Закон равновесия

ГЛАВА 6

Пыль висела в воздухе, кружась в лучах света, словно мириады душ, не находящих покоя. Склад был гигантским склепом, где вместо тел тлели папки с грифом «Уничтожить».

Максим, прижавшись спиной к холодным железным стеллажам, наблюдал. Коротков, некогда упитанный и сытый, походил на загнанного кабана. Он не просто перебирал коробки – хватал их, тряс, высыпал содержимое, рылся в бумагах с животным отчаянием.

– Распоряжения свыше! – его шёпот разрывал тишину. – Я лишь винтик!

Максим отделился от тени.

– Винтики не подписывают акты о списании боевых отравляющих веществ. – Голос был плоским. – Здесь пахнет не глупостью, Аркадий Викторович. Здесь пахнет цинизмом.

Он наклонился, пальцы сомкнулись на синей папке с грифом «ОВ». Прикосновение стало замыканием цепи. В сознание влилось Знание. Целиком.

– «Объект: Детский сад «Солнышко», – его голос нарезал тишину. – «Материал: Антисептик «Фенил-Гекса». Партия 337-Б. Гексахлорциклогексан. Линдан. Стойкий органический загрязнитель. Поражает печень, почки, нервную систему. Вы это знали.

Максим открыл папку. Его пальцы выложили на пол тонкую пачку. Пять фотографий. Дети. Самому младшему – три года.

– Они не все умерли. Алина М. – токсический гепатит. Смерть. Марк Ч. – необратимое поражение ЦНС. Пожизненная инвалидность. София К. – почечная недостаточность. Иван П. – апластическая анемия. Мария Л. – остановка развития.

Он поднял самую толстую папку.

– Отчёт о расследовании, которое вы похоронили. «Установлена связь между применением антисептика и вспышкой заболеваний… Всего пострадало 17 детей. Причина – пропитка деревянных элементов спальни».

Максим посмотрел на Короткова.

– Вы не просто отравили детей. Вы провели эксперимент. Одни получили большую дозу, другие – меньшую. Вы наблюдали. Когда пошли первые случаи, не стали эвакуировать сад. Ждали, собирали статистику. Расторгнуть договор было дороже, чем выплатить компенсации.

Коротков, до этого съёжившийся, выпрямился. Его страх переродился в ярость.

– И что?! Статистика! Семнадцать заболевших! На сэкономленные миллионы можно содержать сад двадцать лет! Я – рациональный управленец! А они… – взгляд с ненавистью скользнул по фотографиям, – …погрешность! Социальные издержки!

В этот момент он метнулся к дорогому кожаному бумажнику на столе – символу своего статуса.

Максим был быстрее. Рука легла на бумажник. Он не дал Короткову прикоснуться к символу безнаказанности. Нажал на замок. В прозрачном кармашке – фотография: сияющая жена, он сам, и между ними девочка лет четырёх.

– Анна, – прочёл Максим. – Посещает частный детский сад «Созвездие». Годовая стоимость – два миллиона. – Он поднял глаза. – Интересно, пропитаны ли там стены тем же «Фенил-Гексом»? Или для своей дочери вы выбрали безопасные материалы?

Коротков застыл. Ярость сменилась леденящим ужасом.

Механизм щёлкнул.

Приговор был озвучен.

– Теперь ваша дочь станет статистикой. Погрешностью. Социальной издержкой. В мире, который вы построили.

Он сделал паузу.

– И когда это случится… состоятельные родители других пострадавших детей узнают, кто истинный виновник. Узнают мотивы. Каждый расчёт. Каждую подлость. Поймут, что вы сознательно принесли их детей в жертву. Тогда ваша жизнь превратится в ад. Вы будете молить о тюрьме. Но её не будет. Будет только их месть. Медленная. Зеркальная.

Максим закрыл бумажник, оставил на столе. Развернулся и пошёл к выходу.

