Разрыв. Этот длинный, длинный день

ЭТОТ ДЛИННЫЙ, ДЛИННЫЙ ДЕНЬ

Во всем свете у нас есть только два верных союзника – наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся против нас.

ПРОЛОГ

14 декабря 1840 г., Российская империя, г. Санкт-Петербург, Дворцовая набережная, Зимний дворец.

Император стоял возле окна своего кабинета, заложив руки за спину и прислонившись лбом к холодному стеклу. Одет он был как обычно в белый колет с эполетами Лейб-гвардии конного полка. Он надеялся, что стекло хоть немного остудит, его разгоряченную последними событиями, творящимися в заснеженной пустыни оренбургских степей, голову. Последние вести о хивинском походе Василия Перовского были безрадостными. Все говорило за то, что наспех организованная экспедиция под водительством его любимца, заканчивалась самым плачевным образом так и не добившись результата по усмирению разбойного логова ханов Хивы. Единственное окно императорского кабинета, расположенного на первом этаже северо-западной части дворца, выходило на Адмиралтейство. Леса, опоясавшие дворец после приснопамятного пожара 1837 года уже убрали и поэтому здание Адмиралтейства и кусок набережной было хорошо видно. Сегодня был особенный день. Пятнадцать лет тому назад именно в этот день провалился заговор кучки офицеров, намеревавшихся воспользоваться сумятицей в деле престолонаследия, для установления в Империи власти кровавой военной хунты. Как и в тот год, зима опять выдалась почти бесснежной. Злой ветер дул с Финского залива, выдувая и без того куцые остатки снежного покрова. Помимо императора в длинном и узком, как чулок кабинете присутствовали еще двое. Тот, что выглядел постарше, имел большие залысины, открывавшие высокий лоб с большим количеством морщин и усталыми печальными глазами серого цвета. Одет он был в лазоревый генеральский мундир 3-го отделения Е. И. В. канцелярии, так нелюбимый всеми великими русскими поэтами первой половины XIX века. Он сидел на стуле у края большого стола, чинно сложив руки на коленях. Второй гость императорского кабинета выглядел гораздо моложе первого. И имел две особенности. Во-первых, он сидел на стуле напротив «лазоревого», вольготно вытянув ноги, и имел куда более свободную позу. На нем сидел мундир генерал-фельдцейхмейстера, что говорило о принадлежности его хозяина к артиллерийскому делу. Второй его особенностью было поразительное сходство с Его Императорским Величеством Николаем Павловичем, но в отличие от него имел вид очень бравый, о чем свидетельствовали лихо закрученные кверху пышные усы.

– Сегодня исполнилось ровно пятнадцать лет с тех страшных для России лет, – глухим голосом проговорил император, не отрываясь от окна. – А я все помню, как будто это было только вчера.

– Да, Ваше Величество, – поддержал его пожилой. – И я тоже это помню. Погоды как раз стояли такие же, как и ныне – ветреные и малоснежные.

– Что там наши сидельцы? Леонтий Васильевич1 доносил мне, что никто из них прошения о помиловании не подавал. Так ли это?

– Так точно-с, Ваше Величество. Никто из причастных к делу «14 декабря» прошений на Ваше высочайшее имя не подавал, – подтвердил пожилой, невольно кривясь при упоминании фамилии своего заместителя. Ни для кого в этом кабинете не было секретом, что милейший Леонтий Васильевич аки крот неустанный «копает» под своего шефа.

– Гедиминовичи2! Упорное семя. Боярская толща, – скрипнув зубами, произнес император, не оборачиваясь к присутствующим. – Зубы-то им повыдергали, да корни остались. И ничего тут с этим не поделаешь. Сидят, ждут и держат свой камень за пазухой.

