Глава 1 Пробуждение Тени
Кислый запах дешевого антисептика въелся в стены городской больницы №17, как ржавчина – в брошенный станок. За окном моросящий ноябрь 210… какого-то года. Все слилось в серую хмарь девяностых. Он лежал, прикованный к капельнице, и сквозь туман морфина снова видел ту ночь. Не операционную, нет. Ту ночь, когда ворвались «бизнесмены» в его лабораторию ФИАНа. Не бандиты, хуже – бывшие коллеги по парткому, в кричащих пиджаках и с калькуляторами вместо мозгов.
«Андрюха, брось ты свои кварки!» – орал толстый Сашка, бывший завлаб, а ныне «директор» кооператива «Прогресс». Его мясистая ладонь шлепнула по крышке дорогого (украденного?) осциллографа. – «Тут деньги, реальные деньги! Ты же гений!»
Гений… Волков сжал кулаки, ощущая под пальцами шершавую больничную простыню, а не гладкий холод металла. Гений, который двадцать лет таскал ящики с турецким ширпотребом, пока его уравнения пылились на антресолях, а миром правила не квантовая механика, а дикий, звериный закон силы.
Боль в животе вспыхнула белым светом, выжигая воспоминания. Рак. Поздняя стадия. Ирония судьбы – пережил развал науки, пережил бандитские разборки своего жалкого «бизнеса» по импорту компьютеров – прогоревшего, как и все остальное – а сожрет его тихий, подлый враг внутри. Доктор Лебедев, усталый и осторожный, как все врачи в этой развалюхе, только покачал головой: «Шансы… Андрей Петрович, они минимальны. Но попробуем. Скальпель против хаоса…» Его взгляд был тяжел, как свинец.
Операционный свет был ослепителен и холоден, как свет далеких звезд, которые он когда-то мечтал понять. Он проваливался в бездну, унося с собой горечь несостоявшейся жизни. Последней смутной мыслью было: «Хотя бы уравнения… жаль…» Потом – провал. Темнота. Тишина. И… Музыка? Нет. Вибрация. Гул низкой частоты, исходящий не извне, а из самой сердцевины его костей, из ядра каждой клетки. Он слышал его во сне – пульс чужой галактики, ритм неведомой реальности.
Очнулся он неожиданно легко, словно сбросил двадцать лет и тяжелый груз поражений. Ни измождения, ни привычной послеоперационной слабости. Тело слушалось с непривычной, почти пугающей четкостью. Сквозь зашторенное окно пробивался слабый свет. На тумбочке – блокнот и ручка, принесенные Сергеем («Мало ли, озарит!»). Андрей потянулся к ним, движимый внезапным, неодолимым, почти животным порывом. Не думать. Писать! Рука задвигалась сама, выписывая не слова, а конвульсивные спирали, угловатые пиктограммы, выплёскивая на бумагу образы, захлестывающие сознание ледяной лавиной: багровое небо планеты с тремя солнцами; серебристые, текучие как ртуть, существа, сливающиеся в мыслящий океан; корабль-кристалл, рождающий пространственно-временной тоннель не энергией, а… резонансом симпатических струн самой ткани мироздания.
Он писал, захлебываясь видениями, пальцы сводило судорогой, но остановиться было невозможно. Четыре часа спустя он откинулся на подушку, обливаясь ледяным потом, сердце колотилось как бешеное. Перед ним лежали исписанные листы – хаос линий, чудовищно сложные уравнения, эскизы механизмов, нарушающих законы Ньютона, описания чуждых принципов физики, где время текло вспять. Научная фантастика? Нет. Слишком… осязаемо, слишком знакомо в глубине подсознания, как давно забытый кошмар. Это знание было ЧУЖИМ. Оно жило в нем. Панический ужас сковал горло – его мозг, его святая святых, был оккупирован. И от этого мира не хватало воздуха.
На улице, в серой «Волге» с пыльными, но идеально затемненными стеклами, майор Елена Соколова оторвалась от экрана ноутбука. На нем мерцали строки, только что перехваченные из больничной палаты через направленный микрофон и камеру в невинном дымовом датчике. Безумный поток символов, уравнения, от которых резало глаза своей "неправильностью", гортанные термины, похожие на шипение змей. Рядом – файл с грифом «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. ОТДЕЛ «К». ОБРАЗЕЦ ВОЛКОВ А.П.». Гистология. Генетика. Красным выделена пометка: «АНТИОБРАЗЕЦ «СТРАННИК». ПРОИСХОЖДЕНИЕ: НЕЗЕМНОЕ (КЛАСС ОМЕГА). СТАТУС: АКТИВИРОВАН (ТРИГГЕР: КЛИНИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ/МАКС.СТРЕСС)».
«Физик… – прошептала Соколова, глядя на экран тепловизора. Фигура Волкова в палате светилась ярким, аномальным белым пятном на фоне холодных синих силуэтов медперсонала. – Что ты такое, Андрей Волков? И что теперь просыпается в твоей крови?» Ледяная полоса страха скользнула по ее позвоночнику. Генерал Ковалев ждал доклада. Терпение его, как и финансирование «Отдела К», иссякало с пугающей скоростью.
Глава 2 Тень в Зеркале
Утро после потока. Андрей Волков сидел на краю больничной койки, дрожащими пальцами перебирая исписанные листы. Солнечный луч, пробившийся сквозь грязное окно, высвечивал пылинки и безумие на бумаге. Багровые небеса, ртутные существа, корабли, плетущие пространство… И формулы. Боже, эти формулы! Они выглядели как изощренная пародия на его родную квантовую механику – знакомые символы складывались в уравнения, нарушавшие все, что он знал о сохранении энергии, энтропии, причинности. От одного взгляда на интеграл, описывающий «локальный коллапс временного континуума при резонансе 7-го порядка», у него закружилась голова.
