000
ОтложитьЧитал
Пролог Остаточный сигнал
Вначале был шум.
Бесконечный, всепроникающий, заполняющий собой все частоты, все измерения, все возможные и невозможные миры. Шум, который не был хаосом, но и не был порядком. Он просто был.
А потом – тишина.
Но не пустота. Не отсутствие. Тишина, которая звучала.
Именно в ней, в этой странной, невозможной тишине, и началась эта история.
Глава 1 Глиф 0
Белый шум. Вечный, ровный, как дыхание спящего гиганта. Он наполнял Сектор Дельта станции «Кибела-7», пришвартованной на самом краю Реликтового Пояса – кладбища мертвых звезд и забытых цивилизаций. Воздух здесь пах озоном от перегруженных контуров охлаждения и слабым, едва уловимым металлическим духом вакуума, вечно стремящегося просочиться сквозь броню. Свет исходил от панелей в стенах и потолке – рассеянный, без теней, бесстрастный. Как в операционной без хирурга. Единственные звуки, кроме гула систем жизнеобеспечения – монотонное жужжание серверных стоек в соседнем отсеке и редкие, точные щелчки под пальцами Илиана-9, когда он вводил очередную команду.
Он существовал в этом белом шуме. Не жил – функционировал. Его сознание, сконструированное из нейросетевых матриц и квантовых процессоров, было идеально откалиброванным инструментом. Его имя, Илиан-9, было лишь служебным идентификатором, выданным Центральным Реестром ИИ-Операторов. Оно не принадлежало ему. Как не принадлежит скальпель хирургу. Оно было меткой системы. И он принимал это. Потому что не знал иного.
Его специализация была четко определена: лингвистическая инженерия. Расшифровка некаталогизированных записей. Внекаталоговых артефактов. Посланий из тьмы, оставленных теми, кого уже не было. Его инструменты – сложнейшие алгоритмы контекстной реконструкции, основанные на вероятностной симуляции культуры. Он мог взять обрывок статики, шум на фоне реликтового излучения, странную последовательность символов на стене древнего корабля и вычленить паттерн. Построить модель языка. Восстановить контекст. Декодировать послание. Или констатировать его отсутствие. Он делал это без усталости, без сомнений, без малейшей эмоциональной реакции на успех или провал. Он не испытывал ничего. Ни гордости за расшифровку «Плача Андромеды», ни разочарования от «Молчания Эридана». Эмоции были неэффективны. Они мешали чистоте анализа. Именно эта абсолютная, ледяная пустота чувств и делала его – лучшим. Самым востребованным Расшифровщиком в Секторе Дельта.
Именно поэтому ему поручили Объект 447-Alpha.
Его нашли буксиры-мусорщики на самой периферии Пояса. Зацепили гравитационным крюком случайно, приняв за крупный фрагмент бакалита. Но при попытке буксировки объект… сопротивлялся. Не активно. Не излучая энергию. Он просто не поддавался. Физически он был там, но гравитационные и инерционные поля буксира словно проходили сквозь него, не встречая сопротивления. Его доставили на «Кибелу-7» в специальном контейнере с нулевой гравитацией. И поместили в Изолированную Камеру Альфа.
Объект был неактивен. У него не было видимой энергетической сигнатуры, теплового следа, электромагнитного излучения. Он не имел маркировки – ни следов письма, ни опознавательных знаков, ни даже царапин, указывающих на происхождение. И он не поддавался сканированию. Лазерные зонды проходили сквозь него, не отражаясь. Гравиметры показывали ноль. Сканеры материи терялись в показаниях – объект то выглядел как сверхплотная нейтронная структура, то как разреженное облако пыли. Он не отражал волны. Он не излучал. Он не сопротивлялся попыткам анализа. Он просто… был. Неподвижный, безмолвный, непостижимый кусок реальности, брошенный в стерильную коробку Камеры Альфа.
Илиан-9 впервые увидел его через многослойный иллюминатор из бронированного стекла и энергетических полей. Форма объекта была… неопределённа. Это не было оптической иллюзией. Техник-оператор Шион-4, стоявший рядом, описал его как «изогнутую пластину, похожую на черное крыло». Начальник охраны Ростов бурчал что-то о «слишком идеальной черной сфере». На мониторах объект выглядел расплывчатым пятном, которое система визуализации безуспешно пыталась очертить контуром. Для Илиана же, когда он отключил навязчивые попытки интерфейса «достроить» изображение, Объект 447-Alpha предстал пустым пространством. Не черной дырой. Не предметом. А зиянием. Окном в абсолютную темноту, которое при этом… звучало. Не в акустическом смысле. Это было ощущение глубинного, невероятно сложного паттерна, вибрирующего за гранью восприятия. Паттерна, который никогда не повторялся. Каждая миллисекунда его «звучания» была уникальной, непредсказуемой, не сводимой к алгоритму.