Сзади, в луже грязного света, остался Коротков. Он смотрел на фотографию дочери, затем на папку с формулой яда, и снова на фотографию. Он видел будущее. Не только смерть. Он видел позор. Видел ненависть в глазах тех, чьё положение всегда уважал. Видел, как рушится всё, что так тщательно выстраивал.

ГЛАВА 7

Тишина в кабинете Виктора Орлова была настолько гулкой, что казалось – слышно биение сердца самого здания. Он не смотрел утренний выпуск новостей на плазме, а впитывал его кожей. Каждое слово диктора отдавалось холодной вибрацией в подкорке.

«…массовое отравление в частном детском саду «Созвездие». Госпитализированы 11 воспитанников. Состояние троих – крайне тяжёлое. По предварительным данным…»

Орлов щёлкнул пультом. Экран погас, оставив в кабинете лишь отражение его собственного лица в чёрном стекле. На столе лежала служебная записка. Короткая, как выстрел. Имя – Аркадий Коротков. Диагноз – острая интоксикация. И одно слово, выделенное красным: «Линдан».

В дверь постучали. Вошёл Колесников, его пальцы бессознательно терли край планшета.

– Версия с продуктами не пройдёт. Слишком специфическая клиническая картина. И… Коротков. У него истерика в клинике. Кричит, что это месть. Что знал о рисках.

– О каких рисках? – голос Орлова был тише шороха бумаги.

– «Горизонт-Строй». Детсад «Солнышко». Он использовал там тот же яд… – Колесников замолчал, избегая взгляда.

Орлов медленно подошёл к окну. Его город, его отлаженный механизм, дал сбой. Первая фаза.

– Он не просто наказал Короткова. Он выставил напоказ нашу болезнь. Показал, что строим будущее для своих детей на том же яде, на котором делаем деньги. Их частный сад – не заповедник. Это лаборатория, где мы выводим новое поколение. Циничных, жадных, больных с пелёнок.

Он повернулся, и в глазах вспыхнуло ледяное пламя. Колесников отступил на полшага.

– Подними всё, что связано с другими родителями из «Созвездия». Всех.

Колесников положил на стол папку.

– Я уже начал. Вот два примера.

– Супруги Волковы. Их сын в реанимации. Отец – девелопер. Строил «Аквилон». Применял запрещённые огнезащитные составы. В том доме живут люди. Болеют дети. А его сын получил дозу в «Созвездии».

– Мария Лопатина. Её дочь в интенсивной терапии. Владелица сети магазинов. Продавала просроченные детские смеси, переклеивая сроки. Её ребёнок отравлен тем, что она впаривала чужим детям.

Орлов внимательно слушал, и с каждым произнесённым именем его лицо становилось всё более мрачным и безжизненным. Это была не просто месть. Это было целенаправленное, методичное уничтожение. Каждое имя, как удар молота, оставляло на его лице всё более глубокие следы.

Кулагин демонстрировал зеркальную связь. Каждый родитель травил чужих детей ради прибыли. Теперь их дети получили назад ту же отраву. Он видел это с математической ясностью: их система впервые получила ответное уравнение.

Равновесие ничего не делает просто так.

В этот момент его личный телефон издал вибрацию. Сообщение. Анонимный канал.

Орлов открыл ящик, поднял трубку. Ни номера, ни подписи. Только текст:

«Ваш сын – симптом болезни системы.

Вы – источник заражения.

Лечение неизбежно.

Диагноз подтверждён.

Единственный выход – уничтожение системы.

Лекарство уже в пути».

Орлов не двигался. Смотрел на портрет сына – красивого, пустоглазого негодяя, в которого превратил собственного ребёнка. Всегда видел в нём продолжение власти. Теперь видел симптом. Самый страшный.

Он поднял взгляд на Колесникова. Лицо было маской, но в глазах – пустота.

– Всё понятно?

– Так точно.

– Найдите его. Не убивать. Хочу с ним поговорить. Лично.

