Черные ирисы

ГЛАВА 1

Она стояла перед окном и жмурилась от яркого солнца. Теплые лучи ласкали кожу, с нежностью пробегали по щекам и шее, но причиняли боль глазам. Ольга прикрыла лицо руками, затем резко задернула шторы и отошла в глубь комнаты.

Сразу стало легче. Ушел свет, ушла боль, но напряжение осталось. Ольга задумалась, представляя себе, что могут чувствовать люди, как и она, решившие покончить жизнь самоубийством. Наверное, в такие моменты мысли у всех одинаковы: меня никто не любит, я никому не нужен, мне очень плохо. А ведь и правда плохо. Так плохо, что больше ничего не хочется, кроме смерти. И страшно.

Ольга присела за столик и посмотрела на приготовленные «инструменты». Пистолет, бритва, снотворное. Стандартный набор самоубийцы-труса. Теперь осталось самое сложное: решить, что именно выбрать. Потом уже будет не так тяжело. Потом будет только смерть.

Ольга взяла в руки пистолет, поставила на предохранитель, чтобы не выстрелил раньше времени, и поднесла к лицу. Дуло приятно холодило кожу виска. Она вдруг подумала, что дыра от пули будет ужасно смотреться на ее лице. Зато смерть будет быстрой, ни тебе преамбул, ни ожидания. Нет, она не решится нажать на курок. Просто не сумеет столь твердо поставить точку. Ольга отложила пистолет в сторону, потом засунула его в сумочку и бросила ее под стол.

Она посмотрела на бутылку мартини и маленький пакетик с кокаином. Быстро сделала две дорожки, но вдохнула только одну. Кокс приятно охладил полость носа. Она уже и забыла, как приятно это бывает. Ольга чувствовала огонь, бегущий внутри, неистовый, обдающий жаром каждую клеточку. Плюсом кокаина было то, что он заставляет мозг быстрее соображать, минусом – он возвращает воспоминания.

Ольга обернулась и посмотрела на кровать. Ужасы прошедшей ночи промелькнули перед ее глазами. Она вспомнила потное лицо Марвина, его липкие руки, свои крики и безразличное тиканье часов. Подлетев к кровати, она сорвала простыню, пододеяльник и выбросила их в коридор. Затем метнулась к шкафу за чистым бельем. Ольга не собиралась умирать на этих пропахших потом и слезами простынях.

В коридор также полетела бритва. Следы от лезвия будут отвратительно выглядеть на ее нежной коже. Она и так уже обезображена бурыми кровоподтеками на запястьях. Марвин крепко держал ее, насилуя. Вспомнился его шепот, умоляющий замолчать и покориться. Ольга встряхнула плечами, избавляясь от этих мыслей. Она с силой выгоняла звучавший в голове голос Марвина. Он исчез. Помогли мартини и еще одна дорожка кокаина.

Значит, таблетки. Выбор сделан. Остались лишь мелкие приготовления.

Из шкафа Ольга достала самое красивое платье, выбрала легкие изящные босоножки и медленно их надела. Налила себе еще мартини, сделала несколько глотков. Вермут легкой горечью пробежал по горлу. Она снова посмотрела на таблетки. Дочери вернутся из школы к трем, их заберет Кейт, она и найдет Ольгу. Это хорошо, что няня девочек спокойна и немногословна. Она не будет паниковать, когда обнаружит Ольгу, не напугает малышек.

Нервный шепот Марвина снова возник в голове. А ведь Кристиан, «любимый» муж, стоял вчера за дверью, слышал ее крики, слышал стоны Марвина. Он никогда не отличался высокой нравственностью, но подобного абсурда, такой жестокости еще не случалось. Привести друга в дом, чтобы тот изнасиловал жену. Сколько же заплатил ему Марвин? Наверняка кругленькую сумму. Только деньгами можно было соблазнить Кристиана де Койна. Продажный скот!

Ольга приблизила лицо к зеркалу. В полумраке комнаты оно казалось еще более смуглым. Темные глаза горели, но лихорадочный румянец со щек пропал, кожа приобрела ровный оттенок. Она сделала еще одну дорожку. Это на потом. Сначала примет таблетки, затем вдохнет порошок, чтобы расслабиться, и ляжет в постель.