– Не дождутся! – коротко хохотнув, выпалил моложавый артиллерист. – Надолго урок получили. То же, мне, оппозиция! Переворот затеяли, а что дальше делать и сами не знали толком…

– Дурак ты, Мишкин3! – беззлобно прервал его император. – Это только на берегах Туманного Альбиона существует легальная оппозиция Его Величества. Заметь – Его Величества, а не Его Величеству. Там даже оппозиция и то в руках монарха. А наша же – только и ищет повода, чтобы вилку в горло воткнуть4, либо табакеркой в висок5 приложиться. И в этом я вижу большие неустройства на Святой Руси в будущем. Да и насчет того, что они не знали куда и как вести Россию, ты не прав. Почитай-ка, если еще не читал, чего там нацарапал этот Пестель6в своей, так называемой «Русской Правде».7Почитаешь, так волосы дыбом встают от их истинных замыслов. Они готовы были залить кровью всю Русь-матушку, во имя своих призрачных целей. Вот уж где была бы кровавая диктатура! А они еще меня смеют называть «Николай Палкин», бесстыдники, право слово. Я иной раз жалею, что сразу не предал публичной огласке их дальнейших планов, тем самым давая кое-кому проявлять жалость к этим извергам.

– Я не обижаюсь на тебя, brat, – возразил императору артиллерист, все же недовольно покрутив носом, – но ты напрасно назвал меня этим словом. Дворцовые перевороты, сиречь аристократические революции, какова бы то ни была их подоплека, никогда не угрожали самому государственному устройству. В наихудшем своем проявлении одна династическая ветвь сменяла другую. А вот чего действительно надобно опасаться, так это бунта черни. Бунта – бессмысленного и беспощадного8 по меткому выражению незабвенного господина Пушкина.

– Ваше Высочество, Ваше Величество! Умоляю вас, не ссорьтесь. Вы оба правы. Самодержавию угрожают со всех сторон, – взмолился пожилой, прикладывая руки к сердцу.

– Не волнуйся, Александр Христофорович9. Мы не ссоримся. Это наш, сугубо семейный и давний спор, – проговорил Николай I, по-прежнему не отворачиваясь от окна. – Однако же ты прав, старый мой служака. Трону угрожают со всех сторон, и я даже не знаю, какая из угроз более страшная. Перед нами неразрешимая дилемма. Дать свободу крестьянам, обещанную моим старшим братом еще на заре юности я не могу, ибо это грозит нам недовольством аристократии. И тогда выступление «декабрьских бунтовщиков» покажется детской репетицией к настоящей аристократической революции, наподобие шляхетского восстания тридцатого года, только во много раз страшнее. И не дать крестьянам свободу тоже нельзя, потому что терпение народа не бесконечно. Сам же не раз докладывал, что, то там, то тут пускают «красного петуха»10 в дворянских усадьбах. А когда оно полностью иссякнет, то заполыхает вся Россия. И опять вылезет на свет Божий кто-то, вроде Емельки Пугачева.

– И самое интересное заключается в том, что их можно в какой-то степени понять, – вставил Великий Князь.

– Еще бабушка Вашего Величества, венценосная матушка Екатерина издала специальный рескрипт по поводу обуздания изуверств некоторых помещиков над своими крепостными. Еще по материалам следствия над Салтычихой11. Только сие все равно ни к чему не привело, – горестно констатировал жандарм.

– Понять можно всех. И я, как помазанник Божий, властию, врученной мне Всевышним, сколь могу, буду всячески противостоять как тем, так и этим. Но, тем не менее, признаю, что самодержавию в том виде, в котором оно находится сейчас уготовано печальное будущее. Я то еще надеюсь умереть в своей постели, не испытав на себе крушения основ государства Российского. Возможно, удастся это сделать и нашим детям, а вот внуки, думаю, излиха изопьют из сей чаши. И как избежать неизбежного не знает никто. Смуты – вот чего больше всего страшусь я.

– Ты намекаешь brat на пророчество монаха Авеля12? – почти шепотом спросил Михаил.

Монарх молча кивнул, не желая вдаваться в подробности. В кабинете повисла тягостная тишина, нарушаемая только стуком маятника больших напольных часов, стоявших у дальней стены кабинета. Михаил не решался нарушать тишину, поэтому закинув ногу на ногу, нервно покачивал ею, озираясь то на старшего брата, то на шефа жандармов. Тишину рискнул нарушить Бенкендорф:

– Ваше Величество, – обратился он к императору, делая движение корпусом, как бы намереваясь встать, но император, заслышав скрип стула, отмахнулся, разрешая тому говорить сидя, – Разрешите мне старику высказать некие крамольные мысли?

