История шляхты на осколках Речи Посполитой

© Александр Витальевич Дзиковицкий, 2023

ISBN 978-5-0059-9571-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ИСТОРИЯ ШЛЯХТЫ НА ОСКОЛКАХ РЕЧИ ПОСПОЛИТОЙ.

(1795 – 1939 годы)

На фото обложки – флаг Королевства Польского от 1815 г.

Издательство «Ridero»

г. Екатеринбург

2023 г.

Александр Витальевич Дзиковицкий

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО АВТОРА

Жизнь, может быть, даётся нам

единственно для состязания со смертью,

человек даже из-за гроба борется с ней:

она отнимает от него имя – он пишет

его на кресте, на камне, она хочет тьмой

покрыть пережитое им, а он пытается

одушевить его в слове.

И. А. Бунин.

Наброски к роману «Жизнь Арсеньева».

В Речи Посполитой чёткой законодательной границы между магнатами и просто крупной шляхтой не существовало, однако интуитивно общество эту границу ощущало. Ниже на социальной лестнице была многочисленная мелкая шляхта, среди которой выделялось несколько категорий. «Фольварочная» шляхта владела «фольварками» – небольшими поместьями с крестьянами. Затем шла «долевая» шляхта – владельцы не целых поместий, а их частей (Здесь мы уже видим резкое понижение статуса: часто это убогие усадьбы, несколько крепостных во владении. Но чётких границ между «фольварочной и «долевой» шляхтой, опять-таки, нет).

Но имелись ещё две категории совсем уж незначительной шляхты. Одна категория – это «околичная» (также «застенковая» или «загродовая») шляхта. Это была самая мелкая шляхта, которая владела только небольшим участком (усадьбой) без крепостных и сама обрабатывала землю. А другая большая категория безземельной шляхты – чиншевая и служилая шляхта. Эта шляхта вообще не имела земли и брала её в аренду у магнатов или зажиточных землевладельцев на условиях выплаты чинша (разновидность оброка) и сама трудилась на ней. «Служилая» шляхта служила в богатых поместьях магнатов, церковных иерархов или зажиточной шляхты (редко на государственной службе). Некоторые более образованные шляхтичи из этой категории становились в поместьях экономами и управляющими. Эти люди жили за счёт своих владельцев, выполняли работы в усадьбе – но при этом не платили податей, не подлежали рекрутским наборам и считали себя благородными шляхтичами.

При колоссальном разбросе в социальном и имущественном положении разных групп шляхты традиция Речи Посполитой формально утверждала шляхетское равенство. Выражением этого стала поговорка: «шляхтич на загроде равен воеводе». Но именно мелкой шляхте и объявила, прежде всего, настоящую социальную войну российская монархия, деклассируя её как таковую. Мелкая шляхта и стала основным фундаментом польских национальных восстаний. В Австрии и Пруссии её восстания и заговоры были таким же постоянным фактором жизни общества, как и в Российской империи.

Русский император Александр II, правивший Российской империей со 2 марта 1855 до 13 марта 1881 года как-то заявил: «Если бы я предсказывал, что будут делать народы в следующем веке, около слова „Польша“ я бы написал „бунтует“». И такие его слова как нельзя более удачно характеризуют жизнь как всего польско-литовского общества, так и, прежде всего, его шляхетства в течение всего периода раздела и оккупации прежней Речи Посполитой. Но когда в начале ХХ века Польша всё же добилась независимости, «начальник государства» Юзеф Пилсудский так говорил о стратегических задачах своей страны: «Польша же, как самое большое и сильное из новых государств, могла бы легко обеспечить себе сферу влияния, которая простиралась бы от Финляндии до Кавказских гор».

С искренним уважением ко всем любителям истории, Автор.

1. ПЕРВЫЕ ГОДЫ БЕЗ СВОЕГО ГОСУДАРСТВА. (1795 – 1812 годы)

Всё, что ни является в истории: народы, события – должны быть непременно живы и как бы находиться пред глазами слушателей или читателей, чтоб каждый народ, каждое государство сохраняли свой мир, свои краски.

