Каждому своё

участкового… пирожками! Он хотел к нам обыск устроить, самогонный аппарат искал,

а она ему целый поднос выставила и сказала: “Пока не съешь – не пущу!”

– И чё?

– Он сожрал! Потом сказал, что “в доме, где пекут такие пирожки, не может быть

греха”. Ушёл с полным пузом. И без обыска.

Женя смеялась в голос, держась за живот.

– Ты придурок, Андрей.

– Спасибо, стараюсь. А теперь – соревнование! Кто сделает самый нелепый танец?

Он начал крутиться, изобразив пьяного лебедя. Женя покатилась со смеху и, шатаясь,

сползла на пол, обняв подушку.

Они валялись рядом. Музыка продолжала играть. Вино заканчивалось. И вдруг между

смехом, между беззаботными минутами, возникла тишина. Тонкая. Застенчивая.

– Жека, – мягко сказал Андрей, глядя на неё сбоку, – ты сейчас смеёшься. А я рад.

Правда. Потому что пару часов назад… ты выглядела так, будто мир для тебя

кончился.

Она посмотрела на него. В глазах – чуть влажно, но с искрой.

– Знаешь… – прошептала она. – Мне сейчас кажется, будто я… снова живу.

Андрей не ответил сразу. Он просто дотронулся до её ладони и улыбнулся.

– Тогда считай, что "Мираж" и украденное вино – миссию выполнили.

Женя села, вытянула ноги, положила голову ему на плечо.

– Спасибо, Андрей.

– Всегда пожалуйста. Я не только вор, я ещё и профессиональный психотерапевт. Только вместо лицензии – кассета.

Они сидели так, слушая последние аккорды песни. И в какой-то момент всё стало

просто. Спокойно. Тепло

Дверной звонок прозвучал резко, выдернув их из объятий веселья. Женя остановилась,

оглянувшись на Андрея с бокалом: вскочила, бросив быстрый взгляд

– Ну всё… Это точно соседи. Я предупреждала, что у меня нет звукоизоляции, – она

хихикнула, поправляя сбившуюся майку. – Ща скажут, что мы тут кабак открыли.

Андрей, всё ещё валяясь на полу с бокалом в руке, усмехнулся:

– Какие соседи, Жека? Тут Деготь живёт. Кто ему в здравом уме жаловаться будет?

Тут даже почтальон газеты через раз в ящик суёт, чтобы не пересечься. Не, если кто и

пришёл – то по-серьёзке.

Женя фыркнула, но на всякий случай поправила волосы, выпрямилась и пошла к

двери.

– Щас проверим, кто там по-серьёзке.

Она открыла дверь. Но за дверью стоял не сосед. А Паша.

Он стоял, опершись одной рукой о косяк, в чёрной кожанке, будто только вышел из

криминальной хроники. Лицо каменное. Глаза – жгли.

– Паша… – выдохнула Женя, улыбка тут же сползла с её лица. – А ты… чего ты… Ты говорил, что…

– Ты говорила, что хочешь побыть одна, – перебил он, холодно. – А тут… не одна.

– Я… – Женя растерялась. – Мы просто разговаривали… Он пришёл…

поддержать…

– С вином? – хмыкнул он, взглянув на бокал в руке Андрея. – Интересная

поддержка.

Андрей поднял руки:

– Слышь, брат, ты погоди. Тут никакого криминала, честно. Мы просто болтаем,

реально. Я ж даже не знал, что—

– Не вмешивайся. – Голос Паши был ледяной. Он даже не смотрел на Андрея.

Только на Женю. – Ты чего творишь, а?

– В смысле, что я творю? – вспыхнула Женя. – Паш, я дома. Имею право.

Паша дернулся. Его глаза сузились.

– Не зарывайся, – процедил он. – Я тебе не "Паша", ясно? Для тебя я Брава.

Запомни это.

