Дальневосточный тупик: русская военная эмиграция в Китае (1920 – конец 1940-ых годов)
- -
- 100%
- +
217
Как оказалось в дальнейшем, генерал Анисимов присвоил себе больше половины тех денег, которые атаман Семенов выделил ему для отправки казакам-оренбуржцам в Синьцзян. По делу Анисимова было даже проведено расследование, но наказания он так и не понес.
218
Согласно советским источникам, войсковой старшина Ткачев оценивался как человек бесхарактерный, недалекий, всецело находящийся под влиянием жены и подъесаула Щелокова. Он захватил большую часть денег, присланных генералом Анисимовым, осуществлял разгул, кутежи и оргии [Ганин, 2006а, с. 388].
219
Нередко китайское подданство брали совсем не потому, что принципиально не желали иметь дело с Советами, хотя было не мало и таких, а по причине того, что белым офицерам в советском подданстве часто отказывали.
220
Ярким примером здесь являлась судьба генерала И.М. Зайцева, выехавшего в СССР в 1924 г. В начале 1929 г. он возвратился в Китай, отбыв заключение в Соловецком лагере и бежав с пересыльного пункта Усть-Сысольска. В Шанхае многие считали Зайцева большевистским агентом и сторонились общения с ним. Не выдержав недоверия и изоляции, генерал покончил жизнь самоубийством в ноябре 1934 г.
221
Позднее, в 1930-е гг., в агентурных сведениях японского Жандармского управления в Харбине Аргунов, бывший эсер, будет представлен главной фигурой в руководстве ХКПРБ, определявшей всю политику этой организации [ГААОСО, ф. Р-1, оп. 2, д. 31786, т. 2, л. 29].
222
Союз Архистратига Михаила заявлял о том, что в его состав входят офицеры, солдаты и казаки, общей численностью на 1 сентября 1925 г. в 97 человек. Председателем Союза являлся некий ротмистр Попов, секретарем – корнет Пермяков-Шалыгин [ГАРФ, ф. Р-5826, оп. 1, д. 137, л. 90, 90 об].
223
Домрачев Михаил Яковлевич, 1890 г. р., юрист. В годы Гражданской войны являлся делопроизводителем у генерала Дитерихса на Дальнем Востоке. В 1930–1936 гг. начальник канцелярии генерала Хорвата.
224
Москалев Трофим Павлович, офицер военного времени. Служил в ОМО в Броневом дивизионе, в 1920 г. начальник бронепоезда «Истребитель». В Чите в окружении атамана Семенова большой любовью не пользовался, хотя считался «человеком нужным». В 1921–1922 гг. находился в Приморье [ГАХК, ф. Р-830, оп. 3, д. 15158, л. 12].
225
Советская разведка сообщала, что Жадвойн «имеет фальшивый и переменчивый характер, политически недальновиден; умственные способности ограничены, не пользуется симпатиями у белых в Мукдене и его не любят даже в его окружении. Не может создавать планов, плывет по течению. И потому безопасен [подчеркнуто мною – С.С.] [АВПРФ, ф. 0100, оп. 12, п. 152, д. 48, л. 39].
226
Советские агенты характеризовали Адланова, как фанатика, но такого, что «пороха не выдумает».
227
Например, доклады, которые направляли в Париж полковник Колесников, генерал Глебов, епископ Нестора и др. [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 73–78, 676].
228
В письме, которое генерал Кутепов отправил Лукомскому перед его отъездом, сообщалось, что по слухам «в Токио есть много друзей нашего дела среди, главным образом, военных кругов…» [ГАРФ, ф. Р-5829, оп. 1, д. 11, л. 21 об].
229
Генералы Самойлов и Хрещатицкий в 1925 г. покинули Китай, выехав во Францию.
