Каждому своё

он меня ненавидел тогда уже, как чуму. Но я должен был увидеть вас еще. Хоть раз.

Женя повернулась к нему, не дыша.

– Я стоял за оградой, у старой липы, знаешь? Возле двора. Там качели были, синие,

покоцанные. Саша гулял с тобой. Ты была в вязаной шапке с помпоном и красной

куртке, закутана по горло, только щёки алели от мороза. Ты прыгала по снегу, след в

след, а потом вдруг сорвала что-то – маленький подснежник или веточку, не знаю. И с этим звонким, кристальным смехом – побежала к нему. Он присел, раскрыл руки, и ты влетела к нему прямо в грудь. Он поднял тебя на руки, прижал к себе… и сказал: "Смотри, какая ты у меня Красивая. Даже с лопнувшими варежками и в соплях – самая настоящая."

Дима замолчал. Женя тоже. Только снег за окном медленно кружился, ложась на

стекло.

– Я стоял в тени. Как же мне тогда хотелось прижаться к Сане, обнять его, познакомиться с племяшкой. Но понимал: я чужой. Даже ветер знал – мне туда нельзя. А ты – сияла, как солнце над этой снежной площадкой. Маленькая. Но уже – их всё.

Он отвернулся. Глянул в сторону, будто хотел убежать от того дня.

– Я тогда прошептал это вслух. Красивая. Просто чтобы это не потерялось. И с тех

пор, каждый раз, когда Лиля писала, когда я получал фото, я снова говорил это. Тихо.

Чтобы помнить, что ты – была. Что ты есть.

Женя сжала руки в кулаки.

– И ты называл меня так, всё это время… в мыслях?

Он кивнул. Медленно.

– Потому что ты – не просто племянница. Ты —то, что у меня осталось, то что

осталось от них. И если тебя назвать иначе… это будто бы я предал и Сашу, и Лилю.

Она смотрела в окно. Снежинки танцевали на стекле, словно маленькие души.

– Спасибо, – сказала она, едва слышно. – За то, что хранил. Меня. Память. Его

слова.

– Я и дальше буду. Чтобы не случилось, чтобы ты не натворила – я буду рядом.

Машина завелась. Колёса хрустнули по снегу. Фары вновь рассекли зимнюю тьму.

И Женя, не в силах бороться с усталостью,положила голову на стекло и уснула, не с тревогой, а с тёплым ощущением, что рядом есть кто-то, кто помнит каждую её зиму с двух лет.

На рассвете город встретил их белёсым морозным светом и влажной сизой пеленой

дыма над крышами. Зима в этом городе была тяжёлой, как похмелье после сильного

удара.

Женя проснулась только тогда, когда машина резко притормозила. Снег скрипнул под

шинами, и голос Димы мягко, почти нежно разрезал сон:

– Красивая, приехали.

Женя открыла глаза, зевнула и потёрла веки. Из окна серела панельная пятиэтажка с

облупленными балконами и высохшей сиренью под окнами. Сквозь морозный налёт на

стекле она разглядела старый подъезд с облезшей табличкой и кривыми ступенями.

Словно за окном – не начало новой жизни, а возвращение в сон, в какой-то забытый

фильм, где пленка застревает на самом страшном кадре.

                        Глава 2.

                  Под крышей Дёгтя.

Возле подъезда уже ждали двое. Курили. Молчали. Настороженно смотрели.

Первый – высокий, сухой, в длинной дублёнке, с прищуром волка и татуировкой

«Русь» на костяшках.

Второй – широкий в плечах, с бычьей шеей и тяжёлым подбородком, в вязаной

шапке, натянутой почти до бровей. У обоих был такой характерный силуэт,

что Жене даже не пришлось его угадывать.

– О, Дёготь вернулся! – протянул первый с хриплой улыбкой.

– Здорова, брат. – второй пожал Диме руку так, будто проверял кости на прочность.

– Ну и кто у нас тут, а?

– Это Женя. Моя племянница. С ней теперь аккуратно, ясно? – сказал Дима,

выпрямившись в полный рост.

– А мы шо, дети? – ухмыльнулся тонкий, и, кивая Жене, добавил: – Каглай.

– А я Буйвол, малышка. Мы тебя до хаты дотащим, не ссы, – голос у него был

низкий, как прогревшийся мотор.

– Не «малышка», а Женя.

– Понял, Дёготь, без базара.

