Аритмия любви

Глава 1.

1.

Впервые они увидели друг друга в полупустом троллейбусе в тот утренний полусонный час, когда первая волна пассажиров уже схлынула и даже успела обосноваться на рабочих местах, а вторая волна ещё нежилась кто в своих, а некоторые и в чужих постелях, явно не торопясь наполнять собою общественный транспорт.

Когда он ровно в четверть десятого зашёл в троллейбус, взгляд его сразу же зафиксировал единственное свободное место у окна. И надо же было так случиться, что место это оказалось за спиной единственной блондинки.

Наверное, это не так уж и важно кто сидит впереди тебя в троллейбусе: гражданин ли пожилого возраста, направляющийся с номерком в поликлинику по поводу беспокоящих его камней в почках; школяры ли приятели, прогуливающие два первых урока ради нового супербоевика; бабулька ли куда-то спешащая по своим таинственным делам или тётка неопределённого возраста, направляющаяся к родне помогать готовить с утра праздничные деликатесы к юбилею двоюродного племянника. Неважно, кто сидит впереди тебя. Всё равно этот собрат-пассажир через какие-то минуты сгинет за дверьми, перестав быть пассажиром и перейдя в ранг пешеходов, и отправится по своим, неизвестным тебе делам. И никогда больше ты его не увидишь, разве что случайно встретишь где-нибудь на улице и не узнаешь и пройдёшь мимо, скользнув в ответ таким же безразличным взглядом. И, несмотря на всё это, всё-таки сидеть за спиной блондинки несравненно приятнее, чем за спиной какой-либо другой категории пассажиров. Так что молодой человек был не то чтобы рад свободному месту, оказавшемуся именно за спиной этой пассажирки, а просто такое обстоятельство показалось ему той приятной малостью, какую может доставить общественный транспорт в нагрузку к своему прямому назначению.

О молодом человеке автор мог бы много чего порассказать и даже больше, чем сам молодой человек рассказал бы о себе при вступлении в члены, ну, допустим, секты "Растворись в эфире". Но поскольку в этой истории молодой человек – одно из главных действующих лиц, то читатель будет знакомиться с ним постепенно, по мере развития событий, если, конечно, у него хватит терпения прочитать эту историю до конца. Ну а в данную минуту автор может сказать только то, что молодой человек не настолько уж и молод, как это может показаться на первый взгляд. В первую очередь, кое-кто молодым его уже и не признавал и называл мужчиной, а то и вообще – дяденькой. И когда дяденькой его называла какая-нибудь мелюзга лет 10-11, а мужчиной дамы лет за пятьдесят, то ему было на это ровным счётом наплевать, ему от этого было ни холодно, ни жарко. Но вот если к нему так обращались особы лет от 16 и до разумного предела, ему становилось печально, и он сразу же вспоминал, что вот ему уже и за тридцать, а что у него есть, а чего он добился? А кое-кто из его ровесников уже… И так далее, и так далее, и мысли уносили его всё выше и выше, и мысли, надо сказать, отнюдь не радужные, и в какую ещё беспросветно фиолетовую даль они могли его занести – одному Богу известно. Так что, чтобы не нагружать читателя этими, не ахти какими приятными мыслями, автор пока будет называть его просто молодым человеком. А уж потом, по мере знакомства читателя с этим персонажем, автор и выдаст читателю всю его подноготную: и как его зовут, и из какой он семьи, может даже расскажет, как он учился в школе и какого сорта предпочитал мастерить шпаргалки, а также в каком возрасте он переболел корью и свинкой. Но это будет потом, позже, может быть.

Ну а пока, молодой человек уселся на свободное место за спиной блондинки, отметив про себя сей приятный момент.

Блондинка же совсем не обратила, кажется внимания на то, кто это сидит у неё за спиной. Она просто ехала в полупустом троллейбусе по своим делам, и как-то не было у неё привычки поминутно оглядываться назад в общественном транспорте и проверять: а кто это там сидит? О чём она думала, автору тоже пока неведомо. Такой уж он, этот автор – дожил до … до определённого возраста, а так и не узнал, о чём думают блондинки в общественном транспорте. Что уж тут поделаешь – не дано. Можно, конечно, предположить, что блондинка пыталась найти новый способ доказательства теоремы Ферма, но мы не будем вставать на скользкий путь гаданий, мы оставим пока даму в покое.

