конце восьмидесятых, дяде Коле с одним светлоярским дельцом удалось провернуть совершенно невероятное, но только не для него, конечно.

Предварительно вооружившись письмом, подписанным генеральным директором и, разумеется, далеко не простым способом, попавшим в их руки, с фантастической просьбой – разрешить строительство не чего-то, а швейной фабрики(!) и для кого, для газовиков, это ж надо было додуматься(!), этим ходокам удалось попасть к самому Виктору Степановичу Черномырдину, возглавлявшему тогда Газовый Концерн.

Не забыли они прихватить с собой только что приобретённый в одном из магазинов столицы фирменный спортивный костюм, предусмотрительно удалив с него все лейблы и, разумеется, выдав его за плод своих трудов.

И желаемое разрешение было получено, и что не менее потрясающе – с резолюцией, о чём они даже не заикались, – «оснастить объект импортным оборудованием», естественно дорогущим, а сам подарок и решенный вопрос ещё и были там же обмыты достойным образом. А вот что было совсем не удивительно, лично для Олега, так это то, что после того, как Газпром стал освобождаться от «непрофильных активов», эта фабрика со звучным и весьма подходящим названием «Фортуна» оказалась в собственности у того дельца. Даже Олегу было обидно, что дядя Коля, претворивший в жизнь гениальный собственный план, как обычно, остался не у дел.

Или другой и тоже весьма характерный для него, как он сам любит говорить – «случай из моей жизни», о котором Олегу посчастливилось узнать, читая благодарственное ему письмо выдающихся артистов – Василия Ланового и Анатолия Кузнецова, написанного ими на двух листах с обеих сторон по одному каждым из них.

Это изысканно красноречивое послание действительно самый настоящий шедевр русской словесности и искренней признательности за тот приём, который, только в присущем дяде Коле стиле, он оказал им во время их турне с концертами по Северу, лично организовав им ряд выездов на зимнюю охоту и рыбалку с последующими посещениями бани. Такую поэму с притворством создать невозможно. Такое количество комплиментов, добрых слов и пожеланий, их неповторимость и в то же время повторяемость не допускали сомнений в их абсолютной искренности, а железобетонным доказательством тому являлся их почерк, конечно же, соответствующий вполне понятному состоянию, и что только многократно усиливало его понимание о неподдельном восхищении ими творческим гостеприимством дяди Коли.

Частенько вспоминая строки того эксклюзивного произведения и представляя ту непринуждённую атмосферу, в которой оно рождалось, у Олега всегда подступал комок к горлу! Такую награду иметь незаслуженно попросту невозможно!

И он действительно несказанно гордится тем, что является близким другом этого уважаемого всеми человека с большой буквы.

2

По обычаю посидев «на дорожку», они с братом и Надеждой поехали на вокзал, а ребят отправили за дядей Колей. В принципе, Олег терпеть ненавидит церемонии проводов, но не мог же он отправить их всех по домам, а сам воспользоваться такси.

Буквально через пятнадцать минут все были на перроне, и в оставшиеся полчаса Олег уделил каждому по несколько минут.

С Надеждой у них свои вопросы, конечно же, касаемые их совместного проживания с мамой, и опять же потому, что характер у неё далеко не сахар. С братом аналогично. Влад, недавно закончивший колледж «Нефти и газа», узнав, что он уезжает работать в руководящей должности, оказался заинтересованным, чтобы тот взял его на работу в ближайшей перспективе, о чём и попросил, и тот, конечно, пообещал. Сыну, студенту того же колледжа, также было необходимо дать несколько строгих отцовских наставлений, что он в очередной раз и поэтому достаточно жестко и сделал.

И дядя Коля как обычно не смог его удивить, сказав всего одну, но очень ёмкую фразу, дословно и навсегда запомнившуюся ему: «Олег, если будет трудно, звони, я готов ещё лет пять посвятить тебе. Сил у меня ещё хватит, так что помогу, чем смогу, и как, ты это тоже хорошо знаешь», которая будет всегда звенеть у него где-то внутри, не давая покоя. А всё потому, что оказалась она последней, которую он слышал из его уст.

Буквально через две недели он получил серьёзную травму головы, от которой не смог оправиться и, несмотря на очевидные улучшения, неожиданно уйдёт из жизни спустя несколько месяцев.