Н. В. Гоголь, писатель XIX века.

На фрагменте карты с южными границами бывших Речи Посполитой и её Брацлавского воеводства (Palat [inat] of Braclaw), приведённом к этой главе, ни имение Тульчин, ни Махновка не обозначены из-за их малолюдности в 1799 году, когда составлена была карта. Но в самом верху видно торговое местечко Бердичев (Berdyczow), и видно выгодное торговое расположение его, стоявшего на перекрестье дорог. Сравнительно недалеко от него располагались имения Потоцких, к которым когда-то прибыл Григорий Дзиковицкий.

Чтобы ликвидировать на литовских землях экономическую и идеологическую основу возрождения независимого государства в будущем, царские чиновники всерьёз занялись русификацией здешнего населения. В 1795 году были приняты положения, увеличивающие налоги с литвинов (белорусов) по сравнению с русскими в пять раз. Литва стала неуклонно превращаться в отсталую окраину царской России. Одновременно большое внимание уделялось идеологии. О религии тоже не было забыто. В 1795 году была создана Минская епархия Русской Православной Церкви. Предшествующий период униатства начал именоваться «годами духовного плена». Под влиянием такой религиозной политики царского правительства в 1795 году при церкви Пресвятой Богородицы в деревне Местковичи из греко-католицизма в православие перешло 486 мужчин и 474 женщины. Священником тогда был Гавриил Шеметило.

В результате нарушенных торговых связей довольно часто прежние польско-литовские магнаты разорялись, что толкало их на продажу своих поместий. Так, в 1796 году С. Любомирский продал за 5 миллионов рублей в царскую казну своё имение Побережье на Днестре (три города и 179 сёл с земельной площадью 280 тысяч десятин), а Протазан Потоцкий – город Ямполь. Однако Прот Потоцкий не собирался быстро сдаваться и всё ещё надеялся на удачу, влезая во всё большие долги. В 1796 году он испросил позволения о переименовании своей резиденции Махновки из селения в местечко и разными выгодами и льготами привлёк туда из Бердичева и других мест множество евреев для поселения. Махновка даже получила статус уездного центра Брацлавского наместничества. Старания, а ещё более огромные издержки владельца имели успех, и в то время Махновка, особенно по учреждении в ней административных учреждений повета, имела вид порядочного и опрятного городка, называвшегося тогда по большому числу каменных строений «Каменной Махновкой».

По конвенции трёх «разделителей» от 26 января 1796 года они обязались никогда не употреблять названия «Речь Посполитая», «Королевство Польское», «Польша», «Великое княжество Литовское», «Литва» и совместно выступать против любых попыток возрождения в каком-либо виде разделённого государства.

Вскоре после окончательного падения Речи Посполитой и с первых же лет правления нового русского императора Павла I в бывшей Литве разразился многолетний сильный голод, особенно в Минской губернии.

Как писал Оскар Авейде, с падением Речи Посполитой «тысячи несчастных удалились в добровольное изгнание со слезами горя и отчаяния об утраченном отечестве. В Польше новое правительство вводило новый порядок, а помещики – одни, угнетённые горем, вели тихую и грустную жизнь у домашнего очага, а другие (к несчастью, большинство), погрязая в порче, расточали остатки своего достояния, что доказывают так называемые попрусские долги или байонские суммы и покупаемые в Вене титулы».

Но свобода Речи Посполитой для многих её бывших жителей была милее несвободного мира. Теперь все свои надежды они связывали с первым консулом Франции генералом Наполеоном. В Речи Посполитой началась настоящая наполеономания. Отголоски этого видны и сейчас, в XXI веке, в неофициальном польском гимне, написанном в эмиграции Казимиром-Клеофасом Огинским «Jeszcze Polska nie zginela». Там есть такие слова: «Дал нам пример Бонапарт, как мы должны побеждать».