И вот, когда блондинка думала неизвестно о чём, молодой человек думал о ней. А что ему ещё было делать? Глазеть в окно на знакомый пейзаж? Думать о своих заботах, которых у него, как и всякого другого жителя страны не столько убывало, сколько прибывало с возрастом? Этак и свихнуться можно. А тут блондинка…

Вот она, сидит прямо перед тобой. Можешь протянуть руку и дотронуться до её крашеных волос. Один завиток уж так забавно выглядит, словно специально подзуживает: "дотронься до меня, дотронься". Она поправляет его рукой. Кольца нет. Ага, не замужем. А может, и замужем. Отсутствие кольца ещё ни о чём не говорит. Может она его забыла на полочке в ванной. Или швырнула мужу в пылу ревности и ушла к маме, а сейчас возвращается к нему, чтобы стоя на коленях умолять простить её. Кто знает, почему у неё нет кольца. А завиток опять щекочет ей шею. Она снова поправляет его. Лак на ногтях уже начинает отслаиваться. Да и волосы пора бы заново осветлить – вон, корни уже совсем тёмные. Да-а, навряд ли она едет на свидание. Да и какое свидание может быть в десять утра?! Собиралась, по-видимому, в спешке – опять завиток поправляет. И заметно теперь, что волосы сзади схвачены шпильками кое-как. Проспала? Значит, ты, милая, соня? Поспать любишь? А может, она от своего ухажёра идёт, и у него в спешке забыла кольцо? Как это сейчас принято говорить – бой-френда? Давно уже знакомы, почти муж и жена. Вот и лак облуплен и волосы в беспорядке. А может, и нет никакого бой-френда? И мужа нет? Может, она в детском саду задержалась, выслушивая упрёки воспитательницы в адрес своего ребёнка-безотцовщины? Или умоляла взять его сегодня, обещая, что вечером обязательно заплатит за детсад, а сейчас ломает голову над тем, у кого бы перехватить до получки. Да уж, тут будет не до лака и не до причёски. Одета в дублёнку. Копила деньги, копила, купила. Хотела шубу. Купила дублёнку. Правильно, – практично. И шапка не нужна – накинула капюшон и пошла. Дублёнка намного удобнее. Да и дешевле. Но всё равно шубу хочется. А где денег взять? Нет. Нет у неё никакого бой-френда. И любовника богатого тоже нет, иначе ехала бы сейчас не на троллейбусе. А если кто и есть, то такая же нищета. Глянуть бы на лицо. А то сзади все они красавицы, а посмотришь на лицо… Куда это она смотрит? На кого засмотрелась? Неужто, на этого типа на остановке? Не-ет. На бабу в шубе. Такую же хочет. А вообще, она ничего. Ресницы длинные, загнуты слегка кверху, лицо чистое, не в прыщах, нос прямой. Нет, в профиль она совсем даже ничего. Глянуть бы ещё в анфас. Жаль, что в оконное отражение уже никак её не разглядеть. Интересно, где она выходит?

Блондинка поправила завиток. Куда вчера засунула эту заколку новую? Опять, наверное, Ксюха стащила. Волосы снова растрепались из-за этого капюшона – то снимаешь его, то надеваешь. Быстрей бы лето! А до лета ещё… Ещё до весны два месяца! А к весне надо плащ новый. Чёрт. Если этот гад поднимет зарплату, как обещал, то можно будет подкопить. Или уже к осени купить? До чего же он сволочь похабная. Все они такие. Вот и этот, сзади. Наверное, такой же гад. Шлялся, небось, всю ночь по бабам, а сейчас придёт домой, будет жене сказки рассказывать – работал, мол, всю ночь. Или с дружками водку пил, да о футболе трепался, а потом опять о тех же бабах. А откуда он ещё едет в это время? Одет так себе. Как сказала бы Наташка: "прикид совсем не крутой". Чёрт, куда же я заколку-то сунула? Ногти так и не успела покрасить. Хотела же вчера вечером, так нет – лучше утром. А утром, как всегда… Ну да ладно, было бы для кого. Этот, сзади, как вошёл, так и выйдет. И волосы пора бы осветлить. Надо будет Галке позвонить, договориться. Интересно, как там у них дела с Борькой? Тот тоже такой же – ни одной юбки не пропустит. Этот, сзади, ведь специально сел. Что, места в троллейбусе больше нет? Почему он вон за той тёткой не пристроился? Сидит, небось, пялится. Пялься, пялься. А может, он маньяк какой? Девчонки в магазине говорили, что они частенько по утрам орудуют. Прямо в лифтах. Урод какой-нибудь. Да ещё и заразит, если не прирежет. Куда все нормальные мужики подевались? Неужели, все за границу уехали? Остались только слюнтяи, маньяки да уроды. Но раз уж ты урод, негодяй, то будь хотя бы обаятельным негодяем. Сейчас приду на работу, этот гад опять фефекать начнёт. Вот за границей – только дотронулся – уже сексуальное домогательство. А у нас? А может, дать ему? Плащ новый сразу же куплю. Ага, размечталась. От него дождёшься. Таких жлобов только поискать. Если бы жена его под каблуком не держала, то первой бы оборванкой была. Неужели их нет и не бывает: щедрых, умных, хотя бы симпатичных, не наглых и неженатых? Вон, стоит один на остановке – импотент со стажем – в перерывах между бутылками прокатиться решил. А этот, сзади, вроде ничего, судя по тому, что краем глаза успела заметить. Может, он и не маньяк вовсе? Может, он миллионер замаскированный – решил в гуще народа себе невесту сыскать, а у меня ногти облуплены. Ну да ладно, пора и на выход.