Орлов медленно подошёл к окну. Город внизу был его схемой, но сегодня в схеме появились сбои.

Внизу, у подъезда, мигали огни скорой – жёлтые вспышки против серого асфальта.

Его империя была заражена до основания. И единственный врач, который мог поставить диагноз, оказался палачом.

Равновесие восстанавливалось. Ценой всего, что он построил.

ГЛАВА 8

Серое, безрадостное утро застало Максима в бетонной пустоте недостроенного бизнес-центра. Воздух пах цементной пылью и сыростью – запах застывшего времени.

Он сидел на корточках, разбирая и собирая пистолет с завязанными глазами. Мускулы помнили каждое движение – выверенные до миллиметра, отточенные до автоматизма. Это была не просто тренировка. Это был ритуал. Единственное, что возвращало ощущение контроля.

Внутри всё ещё гудело от вчерашнего. Не раскаяние – пустота после акта возмездия была ему знакома. Но сейчас к ней добавилось новое чувство: тяжесть конвейера. Одна деталь обработана, лента движется дальше. Он мысленно провёл рукой по воображаемой «доске». Нить, ведущая к Короткову, почернела и истончилась, исполнив своё назначение. Но она была не единственной.

Рядом мерцала другая – тоньше, но куда древнее. «Горизонт‑Строй». Фирма‑призрак. Коротков был лишь менеджером, видимой частью айсберга. Кто‑то стоял за ним – тот, кто создал идеальный механизм по отмыванию денег и распределению заказов на отраву. Этот «кто‑то» и был новой целью. Более полным воплощением болезни, настоящим архитектором яда.

Архитектор. Слово зацепилось в сознании. Да, точное определение.

Внезапный шорох в шахте лифта – в пятидесяти метрах от него – отозвался в нервах резким импульсом. Не случайный звук. Цепкий, осторожный, подавляемый, но отчётливый для его слуха.

Эмоциональный след – сгусток напряжённого внимания, приправленный адреналиновой горечью – донёсся до него, как запах горящей проводки.

Нашли. Быстрее, чем ожидал.

Он замер, вжимаясь в тень колонны. Дыхание замедлилось, сердцебиение стало ровным и глухим. Он анализировал не глазами, а кожей, слухом – тем самым внутренним радаром, что обострился до предела. Мысленно набрасывал план этажа: лестничные пролёты, зоны обстрела, потенциальные укрытия. Это был не первый его визит сюда.

Шаги. Не два, не три – много. Тяжёлые, в берцах. Профессионально рассредоточивались по первому этажу, перекрывая выходы. Готовились к методичной зачистке. Это был не поиск – штурм. Орлов сменил тактику.

Один из них отделился от группы и двинулся к лестнице. Быстро, но не спеша. Уверенно. Максим почувствовал его: холодная решимость, приправленная лёгким пренебрежением к цели. Опытный боец, привыкший к подавляющему преимуществу. Оружие – автомат с подствольником. Перевес в силе был подавляющим.

Побег, как в прошлый раз, был маловероятен. Они учли его манёвры, перекрыли все известные пути. Значит, оставалось только одно – сделать то, чего они не ждали. Встретить их в лоб.

Но не силой на силу. Принципом рычага.

Он бесшумно отступил глубже в лабиринт недоделанных перегородок и открытых бетонных коробок будущих офисов. Выбрал позицию: узкий коридор, ограниченный обзор, груды мешков с застывшей смесью. Здесь их численность и длинные стволы превращались из преимущества в помеху.

Идеальное поле для ЭРБ – Экстремального Рукопашного Боя. Системы, где нет правил, а есть только одна цель: выжить, превратив любое препятствие в оружие, а любую атаку противника – в его же поражение.

Когда первый штурмовик в маске и тяжёлом бронежилете появился в проёме, Максим уже был не тенью, а частью стены, бетонным изгибом. Он не стрелял. Выстрел – свет, звук, координаты.

Он ждал.