230
Как писал в своем докладе в. кн. Николаю Николаевичу полковник Колесников, «из всего высшего командного состава Приморской армии только один ген. Дитерихс (ныне работающий в сапожной мастерской в Шанхае) пользуется любовью и уважением, как человек глубоко честный и белоснежно-идейный» [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 76]. В середине 1920-х гг. Дитерихс получил работу конторщика, а позднее главного кассира в шанхайском Франко-Китайском банке. Большое внимание уделял работе в организованном его женой еще в 1919 г. на российской территории приюте «Очаг для одиноких беженок-подростков», вывезенном с эвакуацией в Шанхай. За весь период существования приюта (до 1936 г.) в его стенах получили воспитание и образование 40 девушек. Многие из них в дальнейшем, уже выйдя замуж и родив детей, оставались жить в приюте. Все «очаговки» относились к чете Дитерихсов как к своим родителям.
231
Положительную оценку, данную Лукомским Акинтиевскому, брат которого, к тому же, был женат на сестре Лукомского, подтверждает служивший с ним в штабе генерала Лохвицкого полковник А.П. Бендерский. В то же время Бендерский отмечал, что у Акинтиевского есть «громадный недостаток, это пьянство в компании со всяким сбродом. И на другой день какой-нибудь проходимец его первейший друг, потому что вчера они напились вместе» [ГАРФ, ф. Р-5826, оп. 1, д. 155, л. 9].
232
Генерал Нечаев характеризовался в эмигрантских кругах крайне неоднозначно. Удивительно и даже чрезмерно храбрый командир, он мог выполнить самую сложную боевую задачу, имел высокий авторитет среди офицеров и рядового состава. В то же время генерала называли человеком «умственно ограниченным», который «сам дерзать не способен и всегда будет в большом вопросе руководим другими» [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 555], имеющим кругозор командира эскадрона. К тому же Нечаев был горячим приверженцем алкоголя.
233
Лукомский пишет, что атаман Семенов произвел на него впечатление «крупного самородка, с природным умом, сильной волей, начитанного и, по-видимому, всем интересующегося и легко воспринимающего и впитывающего в себя все его интересующее. Такие типы в прежнее время могли быть в одно и то же время и разбойниками и строителями земли». Его главным недостатком, как говорили генералу, было неумение подбирать помощников, и около него собирались самые отрицательные типы [Лукомский, 2001, с. 84]. Это лишь частично совпадает с тем, что сообщали о Семенове близко знавшие и отошедшие от него люди, почти в один голос заявлявшие о бесхарактерности и безвольности атамана. В частности, генерал Л.В. Вериго отмечал, что Семенов «по натуре – человек в высшей степени добрый и отзывчивый, но абсолютно бесхарактерный и безвольный. Как и все забайкальские казаки, правды никогда не скажет. Склонен к суеверию, и… к авантюрам, честолюбив…» [цит. по: Марковчин, 2003, с. 190].
234
Японская разведка и праворадикальные круги, в частности, организации Кокурюкай (Общество Реки Черного Дракона), стремились держать атамана Семенова в поле своего внимания, рассчитывая при возможности использовать его для работы по распространению японского влияния в Северо-Восточной Азии.
235
Многочисленные характеристики генерала Клерже показывают его человеком очень энергичным, достаточно умным, хитрым, наделенным большим самолюбием и склонным к авантюрам («человек, способный на всякую гадость»). Еще в 1919 г. он привлекался к суду по подозрению в большевизме, но был оправдан. По одной из версий, Клерже в борьбе за место советника при Чжан Цзолине способствовал смещению подполковника Грегори. В 1925 г. Клерже был отстранен от должности советника при мукденском диктаторе.
236
Два наиболее близких к атаману Семенову в первой половине 1920-х гг. генералов, М.И. Афанасьев и Л.Ф. Власьевский, обвинялись эмиграцией в работе на советскую разведку. В конце 1920-х – начале 30-х гг. «дело Афанасьева» стало предметом разбирательств в суде чести шанхайского ССРАФ, но из-за невозможности однозначно доказать его вину дело пришлось прекратить, тем не менее Афанасьев был исключен из Союза военнослужащих. Генерал Власьевский, как показывают рассекреченные документы советской разведки, действительно работал на военную разведку [Алексеев М., 2010, с. 370]. Вероятно, также обстояло дело и с Афанасьевым.