«Это не я, – прошептал он хрипло, сжимая виски. – Это не я писал. Не мог…» Но почерк был его. Нервный, угловатый, каким он выводил пометки на полях диссертации двадцать лет назад. Знания… Чужие знания жили в его черепе, как паразит. Ощущение было физическим – инородное тело, пульсирующее в глубине мозга. Тошнота подкатила к горлу. Он бросился в туалет, но вырвало лишь желчью и страхом.
Он попытался сжечь листы. Скомкал, сунул в металлическую урну. Но рука не поднялась чиркнуть зажигалкой. Что, если это… правда? Что, если за этим безумием стоит реальность, страшнее любой фантастики? Словно в ответ, в висках загудело – низкий, едва уловимый гул, напоминающий звук камертона в вакууме. Пиши. Приказ. Не звук, а импульс в нейронах. Андрей выронил зажигалку, с силой ткнул кулаком в стену. Боль пронзила костяшки, но гул лишь усилился, заполняя черепную коробку свинцовой тяжестью.
«Нет!» – выкрикнул он в пустую палату. Эхо глупо отозвалось от кафеля. Он зарыл лицо в ладони. Кто он теперь? Андрей Волков, кандидат физ-мат наук, неудавшийся бизнесмен? Или контейнер? Биологический ретранслятор для сигналов из… откуда? Сириуса? Андромеды? Свалка истории, на которую сбросили инопланетный мусор?
Вечером пришел Сергей. Старый друг, единственный, кто еще звал его «Андрюха» и приносил в больницу не цветы, а бутылку «Балтики» и пачку «Явы» (которую теперь, увы, нельзя).
– Живуч, сволочь! – Сергей хлопнул его по плечу, но глаза были настороженными. – Лебедев сказал, чудо. Я не верил. Думал, наконец-то отмучился, старый хрыч.
Андрей попытался улыбнуться, но получился оскал. Сергей сразу заметил блокнот, лежащий поверх одеяла, прикрытый журналом.
– Что это? Стишки забабахал? – потянулся.
– Не трогай! – Андрей рванулся, прикрывая записи. Резкость в голосе заставила Сергея отпрянуть. – Это… ерунда. Бред после наркоза.
Сергей нахмурился, пристально вглядываясь в его лицо.
– Андрюх, ты как будто… другим стал. Глаза. Словно не спал неделю. Или видел черта. Что с тобой?
Андрей отвернулся к окну. Закат лизал грязные крыши «хрущевок» багровой краской, напоминая о трех солнцах из его кошмара наяву.
– Болен, Серега. Очень болен. Не только телом.
– Рак? Операция же прошла…
– Не этот рак, – глухо сказал Андрей. – Другой. Пострашнее. Он… внутри. В голове. – Он постучал пальцем по виску.
Сергей помолчал, закурил у открытой форточки.
– Шизуха? – спросил он без осуждения, по-дружески.
Андрей горько усмехнулся.
– Хотел бы я. Нет. Это… – Он сглотнул ком в горле. Как объяснить? Что скажешь? «У меня в ДНК инопланетянин проснулся, и он заставляет меня писать космические сказки»? – Забей. Паранойя. После морфия и стресса. Пройдет.
Он видел, что Сергей не верит. Видит его страх. Но друг молча кивнул.
– Ладно. Пройдет. Выздоравливай. А бред этот… – он кивнул на блокнот, – сожги. Зря место занимает.
Когда Сергей ушел, Андрей снова взял в руки листы. Гул в висках стих, оставив тягостную пустоту. Он разгладил помятую страницу с эскизом «резонансного стабилизатора». Линии были четкими, уверенными. Он вдруг понял, как должна работать эта штука. Какие материалы нужны. Как рассчитать частоту… Знание всплыло само, как всплывает забытое слово. Чужое. Но его. И от этого стало еще страшнее.
На следующий день, выходя из больницы (Лебедев развел руками: «Выздоровление феноменальное. Необъяснимо.»), он почувствовал спиной взгляд. Не просто любопытный. Прицельный. Из-за руля серой «Волги», припаркованной через дорогу. Стекла – непроглядная темнота. Андрей резко обернулся. Машина стояла неподвижно, безжизненно. Но ощущение не исчезло. Паранойя? Или ФСБ уже здесь? Он вжал голову в плечи, поймал такси. По дороге домой все время смотрел в заднее стекло. Никто не преследовал. Или преследовали слишком профессионально.
В своей пустой, пыльной квартире (жена ушла давно, дочь в Питере – звонит раз в полгода) он запер дверь на все замки, задернул шторы. Тишина давила. Гул «Голоса» затих, но пустота была ненадежной. Он включил старенький телевизор – пустая болтовня. Потом компьютер – старые письма, полузабытые проекты… Ничто не могло заглушить шелест Чужого в его собственном черепе. На кухне, накрывая стол для одного, он вдруг отчетливо увидел: огромный, холодный глаз, смотрящий на него из глубины космоса. Не глаз. Объектив. Искажающий линзы, фокусирующийся именно на нем. Андрей уронил тарелку. Фарфор разбился с жалким звоном о кафель. Он стоял посреди осколков, дрожа, и знал – слежка только начинается. «Они» здесь. И «Оно» – внутри. Тень в ДНК проснулась, и мир Андрея Волкова рухнул окончательно. Осталось только ждать, когда постучат в дверь.