Принцип Рамзая. Записки военного разведчика

Глава 4. Травма позвоночника

В больнице я пролежал недолго. Отец смог договориться с врачами и забрал меня домой. Он сказал, что дома мне будет лучше, чем в больничной палате. Тем более летом. А осенью, если мне станет хуже, пообещал привезти меня обратно. Мне не хотелось обратно. На мой молчаливый вопрос он ответил, почти не задумываясь.

– Обещать и жениться – немного разные вещи.

А потом добавил:

– Если тебе станет хуже, привезу.

– Это попахивает шантажом или обманом, – попытался пошутить я.

– Не шантажом и обманом, а военной хитростью, – попытался отшутиться отец.

Что еще оставалось нам делать, как не пытаться шутить? Тем более что у нас это все равно не получалось.

Первые дни я лежал на кровати и рассматривал потолок. Причем мне было совершено безразлично – что там, на этом потолке. Иногда я вспоминал Володю. А еще думал о том, что со мной это не должно было случиться. Но от этих мыслей мне не было ни жарко ни холодно. На душе была пустота.

В таком состоянии человек легко путает дверь в комнату с дверью на балкон. И с равной вероятностью может сделать как шаг в комнату, так и шаг с балкона. К счастью, я не мог ходить. Поэтому не мог перепутать и двери. Хотя при желании…

Перед моими глазами был пример двоюродного брата. Володя был старше меня, а значит, по умолчанию сильнее и умнее. Но даже у него не получилось подняться на ноги после этой травмы. Значит, и у меня не получится?

Отец часто говорил мне, что не стоит сравнивать себя с другими. Потому что мы не хуже и не лучше других, мы все разные. А сравнивать себя можно только с собой вчерашним. Насколько сегодня ты стал умнее и лучше? Чему научился и что нового узнал?

Я понимал, что, возможно, у Володи более серьезная травма, чем у меня. Поэтому мне не нужно себя с ним сравнивать. Может быть, у меня все-таки есть шанс подняться на ноги? Тем более что, если это не получилось ни у кого до тебя, это же не повод не попробовать. Я должен был попробовать. Вот только не знал, с чего начать.

Через несколько дней после того, как отец привез меня домой, к нам в гости приехала моя бабушка. Мамина мама. У бабушки Ани было шестеро детей, которых она вырастила одна. Потому что ее муж, мой дедушка, погиб на войне. Жила она в Тульской области у своей младшей дочери. И к нам в гости приезжала нечасто, по особым случаям. Похоже, это был тот самый случай.

Почему-то с ее приездом я сразу же успокоился. Нет, в тот момент я не думал о том, что смогу подняться на ноги. Хотя когда-то давным-давно я слышал от мамы, что бабушка хорошо разбирается в лечебных травах. Я не был уверен, что у нее есть какое-нибудь волшебное зелье, которое мне поможет. Но в одном я не сомневался: моя бабушка – самая замечательная бабушка на свете! И то, что она приехала, для меня было очень важно.

Увы, никаких волшебных снадобий, змеиных глазок и мышиных хвостиков в ее арсенале не обнаружилось. Но моя бабушка действительно была супербабушкой: все составляющие целебных снадобий она всегда находила на месте. Буквально под ногами. Как я догадался, именно поэтому у нее и не было необходимости возить их с собой.

Приехав к нам, она внимательно осмотрелась. И сразу же увидела что-то интересное. И очень нужное.

Это были маленькие пластмассовые солдатики, около трех сантиметров в высоту, лежащие в пакете на полке. Я купил их два года назад на свои трудовые и нетрудовые доходы – на гонорар за свою статью в местной газете и на деньги, которые не сдал на школьные обеды. Пришлось мне тогда поголодать одну неделю, но зато я стал владельцем одного рубля и двадцати копеек, которые вместе с гонораром и потратил на покупку своей армии из шестидесяти героических бойцов и одной ракетной установки, стреляющей семисантиметровой пластмассовой ракетой почти на два метра. Правда, к тому времени, когда бабушка их увидела, моя армия уже понесла большие потери. К счастью, не в живой силе, а только в боевой технике. Машина, на которой была закреплена ракетная установка, героически погибла в каком-то неравном бою. Ракета потерялась где-то в бескрайних просторах квартирного космоса. Но ракетная установка стреляла! И очень даже метко. Обломками карандашей и шариковых ручек.