– Да пошёл ты, Брава! – крикнула она, шагнув к нему. – Ты думаешь, можешь

врываться, приказывать, и я сразу должна строем стоять? Я не одна из твоих девок,

ясно?!

– Женя, – попытался вмешаться Андрей, – ну хорош, не надо…

Но в этот момент Паша, весь напряжённый, рванулся к нему.

– Да пошёл ты тоже! – и размахнулся. Удар пришёлся резко, коротко, точно в

челюсть. Андрей отшатнулся, пошатнулся, удержался, но кровь уже пошла из носа.

– ЭЙ! – заорала Женя, подбежав к Андрею. – Ты что, СОВСЕМ с ума сошёл?!

– Ты привела его в дом Дегтя! – почти взревел Паша. – Сидишь с ним, ржёшь,

пьёшь вино, как будто ничего не случилось, как будто всё в порядке! Я чуть с ума не

сошёл, думая, как ты там, а ты… ты…

– А ты кто такой, а?! – закричала она, слёзы блестели в глазах. – Кто ты мне?! А если бы я и захотела быть с Андреем – ТЕБЕ какое дело?!

Они дышали тяжело. Комната вдруг стала тесной, воздух – наэлектризованным.

– Ладно, – выдохнул Паша. – Понял. Всё понял.

Он развернулся и ушёл, не хлопнув дверью, но оставив за собой холодную пустоту, как

будто вихрь промчался сквозь комнату.

Женя сжала кулаки. Губы дрожали от сдерживаемых эмоций. Андрей стоял рядом осторожно вытирая кровь.

– Я… – начал он. – Слушай, я не знал, что у вас…

– Прости, – прошептала Женя. – Я не хотела…

Она отвернулась к окну. В голове крутилось одно:"Что ты со мной делаешь, Паша… Что ты со мной делаешь…"

Женя усадила Андрея на кухонный табурет, поставила рядом тазик, промокнула нос

влажной тряпкой и взяла перекись.

– Потерпи, щас будет щипать, – сказала она, хмурясь и стараясь не выдать, как

дрожат у неё пальцы.

– Ага, давай, только нежно, а то ты мне щас и мозг выжжешь, – попытался пошутить

Андрей, морщась, но улыбаясь.

Женя промолчала. Несколько секунд – только шипение перекиси и хрипловатое

дыхание Андрея. Потом она откинулась на спинку стула, посмотрела в сторону и

прошептала:

– Знаешь… это был не просто поцелуй. Для меня.

Андрей понял сразу, о чём она. Он не перебивал.

– Он сначала сбежал. Потом снова появился. Потом… ревнует. И бьёт. – В голосе

Жени была обида, боль и… всё равно нежность. – И я не знаю, что с ним делать. Он

будто дерёт меня на части – то тянет к себе, то отталкивает. То смотрит, как будто

душу мою насквозь видит, а потом говорит – “я тебе не Паша”.

Андрей чуть улыбнулся, но грустно.

– Он такой, Жек. Он сложный, да. Но он настоящий. Не играет, не притворяется.

Просто… он как уголь с пылью. Вроде сажа, а копнёшь – там огонь. Брава наш… за

своих – порвёт. За брата, за Дегтя, за тебя… я уверен. Он просто… не умеет по-

другому. И, если честно, не знал я его таким раньше. Никогда.

– А сейчас? – слабо спросила Женя.

– Сейчас? – Андрей посмотрел ей в глаза. – Сейчас он горит. Но боится сам себе в

этом признаться.

Женя сжала губы. Глаза заблестели, но она сдержалась.

– Привыкнешь к нему… – тихо добавил Андрей. – Пройдёт время – и

привыкнешь. Или – полюбишь.

Она отвернулась, быстро встала, поставила чашку под воду, как будто бы занята, но он

видел – она не знала, куда себя деть.

Андрей поднялся, протёр лицо.

– Ну, я, наверно, пойду. А то щас ещё придёт Брава второй раунд устраивать, а у меня

 нос не железный, – снова попытался пошутить, уже мягче.