237
Японские праворадикальные круги придавали огромное значение контролю над Маньчжурией как с экономической, так и с военно-стратегической точки зрения. После восстановления двойственного управления КВЖД в бывшей полосе отчуждения активизировалась деятельность японской разведки. Разведывательные мероприятия осуществлялись не только Военной миссией, но и сотрудниками коммерческих и учебно-просветительских организаций, работавших в Маньчжурии, например, Института Японо-Русского Общества, в котором японские студенты изучали русский язык. Осуществлялись и разовые разведывательные акции. Так, в конце 1924 г. в Маньчжурии работала японская Военно-Азиатская экспедиция, установившая связь с целым рядом белых деятелей – полковниками Томичем (один из соратников полковника Патиешвили) и Каргановым, генералами Вишневским, Крамаренко, Бордзиловским [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 724, 725].
238
Бурлин после своего фиаско во Владивостоке в 1918 г. и вынужденной ссылки начальником гарнизона на ст. Ханьдаохэцзы выехал в Омск, где служил на ответственных должностях в штабе Верховного Главнокомандующего до конца 1919 г. Как и большинство штабных работников практически не имел связи с действующей армией и воинской массой, не был «каппелевцем» в полном смысле этого слова. Кроме того, отказался выехать в Приморье в 1920 г.
239
В мае 1930 г. в письме к генерал-лейтенанту Н.Н. Стогову, начальнику канцелярии РОВС, Лукомский отметит, что во время его пребывания в Китае в 1924–1925 гг. не нашлось подходящей кандидатуры из военных, которой могли бы быть предоставлены крупные полномочия, поэтому «пришлось остановиться на Бурлине, не давая ему власти, а держа его там в качестве передатчика указаний, исходящих из Парижа от В. Кн.» [BAR. ROVS Papers, box 68, f. Far East to Central Office (1927–1931)].
240
Закржевский Павел Михайлович, 1881 г. р. Окончил Читинское городское училище и Оренбургское казачье военное училище (1902). Участник русско-японской и Первой мировой войн. Офицер 1-го Нерчинского казачьего полка. В белых войсках Восточного фронта. С января 1918 г. в составе ОМО, командир кадрового артиллерийского дивизиона. Инспектор ремонтов Иркутского, Забайкальского и Приамурского военных округов; начальник ремонта Вооруженных сил Российской Восточной окраины (1920). С 1920 г. в эмиграции в Харбине. Служащий, налоговый инспектор городского самоуправления Харбина (1921–1937).
241
Личность генерала Бордзиловского, оказавшегося волей случая одним из руководителей антибольшевистского движения в Харбине, вырисовывается в достаточно негативных тонах. Подполковник Бордзиловский всю Германскую войну провел вдалеке от фронта, будучи служащим ведомства Министерства Императорского двора (1901–1917). После революции он оказался на Урале, в гор. Камышлов, где жили его родственники. Летом 1918 г. был взят большевиками в заложники вместе с другими именитыми гражданами города, но благополучно избежал расстрела, так как Камышлов был занят частями белых и чехов. По требованию нового коменданта города Бордзиловский был вынужден вступить в антибольшевистские войска (в противном случае ему грозил расстрел) и на первых порах возглавил хозяйственную часть Тобольского добровольческого отряда. В дальнейшем Бордзиловский, не обладая ни особыми военными познаниями, ни инициативой, ни храбростью (неоднократно падал в обморок в моменты опасности), но хорошо освоив искусство интриги и умение «втереть очки», сделал «головокружительную карьеру», получив чин генерал-лейтенанта и орден св. Георгия IV ст. за Тобольскую операцию [Ситников, 2016, с. 177–344]. В руководство Офицерским союзом генерал «пролез» благодаря интригам и успешно пользовался теми немногими материальными возможностями, которые давал союз. Бордзиловский с сыном имели от союза жилье (комнату в квартире, снимаемой организацией, там же располагалась канцелярия союза) и обед [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 147[. Генерал нигде не служил, но сумел дать сыну высшее образование.
