Небесное эхо. История одной души, которая не ошиблась с выбором

– Понимаю, – наконец сказала она. – Вы проделали большой путь. И то, что вы здесь, после такого долгого перерыва – уже огромный шаг. Но мы должны смотреть правде в глаза. Вам обоим под сорок. Время – не на нашей стороне. Овариальный резерв, качество яйцеклеток, возможные возрастные изменения у Марка… Статистика успеха ЭКО в вашем возрасте – это не 50—60%, как у тридцатилетних. Это 15—20%, в лучшем случае.

Ева почувствовала, как по спине пробежал холодок. Цифры, произнесенные вслух, звучали жестко и беспристрастно.

– Но шанс есть, – твердо сказал Марк. Это была не надежда в его голосе, а констатация факта.

– Шанс есть всегда, – подтвердила врач. – Но путь будет не быстрым и нелегким. Нам нужно полностью вас обследовать. Все анализы, что у вас есть, – это история прошлого века в мире репродуктологии. Все нужно пересдавать. С нуля.

Она развернула монитор и начала диктовать список. Он был ошеломляющим.

Для Евы: АМГ, ФСГ, ЛГ, эстрадиол, полный гормональный паспорт. УЗИ на 2—3 день цикла для подсчета антральных фолликулов. Гистеросальпингография – проверка проходимости труб. Коагулограмма, полная биохимия крови. Анализы на все возможные инфекции. Кариотип.

Для Марка: Спермограмма с MAR-тестом и морфологией по Крюгеру. Анализы на инфекции. Кариотип. Возможно, DNA-фрагментация сперматозоидов.

– Это… так много, – растерянно прошептала Ева.

– Это только начало, – мягко сказала доктор. – Это карта, по которой мы будем прокладывать маршрут. Без нее мы будем идти вслепую. Записывайтесь на сдачу анализов к медсестре. И… настройтесь на марафон. Запаситесь терпением друг к другу.

Первым в череде анализов стал забор крови. Медсестра с безразличным лицом перетянула Еве руку жгутом.

– Работаем кулачком.

Ева сжала кулак, глядя, как вена набухает под кожей. Она почувствовала легкий укол. Алая струйка побежала по прозрачной трубке в пробирку. И в этот момент ее охватило странное чувство. Это была не просто кровь. Это была ее история. Ее возраст, ее стрессы, ее мечты, ее отчаяние – все это теперь превратилось в эту алую жидкость, которую проанализирует бездушный аппарат и вынесет вердикт.

Она посмотрела на Марка, который ждал ее в коридоре. Он улыбнулся ей ободряюще. И она вдруг поняла, что они уже в процессе. Они больше не ждут. Они действуют. И этот укол – не боль, а первый, реальный шаг навстречу своему ребенку.

Пока она держала ватку у сгиба локтя, в голове у нее пронеслось: «Мы идем, малыш. Мы уже в пути».

Возвращаясь домой из клиники, Ева чувствовала себя выжатой. Очередь, уколы, безликие лица в коридоре – все это выматывало. Подходя к своему подъезду, она заметила знакомую фигуру. Возле дверей стояла ее мама с большой тканевой сумкой в руках.

– Дочка, родная! Я как раз о тебе думала! – женщина озарила ее теплой улыбкой. – Мы с отцом с дачи вернулись, яблок своих привезли целую гору. Решила вам ящичек отнести, все равно не съедим. Ты же любишь мою шарлотку?

Ева, застигнутая врасплох, могла только кивать, чувствуя, как на глаза наворачиваются предательские слезы. Эта простая, ни к чему не обязывающая забота была тем, чего ей так не хватало.

– Заходи, пожалуйста, – прошептала она, открывая дверь.

Мама не стала лезть с расспросами, просто разгрузила сумку на кухне: яблоки, баночка варенья, еще теплый пирог. Но ее взгляд, полный материнской тревоги, скользнул по осунувшемуся лицу дочери.

– Вы с Марком как, справляетесь? – мягко спросила она, наливая чай. – Если что – мы рядом. В любой момент.

Ева молча смотрела на пар от чашки. В горле стоял ком, и она понимала – если сейчас попытается сказать хоть слово, просто разрыдается. Но молчание было еще невыносимее.

– Мам… – голос сорвался на первой же ноте. – Мы… мы начали. Анализы, врачи…

– Я знала, – тихо отозвалась мама. – По глазам твоим вижу. Тяжело, родная?

– Страшно, – выдохнула Ева, и слезы наконец потекли по ее щекам. – Так страшно, мамочка. Эти цифры, эти проценты… А если опять не получится? Если мое тело опять подведет? Мы же уже через это проходили…

Теплые руки матери мягко сжали ее пальцы.

– Ты – самая сильная женщина, которую я знаю. Вся жизнь твоя – это доказательство. Помнишь, как в десять лет на соревнованиях по плаванию упала с тумбочки и рассекла бровь? Все ревели, а ты доплыла. Доплыла с кровью, заливающей глаз! Вот и сейчас доплывешь.