Женя повернулась, улыбнулась чуть.

– Прости за всё. – Она вздохнула. – Я не хотела, чтоб так вышло.

– Всё нормально, Жек. Мы с тобой – не обижаемся, – он подмигнул. – Главное,

чтобы ты… себя не теряла в этой всей мясорубке. Ты у нас сильная. Но и ты имеешь

право на слабость, окей?Он надел куртку, застегнулся, помолчал, будто решаясь.

– Ты ему нравишься. Это видно. И сильно. Но, – он посмотрел ей в глаза, —Брава…

Он с девчонками не серьёзен. Никогда не был. Меняет их как перчатки. Ни чувств, ни

обещаний. Просто "было – и нет".

Женя застыла. Как будто в животе что-то резко сжалось.

Андрей шагнул к двери, но перед тем, как уйти, обернулся:

– Я не хочу тебя пугать. Просто… береги себя, ладно? Не бросайся в это с головой.

Он – как шторм. Красивый. Завораживающий. Но может утащить под воду.

Андрей посмотрел на неё с искренней теплотой и добавил чуть грустно:

– А ты – не просто девчонка. Ты настоящая. Тебя нельзя терять.

Женя не знала, что сказать. Только кивнула, еле заметно. И лишь когда за ним

закрылась дверь, прошептала:

– А если я уже в этом шторме?

Она ещё несколько минут стояла у двери, слушая, как удаляются шаги. Потом прошла

в комнату, села на кровать, натянула на себя плед… и наконец-то позволила себе

просто замолчать.

Она вздохнула, легла на бок, свернулась калачиком, сжала подушку… и уснула – в

усталости, в эмоциях, в воспоминаниях.Но даже во сне внутри неё всё ещё бурлило – чувство, которое называли любовью, но пока не признавали ни она, ни он.

Брава вышел из подъезда, как ошпаренный, захлопнув за собой дверь с таким грохотом, что, казалось, отзвуки прокатились по всему району.Морозный воздух резанул по коже, но Паша его не почувствовал. Он шёл, не разбирая дороги, сжав зубы так, что скулы ныли. Кулаки – белые от напряжения, от злости, от бешенства, которое несло его вперёд.

"Что это было, а?

Она. Женя.

Такая – чистая, открытая, будто совсем не отсюда. Словно не из этого дерьма. Словно

не из этого мира. Он смотрел на неё и не понимал, как одна девчонка может так

входить под кожу. Так цеплять. Так переворачивать всё внутри. Без слов, без

обещаний.

А теперь?

Бокалы. Музыка. Тот сопляк с задором в глазах. Двое наедине. Смеются. Танцуют.

Сука, как же больно, мать твою!"

Паша стиснул зубы так сильно, что они скрипнули.Ему бы лучше ножом по ребрам —

такпривычнее. Он бы лучше снова в драку – там хотя бы понятно, кто прав, а кто – в

нокауте.

А здесь?..

Здесь он стоял, как последний идиот. С распоротым внутри сердцем, которое не

просил никому отдавать. С этой адской ревностью, которая душила, сжигала, выжигала до костей.

– Она тоже оказалась такая же… – грыз себя он. – Как и все. Та же игра. Та же

улыбка. Тот же фальшивый взгляд. Просто теперь с другим акцентом. С невинностью,

которая сбивает с ног. Типичная. Районская. Просто красиво маскируется.

Он остановился у столба, врезал по нему кулаком. Раз, второй. Кровь осталась на

металле. Он даже не почувствовал боли – только тупую тяжесть в сердце, будто кто-

то вырвал из груди кусок плоти и ушёл с ним в ладонях.

– Чем он лучше, а? – выдохнул в воздух. – Чем? Шутками своими? Тем, что держит бокал как девка на дне рождении?

