После флота

Введение

К написанию этой повести меня подтолкнуло интервью главному редактору журнала «Человек дела» по теме «Философия достижений от первого лица», состоявшееся в феврале 2020 года. Журналист задавал вопросы, а я отвечал.

– Большое количество людей воспринимают бизнес именно как постоянную заботу о прибыли. И нечасто встретишь ответ про государственные интересы, про отсутствие права отступать, как это происходит в вашей компании?

– Меня так воспитали двадцать семь лет службы в Военно-морском флоте, из них семь лет на атомном флоте на Севере, Военно-морская академия, работа в НИИ ВМФ, ученая степень – все это закаляет, делает целеустремленным.

И снова вопрос:

– Создание собственного бизнеса – это был довольно необычный шаг для военного и ученого. Путь к этому наверняка был непростым?

– Скажу так. В свое время я мог поступить в Военно-морскую академию без конкурса на факультет по своей специальности. Но я пошел туда, где был конкурс десять человек на место – на военно-экономическую кафедру. Это был 1984 год. Очень тяжелое решение, но я понимал, что кроме ядерной энергетики, мне нужны знания по экономике – мир менялся на глазах. К середине 1990-х в стране начался период фактического распада флота, и я не хотел участвовать в этом. Надо было принимать решение, чем заниматься дальше, и обстоятельства сложились так, что я занялся делом, которое, казалось бы, было очень далеко от флота – поставкой оборудования для кафе и ресторанов.

– Но в итоге основная деятельность компании все равно оказалась связана с флотом?

– В начале 2000-х один из судостроительных заводов запросил: «Можете ли вы поставить оборудование для судов?» Мы изучили вопрос и узнали, что у каждого производителя импортного оборудования есть подразделения, занимающиеся судовым специсполнением. Такого оборудования у нас в стране в тот момент не производилось, что было связано как с распадом СССР, так и с банкротством предприятий в 1990-е годы.

Журналист снова задал непростой вопрос:

– Это подтолкнуло вас к решению создать свою собственную компанию?

– Кризис 2008 года стал своеобразным переломом, и очень многие из тех, кто не смотрел вперед, тогда прогорели. Решив вести бизнес самостоятельно и открыть свою компанию, мы стали рассматривать варианты. Первое – необходимо, чтобы существовало авансирование. Второе – чтобы бизнес был закрыт для посторонних (времена были непростые). Третье – чтобы работать без склада, с колес. Этим условиям удовлетворяла работа с судостроительными верфями. Их территория закрыта для посторонних, работы авансируются, и оборудование сразу же отгружается на склад верфи. Первым нашим заказом был пятизвездочный речной круизный теплоход, оснащение которого доверили фактически не компании, которая была только создана, а именно конкретному человеку, который имел уже сложившуюся репутацию в этом бизнесе.

И снова каверзный вопрос:

– При этом, чтобы получить такие серьезные заказы, как оборудование военного флота, крупнейших ледоколов, нужна очень высокая степень доверия и репутации?

– Определенный уровень доверия к моменту создания собственной компании уже был благодаря проведенным ранее работам. К тому времени мы оснастили оборудованием президентскую яхту «Кавказ», президентский теплоход «Россия». С выполнением этих контрактов доверие к нашей компании росло. И так постепенно, шаг за шагом, спустя двадцать лет я снова вернулся на флот. Видимо, такая судьба…

Действительно путь был непростым. Скажу откровенно, если бы не это интервью, я не вспоминал бы те годы. Ничего хорошего в них не было – развал страны, развал экономики, развал армии и флота, обнищание миллионов людей и разжиревшие на этом кошмаре рыночные «коты» из властных структур и бандитских группировок. И все же именно это короткое интервью всколыхнуло массу воспоминаний о том времени, что и послужило эмоциональным началом, эмоциональным толчком…

В этой повести нет фамилий и адресов и нет ссылок на архивные документы. Повесть написана от первого лица – это литературный прием, позволяющий упростить повествование. Вместе с тем исторические события, происходившие в стране и в мире, упоминаемые в повести, имели место. «Лихие 90-е» – журналистское клише, прочно приклеившееся к тому жуткому времени. А время было действительно жуткое, нет сомнений: реформы правительства Ельцина – Гайдара, приватизация государственной собственности в частные руки, либерализация цен, обесценивание сбережений граждан, невыплаты заработной платы, пенсий, конституционный кризис, завершившийся силовым разгоном Съезда народных депутатов и Верховного Совета, денежная реформа, разгул организованной преступности, две чеченские войны и экономический кризис…