Они закинули сумки на плечо и молча пошли вверх по лестнице. В подъезде пахло

сыростью, пеплом и чем-то вечно недосказанным. В квартире, в которой теперь

должна была начаться новая жизнь, было тепло.

Дверь скрипнула, и Женя замерла. Пол – натёртая доска, поверх – ковёр с восточным узором. На стенах – чёрно-белые фото в рамочках: братва, тени прошлого. Огромный кожаный диван, старая «Тошиба» в углу, акустика , и сервант с хрусталём, коньяками и кучей неоткрытых пачек сигарет. На полке – пепельница в форме черепа.

Над ней – картина с волком в лесу. И никакой женщины. Только мужской дух и след времени.

– Вот, – сказал Дима, – располагайся. Холодильник битком. Всё, что здесь есть —

твоё. Хата твоя. Ты тут дома.

– Спасибо… – Женя прошептала, едва справившись с комом в горле.

– Вечером заеду. Надо будет познакомить тебя с пацанами.

– С какими пацанами?

– С моими. Со Вкладышами. Мы тебе не чужие теперь. А значит – никто к тебе не

подойдёт, не скажет лишнего.

– А ты… Ты надолго?

– Пару дел надо закрыть. По району. Я быстро. Ты пока разложись, осмотрись. Дверь

– на щеколду.

В этот момент Каглай вышел из кухни, вытирая руки о штанину.

– Слышь, Каглай, Брава как вёл себя, пока я был на выезде?

Буйвол, ещё не донеся последнюю сумку, повернулся:

– Да всё ровно Дим. Малой нашёл себя. Говорит немного, но делает как надо. Не

шкерится. И уважают. Ты бы видел, как он со старшими – на выдохе. Вес есть, брат.

– Леха бы им гордился, – добавил Каглай, – честно. Его кровь, сто пудов. Достойная замена.

Дима кивнул, не скрывая дрожи в уголке губ.

Ушли молча. Без прощаний. Только взгляд Буйвола задержался на Жене чуть дольше обычного. Там было уважение, или,может, предупреждение.Когда дверь за ними захлопнулась, Женя осталась одна.

Она сняла пальто, скинула зимние сапожки, прошла по комнате. Рука скользнула по

подлокотнику дивана, по телевизору, по деревянной раме окна. Из кухни доносился

тихий гул старого холодильника, рядом на столе – целая гора продуктов, как будто

Дима попросил своих скупить полмагазина.

Раскладывая вещи, она открыла ящик комода. Внутри – идеально сложенные белые

футболки. Мятая бумага, старая записка, и… фотография. Трое: Саня, Лиля, и Дима —

подросток с глазами волка. Таких, как он, не забывают. Таких или боятся, или идут за

ними.

Женя тяжело села на край кровати и выдохнула.В этой квартире всё говорило о времени, которое переживало людей, не щадило никого, но почему-то оставило ей шанс.Шанс на новую жизнь. Или новый путь в чужой, опасной, но своей стае.

Каждый свитер, каждый блокнот с полустёртыми записями – словно реликвии из прошлой жизни.

Комнату наполнял лёгкий аромат стирального порошка, и какой-то знакомый запах мужских духов, который чувствовался в воздухе, будто призрак её отца.

Квартира была старой, но ухоженной. Всё в ней говорило о том, что хозяин не привык

к беспорядку – строгие линии, вычищенный до блеска унитаз, в шкафу носки по

цвету. Но всё это – на фоне запаха табака, дешёвого коньяка и старых новостей.

Женя машинально открывала ящики – в одном она нашла старые карты, в другом —

серебряную цепочку и железный армейский жетон.

Задумавшись, она села на край кровати… как вдруг – резкий звонок в дверь. Резкий,

короткий, уверенный.

– Кто это ещё? – прошептала Женя, замирая.

Она подошла к двери и открыла ее. За дверью стоял он. Парень, лет двадцати трёх.

Высокий, мускулистый, в чёрной куртке с поднятым воротником. Губа разбита, скулы

ссадины, под глазом лёгкая гематома. Но, несмотря на это, он был красив.Невыносимо. До хрипоты. И его ярко-зелёные глаза прожигали насквозь, так что у Жени внутри будто щёлкнул рубильник.

Пока она смотрела, забыв про всё, он нагло толкнул дверь плечом и, не дожидаясь

приглашения, вошёл.

– Опа… – протянул он с наглой ухмылкой, окидывая её взглядом. – Вот это да. Не

думал, что Дёготь начал тащиться по малолеткам.