– А почему ты не играешь с ними? – задала бабушка довольно странный в этой ситуации вопрос.

– Болею, – ответил я и сделал удивленное лицо. Как я могу с ними играть, если я не могу даже двигаться? Нет, если бы меня спросил об этом кто-нибудь другой, я бы, наверное, даже обиделся. Но на свою бабушку обижаться я так и не научился.

– А придется, – подвела итог нашей короткой беседы бабушка.

Потом она что-то говорила о том, что, даже если я не могу двигаться, все равно не должен сдаваться. Что движение – это жизнь. Повторяла слова моего друга Горация о том, что нет ничего невозможного для людей. И что чем раньше я начну играть в своих солдатиков, тем раньше они мне помогут встать на ноги.

В результате в тот же день мне пришлось сползти с кровати и начать свою войну. Правда, правила ведения войны с приездом бабушки сильно изменились по сравнению с теми, что были раньше. Как я понял, причиной этих изменений были те самые бабушкины лечебные змеиные глазки и мышиные хвостики, которые она очень грамотно прятала в этих самых правилах.

Раньше я выстраивал армии друг напротив друга – свою и армию неприятеля. Каждый солдат моей армии делал выстрел из пушки по армии противника. После первого залпа от армии противника, как правило, никого не оставалось. После этого жалкие остатки неприятельской армии делали ответный залп по моим бойцам. Мы несли потери, но ход военной кампании уже был предрешен. И победа всегда оставалась за нами.

Бабушка сказала, что это нечестно. Что стрелять нужно по очереди: сначала мой солдатик (первый выстрел уступить противнику я все-таки не смог), затем солдат противника, мой солдат и так далее.

– А почему солдатики стоят на месте? – поинтересовалась бабушка. – Солдаты должны передвигаться на поле боя.

Странно, почему я сам раньше не додумался до этого? На моем паласе были нарисованы десятисантиметровые круги. И они располагались в десяти сантиметрах друг от друга. Теперь после того, как каждый делал свой выстрел, обе армии стали передвигаться на поле боя. Каждый солдат перемещался на один круг в сторону, указанную ему командиром. А мне приходилось ползти следом за ними.

Не скрою, армии оказались такими непослушными! Они наступали и отступали, куда хотели. И их перемещения напоминали мне броуновское движение. Но зато теперь они стали все больше и больше походить на настоящие армии.

Теперь мои солдаты совершали какие-то охваты (это когда ты очень сильный и можешь охватить противника с двух сторон), обходы (во фланг – когда ты сильный, но умный и оставляешь противнику маленькую лазейку для отхода, потому что не стоит загонять противника в Место Смерти, где его дальнейшие действия трудно предугадать) и отходы (когда ты умный, но не очень-то сильный, – ты отходишь довольно медленно и постепенно смещаешься чуть в сторону так, что в какой-то момент быстрый и сильный противник, преследующий твои войска, опережает тебя и подставляет под удар один из своих флангов, а то и свой тыл).

Да, теперь играть в солдатиков стало куда интереснее! Хотя и гораздо труднее.

А еще через несколько дней бабушка произнесла это страшное слово:

– Горы, – и показала рукой на мою кровать.

А что, моим суворовским богатырям и горы были не страшны! Так мои солдаты стали перебираться с пола на кровать. Мне приходилось карабкаться за ними следом. Так шаг за шагом я узнавал все больше нового о своих солдатах. Но главное – я научился не только самостоятельно спускаться на пол с кровати, но и, что было гораздо труднее, подниматься на нее без посторонней помощи!