Смех. Женин смех вертелся в голове, как лезвие по венам. Он слышал его. Видел её

глаза. Щёки, раскрасневшиеся от вина и счастья. Но не от него.

Не от него.

Он не знал, как оказался у “Олимпа”. Старый спортзал. Их логово. Там, где всё всегда было ясно. Здесь били – и уважали.

Здесь не предавали. Здесь всё было по понятиям. Прямо. По-пацански.А сердце… Сердце в этом месте давно не звучало.

Он сел на скамейку у старого фонаря. Провёл рукой по лицу. Впервые за много лет —

захотелось заплакать. Не от боли, не от страха. От бессилия. Он не знал, что с ним.

"Чё я вообще в ней нашёл?.. Ну да… глаза. Ну да… нежная. Ну и что? Соплячка.

Только приехала – уже ржёт с Техником, бокальчиками чокаются. К чёрту!"

Но на губах всё равно стоял вкус того поцелуя. А в голове – как она стояла,

заплаканная, в палате у Димы. Как дрожали её пальцы в его ладони. Как смотрела на него. Тихо. Без слов.

Всё внутри кричало – “Что ты творишь, придурок?!” Он разозлился ещё сильнее.На

неё. На себя. На весь этот мир.За то, что впустил.За то, что поверил.За то, что позволил

девчонке, только появившейся в его жизни, разбить это чёртово, зацементированное

сердце.

“Ты же Брава, мать твою… Ты же никогда… никому…”

Словно внутри сорвался предохранитель – и взрыв понёсся наружу.

Он резко вскочил.В зал влетел, как шторм. Как ярость, обретенная форму.

Куртка с плеч – на пол.

Стул, оказавшийся на пути, – со всей силы об стену. Грохот. Эхо.

– Отошли все! – бросил кому-то на пути.

В десяти метрах – ринг. Их ринг. Их святая святых. Он запрыгнул на канаты и – в

центр. Там, где он всегда был король. Где не нужно было слов. Где всё решалось

кулаками.

На грушу он набросился, как на живого противника.Бах. Бах. Бах.

Звуки ударов разносились по залу, гулкие, как выстрелы. Груша раскачивалась,

взвизгивала под кожей.

Каждый удар – как крик: “Почему?” “Зачем?”

“Кто она, чтоб так со мной?! Сука…” – прошипел он, и ударил с разворота – с таким

звериным рыком, что трое парней у стенки невольно переглянулись.В зале стояло

молчание. Холодное, вязкое.

Все знали – к Браве сейчас лучше не подходить. Он в гневе – демон. Он вулкан. Он Боль.

Знали все, кроме одного.Ворон.

Он вошёл в зал тихо. Почти бесшумно. Но когда он входил – даже стены, казалось,

слушали.

Невысокий. Худой. В чёрном свитере и серых спортивных штанах. Короткая стрижка

глаза карие, тёмные, смотрящие сквозь. Его не боялись, его слушали. Потому что

Ворон никогда не открывал рот зря. Если говорил – значит, серьёзно.

Тёмные глаза бегло окинули зал, и сразу – на ринг. Он не знал, что случилось. Но

видел, что случилось что-то.

Брава – бешеный. В глазах – боль. Не ярость, не агрессия – именно боль

Он подошёл к рингу. Постоял. Посмотрел.

Паша бил, не замечая никого. Плечи – как у зверя. Вены – будто лопнут. Удары – с

таким отчаянием,будто он бил сам себя.

– Брат… – негромко сказал Ворон. —Хорош.

Бах. Бах. Бах.

Груша скрипела на цепях.Паша не остановился.

– Брава. – голос был уже тверже. – Ты че творишь, а? Очнись.

Ворон показал жестом скорлупе и молодняку что были в спортзале уйти. Парни без вопросов покорно, и преданно послушали. Таков был закон улицы – старших уважать.

Ворон медленно подошёл к канатам. Поставил ногу на нижний. Поднялся на ринг.

