000
ОтложитьЧитал
Пролог. Черные лебеди
Сначала это было просто шумом. Погрешностью. Статистической аномалией, которой никто не придал значения. Как щелчок на краю слуха – ты не уверен, был ли он. На экранах – мимолётный сбой, который исчезает, прежде чем появиться. На бумаге – график, изгибающийся там, где не должно быть и кривой. Человек морщит лоб – и списывает на перегрузку, усталость, совпадение.
На Восточном космодроме, среди заснеженных ангаров и стерильных вычислительных центров, ночь выдалась безоблачной. Тёплый ветер с океана гнал тонкий песок по бетонным плитам, а в небе – идеально черном, как рентген-вселенная – мигнуло нечто. Радар системы ПВО на долю секунды нарисовал фрактал: геометрически точную, пугающе органичную структуру. Она возникла и исчезла быстрее, чем кто-либо успел моргнуть. Диспетчер сначала подумал, что это лёд на стекле экрана. Потом – что-то в сигнальном преобразователе. Только один техник, ветеран испытаний старой "Молнии", пробормотал:
– Я такое уже видел. Но не на этой планете.
Через три дня в Сколково, в выставочном павильоне комплекса нейросенсорных интерфейсов, произошёл сбой. Не в машинах – в людях. Двадцать семь человек вышли из помещения с глазами, полными пустоты. Они говорили несвязно, путали слова и жесты, не могли назвать своё имя. Кто-то плакал, кто-то хохотал, глядя в одну точку. Один из инженеров, молодой парень с татуировкой квантового уравнения на шее, внезапно сорвал с себя рубашку и стал выцарапывать себе грудь, приговаривая: «Я не внутри, я снаружи, впустите меня обратно».
Системы контроля зафиксировали в помещении резкий скачок на инфразвуковой частоте и короткий, пульсирующий ультразвук – как если бы кто-то пробовал настроиться на иную частоту сознания. Один из медиков, осматривающий пострадавших, позже признался:
– Я чувствовал, как пространство в помещении… будто подрагивает. Как поверхность воды под пальцами. Только это не вода – это реальность.
На закрытом объекте НИИ-14, где велись работы над экспериментальным термоядерным реактором, всё было готово к пуску. Контрольная группа сидела в герметичном помещении, заполненном тихим гудением аппаратуры. Вдруг экраны погасли. Не на мгновение – на 0.78 секунды. Реактор исчез из системы наблюдения. Ни сигнала, ни тепла, ни массы. Пространство, в котором он находился, будто провалилось. Через секунду всё вернулось. Реактор стоял на месте. Остывший. Как если бы его перенесли и вернули обратно.
Трое техников потеряли сознание. У остальных началась дезориентация, спутанность речи. Один человек ослеп. Причины – не установлены. Последующий анализ магнитных аномалий выявил слабое, но устойчивое излучение на частоте 17.9 Гц – частоте, вызывающей у человека чувство тревоги, рвоту и головную боль. Частоте, которую невозможно синтезировать в естественных условиях.
В глухой сибирской тайге, где метель глушит даже мысли, экипаж МЧС исследовал сигнал бедствия с исчезнувшего дрона. Они обнаружили поляну. Почти идеально круглую, диаметром около пятидесяти метров. Без деревьев, без травы. Без птиц. Ни одно электронное устройство не включалось – даже часы остановились.
– Там было… ощущение, – говорил один из спасателей. – Как будто ты стоишь на месте, где никогда никого не было. Где не должно быть ничего. Не пустота, а… отрицание.
Другой позже признался психиатру, что видел фигуру. Она стояла в самом центре круга. Без лица. Без очертаний. Но он знал – она смотрела на него. А потом исчезла.
ФСБ реагировала быстро. Быстрее, чем обычно. Протокол 7К-Бис был активирован в течение 4 часов после инцидента в Сколково. Все упомянутые события были связаны в одну цепь – тонкую, как волос, и столь же невозможную с точки зрения формальной логики. Но для тех, кто работал с отклонениями – она была очевидной.
В дело был введён Отдел К – внутреннее подразделение с мифическим статусом, в народе прозванное "Контактом". Никто не знал, чем они занимаются. Говорили – контрразведка. Говорили – расследование утечек в глубоко засекреченных НИИ. Но в стенах Лубянки про них говорили шёпотом.
Они приходили тогда, когда речь шла не о людях. А о границах между реальностями.
И в тот момент, когда на заснеженной поляне под Якутском ветер качнул воздух – и на его поверхности будто проступила тонкая рябь, точно по воде – кто-то из них уже ехал туда. Старательно избегая разговоров по радио. С выключенными телефонами.
…Потому что что-то уже было здесь.
И это «что-то» не разговаривало. Оно просто существовало.
Инженер связи в Комсомольске-на-Амуре по имени Константин Мильчаков погиб при странных обстоятельствах за неделю до первого зафиксированного инцидента. Его коллеги говорили, что он «бредил сигналом». За три дня до смерти он замкнул на себе прямое питание от антенны, заявив, что «хочет слушать прямо».
В его квартире, где пахло сожжённой пылью и остывшим кофе, оперативники нашли распечатки с непонятным набором символов. Они были не в алфавите, не в математике, не в музыке. Но в их симметрии ощущалась логика, чуждая человеческому восприятию. Один из аналитиков в штабе прошептал:
– Это, как если бы кто-то… думал нами. Но не для нас.
Под Казанью старик по имени Исрафил Гайнутдинов, смотритель метеостанции советского образца, записал в журнале наблюдений следующее:
«04:12 – зафиксирован импульс, краткий и острый, как выстрел в снах. Небо стало ближе. Не в смысле погоды. В смысле… топологии. Станция жива, но приборы молчат. Как будто они не в нашем времени».
Он был бывшим военным связистом. Прожил семьдесят три года, трезво, без мистики. На следующее утро он не проснулся. У него не было болезней. Но невропатолог, осматривавший тело, отметил «глубокое переутомление, как будто мозг старел ускоренно в последние часы жизни».
Люди в метро, в аэропортах, в торговых центрах – начали фиксировать странные совпадения. Их телефоны включали диктофон без команды. На записях – пустота, но с неразборчивым фоновым шумом. Некоторые слышали шёпот, другие – музыку без ритма. Один ребёнок сказал:
– Они поют изнутри зеркала.
Это было не вторжение.
Не акт агрессии.
И даже не общение.
Это было Присутствие. Медленное, неумышленное, чуждое. Как массивная глыба льда, входящая в озеро. Не с целью, а по факту. Вода сопротивляется, но не может остановить.
Так и Земля. Так и мы.
И когда Отдел К начал своё движение – это было не с шумом сирен и колонной грузовиков. Это было тихо. Как включение нейроинтерфейса. Как переключение слоя восприятия.
Полковник Волков надел пальто. Где-то в глубине старого шрама на сетчатке заныло. Он знал – они возвращаются.
Но он также знал – они никогда и не уходили.