И Олегу только и останется, как нещадно корить себя за то, что не взял его с собой, признавая в его смерти долю своей вины. Ведь он в любом случае собирался пригласить его, сильно рассчитывая на его помощь, но не афишировал это просто потому, что не знал двух вещей – наличие вакансии и возможностей предоставить ему жильё, и надеялся это сделать сразу, как только решит эти вопросы.

Так довольно плодотворно прошли последние минуты их расставания. И как только тронулся поезд, Олег стал испытывать двоякое состояние. С одной стороны ему было очень жаль расставаться с родными и близкими людьми, а с другой, он окрылён свалившейся на него возможностью вновь принять и продолжить активное участие в свершении важных дел, значение которых переоценить нереально.

Неделю назад он принял предложение от своего старого знакомого, Малофеева, главного инженера треста предприятия «Сибтрансгаз», которое ему пришлось ждать около года с тех пор, когда, узнав о предстоящем расформировании своего треста, он закинул тому «удочку».

А пару лет назад тот поспешил похвалиться своим назначением на эту должность, затем ещё несколько раз звонил по корпоративной газ-связи, делясь разными новостями, а в общем-то по пустякам. А раньше они работали там в Кедровке, где Пётр работал прорабом, затем начальником участка генподрядного управления, строившего все объекты в поселке, заказчиком которых являлось возглавляемое Рубицким отделение Дирекции. При тесном взаимодействии ими был построен один цех, в стадии завершения находился другой и приступили к следующему.

А недавно стало известно, что их трансгаз приступает к масштабному ремонту газопроводов, и им нужно срочно создать такие управления путём перепрофилирования их из общестроительных. Тогда же Пётр сам предложил ему возглавить такое РСУ в Партах. И теперь ему предстоит пройти тот же путь, что и десять лет назад. Процесс реорганизации такого управления далеко не из простых. Ведь при такой реформе практически могут остаться только название и работники аппарата управления. А почти весь состав рабочих и инженерно-технических работников предстоит создать заново.

Олег уже получил предварительное согласие только двоих, но ключевых спецов, а те пообещали подобрать помощников. Поэтому за бригады сварщиков и изолировщиков он уже спокоен.

II глава

Он, может быть, создаст авторитет

Среди детей и дурней недалеких,

Но без души и помыслов высоких

Живых путей от сердца к слову нет.

И.В. Гёте

1

В Подгорске перед ним предстал современный красивый вокзал и далее, через автодорогу вместо множества частных жилых домов ряд пятиэтажек, большей части из которых не было, когда одиннадцать лет назад он в последний раз был здесь. Всё это ярко подтверждало, что градообразующее предприятие «Сибтрансгаз» процветало, что вызвало у него чувство благоприятной уверенности во многообещающую перспективу.

Кстати, а сам он высокий статный русый голубоглазый человек в рассвете сил. Закурив, Олег ещё пару минут разглядывал округу. А Петру он сообщил лишь дату приезда, поэтому и не ждал, что его встретят. До здания треста метров четыреста, поэтому он и побрел пешком.

«Ты смотри, когда же они успели? Ведь были же тяжёлые времена. Даже у нас, бывало, задерживали зарплату. Неужели всё построено за последние пять-шесть лет? Нет, это невозможно. Ну, значит как-то крутились, добивались! Да, молодцы, что тут еще скажешь. А что я сравниваю-то? Этот трансгаз больше других по всем показателям в раз пять. Вот и финансы им намного больше выделялись. Да всё равно молодцы»

С тремя остановками он добрался до места. Войдя в холл, он бросил тяжелые сумки прям у входа.

– Здрасти.

– Здрасти, а вы к кому? Никого же нет, выходной же, – потряс его охранник его ещё больше.

«Да какой ещё выходной? Середина сезона же. Ну, Петя…! А может у него что-то случилось? Ладно, разберемся»

– А как позвонить Малофееву? – с недовольством спросил он, посмотрев на рядом стоящий на стойке телефон.

– Да вон, и там все номера, домашние тоже, – указал тот на стену.

– Окей, спасибо, – облегченно направился он к аппарату.

Ответила жена, и Олег, не помня её имени, только представился и через несколько секунд услышал:

– А-а, здорова, здорова, приехал да? Ну, слушай, в нашей гостинице мой номер уже ждёт тебя, я всех предупредил. И охранник щас всё объяснит тебе. Давай, размещайся, до встречи, – и сразу повесил тот трубку.

Олег в полном недоумении и даже не успел ничего спросить.