– Крамольные мысли? – Николай I медленно повернулся всем туловищем от окна к столу. – Шеф жандармов и крамола, это даже не смешно, это из разряда невероятного. Ну что ж, тем интереснее будет выслушать вас, любезный Александр Христофорович.

Бенкендорф старчески пожевав губами и как бы собираясь с мыслями начал:

– Довелось мне недавно, будучи в гостях у своей сестры – баронессы Ливен прочесть книгу Никколо Макиавелли «Государь». Во дни своей юности довелось мне впервые прочесть сей труд прехитрого итальянца, но признаюсь, по младости лет не много я смог тогда понять. Сейчас же, на склоне лет, перечитав сию книжицу, я по-иному оцениваю глубину замыслов повествователя. Среди множества сентенций автора, понравилось мне своей нетривиальностью следующее суждение: «Ежели нельзя противустояти толпе, то следует ея возглавить».

– Темна вода во облацех воздушных13, – дернул плечом император. – Не растекайся мыслью по древу, Александр Христофорович.

– Нисколько не думал, Ваше Величество, – не согласился жандарм. – Это я к тому говорю, государь, что если монархии не представляется возможным избавиться от противников, то не стоит ли задуматься о том, чтобы ей самой возглавить это движение, никак при этом себя не афишируя? При сем, при том, мы, тем самым, убиваем сразу двух зайцев. Во-первых, держим руку на пульсе глубинных протестных настроений, держа изнутри на прицеле всех противников не токмо монаршей власти, но и врагов Отечества, как внутренних, так и внешних, ибо вся наша оппозиция, как показывает история, имеет своими корнями иностранные интересы. А во-вторых, даже при самом неблагоприятном стечении обстоятельств, для династии, преемственность власти будет так или иначе сохранена, что убережет Россию от смуты безвластия.

– И в каком же виде ты видишь эту оппозицию? – недоверчиво склоняя голову и вперив немигающий взор свой в верноподданного, осмелившегося предложить сию крамолу самому государю, произнес царь.

– Путем создания тайного общества, – не смутился под взором императора жандарм.

– Опять тайного?! Но почему?! – чуть ли не в один голос воскликнули царь и великий князь.

– А потому, ваше Величество, что нет ничего более привлекательного для русского человека, чем состоять в тайном обществе. И не важно, что это за общество – «вольных ли каменщиков», «мальтийских рыцарей» или не будь помянутым к ночи так называемых «декабристов». Уж вы мне поверьте, старику, знающему тягу русского человека ко всяким тайнам и мистериям.

– Я не понимаю ни сути существования подобной организации, ни принципов ее деятельности, – проворчал император, но дальше развивать тему несогласия не стал, предпочитая дать выговориться Александру Христофоровичу.

– Суть, как я уже успел сказать Вашему Величеству, заключается в существовании тайной параллельной государству структуры, призванной в наиболее критический момент для державы успеть перехватить власть из ослабевших рук монархии, дабы она не попала в неугодные ей и монархии. А принцип деятельности заключается во внешнем позиционировании своей оппозиционности, но по сути своей в поддержании государства во всех его проявлениях. В свою очередь этот принцип должен базироваться помимо тайны своего существования на безусловном внутреннем демократизме в отношении своих членов, в сочетании со строгой иерархической вертикалью, а также на принципах законности, профессионализма, не стяжательстве и прочих принципах, не противоречащих морали и нравственности. И самое важное, на мой взгляд, заключается в том, что при всей своей тайности, оно, тем не менее, должно быть широко известным обществом. И при том таким, в которое очень и очень не просто попасть, а уж выход из состава его членов должно грозить самыми неприятными последствиями, как для карьеры, так и для жизни.

– И кто, по-вашему, должен возглавить сие тайное псевдо оппозиционное общество? – спросил государь после минутного размышления.

– Лучше всего, если это будет кто-то из числа представителей правящей династии. Лицо не слишком погрязшее в дворцовых интригах и имеющее авторитет в среде военных, – резюмировал жандарм и его взгляд вместе со взглядом императора нацелился на Великого Князя Михаила…

– Вы чего это на меня так смотрите?! – встрепенулся Михаил Павлович. – Я не собираюсь становиться, ни в открытую, ни в тайную, ни в какую бы то ни было еще оппозицию. Я был, есть и буду верноподданный Его Величеству.