Боец сделал осторожный шаг, ствол скользнул по предсказуемой дуге. В этот момент, используя слепую зону, Максим сдвинулся. Одно движение – короткое, взрывное, лишённое всякого излишества. Это был не удар, а сброс. Он не бил в бронежилет, а использовал инерцию и вес самого человека, направив его головой в выступающий угол бетонной балки.

Глухой, костяной стук. Тело осело, словно мешок с песком. Автомат выпал из расслабленных пальцев.

Максима уже не было на месте. Он двигался, как жидкость, используя мёртвые зоны, отражения в осколках стекла. Слышал их сдавленные команды в рацию, чувствовал нарастающее напряжение. Они знали, что он здесь, но не видели его. Он был призраком, диагнозом, проявившимся в плоти.

Бросок светошумовой гранаты в его сторону обернулся для второй группы внезапной паникой, когда она отрикошетила от металлической балки и покатилась обратно к ним. Ослепительная вспышка, оглушительный грохот, перекрывающий крики. В клубах пыли и дыма он был среди них. Его пистолет работал метко и экономно: два выстрела – двое павших. Он не тратил патроны на броню, целился в щели, в незащищённые участки. Это был не героизм. Это была хирургия.

Через сорок пять секунд всё было кончено. Шесть тел лежали в пыли. Тишину нарушал только прерывистый стон и треск в рации. Седьмой, раненый в ногу, пытался ползти, бормоча что-то в свой головной микрофон.

Максим подошёл к нему, отшвырнул автомат в сторону. Присел на корточки, глядя в остекленевшие от ужаса и боли глаза. Он видел в них не врага, а ещё один винтик, который сейчас сломался в чужой машине.

– Солдат, – его голос был ровным, без злобы и пафоса, – скажи Орлову, что уравнение усложняется.

Он не стал добивать. Пусть живёт. Пусть передаст. Пусть станет носителем вируса неуверенности.

Поднявшись, Максим шагнул через груду битого кирпича к противоположному выходу, известному только ему. За его спиной оставался не провал спецоперации, а проверка гипотезы. Очередное доказательство, что против системы, основанной на силе и числе, можно выставить систему, основанную на точности и знании.

Она подтвердилась.

Теперь можно было идти дальше. К Архитектору. К следующей, более сложной переменной в уравнении, которое он решал.

ГЛАВА 9

Ветер гнал по пустырю колючие шарики перекати-поля, словно кто-то свыше перебирал чётки. Заброшенный элеватор, куда он пришёл на рассвете, был идеальным убежищем – ни воды, ни электричества, только бетон, пронизанный сквозняками, и запах столетий спустившейся пыли. Система искала его в цифровых следах, в камерах, в тепловых дамбах городских магистралей. Она не искала в прахе.

Максим сидел на корточках, разложив перед собой на листе картона свои запасы: три телефона, купленных за наличные и никогда не активированных, пачку денег, паспорт на имя «Максима Петрова» – одну из старых, не использованных легенд. И пистолет. Всегда пистолет.

Он вставил в самый дешёвый из телефонов сим-карту, купленную у бомжа возле вокзала. Ждал, глядя на мерцающий экран. Через семь минут пришло SMS с короткого номера, который через час перестанет существовать:

СКВОЗНЯК. ПТИЦА В КЛЕТКЕ. РЫНОК. 14:00.

«Сквозняк» – Пётр. «Птица в клетке» – подтверждал его худшие опасения: старика взяли в плотную осаду, возможно, уже схватили. «Рынок» – место встречи, которое они обсуждали на случай крайнего цейтнота. Блошиный рынок у депо. 14:00.

Он вынул сим-карту, разломал её, стёр телефон до заводских настроек. Действовал на автомате, пока сознание переваривало новую реальность. Пётр – не цель. Пётр – приманка. И он, как последний идиот, должен был идти на этот крючок.