Потом я узнал об особенностях войны в лесу. Два стула и стол (их двенадцать ножек) рассказали мне много интересного.

Теперь каждое утро я спускался с кровати на пол. Расставлял солдатиков. И играл с ними. Перед завтраком в мою комнату заходила бабушка. Делала массаж. Помогала мне выполнять пассивную зарядку для ног. Последнее время мне приходилось передвигаться только с помощью рук, так что накачал я их основательно. По словам бабушки, это очень распространенная ошибка многих, кто восстанавливается после травмы позвоночника. Они вроде бы все делают правильно – то, что им по силам. А по силам им делать упражнения для рук. И тогда включается «закон отмирания функций за ненадобностью»: мозг воспринимает усиленную нагрузку на руки как сигнал, что ноги этому человеку не нужны, и отключает их питание. После этого восстановить их работоспособность очень сложно. Поэтому так важны пассивные движения для ног. И разные приспособления для этого.

После этого я завтракал. И снова играл. Весь день.

А по вечерам бабушка заставляла меня рисовать и писать всякие-разные глупые стихи. Она говорила, что вечерами нельзя оставаться наедине со своими грустными мыслями о том, что я могу не подняться на ноги. В это время я должен заниматься творчеством. Почему-то она была убеждена, что ничто так не отвлекает от грустных мыслей, как разные глупые дела.

Так совершенно неожиданно моя жизнь наполнилась в эти дни новыми знаниями и новыми открытиями. Удивительно, но бабушка всегда умела найти нужные слова, чтобы поддержать меня. И умела поругать, когда в этом возникала необходимость. Думаю, что моим родителям в этой ситуации найти со мной общий язык было бы намного труднее, чем ей. И заставить меня шевелить мозгами, когда я не мог шевелить ногами.

Не скрою, я ожидал, что для моего лечения бабушка будет использовать какие-то волшебные зелья. Но рецепт ее волшебства оказался совершенно неожиданным для меня. И назывался он «Три Т» – традиции (народные, семейные, в том числе традиционная медицина), труд и творчество. Бабушка была уверена, что в данном случае эти «Три Т» гораздо эффективнее, чем любые лекарства, змеиные глазки и мышиные хвостики.

Она использовала нашу старинную традицию – защищать свою Родину. И использовала ее, чтобы, обучаясь военному делу, я научился двигаться – через боль, через «не могу». Родители с детства прививали мне привычку к труду. Но бабушка заставляла трудиться не только в повседневной жизни, но и во время болезни. А еще она приучала меня к творчеству, которое безгранично и которое по силам не только тем, кто бегает на своих двоих, но и тем, кто лежит на больничной койке. И является лучшим на свете лекарством от хандры и сомнений.

К счастью, ничего из того, что я написал или нарисовал в то время, не сохранилось. Но осталось знание, что решение различных задач и кроссвордов, поэзия, рисование и каллиграфия здорово прокачивают мозги. И когда ты занят любимым делом, тебе не так больно.

Так прошли два летних месяца. Шестого августа у моей сестры родился мальчик. Назвали его, как и меня, Сережей. Раньше я думал, что когда кто-то новый приходит в этот мир, то кто-то обязательно должен этот мир покинуть. Наверное, этим кем-то должен был быть я? Но в те дни это меня не беспокоило. У меня были солдатики. И мне нужно было продолжать свою войну.

К началу августа я уже начал понемногу ходить на костылях по комнате. Правда, сделать мог только несколько шагов.

Отец часто интересовался, не хочу ли я прогуляться на улице. Говорил, что на костылях я, конечно же, особо не погуляю, но он достанет мне коляску. Хотелось мне прогуляться? Нет, на костылях не хотелось. А по поводу коляски я почему-то был уверен, что, если только сяду в нее, уже не смогу подняться. Поэтому лучше буду ползать по полу, чтобы только встать на ноги.