В душу тонкими змейками стал заползать страх. Ольга медленно выдохнула, пытаясь успокоиться. «Надо привести себя в порядок». Даже умирая, баронесса де Койн должна быть красивой. Ольга припудрила лицо и накрасила ресницы. Наложила блеск на губы и улыбнулась своему отражению. Повинуясь порыву, она достала ножницы и внимательно посмотрела на себя, обдумывая, какой длины волосы оставить. Короткие ей не пойдут. «Значит, сделаем каре». Она взяла небольшую прядь под ухом. Нет, слишком коротко. Опустила ножницы ниже, на уровень плеч. Волосы темным шелком упали на колени. Ольга стряхнула их на пол и взяла следующую прядь. Мысль о том, что она встретит смерть с новой прической, показалась забавной. Отложив ножницы в сторону, она тряхнула волосами. Надо было так подстричься раньше. Каре ей необычайно шло. Шея казалась длиннее, да и в лице появилось нечто, не выразимое словами. Хотя это было лишь последствие кокаина и алкоголя.

Она открыла пузырек со снотворным и высыпала содержимое на столик. Запивая каждую таблетку глотком мартини, Ольга приняла половину. Потом посмотрела на оставшиеся, схватила их в горсть и, давясь, проглотила. Вдохнула приготовленную дорожку кокаина и запила все остатками вермута. Сердце бешено колотилось, но не от страха. Его не было, неуверенность тоже исчезла. Голова была ясной, впрочем, снотворное еще не начало действовать.

Возле столика она сбросила босоножки и прошлась по мягкому ковру босыми ногами. Пригладила одеяло и легла. Положив голову на подушку, Ольга сморщилась. Несмотря на свежие простыни, постель все еще пахла Марвином. Нет, это болезненный обман. Просто мозг играет злые шутки. От простыней веет свежестью. И от Марвина здесь ничего не осталось.

Ольга долго лежала, рассматривая стену перед собой. Тысяча мыслей крутилась в голове, затем они стали беспорядочно путаться. В животе появились странные ощущения, медленно перерастающие в боль. Уже не было сил повернуться на другой бок и прикрыться простыней. Нет, холодно ей не стало, но Ольге почему-то захотелось себя накрыть. Так она будет казаться спящей. И если ее вдруг увидят девочки, они не испугаются.

Девочки. Плохо малышкам будет без мамы. Ольга знает, что это такое, когда никого нет рядом. Их никто не полюбит так, как любила она. Они останутся одни. Отцу ведь они не нужны. Мысль о дочерях заставила ее прийти в себя. Что же она натворила? Она сознательно бросила их, отказалась от них.

Ольга попыталась подняться, но ничего не получилось. Во рту было сухо и горячо. Облизать языком губы не удалось, язык словно прирос к небу. Дышалось тоже с трудом. Она очень хотела встать с кровати. Хотя бы дотянуться до телефона, но не было сил. Руки отказывались повиноваться. Ольга напряглась в последней попытке поднять свое онемевшее тело. Теплое покрывало сна заставило ее успокоиться. Пальцы рук побелели, лицо расслабилось. Ольга медленно уходила из жизни в этой богато обставленной комнате.

А солнечные лучи продолжали навязчиво проникать внутрь сквозь плотные шторы, окрашивая воздух в розовый цвет.

ГЛАВА 2

– Идиотка, – проговорил Кристиан, глядя на жену. – В следующий раз будь добра действовать наверняка, без расчета на спасение.

– Следующего раза не будет. В следующий раз я убью тебя.

Ольга отвернулась, чтобы не видеть его лица. Кристиан замолчал. Он был ошеломлен ненавистью, прозвучавшей в голосе жены. Никогда еще она не была такой откровенной. Всегда замкнутая и холодная, сейчас она пылала злобой. Исчезли невозмутимость и спокойствие. Она превратилась в дикую кошку, готовую в любой момент жестоко расправиться с обидчиком. Кристиан невольно почувствовал дрожь внутри. Была ли это дрожь желания или страха, он не стал разбираться. Одно было ясно: Ольга своим гневом возбудила его.

– Я ухожу, – сказал он и вышел за дверь.