– Но там не я одна! Там Марк… А я его снова в эту яму тащу. Он так боится надеяться.

– А ты думаешь, ему легче? – мама качнула головой. – Мужчине всегда тяжелее, он же должен быть «скалой». А скалы, дочка, тоже от непогоды трескаются. Вы держитесь друг за друга. А мы с отцом будем держать вас обоих.

Она пододвинула тарелку с пирогом.

– Вот, пробуй. Тот самый, с корицей. Знаешь, что я тебе скажу? Не загадывай наперед. Не считай проценты. Просто иди. Шаг сегодняшний сделала – и хорошо. А завтра будет завтрашний шаг. И так, глядишь, доплывешь до своего берега.

Ева взяла вилку, руки ее все еще дрожали, но внутри что-то перевернулось. Не стало легче, нет. Но появилась точка опоры. Крошечный, но прочный островок в бушующем море страха.

– Спасибо, мам, – она с труда выдавила из себя улыбку. – За все.

– Да что ты, родная… – мама потрепала ее по волосам, как в детстве. – Мы всегда на твоей стороне. Помни это. Ну что, чаю еще налью? Или хочешь, я посижу с тобой немного, помолчим?

– Посиди, – кивнула Ева. И впервые за долгие дни ее одиночество перестало быть таким всепоглощающим. Оно разделилось пополам – и стало в два раза легче.

Когда мама ушла, обещая завтра принести еще котлет, Ева стояла на кухне и смотрела на запотевшее окно. В груди больше не было ледяной пустоты. Была тихая, усталая, но решительная тяжесть – как у путника, который нашел, на чем передохнуть, прежде чем идти дальше. Они с Марком были не одни в этом лабиринте. И это знание согревало куда сильнее, чем самый крепкий чай.

В Саду Созревания Лучик, наблюдавший за этой сценой, светился теплым, ровным светом.

– Смотри! – прошептал он Наставнику. – Ее мама… она как якорь! Она не дала ее страху унести в открытое море. Разве так бывает? Чтобы одно сердце могло так держать другое?

– Так и бывает, малый путник, – откликнулся Наставник. – Это другая форма храбрости. Не пробивать стены, а строить мосты. Запомни этот урок. Иногда одна минута настоящей поддержки значит больше, чем сто часов борьбы в одиночку.

– Я хочу, чтобы и у меня получилось так их поддерживать, – свет Лучика пульсировал с новой, незнакомой ему прежде нежностью.

– Ты уже поддерживаешь. Ты – их надежда. А она, – Наставник кивнул в сторону Ока, где была видна Ева, – их опора. Вы все – части одного целого.

И в этот момент Лучик почувствовал, как от Евы исходит новый импульс. Уже не отчаянный клич «Мы идем!», а тихое, твердое: «Мы справимся». Его собственный свет в ответ вспыхнул ярче и теплее. Он послал ответную волну – не ободрения, а благодарности. Благодарности за то, что его мама не одна.

Этому новому, деловому спокойствию суждено было продлиться недолго. На следующий день, когда Ева вернулась с работы и пыталась сосредоточиться на вязании, зазвонил телефон. На экране весело подпрыгивало имя «Кира». Ева на мгновение замерла. Они не общались пару недель – как раз начиная с того дня, когда в ее голове поселилась та самая Мысль. Кира всегда была громкой, яркой, живущей на высокой скорости. Раньше это заряжало. Сейчас же Ева с ужасом представила, что придется либо лгать, отвечая на вопрос «как дела?», либо пытаться объяснять необъяснимое.

Она сглотнула и взяла трубку.

– Привет, Кир.

– Родная! Наконец-то! Я уж думала, ты подалась в нирвану и забыла дорогу в цивилизацию! – звонкий голос подруги обрушился на нее водопадом энергии. – Где пропадаешь? Все, немедленно бросай все дела, встречаемся через час в «Кофе Хауз» на Арбате. Мне срочно нужно тебе про Витька рассказать, ты глазам своим не поверишь!

Просьба, больше похожая на приказ, повисла в воздухе. Отказываться – значит, вызывать еще больше вопросов. Соглашаться – значит, надевать маску нормальности, которую Ева с таким трудом с себя сняла. Но старые привычки и чувство долга перед подругой взяли верх.

– Хорошо, – выдохнула Ева. – Через час.

Ева сидела за столиком у окна и машинально крутила в пальцах соломинку, опущенную в стакан с охлажденным латте. Она почти не спала с того вечера. Мысль пульсировала в висках навязчивым ритмом, а в глазах Марка она все еще видела ту самую, старую боль. Ей нужно было выговориться кому-то еще. Вынести это наружу, чтобы проверить на прочность. Или найти поддержку.

– Наконец-то ты вспомнила, что существуешь! Уже составила завещание в пользу кошек или просто решила выпасть из социума? – звонкий голос Киры разнесся по кафе, опережая ее саму.