Более семидесяти восьми тысяч заводов и фабрик закрылись по всей стране – шокирующая статистика. А сколько рухнуло агропромышленных, транспортных, строительных и других организаций – без счета! Эти заводы и производства убила шоковая терапия начала 1990-х годов и непродуманная, преступная приватизация. Лица, руководившие страной после развала СССР, решали свои сиюминутные задачи, не понимая и не задумываясь о том, какой негативный эффект принесет стремительное вхождение страны из социализма в капитализм, в рыночную экономику…

Начался этот развал еще в конце 1980-х годов, однако точкой невозврата стали 1994–1995 годы, когда массово увольняли людей, специалистов, а ведь любое технологическое производство держится на людях, на их опыте, знаниях, и не важно, слесарь это, станочник, конструктор или ученый. После 1995 года пошел уже необратимый процесс деградации производства: резко уменьшилось количество заказов, уходили кадры, разворовывались и распродавались оборудование, производственные объекты. В итоге было потеряно до девяноста процентов того, что имели.

Как-то на глаза попалась статья в газете «Аргументы и факты», в которой фигурировали, как на войне, «безвозвратные потери»: «20 крупнейших заводов, потерянных безвозвратно». Приборостроение, электроника – Бердский радиозавод (Новосибирская область), Орловский завод управляющих вычислительных машин, завод «Динамо» (Москва), завод «Кузбассэлемент» (Кемеровская область), Второй московский часовой завод «Слава»; станкостроение – завод «Красный пролетарий» (Москва), Московский станкостроительный завод им. Орджоникидзе; машиностроение – Саратовский авиационный завод, Алтайский тракторный завод, Велозавод (Нижний Новгород), Иркутский завод карданных валов, «Сибтяжмаш» (Красноярск), завод «Станкомаш» (Челябинск), Чайковский завод точного машиностроения (Пермский край); текстильная промышленность – Оренбургский комбинат шелковых тканей, «Трехгорная мануфактура» (Москва): химия – «Сивинит» (Красноярск), Хорский завод «Биохим» (Хабаровский край); металлургия – завод точного лить «Центролит» (Липецк), «Сибэлектросталь» (Красноярск)». Наверное, хватит. И так все ясно. География безвозвратных потерь – вся страна!

…Военный флот в те годы не выходил в море, оставаясь у причалов, корабли не ремонтировались, новые не строились. Военные самолеты не летали, не было авиационного керосина, армейские части не проводили учений… Армия и флот разваливались на глазах… Это может казаться выдумкой, но так было!

Может быть, для тех, кто нажился на госсобственности, сделав огромные состояния, 90-е годы – это «святые» годы, но для миллионов обнищавших граждан эти годы преступные, «лихие». Ибо в русском языке слово «лихоимец» – преступник.

Но несмотря ни на что, мы жили и выжили. У меня не было привычки вести дневник, поэтому я не претендую на полноту изложения событий и их последовательность. С того времени прошло более двадцати пяти лет, и это уже само по себе история.

Как все это было давно, и как все это было недавно…

Глава 1. После флота. 1995 год

Ну, вот и все! Все! Вот и закончилась моя двадцатисемилетняя служба на флоте! Что я имею на выходе: два высших образования – инженерное и экономическое, ученую степень кандидата технических наук и возраст – сорок пять лет. Кто-то скажет: «Ни-че-го!» Но если подумать – не так уж и мало.