Ольга подошла к зеркалу, расчесала волосы и надушилась. Номер, в котором она жила, был не похож на больничную палату, да и сама клиника, где проходило ее выздоровление, напоминала отель, а не обитель шприцев и таблеток в пластиковых стаканчиках. Палаты называли здесь номерами. Внутреннее убранство их отличалось уютом и комфортом – большая кровать, туалетный столик, мягкие пушистые ковры, свечи, картины в изящных рамках. Владельцы клиники приложили все усилия, чтобы женщины чувствовали себя здесь, как на отдыхе, а не на лечении. Любое желание пациента исполнялось, едва озвучивалось вслух. Конечно же, если оно не противоречило установленным правилам, указаниям докторов и предписаниям Джулиана Уэбстера – главного врача клиники.

Ольга спустилась вниз, прошла по просторному холлу, легкими кивками отвечая на приветствия постояльцев, и вышла из здания. День сегодня был жаркий и, к счастью, не дождливый. В общем, лето в этом году в Великобритании было неправдоподобно сухим, без обычных дождей и намека на сырость.

Клиника, где Ольгу приводили в порядок после неудачной попытки самоубийства, называлась «Вирджиния Голд». Она находилась в тридцати километрах от Лондона, в живописном местечке на берегу Темзы. На территории большого поместья располагались главное здание и прилегающие к нему постройки: коттеджи для проходящих лечение, домики для персонала, гаражи. Большая его часть была превращена в парковую зону. Наиболее красивый участок ее находился у реки. Аккуратные аллейки, ухоженные кусты, цветы, удобные скамейки – все это позволяло расслабиться и отвлечься от причин, которые привели сюда клиентов. Главным правилом центра «Вирджиния Голд» было – «ни капли печали, ни грамма грусти». Здесь не хватало только аниматоров, тогда сходство со средиземноморским курортом было бы полным.

Ольга спустилась к реке и присела в шезлонг, стоящий в тени высокой акации. Она поздоровалась с дамой средних лет, сидящей недалеко от нее и пьющей коктейль неестественного лимонно-зеленого цвета. За стенами «Вирджинии Голд» эту леди звали Александрой Кедворт, здесь она была просто Алекс. Под глазами у Алекс остались синяки от недавно проведенной операции по удалению морщин. Она весело помахала Ольге рукой и усмехнулась, показывая пальцем на свою талию. Та стала гораздо тоньше. «Понятно, – усмехнулась Ольга, – снова откачала жир». Эту процедуру они называли между собой «жироотсосом», а женщин, проходящих ее, – свинками. Самое странное, что никто не обижался на подобные высказывания. Здесь вообще никто никогда не обижался. У каждого были свои причины находиться в «Вирджинии Голд». Все это понимали, и никто не интересовался, почему ты здесь появилась и когда собираешься уехать.

Пребывание в этой клинике было сродни временному провалу в памяти: все, что происходило внутри, здесь же и оставалось. Никто за воротами никогда не упоминал о посещении центра и тем более о том, кого там видел. Многие удивились бы и задали вопрос: почему? Что страшного, если кто-то узнает, что какая-то дама делала контурную пластику или фотоэпиляцию? Ничего не случилось бы, но все молчали, и никто не нарушал правило, установленное много лет назад. Причина этому была одна. Медицинский центр, оказывающий все виды косметических услуг с официальным статусом клиники пластической хирургии «Вирджиния Голд», в узких кругах называемый «Форс-мажор Хаусом», в котором работали лучшие в своих областях специалисты, имел несколько иную специфику работы. И она существенно отличалась от того перечня услуг, о котором говорилось в официальных документах, лицензиях, проспектах и визитных карточках.

Были здесь такие, как госпожа Кедворт, жены богатых промышленников, приводящие в порядок свою фигуру и подправляющие лицо. Дамочки, делающие из себя «картинку» из модного журнала. Актрисы, обновляющие свою потрепавшуюся обертку. Модельки, улучшающие внешность. Много известных личностей и просто красивых женщин, мечтающих себя изменить. Но большинство находились здесь по особым обстоятельствам. Именно из-за этих обстоятельств чинный и высокоморальный центр «Вирджиния Голд» в одночасье превращался в «Форс-мажор Хаус».

– Ольга, вы забыли принять лекарства.

Никаких титулов, фамилий. Пациентов здесь звали по именам. Докторов же, наоборот, называли только по фамилиям. Как звался младший медицинский персонал, вообще никто не интересовался. Ольга отвлеклась от мыслей и посмотрела на стоящую перед ней молодую женщину в легком платье нежно-абрикосового цвета. Она протягивала ей стакан с водой и таблетки в маленькой коробочке. Слишком хороша для медсестры. Тонкая, пластичная, с грудью внушительных размеров, она скорее вызывала ассоциации, связанные со стриптизом, сексом и журналом «Playboy». Трудно представить, что эта дамочка училась в колледже, зубрила латынь и ставила клизмы, проходя практику в какой-нибудь клинике.