Она пахла дорогими духами и энергией, которой Еве так не хватало. Облако в шифоновом платье опустилось в кресло напротив. Кира сразу же заказала эспрессо и тирамису, даже не глядя в меню, и уставилась на Еву с деловым любопытством.

– Ну, рассказывай. Ты выглядишь как привидение. Что случилось? Марк? Работа?

Ева начала сомневаться. Говорить или нет? Но внутри все сжалось в комок. Возможно, ей действительно нужен взгляд со стороны? Не врача, не мужа, а подруги. Пусть даже такой, как Кира.

Ева сделала глоток латте, чтобы смочить пересохшее горло.

– Нет… Все сложнее. Я… мы, наверное… – она замолчала, собираясь с духом. – Мы, кажется, будем пробовать ЭКО.

Она выпалила это одним выдохом, ожидая реакции.

Кира замерла с поднесенной к губам чашкой. Ее брови поползли вверх. Затем она медленно поставила чашку.

– ЭКО? – переспросила она, как будто услышала что-то неприличное. – Ты это серьезно? В вашем-то возрасте? Тебе же уже под…

– Тридцать восемь, – резко закончила за нее Ева. – Я в курсе.

– Ну, сорок, почти! – отмахнулась Кира, словно два года не имели значения. – Ева, дорогая, ты в своем уме? Вы же с Марком все решили! У вас такая классная жизнь: путешествия, вина, свой мирок. Зачем тебе это «счастье»? – Она произнесла последнее слово с легкой, но отчетливой издевкой.

– Это не просто «счастье», Кир. Это… чувство. Я должна.

– Чувство? – Кира фыркнула и отломила кусочек тирамису. – Гормоны шалят, детка. У меня вот в сорок два климакс начался, так я тоже чувствовала, что должна спасти китов или усыновить всех бездомных кошек. Пройдет. Съезди на Мальдивы, займись, наконец, тем йога-ретритом, о котором ты сто лет говорила. Ребенок – это конец всему этому. Конец себе, карьере, сну, сексу, да вообще всей жизни!

Ева чувствовала, как по щекам начинает разливаться жар. Ее ладони стали влажными.

– Это не конец. Это… другое начало. Мы хотим этого.

– «Хотим»? – Кира наклонилась через стол, понизив голос до конспиративного шепота, полного ложного участия. – А Марк-то точно хочет? Или он просто тебе потакает, как всегда? Мужчины, они по-другому это переживают. Он же прагматик. Он наверняка считает, что вы спускаете деньги в унитаз. И он будет прав! Шансы-то какие? Пять процентов? Меньше?

– Пятнадцать-двадцать, – тихо поправила ее Ева, сама удивляясь, что вступает в этот бессмысленный спор.

– О, велика разница! – Кира откинулась на спинку кресла, победно взмахнув ложкой. – Послушай меня как старшую и… более опытную в жизненных перипетиях подругу. Не нарывайся на боль. Ты же знаешь, что это скорее всего не сработает. И тогда что? Будешь годами ходить по этим врачам, колоться этими гормонами, станешь ходячим пособием по побочным эффектам, потратишь все свои сбережения, а Марк от тебя сбежит к какой-нибудь двадцатипятилетней, которая не будет зациклена на «материнстве». Оно тебе надо?

Каждое слово било точно в цель, вскрывая ее самые потаенные страхи. Ева смотрела на подругу и не узнавала ее. Это была не поддержка, а откровенная атака, прикрытая маской заботы.

– Я думала, ты меня поймешь, – прошептала Ева, отодвигая свой стакан.

– Я и пытаюсь понять! Понять, зачем умная, красивая женщина добровольно лезет в эту мясорубку! У тебя есть все, о чем многие мечтают! Наслаждайся! – Кира закончила свой десерт и посмотрела на Еву с сожалением, как на больную. – Ладно, не кипятись. Я же из лучших побуждений. Просто подумай хорошенько. Прежде чем рушить то, что у вас есть.

Она расплатилась своей картой, оставив за собой, и встала, собрав свои покупки.

– Позвони, когда одумаешься. Сходим на шопинг, развеешься.

И она ушла, оставив после себя шлейф духов и ощущение полнейшей опустошенности.

Ева сидела и смотрела в свое помутневшее от конденсата стекло. Слова Киры висели в воздухе, как ядовитый туман. «Побочные эффекты… Сбежит… Деньги в унитаз…» Она чувствовала себя не просто одинокой. Она чувствовала себя неправильной. Сумасшедшей. Как будто ее самое сокровенное, инстинктивное желание было какой-то уродливой, постыдной блажью.

Она посмотрела на свой телефон. Единственным человеком, кто сейчас ее понимал, был Марк. Тот самый Марк, который, по словам Киры, только потакал ей. Но в его глазах она видела не потакание, а ту же самую, пусть и испуганную, решимость.

Она достала телефон и одним движением отключила уведомления из чата с Кирой. Ей больше не нужны были советы из этого «нормального» мира. Ее мир теперь сузился до размеров медицинской карты, календаря уколов и взгляда мужа, в котором она искала опору.