Девушка встала и направилась к выходу. Перед тем, как покинуть троллейбус, она повернула голову, и глаза молодых людей встретились. Встретились лишь на одну секунду, на один лишь миг. И оба увидели в глазах друг друга заинтересованность. И оба не могли отвести глаз друг от друга. В какую-то долю секунды они поняли, что им, пожалуй, нашлось бы что сказать, останься, они наедине. Пока ещё неизвестно что именно, но наверняка они смогли бы найти нужные слова. Им бы посидеть где-нибудь вдвоём за чашкой кофе или бокалом вина, поесть бы мороженое или просто пройтись по улице, и слова бы наверняка нашлись. Да чёрт с ними, со словами. Им хотя бы просто помолчать вдвоём. Но, но, но… Сила обстоятельств – одна из самых могущественных сил на свете, та самая сила, что разбрасывает одних людей по всему миру, а других кидает в объятия друг друга, оказалась в этот раз не на их стороне.

Девушка вышла из троллейбуса. Молодой человек остался. Троллейбус не торопясь покатил дальше.

Глава 2.

1.

Стол был превосходный. Именно превосходный, ибо ничего подобного нынешним яствам ему ещё нести на себе не приходилось, и он превосходил все предыдущие столы и богатством и убранством. И если он не ломился под тяжестью выставленных на нём угощений, то прогибался уж точно. Конечно, на нём не было жареного поросёнка, целикового осетра, индейки, фаршированной трюфелями и обложенной апельсинами, не было даже икры – ни паюсной, ни баклажанной. Ну и что из того? А много ли среди Вас, глубокоуважаемый читатель, найдётся индивидуумов, которые бы видели этого жареного поросёнка на своём кухонном столе, втиснутом в апартаменты хрущовки, видели, так сказать, в натуре, наяву, а не на красочной картинке в "Книге о вкусной и здоровой пище" издания одна тыща девятьсот шестьдесят первого года, кою "Книгу…" редактировал сам товарищ Микоян? А осетринку, кто из вас потребляет регулярно? А? Кто из вас запивает её, родимую, Шатобрианом, но запивает в меру, дабы оставалось ещё в желудке пространство хотя бы для нескольких ломтиков спаржи, обильно политой оливковым маслом? А на десерт… Но не будем о грустном.

Итак, тонкие планочки перевёрнутого ящика прогибались, неся на себе невиданную роскошь. И прогибались они не случайно, поскольку на вышеозначенном ящике, служившим столом, находились: А. Большая банка тушёнки, Б. Банка кильки в томатном соусе, В. Два пожухлых огурчика и Г. Целая полбуханка ржаного хлеба. И дополняли этот вызывающе обильный натюрморт целых четыре флакона напитка с умилительно трогательным названием "Льдинка", на этикетке которого по чьей-то явной ошибке было начертано, что сей благородный напиток якобы вовсе и не напиток, а "средство для мытья и унитазов". Это же надо было такое придумать?!