Паша всё бил. Пот струился по шее.Он уже почти не видел – всё слилось в туман.

Только эта чёртова груша, и каждый удар – как по себе. Как по сердцу.

– Паш. – негромко. Спокойно.

Брава не отреагировал.

– Бравин.

Паша замер. На секунду. Ударил ещё раз. И ещё. Глубокий вдох.

– Свали, Ворон. Не сейчас.

– Сейчас, Паш. Потому что ты щас сам себя разорвёшь.

– Отвали, блядь, я сказал.

– Нет.

Тишина. Груша качнулась. Скрипнула на цепях.

– Ты же не просто так тут. Что-то случилось. – Ворон говорит мягко, но в голосе —

сталь. – И я это вижу. Ты не злишься. Ты страдаешь.

Паша сжал кулаки. Челюсть свело. Ворон увидел, как по щеке медленно скатилась

капля пота… или это была слеза?

– Чё случилось, Паш?

– Ничего. – резко. Отвернулся. – Живи своей жизнью, Ворон.

– Ага. Только твоя жизнь сейчас громче, чем вся колонка на районе. Говори.

Молчание… И вдруг – глухой голос:

– Она… с ним там была.

– Кто?

– Женя. С Техником. Вино. Смех. Бокалы.

Пауза. Ворон медленно кивнул.

– И?

– И нихуя. Всё. Значит, я для неё – никто. А я… я, блядь…

Он махнул рукой, отвернулся.

– Я ей сердце открыл, понял? А она… Пошла ржать с этим щенком.

– Ты ей говорил, что она тебе важна?

—…

– Нет. – сам ответил Ворон. – Ты не говорил. Потому что ты, как всегда, думал, что

твоё молчание кто-то должен понимать с полуслова. А она – не из этих. Она новая.

Она не знает, что у тебя внутри.

Паша сел. Уткнулся в руки.

– Я не умею… по-другому.

– Вот и научись. Или отпусти. Потому что или ты будешь рядом – или будешь

страдать и разрушать.

Паша долго молчал. Дышал тяжело. Губы побелели. Кулаки дрожали.

– Сука… я ж не хотел… А как увидел её с ним – всё сорвалось.

– Вернись. Поговори. По-человечески. Без рёва и кулаков.

– Поздно.

– Не поздно. Пока ты чувствуешь – не поздно.

В спортзале стало тише.Паша сидел на краю ринга, опустив голову. Локти на коленях.

Кулаки до боли сжаты. Ворон стоял рядом, прислонившись плечом к стойке.

– Ты же врубился, что влип? – негромко сказал он, не глядя на друга.

Паша вскинул взгляд.

– В смысле?

– Да в том смысле, что тебя прорвало не просто потому что Техник с ней бухал.

Он сделал паузу.

– Ты с ней по-настоящему залип. И сам этого испугался.

Паша усмехнулся, криво.

– Та ну, Ворон. Ты гонишь. Просто обидно, понял? Обидно, что я рядом, а она с этим

сопляком…

– Паш…– Ворон посмотрел на него строго. – Мы с тобой с садика вместе. Я видел,

как ты менял баб. Как они вокруг тебя вились. Видел, как ты в одной постели

просыпался с двумя.

Паша хмыкнул:

– Ну… были времена.

– Да. Были. Но ни одну из них ты не смотрел так, как на неё.

Паша отшатнулся.

– Да ты рехнулся.

– Нет, брат. Ты.

Ворон сел рядом.

– Помнишь, как Деготь привёл её? Только зашла – ты сразу напрягся. Типа просто

смотришь. А я видел. Взгляд у тебя был, как будто по тебе поезд проехал.

Паша замер. На лице мелькнуло что-то – почти страх.

– Она просто не такая. Понимаешь?.. – выдохнул. – В ней что-то чистое. Я рядом с

ней – будто в себя вернуться пытаюсь. Будто заново дышу.