За окнами разгар «лихих 90-х» – 1995 год. Город на Неве вернул себе историческое имя Святого Петра, Советский Союз «приказал долго жить», партия – «ум, честь и совесть эпохи» – самоустранилась и самоликвидировалась…

Весну 1995 года омрачила жуткая трагедия. Первого марта был убит в своем подъезде Влад Листьев – журналист и ведущий программы «Взгляд». Это стало самым громким убийством «лихих 90-х». Лучшего журналиста России оплакивала вся страна… Программа «Взгляд» и ее ведущие в те годы олицетворяли перемены внутри страны, учили людей говорить не шепотом, как на кухне, а вслух: что в СССР все-таки есть секс, что рок-н-ролл жив, что Чернобыль не авария, а трагедия… Сейчас это звучит немного наивно, но люди замирали у экранов, когда Кашпировский выступал в прямом эфире, а Жириновский в телестудии плеснул водой в Немцова.

В моем рапорте на увольнение всего две фразы: «Прошу уволить. Не хочу участвовать в развале флота». На душе горько и страшновато – что будет со страной, с нами? Как жить на гражданке? Через два месяца пришел приказ о моем увольнении со службы.

…Стояла осень 1995 года. Сентябрь в тот год выдался в городе на Неве особенно теплым. На деревьях буйствовали осенние краски. Управление, где прошли последние десять лет моей службы, располагалось в бывших Казачьих казармах на Обводном канале. Поэтому для окончательного расчета с частью я приехал на Охту в центральное здание института. Красивое сталинской постройки здание с колоннами и лепниной на морскую тему напомнило мне о важном событии, прошедшем в его стенах совсем недавно, – о защите диссертации на соискание ученой степени кандидата технических наук. Я вспомнил жаркое лето, а температура в городе на Неве тогда достигала двадцать пять градусов, прохладу зала заседаний ученого совета, где были развешены мои секретные плакаты, себя, прислонившегося к спинке стула, и собственную умиротворяющую мысль: «Ну вот, все и сделано. Шесть лет работы». Вдруг дверь открылась, и в зал заглянул «духовный отец» моей диссертации – начальник нашего управления контр-адмирал К.

– Коньяка хватит? Или послать гонца еще за партией?

– Хватит, товарищ адмирал, – улыбнулся я. Дверь закрылась. Мое умиротворенное состояние прервала вновь открывшаяся дверь. В нее заглянул секретарь ученого совета:

– Прошу вас, при защите ни в коем случае не спорьте с членами ученого совета! Со всем соглашайтесь.

– Не волнуйтесь, спорить не буду, – успокоил я ученого секретаря. После таких ободряющих слов умиротворение исчезло, я внутренне собрался, а в памяти замелькали воспоминания о том, как начиналась моя научная работа.

Вовсю шла перестройка. «Горби» вел страну куда-то в кооперативный рай. На глазах создавались кооперативы под видом центров научно-технического творчества молодежи (ЦНТТМ). Как и в любой научной гонке, в моей главным было время. Чтобы его выиграть, я продумал схему, которая мотивировала людей, весь мой немаленький коллектив на интенсивную умственную и физическую работу. Научные сотрудники совмещали по несколько специальностей – продумывали эксперименты, делали расчеты, паяли медные трубопроводы и, занимаясь монтажом испытательного стенда, крутили гайки. Для ускорения и стимулирования работ я предложил и выстроил следующую схему финансирования научно-экспериментальной работы: деньги на тему не разбрасывались по 10 рублей всем сотрудникам института в качестве премиальных, а заключив договор с Кораблестроительным институтом, перечислялись ему как соисполнителю. Затем «Корабелка» заключала договор с ЦНТТМ им. Крылова и, как соисполнителю, перечисляла деньги ЦНТТМ, который набирал временный трудовой коллектив из моих сотрудников, сотрудников «Корабелки» и других институтов, которые работали в моей лаборатории. Этот временный трудовой коллектив и проводил все экспериментальные работы и писал научный отчет по выполненным исследованиям. По существующему тогда законодательству ЦНТТМ имел право перечислять деньги за выполненную работу, набранному им временному трудовому коллективу, в котором в соответствии с коэффициентами трудового участия перечислялись деньги на сберкнижки конкретных участников.