Но император уже не слышал брата. Он, как и все увлекающиеся люди, разом загорелся новой идеей и уже не собирался от нее отступать.

– Будешь! – тихо, но с нажимом в голосе проговорило Его Величество. – Прикажу, и будешь тем, кем будет необходимо.

– Но… – попробовал было заерепениться Михаил, и тут же осекся под взглядом холодных стальных глаз царя.

– Александр Христофорович, голубчик, не сочтите за труд, примите на себя бремя по выработке Устава организации с ее атрибутикой, включающей в себя знаки, регалии, особый тайный язык и прочее. Возьмите все наиболее подходящее от других тайных сообществ, начиная с ассасинов14и заканчивая масонскими ложами…

– Покойный ныне Александр Пушкин, допущенный мною по вашему разрешению в государственный архив, оставил после себя в черновиках много интересных вещей и мыслей. Я в свое время взял на себя смелость изъять эти его черновые записи по его смерти, – перебил царя Бенкендорф.

Император ничего на это не ответил, лишь кивнул головой в качестве согласия с действиями своего верного клеврета, а сам продолжил:

– Со временем не тороплю, но к Пасхе ты мне подготовь все документы и регламенты, хотя бы в наброске, для дальнейшей правки.

Они еще около часа увлеченно обсуждали детали создания нового тайного общества, когда Его Императорское Величество вдруг хлопнул себя по лбу:

– Название! Как же это мы господа забыли с вами о самом главном?! Названия-то тайному обществу нет, а без этого атрибута оно не может никак состояться!

Собеседники, а вернее с этого момента – соучастники, растерянно стали переглядываться друг с другом. Первым, как всегда, нашелся шеф жандармов, осторожненько предложивший:

– Осмелюсь предложить Вашему Величеству название «Братство Перуна».

– Перуна?! – нахмурился Николай Павлович (все-таки он был примерным христианином). – Почему именно Перуна?

– Видите ли, Ваше Величество, – взялся объяснять свою позицию Бенкендорф, – многие европейские тайные общества, да вот взять, к примеру, тех же самых масонов, уходят своими корнями аж к царю Соломону, и это правильно, ибо преемственность седой старины добавляет им не только героического прошлого, но и юридической легитимации, как ее преемника. Мы, славяне, да-да, государь, я не отделяю свою скромную особу от славянства, как основы русской государственности, еще не нашли в своей истории столь глубоких корней, хотя, я думаю, что с развитием науки мы сумеем провести свою нить от сегодняшнего дня к временам допотопным. Так вот, в нашей истории имеется пока единственно известный факт существования тайного воинского братства, подкрепленного обильной изустной фольклористикой. Тут вам и героика и мистика и сопричастность к тайне, что так всегда будоражит молодые мятежные умы. Нам остается лишь пустить слух о, до сих пор существующем, тайном братстве, да слегка адаптировать легенду к настоящему времени.

– Тех же щей, да пожиже влей, – хмыкнул брат императора, но не стал развивать тему под хмуром взглядом сюзерена.

– А не разорвет ли старые меха молодое вино, влитое в них? – усомнился государь, в душе уже почти соглашаясь с доводами хитрого царедворца.

– Отнюдь, государь. И меха новые, и вино молодое. Старинным здесь является лишь рецепт, – возразил с хитрым прищуром Александр Христофорович.

– Ну что ж, – вздохнул император, – братство так братство, пусть даже и Перуново. В конце концов, Добрыня Никитич15в свое время, если верить нашим историкам, был не только великим воином, но и одним из волхвов киевского капища Перуна, что не помешало уму впоследствии стать добрым христианином, – добавил он не столько для собеседников, сколько для успокоения своей совести.

Затем еще немного помолчав, сказал уже, как о вполне решенном:

– Хорошо, Александр Христофорович, приступайте, как и договорились, не мешкая.

Старый служака вскинул голову и расправил плечи, готовый уже сию минуту приступить к самому важному делу всей своей жизни. Император перевел взгляд на брата:

– А ты Мишкин, готовься стать первым магистром этого ордена. Или как там у них принято было называть старших?

– Нет-нет, Ваше Императорское Величие! Позвольте мне, старику, вас поправить! – осмелился возразить Бенкендорф.

– А что не так, любезный Александр Христофрович?! – вскинулся монарх.