– Так и есть. Это не просто "залетела в голову" – это тебя шандарахнуло. Жестко.

– Блядь… – Паша провёл ладонью по лицу. – Я даже дышать не могу спокойно,

когда она рядом. Всё внутри выворачивает. Я хочу быть с ней. Просто сидеть молча,

слышать, как она дышит. Видеть, как улыбается.

– Ты влюбился. – просто сказал Ворон.

Паша выдохнул резко:

– Не-не… Я не… Я не умею в это. Я ж не из сопливых. У меня отец умер, я с тех пор

никому душу не открывал. А тут… я ей сердце распахнул, а она, получается, с

другим…

– Слушай, ты сам её отталкиваешь…Молчишь, бурчишь,ревнуешь, как псих – и при

этом даже не сказал, что она тебе дорога. Откуда она узнает, Паш? Голову себе

просверлит?

Паша замер. Смотрел в пол. Долго.

– А если я не справлюсь?.. А если я её разрушу?.. – спросил тише.

Ворон повернулся к нему.

– Слушай, я тебе скажу прямо. Ты, может, и ломаешь стены. Но ты не из тех, кто

ломает души людей.

– Просто с Женей тебе надо научиться быть мягче. Не бронёй, не кулаками – а по-

настоящему. Она – не улица. Она – человек. Живая. С болью, с прошлым. Как ты.

– Я боюсь. – Паша признался почти шёпотом— Я боюсь, что если её потеряю – всё.

Больше не встану.

– Вот и не теряй.Не ломай.Сядь. Поговори. Откройся.

Паша кивнул. Медленно, как будто впервые проглотил эту мысль. Потом встал. Сделал

пару шагов. Вернулся, ударил кулаком по рингу.

– Я её люблю, брат. Понял? Я реально… сука, я влюбился.

Ворон впервые за долгое время улыбнулся. Сдержанно. Глубоко.

– Ну всё, Пашка.Теперь или действуй, или отпусти. Но только не тупи.

Паша кивнул. Плечи его были напряжены, но в глазах – не ярость. Свет.

Тяжёлый вечер. Густой воздух. Двое – Паша и Ворон. Оба с душами, изрезанными, как старые дворовые перчатки.Они сидели на краю ринга, в пустом «Олимпе». Город начинал засыпать, а у них, наоборот, – начиналась бессонница.Паша выдохнул,стих. Его немного отпустило, но в груди всё ещё что-то пульсировало – как набат.

Ворон рядом, молчал.Только пальцами прокручивал кольцо на мизинце. Спокойный, как всегда. Но глаза резкие. Он знал, когда нужно молчать, а когда – говорить.

– Ладно, пора тормозить, брат, – наконец сказал Ворон. – Каглай передал – завтра

сбор старших. Всех.

Паша хмыкнул, опустив взгляд.

– Это по Дегтю?

– Ага. Маза такая ходит – это Теменские. – Ворон говорил ровно. – Мол, Деготь

ХБК хотел под себя подтянуть. А те в ответ – удар. Подрезали по беспределу. Тихо,

чисто, чтоб без шума. Только мы ж не слепые. Всё и так ясно.

Паша сцепил пальцы в замок.

– Сука. Я знал, что эти шакалы скоро двинут. Давно их руки тянулись.

– Темень – не просто шакал. Он зверь, Брав. Там, где мы пацанов воспитываем – он

с них шкуру дерёт. Ни уважения, ни понятий. Только жажда силы. А с такими…

– С такими только огнём. – зло бросил Паша, поднимая взгляд. – Они Дегтя

тронули. Значит, крови захотели. Получат.

– Спокойно, брат. – Ворон положил руку ему на плечо. – Не сейчас. Завтра всё

будет. Сегодня – всем по норам. Надо быть в ясной башке. Там уже не просто

разборки – там война будет. Грязная. Жёсткая. Только …а если они не остановятся?

– глухо , немного тише начал говорить Ворон— Если дальше полезут?