Прежде чем применять эту схему, я собрал в кабинете у начальника финансовой части нашего института, юриста Ленинградской военно-морской базы и проверяющего подполковника – финансиста из столицы и, объяснив схему, уточнил, есть ли у них к схеме претензии? Претензий не было, и работа по созданию испытательного стенда и проведения экспериментов закипела. Участники временного трудового коллектива получали до тысячи рублей в месяц, в то время как зарплата научного сотрудника составляла сто десять – сто тридцать рублей. Колоссальный стимул к работе! И еще, все нормо-часы, спускаемые на институтский экспериментальный завод, списывались на тему моей лаборатории, так как другие лаборатории экспериментов в то время уже не проводили. Таким образом, удалось изготовить экспериментальный стенд и смонтировать его всего за пять месяцев, вместо полутора лет, за которые брался все сделать завод в Кронштадте. Эксперименты были сложные, взрывопожароопасные. Обратный отсчет времени – как у ракетчиков: часовая готовность, двадцатиминутная, пятиминутная… Старт! Мои начальники просили об одном: «Только чтоб не было взрыва и пожара. Дай, дослужить до пенсии!» Каждый эксперимент был шагом в неведомое… Готовились мы очень тщательно. Методом мозгового штурма обсуждали каждый этап, составляли план-график эксперимента, который утверждался и становился законом для всего временного трудового коллектива. Я, как офицер, не входил во временный трудовой коллектив, но руководил всеми работами. Моим интересом была защита диссертации. Вот такие воспоминания мелькали у меня в голове, пока я ждал начала защиты.

Защита прошла успешно. «За» – большинство белых шаров, «Против» – два черных шара. Сложность прошедшей защиты была в том, что наш ученый совет состоял в основном из докторов военных наук, а я защищался на соискание кандидата технических наук. Чтобы был кворум, пришлось съездить по нескольким профильным институтам и пригласить на защиту, с временным введением в наш ученый совет, трех докторов технических наук. Легко сказать – пригласить.

Надо было исхитриться и убедить, что без их участия защита сорвется. Тема моей диссертации – исследование возможности и целесообразности применения гелеобразного высокоэнергетического металлизированного горючего с забортной водой в качестве окислителя в энергетических установках подводных аппаратов. Тема абсолютно новая и никем ранее не изученная. В ее новизне и заключался интерес в исследовании, в создании экспериментального стенда, в получении уникальных экспериментальных данных, но в ней же была и сложность – все впервые, каждый шаг – в неведомое…

Непросто в то время было и со сбором отзывов на диссертацию. Государственная организация на глазах приходила в упадок, фельдъегерская связь развалилась и не работала. Из институтов, расположенных в других городах, отзывы переслать было невозможно. Пришлось собирать отзывы от специалистов институтов, находящихся в городе и пригороде. Ездил сам. Кобуру с пистолетом под плащ, опечатанную папку под мышку… Нужно сказать, что в тот год защитилось в институте всего два человека – докторскую диссертацию защитил командир – контр-адмирал М., и кандидатскую – я. Время было такое, что народ думал о выживании, а не о диссертациях. Денежное довольствие нам выплачивали с перебоями, полки магазинов были пустыми, везде огромные очереди… Я использовал время дежурств по части в выходные дни и работал над текстом диссертации, благо экспериментальная часть темы была отработана ранее, до начала всеобщего развала. Когда мои сослуживцы, ругая власть и все на свете, не отрывались в рубке дежурного от телеящика – страну сотрясали забастовки и народные выступления, я писал и правил одну страницу диссертации за другой… На шутки, отпускаемые в мою сторону по этому поводу, говорил: «После увольнения с флота буду хоть швейцаром, но с ученой степенью». Внутренне я понимал, что уволенных офицеров тысячи, а с ученой степенью – единицы.

…Жизнь в стране изменялась, ломалась на глазах… Даже документ о присвоении мне ученой степени отражал этот перелом. На корочке диплома – герб Советского Союза, а на первом листе – двуглавый орел России. Наверное, мысли о том, что рано или поздно мне придется круто менять свою жизнь и как-то устраиваться на гражданке после флота были правильными, и надо было готовиться заранее.

Собственно, и мое поступление в Военно-морскую академию, но не на кафедру ядерных реакторов, куда меня как специалиста могли принять без конкурса, а на военно-экономическую кафедру, где конкурс – десять человек на место, тоже было из этой серии. Ситуация менялась на глазах, и я понимал, что кроме ядерной энергетики мне нужны знания и по экономике. Страна стремительно катилась в капиталистический рынок, о котором столько болтали реформаторы, но, как оказалось, скатилась в торгашеский базар. Улицы были заставлены разномастными ларьками, палатками и завалены ящиками с какими-то харчами, стоявшими прямо на земле…

Скажу откровенно, мне повезло. Где-то за месяц до выпуска из академии я задержался в классе после обеда – шла интересная игра в домино – в «военно-морского козла».