– Пожалуйста, никаких европейских терминов! Не надо уподобляться всевозможным западным рыцарским орденам и масонским ложам.

– А как же прикажешь его титуловать?! – нахмурился царь.

– У нас, на Руси, посвященных в высшие таинства, издревле именовали волхвами, государь.

– Хмм… Волхвами, говоришь? Хмм… Перун, волхвы, ведовство, – задумчиво проговорил царь, покусывая ус. – Так ведь и до магии с колдовством недалеко. И все это в наш просвещенный век?! Да и что скажет на это церковь?

– Осмелюсь напомнить вам, государь, что со времен вашего великого пращура – Петра, вы, Ваше Величество и есть руководство нашей церковью, богоспасаемой и врученной вам в управление. А что до магии и колдовства, то у меня, позвольте мою старческую смелость, имеются особые взгляды на сие таинство, – не отводя прямого взгляда от императора, возразил жандарм.

– Ну-ка, ну-ка, – приободрил его царь.

– По роду своей службы, мне частенько приходится сталкиваться с такими необъяснимыми с точки зрения современной науки явлениями и проявлениями человеческих способностей, что порой поневоле начинаешь задумываться: а так ли хорошо мы знаем человека и его способности?! Много раз мне приходилось быть свидетелем и чтения мыслей на расстоянии и умением одним лишь взглядом передвигать предметы, я уж не говорю о способностях человека к парению над землей, аки птица небесная. И все это современная наука не в состоянии объяснить, хоть сколько-нибудь толково. Да и то сказать, государь, наука-то ведь тоже не стоит на месте. Когда-то, та же самая наука утверждала, что наша земля плоская, подобно скатерти, расстеленной в звездном пространстве, а до того, так и вообще, покоящейся на спине черепахи, прости Господи! – мелко перекрестился Бенкендорф.

– Не пойму, куда ты клонишь? – принахмурил брови Николай I.

– А это я к тому, Ваше Императорское Величество, что нам, рабам Господним неведомы Его замыслы и раз он дает нам свободу воли, вкупе с жаждой познания, а такоже наделяет некоторых людей свойствами отличительными от остальных, то и не след этому противиться. А даже наоборот, возможно дает нам знак к деяниям на пути совершенства самопознания и…

– Ну же, договаривай, старик, – в нетерпении выкрикнул император.

– И даже, боюсь вымолвить, перехода человека из статуса Его раба к Его сыну.

– Эка ты хватил! – воскликнул государь, но глаза его при этом сверкнули от захватывающих дух перспектив. А у его брата, так и вообще, перехватило дух, и закружилась голова от всего услышанного, граничащего с ересью, но такого притягательно-сладкого, что аж все заныло внутри от истомы.

– И что же ты предлагаешь, в связи с этим, Александр Христофорович?! – сглатывая невольную слюну, продолжил Его Помазанное Величество.

– Я считаю, мой Государь, что нам грех не использовать эти божественные, но скупо розданные дары.

– Каким образом?

– Для этой цели необходимо специально отыскивать таких людей, привлекать их к себе, учиться у них, перенимать опыт и способности. И на этой основе взращивать свои умения и навыки. Труд сей будет долог и кропотлив вельми, но польза от него будет не в пример затратам больше. И если мы правильно понимаем посыл Господа и труд наш будет Ему угоден, то мы уже в скором времени преуспеем на данном поприще. Мы сызнова взрастим своих волхвов и ведунов, могущих напрямую слышать Его указания и способных противостоять темным силам, угрожающим нам – сынам Его.

– Ну что ж, – задумчиво потер руками лицо император, – значит, говоришь, волхв? А что?! Звучит, хоть и непривычно уху нашего современника, но достаточно таинственно и оправданно с исторической точки зрения. Ладно. Быть посему. С сего момента, брат, назначаешься ты Верховным Волхвом братства Перунова! – торжественно произнес он и испытующе взглянул на брата.

Великий князь и четвертый сын императора Павла при этом выглядел испуганным и в тоже время объятым непонятным восторгом.

I

24 июня 2020г., Россия, г. Москва, Фрунзенская набережная 22, Национальный центр управления обороной РФ.