Паша сжал челюсть .

-Значит, мы станем тем, чего они боятся.Значит, улица снова вспомнит, кто такой

Деготь. Кто такие мы.

Ворон кивнул.

Паша встал, молча пожал Ворону руку. Без слов, без лишнего. Те, кто вырос вместе —

понимают и без фраз.

Вышел на улицу. Мороз уже начал прихватывать, воздух был густой, тишина

стелилась по дворам, будто и сама затаилась перед бурей.Он брёл медленно, мысли

кружили в его разуме, он сам не заметил того, как быстро пришел к своему

подъезду.На пятом этаже было всё так же тихо. Жёлтый свет лампочки выхватывал

знакомые трещины на стене.

Он остановился напротив двери. Её двери.Молчал.

Просто стоял и смотрел, как будто сам этот взгляд может рассказать, как он думал о

ней всё это время.

Сколько образов крутилось в голове, как корил себя за вспышку гнева. Как ему жгло

грудь от ревности, но ещё больше – от страха.

Вдруг он всё испортил? Вдруг она увидела в нём только грубость, агрессию?А он ведь…Чёрт, он просто хотел, чтобы она

была рядом. Просто дышала. Просто улыбалась ему.

Он сделал шаг.Потом второй.Остановился. Прислонился к стене и сжал кулаки.

– Рано. Слишком рано, брат, – пробормотал он себе под нос. – У неё и так душа в

клочья. А я ещё со своими тараканами.

Он медленно выдохнул. Повернулся и ушёл.Домой.В пустую, холодную квартиру.Где

пахло только сигаретами и железом. Он закрыл дверь, не включая свет.Разулся на

автомате.Скинул куртку на пол.Прошёл в комнату. Упал на кровать и уставился в

потолок.

Дым, тишина, темнота. А внутри – всё равно её голос, её глаза, её тёплая ладонь на

его щеке.Он сжал зубы.И… заснул.Не сразу. Но с ней в голове.С той, которая пришла в его жизнь не как ураган – а как шёпот. Но перевернула всё до основания.

Утро было серым.Холодное небо нависло низко, будто собиралось пролиться то ли снегом, то ли тяжёлой усталостью. Женя проснулась рано – обещание Диме пришло в голову ещё до того, как она открыла глаза.

Голова гудела.Вчерашнее вино, эмоции, крики… И – он.Паша. Его лицо. Его голос.

Его грубость. Его ревность. Его поцелуй. Его кулак, летящий в Андрея.Она откинула одеяло и закрыла глаза на секунду. “Нет. Всё. Хватит.”

Поднявшись, Женя молча отправилась в ванную. Холодная вода ударила по щекам,

возвращая в реальность.Она долго смотрела в зеркало.

– Не позволю себе потеряться. Ни в ком. Ни из-за кого, – прошептала тихо.

Она больше не была той наивной девочкой, которая растерянно смотрела на город с

окна машины.Теперь она была здесь.Среди этих улиц.Среди боли. Среди новых

лиц.Среди своих и не своих. И она выживет. Любой ценой.

Женя собрала волосы в пучок, переоделась, сварила Диме его любимую гречку с

тушёнкой, аккуратно уложила всё в контейнер. Добавила яблоко и плитку шоколада.

– Твоя аптечка, Дим. Только из еды, – усмехнулась про себя.

С этими мыслями она взяла пакет с едой и вышла из квартиры.Город ещё дремал. Машины лениво тянулись по дорогам. Люди в шарфах и куртках шли на работу, вдыхая морозный воздух.

Женя шла знакомым маршрутом к больнице.Район начинал казаться ей чуть менее чужим. Она разглядывала фасады домов,облупленные вывески, следы чьих-то шагов на снегу.Где-то вдалеке играло радио – группа “Кино”, тихо, еле слышно.Пахло дымом и свежей булкой из соседней пекарни.Но в сердце всё равно было тревожно.