В коридоре меня встретил начальник третьего факультета контр-адмирал Н. и пригласил к себе в кабинет, сказав, что со мной хочет побеседовать руководитель одного из флотских НИИ. Я вошел и увидел за столом контр-адмирала с открытым, интеллигентным лицом и располагающим взглядом. Он заговорил, предложив сесть, и стал расспрашивать меня о моей предыдущей службе и учебе в академии. Потом пригласил на должность младшего научного сотрудника в свое управление.

– Благодарю, товарищ контр-адмирал, но я уже вышел из возраста младшего научного сотрудника, – ответил я. Он задумался, кивнул головой, потом добавил:

– А старшего?

– Согласен, – ответил я.

Так состоялось мое знакомство с Начальником управления нашего института контр-адмиралом К. Замечательный, интересный человек, умница. Окончил минно-торпедный факультет Военно-морского училища с золотой медалью. Служил на эскадренных миноносцах Балтийского флота командиром минно-торпедной боевой части. Окончил офицерские классы ВМФ. На Черноморском флоте исполнял обязанности флагманского минера бригады кораблей. Затем служил в НИИ ВМФ. Доктор военно-морских наук, профессор, ведущий специалист в области стрельбы морским оружием, руководитель научной школы в этой области. Начальник научно-исследовательского управления, автор девяти книг по истории флота и морского оружия. Именно после встречи с этим человеком я круто поменял направление своей деятельности, начав работать в области энергетики подводных аппаратов. Именно он был «крестным отцом» моей диссертации. Именно он поддерживал, помогал мне, делился своим опытом ученого-экспериментатора.

Поддерживал и продвигал мои исследования в области энергетики подводных аппаратов и начальник нашего института контр-адмирал М. Крупный ученый, доктор военно-морских наук, как я уже говорил, мы защищались в один год, профессор, специалист в области систем вооружения флота и информационного обеспечения функционирования сложных систем, поддерживал мою тему исследований, и, забегая вперед, скажу, что именно он предложил мне участвовать в первом в истории нашей страны Международном Военно-морском салоне и ввел меня в Морское собрание. Такое не забывается!

Не забылось и то, что мы пережили в последние годы. Оглядываясь назад, понимаю – чего мы только не пережили…

А начиналось все так. В 1990 году Борис Ельцин, до перестройки возглавлявший одну из промышленных областей России, Свердловскую, герой демократических митингов на Манежной и в Лужниках, правда не входивший в число партийных бонз, был избран в Московский городской комитет КПСС. Его, строителя по образованию, в народе сразу прозвали «прораб перестройки». В столице Ельцин занялся популизмом и самопиаром – много ездил в общественном транспорте, стоял в очередях в продуктовых магазинах, устраивал неожиданные проверки общественных учреждений… Потом громкая отставка, опала и возвращение в политику в образе народного депутата, лидера Межрегиональной группы. Тогда же газеты много писали, а народ судачил на кухнях о падении депутата Ельцина с моста. Он якобы упал с моста с букетом цветов по пути на свидание. Свидание могло быть и деловым, но балагурили об этом в народе много…

Тогда же Съезд народных депутатов России с третьего раза с небольшим перевесом избрал Ельцина Председателем Верховного Совета РСФСР. Борис Ельцин изображал из себя «мятежника», этакого Стеньку Разина. Он приписывал себе бунтарские заслуги «борца за правду». Поначалу это нравилось многим. После того как на XIX партийной конференции Лигачев произнес с трибуны: «Ты, Борис, неправ!», поклонники Ельцина – кооператоры – понаделали значков с надписью «Борис, ты прав!» Их носили добровольно тысячи людей. То, что поклонников у популиста Ельцина были миллионы, говорила его популярность в народе, на уровне анекдотов. Помню такой: «Автоматчики врываются на съезд народных депутатов СССР: «Где Ельцин? Где

Ельцин?» Депутаты показывают на него. Автоматчики: «Борис Николаевич, пригнитесь!»