До начала Парада Победы, посвященного 75-летию Победы в Великой Отечественной войне, оставалось 15 минут. В зале Принятия Решений царила приподнятая праздничная атмосфера. Долгожданный парад, отложенный из-за карантинных мер по случаю вирусной пандемии, призван был положить конец той тягостной неопределенности, что сложилась благодаря нагнетаемому психозу и падением экономических показателей страны. Несмотря на праздник – внизу, где располагалась дежурная смена операторов отвечающих за тот или иной участок обороны или род войск все было, как и прежде, ибо ничто не должно нарушать четкую ритмичность деловой сосредоточенности. Одетые в непривычную обывательскому глазу полууставную форму они зорко следили за оперативной обстановкой в мире. Обзорные экраны, расположенные на стенах показывали в реальном режиме времени оперативную обстановку в округах, на сухопутной границе, на море и в околоземном пространстве. Все это сопровождалось подрагивающими от регулярного обновления графиками о численности и дислокации частей и соединений, как своих войск, так и вооруженных сил «вероятных» друзей, обложивших со всех сторон «русского медведя» своими базами. На индивидуальных мониторах операторов отображалась детальная обстановка конкретных участков обороны. Ничто не указывало на праздничную обстановку и лишь самый большой обзорный экран, в беззвучном режиме, показывал, в прямом эфире, трансляцию с главной площади страны, где шли последние приготовления к грандиозному, по уверениям его организаторов, параду Победы. В отличие от партера, где повседневной работе операторов не мешал даже главный праздник страны, на бельэтаже, где располагался главный командный состав, обстановка была куда более свободной. Большие дяди с не менее большими звездами на погонах слегка вальяжно размещались в удобных креслах с высокими спинками. Они сидели, вставали, прохаживались меж креслами, здороваясь, с вновь прибывшими, и прощались с уходящими. По случаю праздника от некоторых уже слегка попахивало изо рта. Но в целом все было в пределах нормы, поэтому Начальник Главного оперативного управления генерал-полковник Сергей Иванович Рудов, в быту и на службе педант и зануда до мозга костей, что даже заслужил от подчиненных кличку «пруссак», не стал заострять свое внимание на таких мелочах, вполне себе понимая, что людям хочется праздника, а еще хочется сбросить напряжение последних месяцев. Но не он сегодня был здесь главным. Главным сегодня, впрочем, как и всегда во время праздничных мероприятий, на которых обязательно присутствие на Красной площади первых лиц государства, был начальник Генерального Штаба Вооруженных Сил Российской Федерации – генерал армии Валерий Васильевич Афанасьев. По правилам, утвержденным еще с советских времен, запрещающим находиться в одном месте всем троим обладателям «ядерного чемоданчика» Начальник ГШ вынужден был находиться в зале «принятия решений», вместо того, чтобы греться на гостевой трибуне под лучами июньского солнышка. Ему, конечно, было немного обидно от этого, но должность, занимаемая им, не позволяла расслабляться в минуты всеобщего празднования. Глядя на главный экран, где разворачивались торжества, он невольно хмурился и поджимал губы и поэтому его лицо и без того выглядевшее как вырубленное топором из цельного куска дерева не слишком умелым плотником приобретало еще более суровый вид. Вследствие особенности своего коренастого телосложения Афанасьев носил среди подчиненных, о чем сам прекрасно знал, малоприятное прозвище «комод». Он знал, что на него в недоумении пялятся со всех сторон подчиненные, но ничего не мог с собой поделать. Всегда жалел, что не мог управлять своей мимикой. Вот и сейчас он сидел в кресле и вместо того, чтобы радоваться вместе со всеми излучал во все стороны, словно не заглушенный ядерный реактор, свое явное неудовольствие. Причиной явного неудовольствия была увиденная им на экране панорама главной площади страны. Старый (новый) президент Бутин, пришедший к власти под лозунгами о единении нации и об исторической правопреемственности между царской, прокоммунистической и нынешней – псевдодемократической Россией, вот уже на протяжении почти двадцати лет, на время Парада Победы, стыдливо прикрывает мавзолей Ленина драпировкой, как будто не к его подножию кидали