242
В отличие от Бордзиловского генерал Сычев, также как и Шильников, являлся настоящим боевым офицером. Между тем, не совсем ясна его роль в передаче власти в Иркутске, начальником гарнизона которого он являлся, в руки Политцентра. По мнению ВМС, генерал Сычев благодаря своему выступлению с атаманом Семеновым в 1920 г. и с Меркуловыми в 1921 г. создал себе крайне отрицательную репутацию среди казаков и крестьян, к тому же он был человеком жадным до денег. Во время восстания 1924 г. в Амурской области якобы появление имени Сычева, как руководителя восстания, разрушило его единство. Сычев «много обещает, но его обещания мало чего стоят» [ГАРФ, ф. Р-5826, оп. 1, д. 139, л. 2, 3].
243
В программе Казачьего Союза (1925), в частности, декларировалось: «Хозяин России – Народ ее, а потому форма правления и государственного управления в ней те, которые свободно устанавливает сам русский народ через своих действительных представителей» [Там же, д. 137, л. 77].
244
В отношении Хорвата генерал Лукомский отмечал в своем докладе: «Безусловно крупный государственный деятель. Знает отлично Дальний Восток, Японию и Китай. Известен как очень ловкий дипломат. Но крайне честолюбив и если ему не уделить первую роль, то с ним работать будет более чем трудно. Я узнал, что одни слухи о том, что я предназначен на роль Представителя Вашего Императорского Высочества его обидели; он считает, что только он может представлять верховную власть в Сибири, а особенно на Д. Востоке» [HIA. Lukomskii Papers, box 1, f. Report].
245
Вопрос этот так и не был решен из-за отсутствия денежных средств у центра. Икону было предложено переправить в Русскую Духовную Миссию в Пекин.
246
Речь идет о Житанере Михаиле Константиновиче (1876 г. р.). Окончил Иркутское пехотное юнкерское училище, участник Первой мировой и Гражданской войн. Помощник командира 5-го Степного Сибирского кадрового (17-го Семипалатинского) полка.
247
Полковник Вяткин поддерживал письменную связь с Казачьим Союзом в Шанхае через полковника Грызова.
248
В защиту Гроссе в июле 1926 г. выступил совместно с руководителем «гражданских» легитимистов А. Булыгиным генерал Дитерихс, не входивший ни в одну из эмигрантских организаций. Критикуя Комитет защиты прав, авторы отмечали, что предпринятое им выступление против Гроссе «роняет достоинство русских, сеет раздор в их среде и, производя тягостное впечатление на иностранцев, может их оттолкнуть от русских и заставить отказаться от всякой помощи беженской бедноте» [Шанхайская заря, 1926, 20 июля].
249
Казаков Василий Георгиевич, 1888 г. р., из забайкальских казаков. Служил в л. – гв. Сводно-Казачьем полку. Первый призер состязаний по стрельбе и конным скачкам. Зауряд-хорунжий. Участник Первой мировой войны на Кавказском фронте. Полный кавалер Георгиевского знака отличия, кавалер Георгиевского оружия. Сотник. В 1918 г. был арестован в Иркутске, едва избежал расстрела. Служил в составе ОМО. Полковник. В военных кругах Шанхая часто характеризовался очень негативно, как скандалист, алкоголик и полный идиот [ГАРФ, ф. Р-9145, оп. 1, д. 215, л. 8].
250
Е.К. Гедройц в годы Перовой мировой войны являлась медсестрой, в период Гражданской состояла сотрудником Осведверха армии Колчака. В середине 1920-х гг. издавала в Шанхае журналы «Штандарт» и «Нива».