Медсестра молча стояла рядом, дожидаясь, пока Ольга выпьет принесенные ей таблетки. Ни капли нетерпения или раздражения в голосе, лишь мягкая настойчивость в глазах и вежливая улыбка на губах. Ольга запила водой разноцветные пилюли. Ей захотелось открыть рот, показав тем самым тете-медсестре, что она послушная девочка и выполняет все предписания врачей. Девушка исчезла так же тихо, как и появилась. Ольга вдруг почувствовала себя неуютно. А с чего бы ей быть довольной? Да, внутри клиники у нее не было повода для забот и тревог, но стоит только выйти за ворота, и прежняя жизнь непременно вернется, неся с собой новые разочарования, проблемы и боль.

Здесь она отгородилась от всего. Здесь она была просто Ольгой, которую заботливо восстанавливали после попытки покончить с собой. Таких, как она, в «Форс-мажор Хаусе» было великое множество. Широкопрофильные медицинские услуги этой спасительной клиники для богатеньких дам впечатляли. Тут выводили из длительных запоев, приводили наркоманов в чувство, делали аборты. Кроме того, реставрировали лица и тела после жутких переплетов, в которые имели несчастье попасть находящиеся в клинике женщины. В этих стенах перебывало множество «красавиц» с переломанными носами, раскрошенными челюстями и трещинами, а то и переломами разных частей тела. Их привозили мужья, любовники, покровители – главные виновники подобных «форс-мажоров». Здесь приходили в себя жертвы насилия. Лечились те, кого судьба случайно занесла не в то место и не в то время. Восстанавливались после нервных срывов, избавлялись от болезненного раздражения и каких-либо зависимостей.

У каждой женщины были свои проблемы, которые казались ей неразрешимыми. Никому не было дела до того, что случилось с другими и по каким причинам они здесь очутились. Конечно же, всем все было известно, причем до мельчайших подробностей. Но это не обсуждалось вслух и никогда не выливалось наружу. Люди, пребывающие в клинике на лечении, прекрасно знали о том, что, где и кому следует говорить, а о чем следует молчать.

В общем, «Форс-мажор Хаус» был кладезем секретов и хранил множество тайн. Это место было спасительной шлюпкой, где любая женщина (впрочем, не любая, а та, у которой есть деньги) могла на какое-то время забыться и перевести дух. Место, где часы останавливались, чтобы дать возможность набраться сил перед новыми испытаниями. Место, куда многие уезжали зализывать свои раны, – маленький островок покоя и печали.

Это был не первый визит Ольги в «Вирджинию Голд». Она была частым клиентом клиники. Обычно она приезжала сюда на несколько дней для косметических процедур. В этот раз все было по-другому. Она никогда не подумала бы, что следующее посещение окажется сопряженным с подобными событиями. Однако очутиться в клинике было гораздо лучше, чем отправиться на кладбище. Но самым противным в этой ситуации являлось то, что благодарить за свое спасение она должна Кристиана. Человека, который способствовал тому, что она с собой сделала.

Ольга не помнила, как Кристиан нашел ее в бессознательном состоянии. Не помнила, как ее привезли в «Форс-мажор Хаус». Не помнила врачей, пытавшихся вытащить ее из тисков смерти. Ей даже не было больно во время всех процедур, связанных с чисткой желудка, хотя несколько дней потом жутко саднил пищевод от хирургических трубок и катетеров. Руки были исколоты иглами от капельниц, покрылись синяками и ссадинами. Но все это казалось мелочами. Главным, как сказал доктор Джулиан Уэбстер, было ее возвращение к жизни.

Но было ли это на самом деле главным? И для кого это важно? Явно не для Кристиана. Разве что для дочерей. Но если бы Ольга умерла, они все равно недолго бы помнили о ней. Настало бы время, когда они забыли бы, как звучит ее голос, потом стерлось бы из памяти ее лицо. Остался бы только неясный, расплывчатый образ женщины, которую они когда-то называли «мамой».