тевтонские стяги победители сорок пятого года. Желание понравиться одной части электората и избежать раздражения со стороны другой делали фигуру президента анекдотичной и от этого немножко жалкой. Впрочем, к счастью для генерала, окружавшие его подчиненные – любители «стучать» на своего шефа людям с задумчивыми глазами и одетыми в штатское, хоть и с военной выправкой, списывали раздражение своего начальника на проявление особой ответственности, присущей ему и не дававшей расслабиться даже в праздничный день. Правда, к чести нынешнего политического руководства страны, следовало отметить куда бо́льшую заинтересованность в поддержке отечественного ВПК, нежели у предыдущего. Но несмотря ни на что, всё это были лишь полумеры, призванные удержать ВС «на плаву», но не дающие ему как следует развиться, в соответствии со все более и более тревожной обстановкой возле границ России. Тут Афанасьев как раз припомнил о состоявшемся в марте очередном заседании Совета по обороне при президенте, где в очередной раз ломались копья по финансированию гособоронзаказа. От этого заседания у него остались горькие воспоминания. Министр финансов Антон Полуянов буквально в ультимативном тоне потребовал резко сократить закупки военной техники для сухопутных войск и военно-морского флота. И никто не посмел ему возразить, даже президент, часто бравировавший на публике своим квасным патриотизмом и, в принципе, не жалевший деньги на содержание личного состава ВС, по крайней мере для тех частей, которые считал своей опорой в непредвиденных ситуациях. Он было вскинулся, чтобы попробовать отстоять хотя бы минимальный заказ на бронетехнику нового поколения, но сразу как-то поник под насупленным, а потому не предвещавшим ничего хорошего взором министра обороны – верного паладина16 президента, генерала-армии Жанчила Тургэна, бурята по национальности, бодро вскарабкавшегося на вершину властной пирамиды благодаря умению приготовлять шашлыки и устраивать отдых с рыбалкой для своего сюзерена, до которых глава государства был весьма охоч. У Афанасьева тогда не хватило духу отстоять свою точку зрения, и он только в немой ярости сжимал свои кулаки. Именно благодаря этой своей слабости духа Россия опять, уже шестой год подряд вынуждена гонять на парад жалкую «коробочку» из девяти новейших танков на платформе «Арматы» и такую же куцую кучку «Терминаторов». И он, генерал армии, прошедший все ступени карьерного роста, окончивший академию бронетанковых войск и академию Генерального штаба ВС РФ, доктор военных наук, в отличие от ни дня не служившего, даже срочную «хитрого монгола», вынужден опять и опять отступать под натиском, как внешних обстоятельств, так и по причине своей природной мягкотелости. Он часто задавал себе вопрос: на своем ли месте он находится? И к своему стыду, наедине с самим с собой признавал, что, да, занимает свое место не по праву. Ему бы сидеть в каком-нибудь из научных военных вузов и теоретизировать по поводу войн минувших и предстоящих, а он вынужден занимать это красивое и такое удобное кожаное кресло с высокой спинкой, под которым чья-то злая рука уже раздула горячие угольки. Поэтому с каменным выражением на лице по которому туда и сюда ходили желваки он наблюдал на главном обзорном экране, как ушлый репортеришко буквально взахлеб славословил по поводу «не имеющих аналогов» и «непревзойденных по эффективности» «новейших» образцов военной техники представленной к предстоящей демонстрации. В припадке вполне оправданного мазохизма, продолжая внутреннее самобичевание, Афанасьев уже в который раз помянул добрым словом бывшего Министра обороны и последнего маршала Российской Федерации – Игоря Сергеева, под началом которого он и начал свою карьеру генштабиста, в далеком уже, 97-м. Воспоминания унесли Валерия Васильевича на двадцать с лишним лет назад. Время было мутное – время было смутное. Страна, раздираемая «семибанкирщиной»17, уже поделенная между доморощенными и пришлыми из-за кордонов стервятниками, стоя на коленях в грязи, распялив рот, в немом крике ужаса от происходящего ждала своего окончательного раздела, чтобы после кануть в небытие. Одна старая жаба, пользующаяся статусом пожизненной неприкосновенности, много позже назвала это лихолетье «святыми 90-ми» (и повернулся же у чертовки, бесстыжий язык, сказать