Первого сентября, когда все мои одноклассники пошли в школу, я пошел… в школу. А не в больницу. Пошел без костылей. Нет, иногда все же это очень приятно: быть таким, как все!

Глава 5. Десятый класс

И в первый же день сентября мой друг и одноклассник Андрей Пименов огорошил меня новостью, что он переплыл водохранилище у лодочной станции на реке Сестре. Это не могло быть правдой, потому что не могло быть никогда. Да, Андрей плавал немного лучше меня. У меня же плавать далеко не получалось. Мог проплыть лишь метров пятнадцать-двадцать, не более того.

С другой стороны, Андрей никогда не говорил неправду. Но и переплыть водохранилище шириной в 150 метров он не мог. В общем, мой мозг не справлялся с таким количеством разных вводных.

– А побежали завтра с нами. Сам посмотришь, – пришел мне на помощь боевой товарищ.

Оказалось, что по утрам он бегает вместе со своей мамой – Антониной Артемовной. И вместе с ней плавает. Бегать в это время я еще не мог. Но зато мог изобразить бег трусцой.

Следующим утром мы втроем медленно и лениво добежали до водохранилища. Андрей и его мама быстро разделись и пошли в воду. Антонина Артемовна обернулась и посмотрела на меня.

– А ты чего стоишь? Раздевайся. Поплыли.

Не знаю почему, но я послушался Антонину Артемовну, разделся, залез в воду и поплыл. Прошедшим летом по понятным причинам я не плавал. А до этого в бассейне мог проплыть не более двадцати метров. Возможно, причина была в том, что я не умел разворачиваться у бортика. А еще – нырять с тумбочки. Поэтому свой заплыв обычно начинал метрах в пяти от нее, где было не так глубоко. И доплыв до другого бортика, вынужден был останавливаться. А тут произошло что-то немыслимое: я проплыл с Андреем и его мамой целых 150 метров.

Ноги у меня работали еще не очень хорошо. Но за лето, когда не мог ходить, я здорово подкачал руки (ведь почти все время приходилось передвигаться на них, хотя, по совету бабушки, я старался не забывать загружать и ноги – с помощью пассивных упражнений и различных приспособлений). А еще в водохранилище не было никаких бортиков. И не нужно было разворачиваться.

Мы вышли с Андреем на пляж на другом берегу. Уставшие, но счастливые. И берегом, через мост, вернулись к своей одежде. Антонина Артемовна вернулась вплавь.

На следующий день, после короткого отдыха, мы с Андреем тоже вернулись на свой берег уже плавь. А еще через день – переплыли водохранилище туда-обратно без отдыха. Потом Андрей занялся другими, более интересными, на его взгляд, вещами. И больше в эту осень не плавал. А я, как обычно, застрял в своем новом увлечении. Мне понравилось плавать. И вместо вечерних пробежек, которые были мне пока не по силам, я начал осваивать новую среду обитания – воду.

Для того, кто умеет плавать, водохранилище наше было не очень-то большим. И вскоре я переплывал его уже по несколько раз туда и обратно. И уже планировал проплыть свой первый километр, но в один из дней пошел снег. Так, совершенно незаметно для меня, наступил ноябрь. Было еще не слишком холодно, но, когда я вылез на берег, у меня почему-то закружилась голова. Мне не понравилось это головокружение, и больше в эту осень в реке я не плавал.

Но зато ближе к Новому году я снова начал бегать. Еще медленнее, чем раньше. Порой у меня сильно прихватывало спину, и я делал перерывы в своих пробежках. Иногда на пару дней. Иногда на неделю. А потом снова выходил на дистанцию. Остановить меня в это время было трудно. Я словно сорвался с цепи и после лета, проведенного в постели и на полу с игрушечными солдатиками, теперь все свое свободное время старался ходить или бегать. Чего бы мне это ни стоило.