Сервировка стола была непритязательной, но мясному и рыбному, как и полагается, предназначались разные приборы – к мясному алюминиевая столовая ложка, к рыбному – чайная из нержавейки. Принять в свои недра напиток изготовились две в меру побитые эмалированные кружки, бокал с отбитой ручкой и стеклянная баночка из-под кофе. Наличие последних четырёх предметов свидетельствовало, что публика, собравшаяся за пиршественным столом, были не абы какие алкаши, которым лишь бы скоренько всосать в себя какую-нибудь гадость прямо из горла, а граждане, хоть и выпивающие, и крепко выпивающие, но порядок чтящие и неукоснительно его соблюдающие. Да и в самом деле! Какой же уважающий себя хозяин дома будет пить чай в собственной столовой прямо из чайника?

Сидевшие на каких-то обрубках за столом четыре джентльмена были столь же изрядно побиты жизнью, как и стоявшие на столе кружки. Это, в общем-то, и неудивительно: навряд ли они в своём далеком детстве даже могли мечтать, что когда-нибудь они станут путешественниками, бродящими по городам и весям родной необъятной страны. В том далёком детстве они и думать не думали, что им выпадет доля жить свободными от забот о своём имуществе, свободными от вериг семейной жизни, что им выпадет счастье не посещать родительские собрания в школе и не краснеть за своих чад, что их домом станет место, где они соизволят устроиться на ближайшую ночь, а мест таких полным полно, значит, и домов у них будет множество – поболее, чем у какого-нибудь миллионера, да ещё и домов, за сохранность имущества которых шибко и беспокоиться не стоит. Хотя, конечно, и в такой жизни есть определённые неудобства и лишения.

Вот, например, Суглинок – низенький костлявый мужичок с огромным кадыком, жадно вдыхающий в себя аромат, исходящий от банки с тушёнкой: сколько месяцев он не ел мясного? Или лет? А горячего мясного? А домашнего, горячего и мясного, приготовленного заботливой хозяйкой, чистого, ухоженного дома? Он уж и не помнит. А автор знает, что было это как раз на заре перестройки, в тот самый год, когда умерла жена Петра Сергеевича Васильева, ныне просто Суглинка, то есть, что-то около 15 лет назад. А как далеко от нынешнего уютного подвала это было, в каком селе или городе, этого и автор не знает.

Или вот, Гайковёрт, а попросту, Вёрт – недовольно ворчит, показывая на кильку, что раньше килька была действительно в томате, а не в розовой, жиденькой водице. Он ещё помнит, какой была килька. Да и как не помнить – вон сколько раз ею было закушено бутылок-презентов от довольных клиентов. Был Мастер с большой буквы, совсем недавно был, да весь и вышел. Голова теперь не та и руки не те. Только и помнит эта голова бывшую кильку и совсем невдомёк ей, что дочь его, безумно любившая отца, назло всем стала наркоманкой, и чтобы раздобыть дозу торгует теперь собою всего в каких-то семистах метрах от его дома-подвала.

Или вот, Узел – вечно угрюмый, никогда не улыбающийся тип. Кто он? Откуда? Как зовут? Почему, Узел? Да он и сам толком не помнит своего прошлого, только отрывки какие-то – то ли воспоминания, то ли фантазии: вот он с женщиной под руку – жена ли, любовница ли? А вот он что-то чертит за кульманом. Да неужели же эти пальцы с въевшейся грязью, ставшей частью его плоти, с обкусанными ногтями, в царапинах и нарывах водили когда-то карандашом по девственно чистому ватману? И вдруг, словно в темноте вспыхивает луч прожектора и заливает всю округу мертвенно ярким светом, просвечивая всё и вся насквозь, он видит преследующий его, кажется, целую вечность взгляд детских необъятных карих глазищ и в мозг его вонзается жалобный детский скулеж: "дяденька, не надо, дяденька, не надо", а он в пылу страсти разворачивает эту соплюху одиннадцатилетнюю, которую угораздило забрести в подвал в поисках своего Барсика, и стаскивает, что там на ней было, и задирает, что там на ней есть, и сзади, и сзади её, а грязные пальцы мнут, терзают вздрагивающее хрупкое тельце. И никакого крика, и никакого плача, только жалобный щенячий скулёж. Господи! Да было ли это на самом-то деле? Залить, залить сивухой и забыться, и ничего не помнить, и ничего не знать.

Хруст разлил напиток по бокалам. Хруст – новенький в этой компании – волосы после последней отсидки ещё не отросли. Новенький, но сразу взявший на себя старшинство и бразды правления группой. Это он на зоне был в вечных шестёрках, а здесь он старший и непререкаемый авторитет. А кто перечить станет, немедленно перо в бок получит.

Выпили. Занюхали. Закусили. И потекла беседа. Банкет начался.