Несколько дней к Ольге никого не впускали. Было счастьем хоть какое-то время не видеть лицо Кристиана. Уэбстер говорил, что он приезжает каждый день, чтобы справиться о ее здоровье. «А Марвина, дружка своего, он случайно с собой не привозит?» Ольгу так и подмывало спросить об этом доктора, но она сдерживала эмоции.

Патока или Доктор Джули – так все звали Уэбстера между собой. Прозвища, кстати, очень подходили этому невысокому, изящному мужчине. Многие гадали, был ли он на самом деле «педиком» или всего лишь неудачно притворялся им для того, чтобы отпугнуть пациенток, готовых съесть его одним только взглядом. Светлоглазый, всегда идеально одетый и причесанный, неизменно улыбающийся, внешне он, конечно же, был больше похож на гомосексуалиста из телевизионного сериала, чем на мужчину, шепчущего слова любви какой-нибудь женщине. В клинике даже делали ставки по поводу его сексуальной ориентации. Пока еще никто не сорвал куш, хотя на кону, как говорили, была внушительная сумма. Никому из пациенток до сих пор не удалось затащить его в постель, но и в обнимку с мужиком его тоже никто не видел.

Ольга спустилась к реке, постояла возле воды и подошла к деревянной, обвитой диким виноградом беседке. Проведя рукой по гладким перилам, она замерла, прислушиваясь к тишине. Внутри появилось какое-то неприятное ощущение. Как будто кто-то надул шарик гигантских размеров, и он грозит лопнуть. Отчего так тихо? Ольга огляделась. Казалось, сама природа осторожно наблюдает за ней, следит за каждым ее движением и читает мысли. Отсюда и странная тишина, окружившая ее словно саваном.

Ольга закрыла глаза. Вот оно, время перемен. Настал момент, когда следует решить, как быть дальше. Она, Ольга Соллер, баронесса де Койн, летевшая по жизни по траектории полета летучей мыши, такой же непредсказуемой и непонятной, сейчас открыла в себе желание все изменить. Но пока еще не знала, что именно следует менять, и главное, что за этим последует.

Ольга родилась в Москве. Назвали ее в честь матери отца. Бабушку Ольга совсем не помнила, так как в скором времени им пришлось уехать в Лондон: отца аккредитовали одним из помощников посла при русском посольстве в Великобритании. Родители говорили, что от бабушки Ольга взяла только имя, больше ничего общего, кроме крови, у них не было. Бабка была той еще «штучкой» – игривой кокеткой, шумной, дерзкой и порой совсем не выносимой особой. Ольга же, наоборот, росла милой, тихой девочкой с грустными глазами. В этом они были очень похожи с отцом. Он, так же как и дочь, казался маловосприимчивым к окружающему миру и всегда являл собой невозмутимое спокойствие. Порой мама в раздражении называла его вялым и скучным. Сама же она была увлекающейся натурой, со взрывным темпераментом. Грузинские корни матери говорили сами за себя: внешне она была очень яркой женщиной, прекрасно готовила и была очень гостеприимной. В их небольшой квартирке всегда толпилась масса незнакомых людей. Ольга не любила эти чаепития, разговоры о политике, искусстве, ее раздражало постоянное внимание взрослых и попытки матери вовлечь дочь в беседу. Уже тогда, будучи совсем юной, Ольга научилась закрываться от окружающих. Легче всего было нацепить на себя маску участия и присутствия, а на самом деле думать о своем. Мыслями она была далеко, где-нибудь в Рио-де-Жанейро или в кинотеатре, или в любимой кофейне в окружении приятелей. Самыми сладкими были мечты о подиуме. Кто именно зародил в ней эти мечты, Ольга уже не помнила. В памяти осталось лишь восклицание одного из знакомых матери:

– Боже, какое прелестное лицо!

Этого вскользь произнесенного замечания было достаточно, чтобы Ольга неожиданно поверила в себя, прониклась сознанием своей красоты и решила непременно стать знаменитой. Но ни одного слова об этом желании не было произнесено вслух.

Ольга хорошо училась. Она знала, что родители хотят, чтобы их единственная дочь продолжила обучение в каком-нибудь престижном вузе. Мама мечтала видеть свою дочь дипломированным специалистом, и Ольга подчинилась, не желая ее обидеть. Она поступила в университет, но оставила учебу сразу же после смерти матери, проучившись всего два года. Отец тяжело переживал уход жены. Кончина ее была неожиданной. Всегда пышущая здоровьем и весельем мама за несколько недель превратилась в свою бледную копию: высохла и очень быстро постарела. Известие о том, что у матери рак, не потрясло Ольгу, она приняла это с присущим ей спокойствием. И впоследствии при больших неприятностях Ольга оставалась внешне невозмутимой. О том, что творилось у нее внутри, никому было не известно.