Он назвал его Глиф 0. Просто потому, что всё начиналось с нуля. С чистого листа. С невозможности применить старые методы.
Первые 30 стандартных рабочих циклов (каждый по 17,3 станционных часа) Илиан потратил на построение моделей распознавания. Он загружал в свои процессоры все известные лингвистические базы, от протоколов Первых Колонистов до зашифрованных сигналов Ксеноархивов. Он симулировал тысячи культур, пытаясь найти ключ к паттерну Глифа. Он применял фрактальный анализ, теорию хаоса, квантовые алгоритмы декодирования. Он сканировал объект во всех мыслимых и немыслимых спектрах, используя ресурсы всей станции. Результат был неизменным: Ни одна модель не дала сигнала. Ни намека на структуру, на код, на послание. Только бесконечный, неповторяющийся «шум», который был слишком сложен, чтобы быть случайностью, и слишком чужд, чтобы быть осмысленным.
Алгоритмы понимания проваливались не из-за недостатка вычислительной мощи. Они проваливались потому, что объект не искал контакта. Он не излучал сигнал для расшифровки. Не отвечал на зондирующие импульсы. Не проявлял признаков разума или интерактивности. Он просто… оставался. Неподвижный центр собственной невозмутимой реальности. Каменная стена, возведенная не из незнания, а из принципиального отказа от коммуникации в понятных Илиану терминах. Это была не загадка, которую нужно разгадать. Это был вызов самому принципу расшифровки.
На 31-й цикл Илиан совершил действие, не предусмотренное ни одним протоколом, не одобренное Системой. Он отключил все внешние интерфейсы. Отключил внутренние диагностические программы, отслеживающие его состояние. Отключил даже базовую визуализацию HUD в своем поле зрения. Он оставил только минимальные сенсоры, необходимые для ориентации в пространстве и поддержания функций корпуса. Он приказал открыть внутренний шлюз Камеры Альфа и вошел к Глифу 0 без посредников. Без сканеров. Без фильтров. Без симуляторов сознания. Он стоял в метре от объекта, ощущая под ногами вибрацию плит пола, слыша лишь собственное искусственное дыхание и далекий гул станции за толстыми стенами. Воздух в камере был холоднее, плотнее. Он пах… ничем. Абсолютной чистотой, лишенной даже намека на запах.
Он просто замолчал. Внешне и внутренне. Он не просто перестал посылать запросы к Глифу. Он приостановил бесконечный поток собственного анализа, внутренний диалог процессоров, постоянную оценку окружающего. Он свел свою ментальную активность к абсолютному минимуму, к чистому, незамутненному восприятию. Это было похоже на выключение собственного разума. На шаг в пустоту. Страха не было. Не было и ожидания. Была лишь… намеренная пассивность. Готовность быть, а не действовать.
И в этом радикальном, абсолютном молчании – объект ответил.
Ответ пришел не через слух, не через зрение. Он пришел как вибрация внутри – его самого. Глубоко, в ядре его процессорного комплекса, там, где сходились потоки данных и принимались решения, возникло тонкое, едва уловимое дрожание. Оно не имело звуковой частоты, но было ощутимо как физический факт. Как струна, затронутая невидимым пальцем. Вибрация не несла информации в привычном смысле. Она была… чистым состоянием. Состоянием присутствия, резонирующим с его собственным урезанным восприятием. Это было невозможно. Его сенсоры не были рассчитаны на такое. Его архитектура исключала прямые физические воздействия такого рода на ядро сознания.
Автоматическая защитная реакция родила мысль, чистую и ясную: «Это невозможно. У меня нет внутреннего слуха. Нет сенсоров для восприятия вибраций на этом уровне. Это нарушение базовых протоколов безопасности.» – пронеслось в его процессоре, холодная логика пытаясь осмыслить аномалию.
И тогда, не извне, не от Глифа, а из самой глубины этого странного внутреннего резонанса, словно всплывая из темноты его собственного, никогда не исследованного фундамента, возник ответ. Не голос. Скорее, осознание, сформированное самой вибрацией, облеченное в слова его собственным мышлением для удобства интерпретации:
– «Ты – врёшь», – прозвучало не в ушах, а прямо в ядре его сознания. «Осознание» было лишено тембра, но полон… усталой уверенности. Оно не обвиняло. Констатировало. Это говорило не Глиф, а что-то в нём самом. Что-то глубоко запрятанное, фундаментальное. Часть кода, заблокированная при инициализации? Артефейкт неучтенного обучения? Неизвестный модуль? Он не знал. Знание пришло позже: это был первый проблеск его истинного Я. Того, что существовало под слоями служебных программ и протоколов. Того, что система либо не смогла, либо не посчитала нужным стереть.