К выпуску из школы я уже снова бегал по пятнадцать-двадцать километров. Раз в неделю пробегал тридцатку, иногда чуть больше. И мечтал пробежать свой первый марафон. Но каждый раз, когда пробегал чуть больше тридцати километров, у меня начинало сводить ноги. И мне приходилось сходить с дистанции. И ничего не мог поделать с этой проклятой судорогой. В результате марафон в десятом классе я так и не пробежал. А пробежал его лишь многие годы спустя, когда бегать уже не мог и понимал, что если не пробегу его сейчас, то не пробегу уже никогда. А отец всегда учил меня: уж коли ты чего решил, так выпей обязательно!

Быстро бегать и плавать в школьные годы я так и не научился. Но это было неважно. Важно, что я усвоил несколько довольно простых уроков. Когда ты не можешь бежать – иди. Когда не можешь ходить – плавай. Когда не можешь плавать, придумывай различные игры, занимайся статической или дыхательной гимнастикой, подтягивай учебу, читай книги. И двигайся к своей цели. Шаг за шагом. Потому что, как писал мой друг Лао-цзы, путь длиной в тысячу ли начинается у тебя под ногами.

Я стал ходить на все факультативы, которые только были в школе (а вот занятия в театральной студии пришлось забросить). Ездил на подготовительные курсы в Московский автодорожный институт, в который был зачислен еще до выпускных экзаменов в школе (а также был зачислен в МГУ по результатам областной олимпиады по химии). Занимался общественной работой. Все это позволяло немного отвлечься от моей новой и очень неприятной напасти.

Дело в том, что зимой сущим наказанием для меня стали глазные простудные заболевания с красивым названием – «ячмень». Вы можете представить, насколько ужасно ходить в школу в выпускном классе с ячменем на глазу! А то и на двух одновременно. Я понимал, когда ячмень выскакивал зимой. Мама говорила, что это от простуды. Но когда они начинали появляться еще и по весне, то это было как-то совсем непонятно. И очень стыдно. Мне хотелось забиться в какой-то темный угол, чтобы меня никто не видел. Но мне хватило ума сделать все наоборот: закрыть глаза на свой непрезентабельный вид, плюнуть на то, что думают обо мне мои одноклассницы, и сосредоточиться не на своих переживаниях, а на делах.

Мама говорила, что нельзя тереть глаза грязными руками, нельзя переохлаждаться. Что нужно есть больше витаминов. Отец утверждал, что если плюнуть в глаз, то все ячмени сразу пройдут. Или просто плюнуть себе на палец и каждые полчаса смазывать слюной больное веко. Я пробовал, но помогало это не очень. К тому же бабушка всегда говорила мне, что в первую очередь нужно не бороться с последствиями, а устранять причины. Поэтому, не скрою, в волшебном действии слюны и плевков я тогда немного сомневался.

Отец снова сказал, что мне нужно закаляться и принимать холодный душ. Когда-то в детстве я уже это пробовал. Но и теперь стоять под холодным душем было слишком мокро, холодно и противно. Ведь это же не плавать в холодной воде!

Но когда стоит выбор между тем, что противно, и тем, что ужасно, из двух зол мы выбираем меньшее. Или большее – это кому что нравится. В общем, теперь после вечернего кросса я стал принимать душ под все более и более прохладной водой.

К сожалению, это тоже не помогало. Не помогало протирание глаз настоем из ромашки. И даже переливание крови, которое мне сделали в поликлинике.

В то время я почему-то перестал следить за порядком в своей комнате. В секретере у меня был тогда страшный бардак, и мама постоянно ругала меня за это. Я пытался наводить порядок, но через пару дней от него не оставалось и следа.

Еще осенью, в начале учебного года, меня избрали в комитет комсомола школы и назначили ответственным за гражданскую оборону (в девятом классе я отвечал в комитете комсомола за учебный сектор). В мои обязанности входило вместе с инструктором райкома комсомола раз в полгода проверять бомбоубежище, которое было закреплено за нашей школой, исправность вентиляции и противогазов, наличие аптечек и качество питьевой воды. По тревоге (транслируемой через радиоточки, которые были тогда в каждой квартире, и дублируемой сиреной комбината «Химволокно») я должен был организовать прием и размещение местных жителей в бомбоубежище, досуг и культурную программу. А также руководить работой сандружинниц (старшеклассниц из нашей школы) по оказанию первой медицинской помощи пострадавшим.