такое). Все, особенно старший офицерский состав, помнят, что тогда творилось в армии и вокруг нее. Помнят, какими голодными глазенками смотрели дети на своих отцов, возвращающихся со службы, на которой уже полгода не давали жалованье. Как по ночам офицеры разгружали вагоны, чтобы прокормить своих детей. Многие тогда «ломались». Одни пошли в услужение к олигархату, другие и вовсе свернули на криминальную стезю. Третьи, вообще спились, по всем известной русской привычке уходить от действительности. Но ядро офицерского корпуса, не тронутое гнилью, осталось верным стране и присяге, хоть и страны уже, по сути, не было, да и присягу ей оболгали и извратили. Он сам был неоднократным свидетелем того, как заслуженные генералы и адмиралы, убеленные сединой прожитых лет, стрелялись, прямо на полигонах, где в присутствии иностранных наблюдателей, 99% из которых составляли кадровые сотрудники натовских спецслужб, происходила утилизация новейших и не имевших на тот период аналогов образцов военной техники. Так пошли под «нож» наводящий ужас на своих противников «Пионер»,18 уникальнейший БЖРК19 «Молодец» – детище тогда еще легендарного «Южмаша» и несравненная красавица «Ока-У» – творение поистине непобедимого Сергея Павловича20. И тут Афанасьев вновь вернулся к воспоминаниям о последнем маршале. Приняв наследство, пребывающее в плачевном состоянии, из рук своего незаботливого предшественника, и удостоверившись, что из куцей шкурки бюджета Министерства обороны невозможно скроить полноценный кафтан обороноспособности, он, как выходец из касты РВСН,21 сосредоточил то немногое, что оставалось в его распоряжении, даже не на укреплении, а просто на сохранении, ранее приобретенного потенциала на минимально приемлемом уровне. Уже, будучи глубоко больным онкологией, зная о своем фатальном диагнозе, Сергеев невероятными усилиями, стоившими еще нескольких лет жизни, смог не только уберечь ядерный потенциал страны от деградации, но и сделал все, чтобы ни у кого из потенциальных недругов не возникло даже мысли о проверке «на прочность» ядерных кулаков России. И хотя в шахтах по-прежнему стояли грозные, но уже начинающие устаревать «Воеводы»,22 а по дорогам разъезжали, малоэффективные, но навязанные договором об ограничении СНВ23моноблочные «Тополя»24, в тайных лабораториях МИТа25и ГРЦ26им. Макеева, чуть ли не в инициативном порядке шла лихорадочная работа по созданию новейших образцов ракетной техники. Именно тогда, на руинах когда-то мощного ВПК зарождалась техника, которой восхищаются и боятся, так называемые партнеры. Через 4 года Сергеев уже физически не мог выполнять обязанности министра обороны и он, предчувствуя свой скорый конец, сам подал в отставку, но дело, которому он посвятил всю свою жизнь, не пропало втуне. Уже через несколько лет после его смерти, мир с удивлением и содроганием обнаружил, что вечно пьяная и погрязшая в воровстве своих властителей, Россия, вдруг ни с того, ни с сего, стала обладательницей целой цепочки передовых ракетных систем стратегического и оперативно-тактического назначения. У всех на слуху стали появляться такие названия как «Ярс», «Лайнер», «Булава» и «Искандер». О Сергееве как-то быстренько постарались забыть, а его приемники бодренько и без тени смущения приписали себе его заслуги в деле сохранения ракетно-ядерного потенциала страны. И только он – Начальник Генштаба ВС РФ на своем письменном столе в здании на Знаменке наряду с фотографией любимой жены и дочерей держал и фото старого маршала с личной дарственной надписью на обороте. Все эти воспоминания, так некстати нахлынувшие на Афанасьева, никак не добавляли ему настроения в этот праздничный день. К чести нынешнего президента можно отнести тот факт, что он почти невероятными усилиями все же сумел удержать Россию на краю пропасти, не дав ей окончательно свалиться в историческое небытие. Где-то действуя жестко, как в Чечне, где-то отступая и лавируя как это было с Семьей27, но ему удалось сохранить от распада государство и Армию от окончательной деградации. Поэтому, несмотря на все его прегрешения, связанные как с неудачной пенсионной реформой, так и с непоследовательностью в соблюдении буква и духа последней Конституции, в историю он войдет, несомненно, как один из спасителей России, наряду с Иваном IV, Петром I и Сталиным.