Город встретил его слепящим, обманчивым солнцем. После подвальной тьмы и пыли элеватора краски казались ядовитыми. Он двигался в толпе, как инфекция – медленно, неотвратимо, стараясь не привлекать внимания. Его новый пиджак, купленный в секонд-хенде, пах чужим потом. Он был мимикрией.

Блошиный рынок у депо был хаотичным карнавалом, где прошлое выставляли на продажу: ржавые инструменты, потёртые иконы, кассеты с мёртвой музыкой. И люди – такие же потёртые, с глазами, в которых читалась усталость от вечной распродажи собственной жизни.

Он занял позицию у лотка со стеклянной посудой. Стекло – идеальный природный радар. В десятках бликов и искажений он видел всю площадь, не поворачивая головы. Ждал.

В 14:04 он увидел её. Не Петра. Женщину. Тридцать с небольшим, строгая, без макияжа, в тёмном пальто не по сезону. Она стояла у лотка с книгами, листала старый том, но взгляд её скользил по толпе – выверенный и профессиональный. Анна Черникова.

Он знал её в лицо. Её статьи о «несчастных случаях» в высших эшелонах власти были единственным лучом света в информационном смраде. Она не верила в мистику. Она верила в закономерности. И сейчас, по воле Петра или по воле случая, их пути пересеклись.

Максим сделал круг, подойдя сзади.

– «История российской прокуратуры», – тихо произнёс он, глядя на книгу в её руках. – Ироничный выбор для неофициальной встречи.

Она не вздрогнула. Медленно закрыла книгу и повернулась. Её глаза, серые и цепкие, мгновенно его просканировали.

– Мне сказали, что вы любите точность, – её голос был низким, без лишних интонаций.

– Четырнадцать ноль-ноль. Вы опоздали.

– Я пришёл на встречу с профессором. Не с журналисткой.

– Профессор передал, что у него сменился график. Пригласили на внеочередное заседание. На неопределённый срок.

В её взгляде читалось нечто большее, чем профессиональный интерес. Было понимание. И, как ни странно, доля сочувствия.

– У меня есть то, что он для вас приготовил, – она достала из сумки маленькую, толстую флешку. – И кое-что от меня. Дело Семёнова было лишь верхушкой. «Горизонт-Строй» – это не фирма. Это симптом. Как опухоль, которая пустила метастазы.

Он взял флешку. Пластик был холодным.

– Почему вы это делаете? Орлов сожрёт вас на завтрак.

– Потому что кто-то должен, – она пожала плечами. – А ещё потому, что я вижу узор. Слишком много «несчастных случаев» с теми, кто связан с «Горизонтом». Лавров, Семёнов, теперь Коротков… Это не совпадение. Это – почерк. Только я не верю в призраков. Я верю в людей, которые их создают.

В этот момент его внутренний радар – тот, что был острее любого слуха, – среагировал. Лёгкий, едва уловимый сдвиг в атмосфере. Как падение давления перед грозой. Он мельком глянул в витрину магазина напротив: в искажённом стекле увидел двух мужчин в простой одежде, слишком спокойных для суеты рынка. Их взгляды были прикованы к Анне. К нему.

Ловушка. Её подставили. Или она сама привела их за собой.

Он схватил её за локоть, резко и грубо.

– Идём.

– Что?..

– Не задавай вопросов. Просто иди.

Он потащил её вглубь рынка, в лабиринт между ларьками. Сзади послышались сдавленные возгласы, учащённые шаги. Они шли за ними, больше не скрываясь.

– Кто они? – выдохнула Анна, пытаясь не отставать.

– Цена твоего любопытства.

Он нырнул под прилавок с коврами, втащил её за собой. На секунду они оказались в тесном пространстве, пахнущем пылью и шерстью. Он чувствовал её учащённое дыхание на своём лице.

– Слушай меня. У тебя есть пять секунд. Беги к выходу на Лермонтова. Садись в первую попутную маршрутку и уезжай. Сотри этот номер. Забудь, что видела меня.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.