Я не знаю, что сработало. Закаливание, мои кроссы, немного усилившие иммунную систему? То, что я стал нормально питаться? Или то, что я наконец-то начал наводить порядок в своей комнате и секретере? Моя общественная работа или мое стремление к отличной учебе? Но с началом лета все эти кошмарные ячмени покинули мои бедные глаза. В последующие два года они выскакивали еще пару-тройку раз – как напоминание о том, что они всегда рядом. Но потом прошли окончательно.

Мне почему-то кажется, что сработало все вместе. И питание, и закаливание, и занятия спортом, и отличная учеба. Но порядок, который я научился тогда наводить вокруг себя, думается, оказался в те дни моим самым главным лекарством. Потому что, когда ты наводишь порядок вокруг себя, тебе легче навести порядок и внутри себя.

К тому же, когда нужные вещи находятся у тебя под рукой, ты экономишь уйму времени, которое раньше тратил на их поиски. И у тебя появляется время для новых дел, новых увлечений и новых открытий. Пройдет несколько лет, прежде чем я применю эти знания для разработки теории коротких траекторий и буду использовать ее для обучения и подготовки своих разведчиков. Но это будет еще не скоро.

Кроме того, оказалось, что, когда ты занят делом, тебе как-то уже не так важны и страшны все эти прыщи, угри и ячмени. И тогда они проходят гораздо быстрее. А когда ты занят не просто делом, а хорошим и нужным делом, то и болеешь реже. Потому хорошие, нужные и добрые дела – одно из лучших в мире лекарств от разных болезней и невзгод.

Глава 6. Спортвзвод

К выпуску из школы я уже решил, что буду поступать в Московское высшее общевойсковое командное училище имени Верховного Совета РСФСР. В прославленную «кремлевку». Бывают ситуации, когда остановить тебя на пути к твоей мечте может только тяжелый авианесущий крейсер «Киев». Да и то если этот крейсер упадет тебе на ногу.

Прошлой зимой я успешно «потерял» свою старую медицинскую карту, в которой хранилось много совершенно лишней информации. В том числе о пролапсе митрального клапана и переломе позвоночника.

Моя новая медицинская карта была девственно чиста. К счастью, никто из членов военно-врачебной комиссии не обратил на это внимания. Возможно, никто из них не подумал о том, что кто-то попытается с такими болячками поступать в высшее военное училище. А слух, зрение и анализы у меня были в порядке.

Думается, что таких ребят, как я, у которых были проблемы со здоровьем, но которые все равно пытались поступить в военные училища, во все времена было немало. Но где-то далеко на юге уже второй год шла Афганская война. Набор в наше училище был увеличен в полтора раза. И, видимо, по этой причине медицинская комиссия была не слишком придирчива. Хотя конкурс в училище все равно был большой – более десяти человек на место.

Вступительные экзамены, включая экзамены по профотбору, я сдал без особого труда (благо что 10-й класс окончил круглым отличником, да еще и год занимался на подготовительных курсах в Московском автодорожном институте). И с небольшими приключениями стал курсантом.

На первом курсе я ничем особенно не отличался от своих товарищей. Учился, ходил в наряды и караулы. Во втором семестре меня избрали комсоргом взвода. А на втором курсе, совершенно неожиданно для себя, оказался зачисленным в спортивный взвод. Это было довольно странно – особых спортивных достижений у меня не было. К тому времени я неплохо бегал кросс на три километра, но стометровку пробегал плохо и плавать быстро не умел (на первой прикидке, своеобразном контрольном занятии, проплыл сто метров за две с лишним минуты – это было слишком много, тем более для спортвзвода). Да и в остальных видах многоборья не блистал особыми рекордами.