После смерти матери отца перевели в Москву. Ольга же получила долгосрочную визу и осталась в Лондоне, чтобы воплотить в жизнь свою давнюю мечту о карьере модели. Сначала Ольга растерялась от полной свободы. Жизнь казалась ей интересной, и каждый день приносил что-то новое. А потом пришло разочарование. Выяснилось, что ее внешность отличается от тех стандартов, что требовались от русской модели. Она была не такой высокой, как те юные красотки, что покоряли мировые подиумы. Была не светловолосой и светлоглазой, и кожа ее не излучала тот очаровательный сливочный блеск, который восхищал рекламодателей. Глядя на Ольгу, мало кто мог подумать, что в ней течет русская кровь. В ней вообще с трудом угадывалась какая-либо национальность. А когда она начинала говорить, многие предполагали, что стоящая перед ними девушка – француженка, уж очень плавно и мягко текли фразы, в которых слышался едва уловимый акцент.

От матери-грузинки Ольге достались восхитительные темно-каштановые волосы и карие глаза. Мягкий, немного печальный взгляд и вздернутый нос она унаследовала от отца. Стройная фигура, изящная шея, чистая кожа, красивой формы руки – Ольга знала, что обладает привлекательной внешностью. Она не понимала, почему ее лицо не подходит ни одному модельному агентству. Все просматривали портфолио, обещали связаться с ней, но не было ни одного звонка с предложением работы. Денег, которые присылал отец, ей хватало с трудом, но Ольга не стремилась найти другое занятие, как это делали другие девушки. Ей претила мысль о том, что она будет подносить кому-то тарелки, мыть посуду или заниматься уборкой помещений.

Не имея дополнительного дохода, кроме денег, получаемых от отца, Ольга все-таки умудрялась оплачивать квартиру, которую снимала в складчину с тремя приятельницами, находила возможность покупать себе новые вещи, посещать кафе и клубы. Она ни у кого не просила в долг, никому не давала взаймы. Никто не видел, чтобы она пила в клубах коктейли. Все считали, что Ольга не любит алкоголь, на самом же деле она просто жалела денег на спиртные напитки. Она была не жадной, просто не могла потратить несколько фунтов на коктейль, зная, что завтра нечего будет есть.

Знакомые девушки называли ее «высокомерной русской сучкой», потому что она никогда не рассказывала о себе и не выставляла свои чувства напоказ. Женщины ее не любили, зато мужчины, наоборот, стремились к ней. И Ольга им уступала. В тот период жизни у нее было много любовников, но не было любви. Со стороны могло показаться, что эта юная леди безучастна и несколько аморфна. Такое впечатление складывалось у тех, кто смотрел на людей поверхностно, не утруждая себя вглядеться внутрь. Никто не знал настоящую Ольгу. На самом деле она была отзывчивым, чутким человеком, просто еще никому не удалось заставить ее раскрыться. Она была закрытым бутоном, такой и осталась, так и не позволив себе распуститься.

А потом ей позвонил Марвин Роуз – управляющий самым известным модельным агентством в Лондоне. Счастью Ольги не было предела. В это же время из Москвы пришло известие о смерти отца. Инфаркт в пятьдесят четыре года. Осознание того, что теперь за ней никто не стоит, что она лишилась незаметной и ненавязчивой поддержки отца, появилось в тот момент, когда мистер Роуз озвучил вслух предложение, которое потрясло Ольгу. Она шла в агентство с надеждой на блестящее будущее. Сидя же перед Марвином, высоким блондином с красными щеками, глядя, как горят его глаза, с жадностью рассматривающие ее лицо, она услышала громкий хлопок двери, означающий, что ее мечтам о карьере модели не суждено сбыться.

Марвин, ловкий сукин сын, с улыбкой сообщил, чего именно он ожидает от Ольги. Он протянул ей фотографию мужчины лет пятидесяти и сказал:

– Ты ведь понимаешь, насколько хороша собой? – Секундная пауза. – И он понимает. Этот господин желает, чтобы ты его сопровождала.