Присоединив к Российской империи новые территории и новых подданных, Петербург тут же принялся черпать здесь пушечное мясо для своей армии. Возможно, именно нежеланием дополнительно провоцировать враждебность своих новых солдат, с 1796 года взошедшим на престол императором Павлом I был прекращён массовый насильственный перевод униатов Литвы в православие. Однако это не касалось общей антиуниатской политики русского правительства.

19 ноября 1796 года году император Павел I освободил из плена под честное слово, что они не будут поднимать оружие против России, Тадеуша Костюшко и Игнация Потоцкого. Также он решил пожаловать герою прошедшего польского восстания Юзефу Понятовскому чин генерал-поручика русской армии. Однако гордый поляк не захотел принимать милости от врага, уничтожившего его родину.

Другой польский герой, тоже участник восстания, отважный генерал Ян-Генрик Домбровский выступил с предложением к Наполеону о создании польских легионов на службе Франции, которую он отныне рассматривал как вероятного освободителя поляков из неволи. Тадеуш Костюшко, которому Наполеон предлагал возглавить польские легионы во французской армии, ответил на это предложение отказом, сославшись на то, что был отпущен из плена под обязательство никогда не воевать против России. Зато племянник последнего польского короля Юзеф Понятовский согласился.

В присоединённом к России Юго-Западном крае продолжало сохраняться много прежних, польских особенностей местной жизни. Так, вместо полицейских-будочников в городах на перекрёстках стояли конные милиционеры. Лошади у них, как у средневековых рыцарей, были в стальных панцирях и со страусовыми перьями над гривой. А всадники, вооружённые копьями и палашами, носили атласные пунцовые жупаны, зелёные кунтуши с откидными рукавами и белые шапки. Для приезжавших сюда коренных русских такая полиция казалась выглядевшей чисто по-польски.

Чтобы дать приличное занятие множеству шляхты, оказавшейся после уничтожения Речи Посполитой лишённой привычного источника существования, император Павел поручил генералу Домбровскому (не тому, что был во главе польских легионов во французской армии) сформировать Конно-Польский товарищеский полк на правах и преимуществах прежней польской службы. Полк не получал рекрут, но комплектовался исключительно добровольцами-вольноопределяющимися, «на вербунках». Шляхта образовывала первую шеренгу и каждый солдат из шляхты назывался товарищем. Вторую шеренгу составляли вольноопределяющиеся, не доказавшие шляхетского происхождения и называвшиеся шеренговыми. Служили в этом полку «по капитуляции», то есть вступали в службу по контракту на 6, 9 или 12 лет. Унтер-офицеры из товарищей назывались наместниками и производились при наличии вакансии в офицеры. Солдаты Конно-Польского товарищеского полка были одеты как старинные польские уланы пинской бригады: носили длинные синие куртки с малиновыми отворотами, синие шаровары с такими же лампасами, уланские шапки вроде стоячих конфедераток, и отпускали волосы до половины шеи а-ля Костюшко. В 1797 году по образцу и в дополнение к уже созданному Конно-Польскому товарищескому полку, и также вербунками, был сформирован Литовско-Татарский полк. Оба полка были отличными и по выправке, и по устройству, и по храбрости. Они были вооружены карабинами и пиками с флюгером, как уланы, но имени улан в русской армии тогда не существовало.

Используя ситуацию, когда вельможи и шляхта распродавали по дешёвке свою недвижимость в присоединённых к России бывших землях Великого княжества Литовского, англичане обратили особое внимание на Пинское Полесье, которому тогда предсказывали славную будущность. Образовавшаяся с этой целью компания приобрела покупкой Туров и уже начинала деятельность по широкой эксплуатации лесистого края, но император Павел I остановил планы англичан и не дозволил осуществиться их намерениям.