Женя аж отшатнулась. Волна холода прошла по позвоночнику. Её пронзило, будто

окатили ледяной водой.

– Ты кто, блядь, вообще такой?! – резко отреагировала она.

– Э… – он сделал шаг ближе. – Ты чё, киса, пасть не закрыла?

– Не киса я тебе.

– Без разницы. Слышь, а где он? Я знаю, он вернулся.

Женя, стараясь выглядеть уверенной, но чувствуя, как колотится сердце, ответила:

– Его нет. Он скоро приедет.

– Хм, значит, тебя одну оставили сторожить хату? – парень пошёл по коридору,

будто был у себя дома, и уселся на край кухонного стула. – И чё, не страшно тут

одной? Мало ли кто придёт.

– Мало ли кто уйдёт – через окно.

– Ахаха. Нормально. С характером.

Парень закинул одну ногу на другую и закурил. Женя смотрела на него с жгучим

раздражением.Он был нахальный. Невоспитанный. Но – привлекал. Опасно.

– Тебя как звать-то хоть? – спросил он.

– Не твоё дело.

– Ах вот как? А я вот думаю, если ты с Дёгтем, может ты и…

– Если ты не уйдёшь, сейчас, я…

– Что ты? – перебил он, вставая и приближаясь вплотную. Его взгляд стал

серьёзным,тяжёлым. Он изучал её лицо, будто пытался прочитать мысли. —Красивая… – сказал он почти шёпотом. – Вот язычок бы свой острый – да прикусила.

Он не сказал больше ни слова. Развернулся и вышел, оставив после себя только запах

табака и мужского лосьона.

Дверь щёлкнула. Женя стояла в коридоре, обессиленная. Сердце било в висок. Она

ощущала, как дрожат колени. И почему-то… не могла выкинуть из головы его глаза.

Эти зелёные, дерзкие, жутко знакомые глаза.Но больше всего её поразило другое. Слово.«Красивая». И это слово прозвучало сейчас с чужих губ… так, будто он знал. Она уставилась в зеркало.

– Что, чёрт возьми, здесь происходит?..

Женя ещё долго стояла у зеркала, стараясь унять дрожь. Красивая… Слово, будто ножом по сердцу. Слишком близко. Слишком точно.Слишком не его.

Но мир не ждал. Она выдохнула, медленно подошла к чемодану и продолжила

расставлять вещи по местам. Аккуратно. Почти ритуально. Книги – на полку.Рубашки – на вешалки.Фото родителей – в самую середину шкафа, за дверцу. Чтобы не на виду. Но чтобы были.

Квартира постепенно становилась её, но всё ещё пахла чужим – кожей, порохом, прошлым.В какой-то момент Женя посмотрела на часы – было почти шесть. Решив, что пора, она пошла на кухню, собрала нехитрый ужин – картофельное пюре, поджарка и салат из огурцов и помидоров. Просто. По-домашнему. Как любил папа.

Потом она приняла душ – долгий, горячий, почти обжигающий. Вода лилась, смывая

страх, чужие взгляды, и то напряжение, которое скопилось с самого утра. Женя

любила душ. В нём она чувствовала себя невидимой. Невесомой.

Надев серый спортивный костюм, сделала лёгкий макияж – едва заметный, как тень.

Волосы собрала в высокий хвост. Ничего вызывающего. Но со вкусом. Она всегда

умела подчёркивать себя, не выставляя.

Перед зеркалом Женя задержалась. На губах – почти улыбка. В глазах – усталость.

Но и что-то ещё…Его образ. Чёрт… Почему он всё ещё в голове?

– Сука… – пробормотала она себе под нос и покачала головой. – Да кто ты такой

вообще? Грубый, хам. Красивый. Очень… Ну и что?

Женя почти уговорила себя, что больше не вспомнит его.Что они не встретятся. Что

это просто бредовая искра между чужими.

И тут – ключ в замке. Дверь отворилась, и в коридоре раздался знакомый голос:

– Э-эй, ты дома?

– Конечно, где ж ещё быть, – улыбнулась Женя, выходя навстречу.

Дима был в чёрной кожанке, без шапки, волосы чуть растрёпаны. Он, увидев

племянницу, замер.

– Вот это да… Красивая… – выдохнул он. – И как же мне повезло, что ты – моя

семья.

– Спасибо, – ответила она с лёгким румянцем.

– Я ужин приготовила.

Дима прошёл на кухню, втянул носом запах жареного, и одобрительно кивнул:

– Ооо, да ты меня спасти решила. Тут пацаны за харчами не следят особо… А ты как?