251
Косьмин Владимир Дмитриевич, 1884 г. р. Окончил Курскую духовную семинарию (1902), Чугуевское пехотное юнкерское училище (1904) и Николаевскую военную академию (1914). Участник русско-японской и Первой мировой войн. Старший адъютант штаба 102-й пехотной дивизии, штаб-офицер для поручений при штабе 9-го армейского корпуса. Кавалер ордена св. Георгия IV ст. Полковник (1917). В белых войсках Восточного фронта. Начальник штаба 1-й Уральской пехотной дивизии, начальник 4-й Уфимской стрелковой дивизии. Генерал-майор (1919). Участвовал в Челябинской (командующий Сводной группой) и Тобольской (командующий Уральской группой войск) войсковых операциях. Награжден орденом св. Георгия III ст. Участник Сибирского Ледяного похода. В Дальневосточной армии генерал для поручений при главнокомандующем, врид генерал-квартирмейстера армии. После эвакуации Забайкалья отказался следовать в Приморье и остался в Харбине. Во второй половине 1920-х гг. работал в Харбинском Интернэшнл Банке, в службе сопровождения грузов. Косьмин являлся активным антибольшевиком, даже несколько позируя тем, что «занимается контрреволюцией» [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 150].
252
Генерал Андогский являлся весьма противоречивой фигурой Гражданской войны на востоке России. Находясь к моменту большевистского переворота в должности начальника Военной академии, Андогский сумел найти общий язык с большевиками. Как писал генерал Н.Т. Сукин, «генерал Андогский обладает слишком гибкой совестью и способен отлично устроиться при любом режиме». По приказу Троцкого Андогский вывез академию в Екатеринбург. Здесь он стремился удержать офицеров от участия в развернувшейся антисоветской борьбе, заявляя, что академия находится вне политики и до последнего выжидал чем закончится противостояние. Выполняя предписание красного командования, генерал эвакуировал академию в Казань и лишь небольшая часть офицеров осталась в Екатеринбурге и влилась в белые отряды. В Казани Андогский вновь выжидал и присоединился к белым только после взятия города отрядами подполковника Каппеля и капитана Степанова. Будучи человеком с большими амбициями, Андогский, опираясь на офицеров академии, в среде которых авторитет генерала был очень высок, предпринял попытку занять одно из центральных мест в руководстве белым движением в Омске. Андогский имел тесные связи с министром финансов Омского правительства Михайловым, что использовал в борьбе против генерала П.А. Белова, командующего Сибирской армией. Благодаря интригам Андогского Белов, обвиненный в германофильстве, потерял свое положение. Не последнюю роль Андогский сыграл в организации переворота в пользу адмирала Колчака. Однако и у начальника Военной академии оказались сильные противники в лице генштабистов Сибирской армии, прежде всего генералы Косьмин и Матковский. Андогский не только не был назначен начальником Ставки Верховного Главнокомандующего, но и попал в конце 1918 г. под судебное разбирательство, которое, впрочем, не дало серьезной победы противникам генерала. Андогский был реабилитирован, но уже не смог восстановить свои позиции. В связи с крахом Омского правительства и Медведевским переворотом во Владивостоке, куда должна была эвакуироваться Военная академия, Андогский предпринял попытку договориться об оставлении учащихся и преподавателей академии в Китае или переправке их в Японию или в Европу, но результатов это не дало. В дальнейшем он предлагал большевистскому руководству вывезти академию в европейскую часть страны и, в конце концов, бросил своих подопечных на произвол судьбы на о-ве Русский, выехав в октябре 1922 г. в Дайрен [Ганин, 2014, с. 190–367].
253
Тяжба вокруг домовой церкви шанхайского ССРАФ на несколько лет станет головной болью Лукомского, которого будут с одной стороны бомбардировать письмами генерал Вальтер и Иванов, глава Комитета защиты прав, а с другой – представители РПЦЗ. Главным антагонистом военных выступал архиепископ Иннокентий (Фигуровский), только после смерти которого в 1931 г. конфликт вокруг домовой церкви прекратился.