В феврале 1797 года при французской Итальянской армии возникли польские легионы под командованием генерала Генрика Домбровского. Среди телохранителей первого консула Французской республики Наполеона Бонапарта появились поляки из числа легионеров, отличавшиеся от других охранников своей красивой и особенно пышной формой. Значительная часть польских легионов Наполеона была выходцами из силезского города Тешина. При благоприятном для поляков развитии событий эти легионы должны были составить основу армии будущей возрождённой Речи Посполитой. Однако практичный генерал Наполеон Бонапарт использовал легионеров в своих целях. В планы корсиканца восстановление независимой Польши было отнюдь не первостепенной задачей. Очень скоро добровольцев-легионеров рассредоточили, а 6.000 несчастных поляков услали подавлять восстания чернокожих рабов во французской Вест-Индии. Из них выжили только 500 человек, а остальные погибли частью в сражениях, а в большинстве случаев умерли от тропических болезней. Правда, спустя годы на Гаити часть чернокожего населения стала носить польские фамилии и считать себя потомками поляков…

У поляков и литвинов, оставшихся на землях предков, судьба сложилась иначе. C присоединением новых провинций к России они были разделены сначала на наместничества, а в 1797 году – на губернии и подчинены центральному управлению всего государства, то есть министров в Санкт-Петербурге. Пинский повет Брестского воеводства стал теперь Пинским уездом Минской губернии, а Махновский повет Брацлавского воеводства, куда выехал Григорий, младший сын Стефана Владиславовича Дзиковицкого, – уездом Волынской губернии. Тем не менее, в сознании проживавшего в Юго-Западном и Западном краях населения, оно, население, продолжало жить на территории Речи Посполитой, а не в русских провинциях. Для того, чтобы начать сознавать эти земли Малороссией и Белоруссией, должно было пройти два-три поколения.

Все старые местные учреждения Речи Посполитой, восстановленные Тарговицкой конфедерацией, существовали до 1797 года. Охоцкий писал: «Царствование Павла I сказалось повсюду большими переменами. […] В то же время Павел I восстановил всё, что было связано с судебной системой в Речи Посполитой – законы, трибунал, земские суды и даже польский язык судопроизводства. Охоцкий отмечал: «Радость всех жителей по поводу этих милостей трудно даже описать, а благодарность к императору высказывалась при всяком случае».

В 1797 году Михал-Клеофас Огинский переехал из Константинополя в Париж, где вошёл в контакты с Директорией и Талейраном с целью восстановления Польши, но скоро потерял веру в успех этого дела и получил разрешение вернуться в Россию.

* * *

Войны были постоянным элементом жизни Великого княжества Литовского, постоянная необходимость защиты своей государственности предопределили чрезвычайно высокий статус воина в обществе, его особые вольности и привилегии и, кроме всего прочего, непосредственно повлияли на численность шляхетского населения в Речи Посполитой.

Привилегированное сословие всегда составляло незначительное меньшинство населения любого европейского государства. Но численность шляхты в Речи Посполитой была отличительным признаком её социальной конструкции от остальной Европы. Тогда как Франция в конце XVIII века имела численность благородного сословия не полных ¾ процента, а в Российской империи начала XIX века дворянство составляло примерно 1% всего населения страны, в Речи Посполитой в те же годы шляхта составляла более 10% от общей численности населения. А некоторые историки приводят даже цифру в 13%! Даже после окончательного раздела Речи Посполитой околичные шляхтичи в Российской империи в большинстве своём не платили налогов и были свободными людьми. Имея собственную землю, выращивали хорошие урожаи, держали много скота, коней, занимались бортничеством, охотой, рыболовством. Терпеть такое было невозможно. Царское правительство серьёзно взялось за шляхту. Лишение «дворянства», высылка в Сибирь, притом целыми сёлами и шляхетскими домами, суды и расправы…