– Привыкаю. Постепенно.

Он сел за стол и по-мужски, по-доброму, как отец, похлопал её по плечу:

– Спасибо, Красивая. Я в долгу.

Пока он ел, Женя смотрела на него и ловила себя на мысли, что чувствует себя

Спокойно, как дома.Как раньше.

– Ну что, – сказал он, дожёвывая, – ты готова? Пора. Надо познакомить тебя с

пацанами.

Женя отвела взгляд в сторону, стиснув пальцы в замок.

– Я волнуюсь, – призналась она тихо.

Дима отложил вилку, вытер ладонь о джинсы и посмотрел на неё серьёзно – тем

самым взглядом, от которого в детстве любой соседский пацан забывал, как его зовут.

– Жень, послушай меня внимательно. – Он подался вперёд, опершись локтями на

стол. – Это не просто "поехали познакомлю". Это вопрос твоей безопасности.

– В смысле? – удивилась она.

– Улица – это не школа, – глухо начал он. – Тут всё по-другому. Здесь не

спрашивают: «А кто ты?», тут смотрят – чей ты. С кем. За кем стоишь. Кто за тебя

впишется. И если ты просто "девочка", то можешь стать мишенью – для базара, для

подставы, для грязи.

Он сделал паузу, будто собираясь с мыслями. Женя впервые увидела его не просто

суровым, а предельно откровенным.

– Но если ты – "Красивая, племяшка Дёгтя" – это уже другая история. Тогда любой,

даже самый конченый, сто раз подумает, прежде чем вообще косо на тебя взглянуть.

Потому что в этом мире одно правило: Если сука тронул свою – его закопают.

Он говорил спокойно, даже тихо. Но в этой тишине стучало железо, пахло кровью и

улицей.

– Вспомни, что я тебе говорил в первую ночь… – Он выпрямился и кивнул. – Пока

я жив – ты не одна. Но чтобы это "не одна" работало в каждом переулке, на любом

базаре, нужно чтобы каждый "шестёра" и "авторитет" знал: ты – под моей крышей. И

если с тобой что-то случится – это будет их конец.

Женя смотрела на него широко распахнутыми глазами. Её никогда так не защищали.

Не объясняли по-взрослому. По-уличному. Это была реальность, в которую она теперь

шагала.

– Значит, теперь я… часть этого всего?

– Нет, – ответил он мягче. – Ты часть меня. А это уже значит – всё.И я хочу, чтобы

ты зашла туда сегодня не как девочка, которую привели, а как племянница Дёгтя,

которую уважают. Чтобы знали в лицо. Помнили. Чтобы ни один шакал не посмел

даже подумать, что ты – одна.

Он встал, взял её куртку и протянул ей.

– Пошли, Красивая. Сегодня улица увидит тебя, и улица тебя запомнит.

Они вышли в морозный, зимний вечер. Снег поскрипывал под ногами, воздух был хрустальным. В машине было тепло. Дима молчал, сосредоточенно вел машину, а Женя смотрела на окна, фонари, вывески. Город— совсем другой. Суровый. Хриплый.

Вскоре они свернули с главной улицы и подъехали к старому спортзалу с облупленной

вывеской "Олимп". На стекле – трещины. Под ногами – жухлый снег. Но внутри – свет,Дима открыл ей дверь:

– Заходи. Не бойся. Они тебя уже заочно уважают. Ты же – Красивая.

И Женя сделала шаг вперёд, в самое сердце его прошлого и настоящего.Старые массивные двери спортзала с глухим скрипом распахнулись, и их появление

моментально изменило атмосферу.

Шум стих, как будто кто-то выдернул вилку из розетки – музыка захлебнулась на

полуслове, гул голосов оборвался, будто их кто-то пересёк невидимой линией. Даже

смех в дальнем углу оборвался на полувздохе. Всё замерло.

Женя на секунду остолбенела. Перед ней, в слабом свете тусклых ламп, рассеянных по

залу, стояли человек тридцать.Кто-то с гантелями в руках, кто-то в драных майках, кто-то с картами, кто-то с бокалами дешёвого коньяка и рваными смехами за пазухой.

Но сейчас все были единым целым – молчаливой стеной, глядящей только на неё.Глаза, только взгляды. Остальное будто исчезло.Сильные, настороженные, уважительные. Некоторые – с долей страха. Но ни одногобезразличного. И в каждом – вопрос. Кто она?