Но это анекдот, а то, как Ельцин избирался на съезде народных депутатов, было настоящим политическим детективом, как сказали бы сейчас, политическим шоу. Тогда было время всевластия телевизора. Интернета еще не было. Весь советский народ следил в прямом телевизионном эфире за этими выборами. Следил и я. Был конец мая. Съезд народных депутатов избирал Председателя Президиума Верховного Совета РСФСР. Для победы нужно было набрать 531 голос из 1060. Самым популярным политиком в стране в тот момент был Ельцин. В народе считали, что он бросил вызов изрядно надоевшему за годы перестройки Горбачеву – «Горби», как называли того на Западе. Насколько я помню, Ельцина тогда поддерживали все – от крайних либералов до коммунистов. На многочисленных демонстрациях народ скандировал «Ель-цин!» «Ель-цин!» Ельцин выиграл с минимальным перевесом, став Председателем Верховного Совета РСФСР, почти президентом. Народ постепенно привыкал к новому лидеру страны, казавшемуся таким неотесанным, таким обаятельным, таким своим в доску…

В середине января 1991 года по стране прокатились националистические волнения, где пролилась первая кровь, сначала в Вильнюсе, затем в Тбилиси… Неожиданно для всех грянула конфискационная денежная реформа министра финансов Павлова – «Павловская реформа», как ее прозвали в народе. Павлов, намеренно используя «эффект неожиданности», провел рублевую реформу, хотя сам лично публично заверял, что реформы не будет. Указ президента Горбачева об изъятии из обращения пятидесяти- и сторублевых купюр образца 1961 года был зачитан вечером в двадцать один час по телевидению, когда все финансовые учреждения и магазины были закрыты. Кроме того, обмен проводился всего три дня и не более тысячи рублей на человека. Одновременно была ограничена сумма наличных денег, доступных для снятия в Сберкассах, – не более пятисот рублей в месяц на одного вкладчика. Все было продумано до мелочей. Так как граждане могли иметь не по одной сберкнижке, то на последних страницах паспорта сотрудники сберкасс делали пометки о суммах, снятых с вкладов.

В этой ситуации наиболее находчивые граждане в первый момент после объявления обмена в ночное время разменивали имеющиеся у них пятидесяти- и сторублевые банкноты в кассах метро, железнодорожных вокзалов, беря билеты на дальние расстояния, чтобы по окончанию обмена билеты сдать и получить деньги. Кто-то разменивал у таксистов, ибо те, занятые работой, не знали об обмене… Была истинная паника и сумятица. По пути на службу утром 22 января я видел столпотворение и огромные очереди у сберкасс. Говорили, что кое-где дело доходило до драк. Никто не хотел лишаться денег, но все-таки миллионы людей их лишились. Позже я где-то прочитал, что этой реформой удалось изъять из обращения четырнадцать миллиардов наличных рублей. Вот насколько «Горби» всех обул! Следует сказать, что эта античеловеческая реформа проблему решить не смогла, а лишь усугубила ситуацию. Но этого показалось правительству мало, и оно отдало распоряжение заморозить вклады граждан в Сберкассах.

Для моральной компенсации реформы населению в марте несколько повысили зарплаты, пенсии и стипендии. Из-за этого, уже в апреле 1991 года инфляция выросла до тридцати пяти процентов и цены рванули вверх. Если в начале 1991 года за один рубль можно было плотно пообедать в столовой и еще оставалось на кружку пива, можно было сделать двадцать поездок на общественном транспорте, столько же стоило полкило мяса или полтора килограмма мороженой трески, и рубля хватало на покупку четырех батонов хлеба или десяти килограмм картошки, то уже весной цены на продукты питания, коммунальные услуги и транспорт повысились в три-четыре раза. Отправившиеся в магазины 2 апреля 1991 года покупатели были в шоке и не верили своим глазам. Буквально за ночь все подорожало. Несостоявшиеся покупатели мчались домой, хватали все деньги, что были под рукой, и снова бежали в магазин, опасаясь, что завтра продукты будут еще дороже. К концу дня полки магазинов были пустыми…