Первый указ к сокращению кадров шляхетского сословия был издан уже в 1797 году, и затем всё время дополнялся новыми. «Эта политика поставила целое сословие в положение оправдывающихся, вынужденных придумывать доказательства своей принадлежности к шляхте. В результате очень многие были низвергнуты в самый низ социальной лестницы. Главной жертвой «разбора» стала многочисленная мелкая шляхта. Для того, чтобы подтвердить шляхетство, требовалось представить документы о владении кем-нибудь из предков землёй, либо о принадлежности к шляхте. У многих требуемых документов не оказывалось – были уничтожены войнами и пожарами, утеряны, остались за границей. Часто свои родовые архивы шляхта сдавала на хранение в монастыри. Более того, по установленной процедуре подтверждения едва ли каждому сотому представилась бы возможность документально доказать своё шляхетство. Частные купчие и прочие договора, которые имелись на руках, не являлись достаточными доказательствами. В результате массовый характер приобрела подделка документов, подтверждающих принадлежность к привилегированному сословию («Подделка документов об шляхтецком происхождении на Белоруссии во второй половине XIX века»).

* * *

В Махновской округе продолжалось экономическое соперничество двух основных местных центров – Махновки и лежащего в непосредственной близости от неё местечка Бердичева, которое тогда ещё не входило в состав единого уезда. Со времён Речи Посполитой некоторые местечки и города были владельческие – и владелец устанавливал свои дополнительные налоги с жителей. Такими были и местечки Махновка и Бердичев.

В наследие императору Павлу досталось упрямое сопротивление польских помещиков всякому изменению их прав, в том числе и над евреями, и право суда над ними, как в прежней Польше. Так, в 1797 году в жалобе бердичевских евреев на князя Радзивилла писалось: «Чтобы иметь своё богослужение, долженствуем платить деньги тем, коим князь отдаёт в аренду нашу веру». В то же время, тот же князь Радзивилл дал некоторым бердичевским евреям привилегию на исключительное право торговли сукном в Бердичеве. Павел I отнюдь не брал христиан под свою защиту. И если он в 1797 году и приказал принять меры к ограничению власти евреев и духовенства над крестьянами, то это было направлено только лишь на защиту крестьянства. Одно за другим он последовательно отклонил ходатайства христианских общин Ковно, Каменец-Подольска, Киева и Вильно о выселении евреев из их городов.

В 1797 году под Пинском располагался 4-й артиллерийский полк, которым командовал горький пьяница по фамилии Иванов. Этот полковник имел обыкновение во время учений ставить позади себя денщика с флягой водки, и когда Иванов подавал команду: «Зелена!», денщик подавал флягу. Командир её быстро выпивал, а затем командовал подчинённым: «Физики! Делать всё по-старому, а новое – вздор!».

Однажды Иванов рассердился на жителей Пинска, где каким-то из его подчинённых было нанесено оскорбление. В отместку он приказал отбомбардировать город из 24-х орудий. Только благодаря расторопности офицера Жеребцова снаряды были поспешно отвязаны и город избежал боевых залпов. Но пьяный Иванов, не заметивший этого, по истечении некоторого времени приказал прекратить пальбу и торжественно въехал в город. Заметив в окне одного из домов человека, Иванов приказал выбросить его из окна. Но и этого не произошло, поскольку замеченный оказался полицмейстером города Лаудоном.

С вторжением торгашеских порядков в прежнюю, пронизанную идеями феодального долга и чести жизнь присоединённой к России польской шляхты, разрушение её устоявшегося веками стереотипа поведения было лишь вопросом времени. В своих «Воспоминаниях» Ф. Булгарин, происходивший из литовской шляхты среднего достатка, писал: «А было и хорошее в семейном твёрдом союзе и в повиновении старшим в роду. Было хорошее и в рыцарских нравах старинного дворянства! Невзирая на издание закона, по которому все заёмные письма признавались недействительными, если были писаны на простой, а не на гербовой бумаге, в так называемой Литве требование подписи на гербовой бумаге почиталось оскорблением, а подписывание – унижением своего достоинства. Разорялись на честное слово. Князь Доминик Радзивилл, взяв иногда игральную карту, коптил её на свече и писал кончиком щипцов на закопчённом месте: „Выдать (такому-то, в такой-то срок) тысячу (более или менее) червонцев. X.D.R.“. И поверенный князя не смел даже поморщиться, а выплачивал немедленно. На честное слово можно было поверить жизнь, честь, имение. В нашем славянском племени стыд (то есть бесчестие) был величайшим наказанием, и честное слово – твёрже всех залогов и подписей. Я застал это на деле и под клятвой передаю моим детям».