2.

Свадьба и пела и плясала и закусывала. И пила тоже. Причём если некоторые закусывать забывали, то выпивать почему-то не забывал никто. Даже жених, несмотря на то, что весь вечер с его лица не сходило чуть заметное, удивлённо-вопросительное выражение, как будто он, так и родился со знаком вопроса на лице. И непонятно к чему этот вопрос относился: то ли он сам всё ещё сомневался в том, что стал наконец-то мужем и главой семьи, то ли это выражение означало: " как это меня угораздило?". Впрочем, это неважно. Важно, что счастливое лицо невесты было торжественно и, снисходительно поглядывая на подружек, она будто бы напоминала им: "А я что говорила? Никуда не денется!". И по такому торжественному поводу, даже, несмотря на то, что подвенечное платье не могло уже скрыть тайную пружину, сыгравшую немаловажную роль в столь раннем замужестве юной невесты, невзирая на эту пружину, даже невеста была чуточку под хмельком. А уж про многочисленных тётушек, а особенно басистых дядьёв с обеих сторон и говорить не приходится: все они были изрядно навеселе. Многочисленные гости самого разного возраста и социального положения тоже веселились до упаду. В общем, свадьба бурлила вовсю, как и полагается всякой порядочной свадьбе. Веселье, смех и водка лилась рекой, даже тремя полноводными реками, а где смех, там и слёзы, а раз слёзы, значит больно, а коль больно, значит драка. Ну какая порядочная свадьба может обойтись хотя бы без маленького мордобития? И мордобитие явилось на порог этой замечательной свадьбы. Именно мордобитие, а не драка.

3.

Олег почувствовал довольно ощутимый толчок в спину. Полуобернувшись, насколько позволяла обстановка, он узрел пыхтевшую тётку полунеобъятной комплекции, пытавшуюся устроить сумку на колёсиках между ним и мужчиной в очках. Олег догадался по лицу "интеллигента", что тому досталось сильнее – очевидно, колёсики проехались по его ступням. Сумка удивительным образом напоминала свою хозяйку: такая же упитанная и необъятная, также занимающая много места и с таким же нахрапом завоёвывающая для себя жизненно необходимое пространство. Единственное отличие между ней и хозяйкой состояло в том, что она не пыхтела, а омерзительно скрипела своими колёсиками.

Олег подумал про себя, что вот, за это десятилетие и мир изменился, и страна стала абсолютно другой, а эти вечные, вездесущие тётки с авоськами как были, как есть, так, очевидно, и останутся на веки вечные и на радость своим родным.

Мысли Олега были прерваны новым толчком – тётка увидела освободившееся место и с удивительной для её комплекции прытью устремилась к нему, ледоколом расталкивая мешающих ей соседей-попутчиков и таща за собой сумку. Олег посмотрел на девицу, освободившую место, и почему-то вспомнил, как полгода назад, ещё зимой, он ехал в полупустом троллейбусе, сидя за блондинкой, непонятно почему так запавшей ему в душу. Кажется, это было только вчера, хотя с той поры утекло уже порядочно времени. И почему он о ней вспомнил? Вроде самый незначительный эпизод в жизни. И даже не эпизод, а только миг. А вот, подишь ты – до сих пор он её помнил, и эти воспоминания почему-то были ему и приятны и грустны.

Новый толчок избавил Олега и от этих мыслей. На этот раз "интеллигент" задел его своим кейсом, пробираясь к выходу. "Этот хотя бы извинился" – раздраженно подумал Олег, глядя на довольную тетку, восседающую у окна.

"Зачем еду? Куда еду? Вчера мне стукнул уже 31 год. Люди в моём возрасте бороздят просторы мирового океана, сидят за штурвалами воздушных лайнеров, ездят, на худой конец, в собственных автомобилях с собственными детьми на собственные дачи, построенные на Средиземноморье. А я? Ночной кочегар, еду после ночной смены на встречу с друзьями-одноклассниками-собутыльниками пить водку – сплошная обыденность и никакого романтизма.

Новый толчок в спину – на этот раз от юнца-переростка с наглой физиономией и симпатичной спутницей своевременно напомнил Олегу, что пора и к выходу продвигаться.

4.

Идти куда-то в свой единственный выходной Людмиле не очень-то и хотелось. А дома оставаться было ещё тягостнее. И виной этому были даже не родственники, неожиданно нагрянувшие "погостить", а родная сестра, хотя Людмила даже самой себе не хотела в этом признаваться.