Дима шагнул вперёд. В его походке было то, что не нуждалось в представлении. За

ним шла Женя. Она чувствовала, как подкашиваются колени, как кровь стучит в

висках, но шла – прямо, не опуская головы. Рядом с ним.Он обвел взглядом толпу. Встал, как на сцене. Плечи расправлены. Руки в карманах.Спокойный, уверенный, как всегда. И заговорил:

– Ну чё, братва… слушаем внимательно.

Все взгляды стали жёстче. Кто-то поднялся, кто-то выпрямился. Привычка – если Дёготь говорит, значит важно.

– Перед вами стоит Женя. А по паспорту – Дегтярёва Евгения Александровна. Моя

родная племянница. Кровь от крови. С сегодняшнего дня – она с нами. Я сказал с

нами – это значит под нашей крышей.

Он сделал шаг вбок и кивнул на Женю.

– Это теперь своя, ясно всем? И запомните, кто косо посмотрит, кто базар лишний

пустит – я сам зубы собирать помогу. Это не девка на потеху. Это Дёгтя родня.

Лёгкая улыбка скользнула по его лицу – редкая, но от этого ещё более весомая.

– Я сказал: пылинки сдувать, уважать, охранять. Если чё случится – чтоб не Женя

решала, а улица за неё впрягалась, как за меня. Уяснили?

– Уяснили, Дёготь, – раздались первые голоса.

– Всё ровно будет, не ссы, – крикнул кто-то сзади.

– Врежем за неё кому хочешь, – добавил другой.

– Вот и славненько, – Дима кивнул и махнул рукой. – Всё, продолжаем веселиться,

чё как неживые!

Музыка вновь ожила, заливая зал глухими басами, кто-то засмеялся, кто-то плеснул в

пластиковый стакан коньяк. Мир вернулся на круги своя – но Женя уже была частью

этого мира.

К ней тут же подошли двое. Она их узнала – Каглай и Буйвол, те самые, кто утром

помогал с вещами. Оба – словно сошли с кассеты с боевиком : кожанки, кроссовки на

толстой подошве, у одного на шее крест, у другого цепь толщиной с палец.

– Здорово, Жек, – первым заговорил Каглай, хитро щурясь. – Мы тут это…

первыми на встречу, чтоб запомнила.

– Если чё надо – подходи, не стесняйся, – добавил Буйвол, его голос был хриплым, но доброжелательным. – Только лучше без криков, а то Каглай быстро заводится.

– Спасибо, – улыбнулась Женя с лёгкой робостью. – Приятно.

– Ты теперь под нами, малая. Всё под контролем, – подмигнул Каглай и хлопнул

Буйвола по плечу. – Пошли, брат, не будем пугать.

Они отошли, и к Жене начали подходить другие – Шпала, Гвоздь, Кепа, Грек… Она

не успевала запоминать клички, но улыбалась, кивала, чувствовала: её принимают.

Зал был как живая машина.

Старики – за дальним столом, чуть приподнятым уровнем, с дешёвым спиртным, в пиджаках, куртках, с крепкими лицами. Они не шутили, не смеялись. Они наблюдали. Это был совет. Неписаный, но всем понятный.Их взгляды были тяжёлыми, как наждак. Их уважают, к ним не лезут.Помладше – в боковых зонах. Кто-то с гантелями, кто-то в спарринге, кто-то за магнитофоном, перематывая кассету.

Женя чувствовала, как её будто впитывает эта атмосфера – пот, звук железа,

сигаретный дым, шорох карт, фразы, летящие на сленге, тёплый свет от ламп, и

гудение внутри от того, что жизнь теперь другая.Но в один момент всё вокруг исчезло. Она почувствовала взгляд. Прямой, уверенный,как нож под рёбра.

Обернулась. Он. Зеленоглазый. Тот самый, что стоял сегодня утром на пороге её новой

жизни, грубый, колкий, как лезвие, и при этом…Безумно красивый. Слишком красивый, чтобы быть настоящим. Или, может, именно поэтому – опасный.

Он сидел чуть поодаль, на потёртом кожаном диване, в полумраке спортзала, рядом с

Димой, Каглаем и Буйволом. На нём – тёмная кофта с капюшоном, спущенным на

плечи. Свет тусклой лампы скользил по его лицу, будто нарочно подчеркивая

угловатую линию челюсти, высокий лоб, порез над бровью и свежую ссадину на скуле.

Но ни шрамы, ни синяки – ничто не портило его. Он выглядел как персонаж из

старого фильма: слишком живой для экрана, слишком хищный для реальности.