В Махновской округе продолжалось экономическое соперничество двух основных местных центров – Махновки и лежащего в непосредственной близости от неё местечка Бердичева, которое тогда ещё не входило в состав единого уезда. Со времён Речи Посполитой некоторые местечки и города были владельческие – и владелец устанавливал свои дополнительные налоги с жителей. Такими были Махновка, принадлежавшая Потоцким, и Бердичев, принадлежащий Радзивиллам.

В 1798 году в Бердичеве насчитывалось 864 дома и проживало 4.820 человек. В городе действовали две шёлковые фабрики, кожевенный завод, кирпичный завод, две мельницы. В том же 1798 году в Махновке работали заведённые Протом Потоцким мануфактуры: парчовая, суконная, каретная и крахмальная. Но, видимо, дела Прота Потоцкого шли не очень удачно и «Торговая Черноморская компания» окончательно расстроилась, а управляющий её делами и оборотами магнат разорился. Не только все его огромные имения, но и любимая Махновка, перешли в руки кредиторов, а многочисленные жители, кормившиеся прежде вокруг процветавшего владения, оказались без средств к существованию и должны были как-то сами устраивать свою дальнейшую судьбу. Прот Потоцкий промелькнул в истории как метеор, оставивший после себя много воспоминаний, связанных с несбывшимися надеждами, и много разбитых банкирским крахом состояний. С разорением Потоцкого, этого великодушного, но опрометчивого и романтического магната, погибли все честолюбивые мечты и стремления Григория Дзиковицкого.

Во многих исторических романах их главный герой, стремясь «схватить пробегающий случай за волосы», добивается даже большего, чем смел мечтать в начале своего пути. В других, более реалистичных, он погибает. Но практически никогда не говорится о третьем возможном результате – неудачном, но при котором герой остаётся жив. Именно такая судьба, разрушившая все юношеские мечты, досталась Григорию Стефановичу Дзиковицкому. Привыкнув смолоду надеяться на удачу, которая поначалу, вроде бы, действительно ему сопутствовала, теперь он понял, что ничего хорошего в своей жизни ему ожидать больше не следует. Григорию оставалось только одно: согнув спину, начать трудиться хотя бы для того, чтобы просто не оказаться на самом дне. Подавленный злосчастной судьбой, отказавшей ему в знатности, богатстве и высоких покровителях, которые дали бы ему возможность самому добиться его самых смелых юношеских мечтаний, Григорий теперь думал только о том, как ему устроить свою дальнейшую жизнь. Имения графа Антония-Протазана Потоцкого, расположенные в местечке Махновка и его окрестностях, а с ними и типография, заведённая за 3 года до разорения, были конфискованы в государственную казну и предназначены к продаже любому желающему их выкупить.

Но и местечко Бердичев с 1798 года стало терять свой вес в качестве крупного торгового центра Правобережья.

На Украине крупные землевладельцы-магнаты продолжали извлекать доход из своих имений по старой, ещё польской системе. Отвечая на запрос из Сената, волынский гражданский губернатор в конце 1799 года писал: «По здешнему обыкновению многие помещики наследственные свои деревни по большей части отдают в посессии и получают знатные доходы» (Сташевский Е. Д.). Но теперь, после разорения Прота Потоцкого, у Григория Дзиковицкого не было ни средств, ни покровителей для того, чтобы взять в посессию хоть какую-то доходную статью в имениях окрестных магнатов.

После сильного пожара, случившегося в Пинске в 1799 году, сгорел Богоявленский монастырь. На месте монастыря некоторое время оставалась часовня и кладбище, но сам он в полной мере уже больше не возобновился. В 1800 году бывшая Пинская иезуитская коллегия, ставшая к этому времени униатской, была отдана властями под недавно переживший пожар мужской православный Богоявленский монастырь.