"Господи, ну почему у нас всё не так, как у людей?", – подумала девушка, покрывая лаком ногти. – "У людей родственники – богатые. И живут в Америке. А у нас бедные, и живут в Узбекистане. И потом, какие это родственники, если я их первый раз в жизни вижу. Троюродный брат отца. А я и отца-то уже плохо помню ". "Мы вас стесним всего на несколько дней". Ага. Живут уже вторую неделю. Подыскивают варианты обмена Ферганы на Москву. Плёвое дело! Да ещё этот паша, исподтишка поглядывающий на них. "Он ведь ваш брат, Оксаночка и Людмилочка!". Брат! Людмила даже фыркнула. Только мысли, несмотря на его тринадцатилетний возраст, у него совсем не братские. Она сама видела, как он глядел на Ксюхино бельё, сохнувшее в ванной.

Девушка прислушалась к тому, как они обсуждали на кухне, куда пойдут завтра. Завтра! Когда и она будет на работе. Ну как сюда пригласишь кого-нибудь, когда шесть человек в двухкомнатной квартире? Да даже когда их всего-то трое, кого сюда приведёшь? А с такой зарплатой до собственной квартиры… Да что там говорить! Может быть, тогда с Сашкой что-нибудь и получилось бы, так он тоже бесквартирный. И у него тоже не останешься – там еще теснее… Мать – добрая душа. "Их тоже надо, девочки понять: здесь они узбеки, а там – русские". Жаль их, конечно. А нас кто пожалеет?

Людмила встала, прошла в свою с сестрой комнату, оккупированную родственниками, и принялась выбирать в шкафу наряд. Вспомнила, что новую кофточку, которую собиралась надеть сама, дала младшей сестре, ушедшей на свидание, и это обстоятельство раздосадовало её ещё больше. Нет, не тот факт, что придётся надеть другую кофточку, а то, что младшая сестрёнка, только что окончившая школу, вместо того, чтобы готовиться к вступительным экзаменам в институт, пошла на свидание. И даже не это, а то, что она пошла на свидание с молодым человеком и, кажется, у них там и в самом деле что-то серьёзное, и родители у него люди более-менее состоятельные и так, глядишь, младшая сестрёнка выскочит замуж раньше старшей и им будет, где жить. А она – Людмила идёт в гости к подруге и не складывается у неё личная жизнь и всё тут.

Девушка выбрала наряд и, чувствуя на себе изучающий взгляд какого-то-там-юродного брата, прошла в ванную и тщательно закрыла за собой дверь.

5.

Как и где люди знакомятся? Уверен, читатель, ты приведёшь тысячи примеров самых экзотических знакомств. Да, да, да. Согласен, бывает по-всякому. Одни знакомятся на помойках, куда забросила их судьба в поисках подходящих обновок. Другие знакомятся на модных заграничных курортах, куда их забросили, кого заботливый старичок-сожитель, а кого, любящая супруга, совсем не подозревая, что забрасывают они своих любимых прямёхонько в объятия друг друга. Ну а третьих судьба сталкивает лбами в школьном коридоре. И сидят они в одном классе лет, ну эдак, девять. Сидят, иногда безразлично поглядывают друг на друга, и думать не думают, что лет, ну, допустим, через восемнадцать, встретятся и приглянутся друг другу. А может и не встретятся. Или не приглянуться. Не будем гадать. И не будем впадать в крайности. Наши герои познакомились на свадьбе. На чужой, разумеется. Потому как если бы они познакомились на своей свадьбе, то это была бы другая крайность, автору неведомая. Автор, он, как и его герои, человек европейского склада. А знакомство жениха с невестой на собственной свадьбе, – это несколько с другой стороны, автору неведомой. Конечно, наши герои ещё не жених и невеста, но вдруг… Кто знает, как у них всё сложится…

6.

Как и водится в таких случаях, друзьям было о чём поговорить после нескольких месяцев разлуки. Вспомнили школьные годы, обсудили положение в стране. Международное положение тоже не было забыто. И, как бумеранг, запущенный умелой рукой австралийского аборигена пролетая мимо цели, всегда возвращается в исходную точку, также разговор друзей непременно возвращался к основному вопросу, занимавшему половину цивилизованного человечества – женскому.

– Слушай, Петруха, – обратился к Олегу один из друзей – Серега Кочкин. – Давай, мы тебя с одной женщиной познакомим.