Он смотрел.Прямо. Открыто. С вызовом.И не отводил взгляда.

Жене показалось, что время остановилось. Звук – притих. Люди – размылись. Мир

– сузился до этой невидимой линии между их глазами.Что-то внутри неё вздрогнуло, как рвущаяся струна. Сначала – холод, от его наглости. Потом – жар, от его внимания. Это было не похоже на обычный взгляд. Это было…вторжение. Он будто бы стягивал с неё покровы, вгрызался глазами в самую суть.Еёгорло сжалось. Она хотела отвернуться – не смогла. Слишком поздно.Она уже проваливалась в его взгляд.

Зелёные глаза были… не просто зелёные. Они были болотистыми, тягучими, с дикой

глубиной. Там плескалось что-то тёмное и обжигающее. И одновременно – будто бы

знакомое. Почти до боли.

Женя почувствовала, как в груди будто кто-то включил печку. Тепло расползалось по

телу – по шее, по плечам, опускаясь в живот. Это была не влюблённость – это была

угроза, замешанная на странном притяжении.

Он не улыбался. Не делал никаких жестов. Он просто сидел. Но это было достаточно.

Слишком.Он смотрел, будто уже знал, что она за человек.Будто видел её насквозь.

Женя с трудом сглотнула. Почувствовала, как сжались пальцы на её спортивной

куртке.И она смотрела в ответ.Что-то в ней будто сопротивлялось, кричало: "Отвернись! Не ведись!" Но другое, – то, что жило глубже, – шептало: " Смотри. Не бойся. Не прячься."

Кто он такой? Почему именно его взгляд разрывает душу на куски? Почему от одной

его полуулыбки внутри всё… ломается? И главное – почему от этой ломаности

становится жарко и страшно одновременно?

Он чуть склонил голову набок, будто слышал её мысли. А потом, всё так же без слов,

продолжал просто смотреть.Они всё ещё смотрели друг на друга. В этом взгляде не было пошлости или флирта. Он был… как вызов, как подстрекательство. Как будто между ними натянулась невидимая струна, готовая лопнуть от малейшего движения.

Жене даже показалось, что он собирается встать, подойти, сказать хоть что-то…

Но реальность, как всегда, вмешалась без предупреждения.

– Ну привет, одноклассница, – раздался лёгкий, чуть насмешливый голос сбоку.

Женя обернулась. Перед ней стоял парень лет семнадцати, высокий,

светловолосый, с искренней, открытой улыбкой и ямочкой на щеке. Весь образ – в джинсовой куртке, со слегка сбившимися волосами, – был до неприличия «свой».

– Чего? – Женя нахмурилась. – Какая ещё одноклассница?

– Ну, ты же Женя? – он протянул ей руку. – Я – Техник.

Женя моргнула:

– Кто?

– Ну как кто? Техник. Такое у меня погоняло, – рассмеялся он. – А по-настоящему

– Андрей. Слушай, а ты чего такая серьёзная? Как будто тебе сейчас резюме сдают, а

не руку жмут.

Женя невольно усмехнулась. Парень был приятным – обаятельным и лёгким. Человеком, с которым просто хорошо рядом.

– Всё же… почему «одноклассница»?

– А потому что ты теперь со мной учишься. В моём классе, прикинь? Деготь сам мне

сказал. Ну, типа: «Следи за ней, чтобы ни одна мразь к ней даже не подошла. Будет,

как сестра, понял?» – он пародировал грубый голос Димы, заложив руку за спину и

вытянувшись, будто командир.

Женя захохотала.

– Прям «следи за ней»?

– Ага. – Андрей кивнул. – Ты не волнуйся, я без фанатизма. Но если кто полезет —

я вмажу. В этом я спец. Ну, типа неофициальный кулак класса. Официальный – у Гвоздя, он сидит в углу, играет в «дурака» и жульничает, как обычно.

Женя вдруг почувствовала, как всё напряжение потихоньку спадает. Словно кто-то на

секунду вытащил её из вакуума и дал передышку.

– Ну и как тут вообще… в вашем… городе?

– Город как город. Только у нас свои правила. Всё строго по понятиям. У кого имя —

за тем и слово. У кого кулак – за тем и порядок. Ты не бойся. С Дегтяревым за спиной

тебя тут даже муха облетать будет по дуге.

– Дегтярёвым? – Женя прищурилась.

– Ну… Деготь же. Не знал, как у тебя с погонялами, решил вдруг ты официальную