Ты – это Я

Уговаривали его долго. Сулили блестящее будущее в белом халате, пугали безработицей и потерей года. Но чем больше они давили, тем тверже становился Влад. В этой внезапной твердости была и доля отчаяния, и азарт бунта против предопределенности. Наконец, с тяжелыми вздохами и качанием голов, документы были выданы. Папка с аттестатом, медицинской справкой и фотографиями показалась неожиданно легкой.

Когда Влад вернулся в комнату общежития, Серж, вскочил с койки как ужаленный.

– Ну? Сдал заявление?

– Забрал документы – коротко бросил Влад, швырнув папку на свою кровать.

Лицо Сержа расплылось в восторженной улыбке. Он схватил Влада в охапку, закружил: «Ура-а-а! Год свободы, брат! Год настоящей жизни!»

Из комнаты поступил только Николай, тихий и старательный парень из Улан-Удэ. Петр, не прошедший по конкурсу, молча собрал вещи и уехал домой, его место сразу заняли тени неопределенности. Теперь в комнате осталось трое: легальный Николай, погруженный в радостные хлопоты перед зачислением, и два «беглеца» – Влад и Серж. Они существовали здесь на птичьих правах. Комендантша, женщина с вечно недовольным выражением лица, вроде бы знала, но пока закрывала глаза – то ли из жалости, то ли по недосмотру. Главное – не попадаться ей на глаза лишний раз и не шуметь. Их койки стояли как призраки прежних обитателей, а вещи ютились в чемоданах под кроватями, готовые к быстрому исчезновению. По вечерам, когда Николай уходил в читалку, они шепотом строили планы. Воздух в комнате стал другим – пахло не учебой, а риском и неизвестностью.

Работу нашли быстро, почти не глядя. «СибСтройИзоляция» требовала изолировщиков.

–Работа не пыльная, в прямом смысле не скажешь, но платят хорошо, общежитие позже обещают – бодро рапортовал Серж, вернувшись с собеседования. Влад кивнул. Звучало сомнительно, но выбирать не приходилось.

5 утра. Иркутск только просыпался, окутанный прохладной дымкой. Влад и Серж, в старых, еще школьных трениках и потертых куртках, шли по пустынным улицам на окраину города, к гигантской стройплощадке новых микрорайонов. В кармане – скомканная бумажка с адресом проходной.

За высоким забором царил хаос и грохот. Рев экскаваторов, визг «болгарок», стук молотков, гул дизельных генераторов – все слилось в оглушительную симфонию труда. Пахло бетонной пылью, мазутом, свежеспиленным деревом и потом. Их встретил прораб, коренастый мужик лет пятидесяти с вечно недовольным лицом и хриплым голосом, пробивавшимся сквозь шум.

– Ржановский? Григорьев? – окинул он их быстрым оценивающим взглядом. – Ага, студентики неудавшиеся. Ну, раз пришли – работайте. Ваш участок – теплотрасса в восьмом подъезде. Бригадир Саныч там. Там же и ваше счастье – стекловата. Рукавицы берите потолще, халаты брезентовые наденьте, респираторы… хотя вам, интеллигентам, может, противно? – в его голосе сквозила привычная издевка над «белоручками».

– «Наденьте,» – буркнул Влад. Серж лишь усмехнулся.

Внутри здания царил полумрак и сырость. Где-то вдалеке мерцали лампочки на переносках. В углу будущей квартиры, среди груд кирпича и арматуры, их ждал бригадир Саныч – невысокий, жилистый, с лицом, изборожденным морщинами и вечной желвачной жвачкой за щекой. Рядом лежали огромные рулоны серой, колючей массы – стекловата.

– Ну, орлы, прилетели? – хрипло произнес Саныч, не глядя на них, разматывая толстый кабель. – Задача простая – трубы, видите? – он ткнул пальцем в лабиринт толстых и тонких труб, сходящихся в одном углу. – Горячая, холодная. Их надо обмотать ватой, а сверху рубероид, а потом проволокой закрепить. Толщина слоя – сантиметров пять. Не меньше. Понятно?

– Вроде да, – неуверенно сказал Серж.

– “Вроде” – не считается. Понятно? – Саныч повернулся, его маленькие глаза внимательно их оглядели. – Вата кусается. Одежду пропитывает. Чесаться будете как блохастые. Респираторы не снимать – легкие потом выплюнете. Рукавицы – святое. Работайте аккуратно, но быстро. Объем большой.

Он показал пару движений: как разматывать вату, как плотно прижимать ее к трубе, как делать нахлест. Казалось, просто. Потом махнул рукой и ушел, растворившись в полутьме коридора.

Влад и Серж переглянулись. Натянули грубые брезентовые халаты, надвинули на лоб кепки, застегнули респираторы. Запах резины и пластика ударил в нос. Первый рулон стекловаты был неожиданно тяжелым и упругим.

– Ну, поехали, коллега – усмехнулся Серж, пытаясь поднять рулон.

Они начали. Первые же прикосновения к стекловате стали откровением. Мелкие, невидимые глазу волокна пронзали ткань рукавиц мгновенно. Тысячи микроскопических игл впивались в кожу ладоней, вызывая нестерпимое жжение и зуд. Вата крошилась, осыпалась серой пылью, которая тут же висела в воздухе, проникая даже сквозь респиратор, щипая глаза и горло.

– Черт! Да это же пыточный инструмент! – выругался Серж, срывая рукавицу и пытаясь почесть ладонь. -Только хуже – крошечные иглы вонзились глубже.

– Не чеши! – сквозь респиратор прохрипел Влад, чувствуя, как та же адская колючка расползается по его рукам и шее под воротником халата. – Саныч говорил… терпеть.

Работа продвигалась мучительно медленно. Вата не хотела плотно ложиться на трубы, сползала, расползалась. Руки в толстых рукавицах не слушались, движения были неуклюжими. Они спотыкались в полутьме о строительный мусор. Через час спина ныла от неудобной позы, руки горели огнем, лицо под респиратором было мокрым от пота, который смешивался со стеклянной пылью, превращаясь в едкую пасту. Дыхание в респираторе стало тяжелым, свистящим.

Из темноты коридора донеслись голоса. Появилась пара рабочих, неся длинную трубу. Увидев новичков, они замедлили шаг.

– О, глянь-ка, Семён, интеллигенция на трубах вьется! – засмеялся один, широкоплечий, с татуировкой на шее – Ученые мужи! Физики-химики.

– Химики – медики, говоришь? – усмехнулся второй, поменьше – Ну, сейчас мы их полечим. От лени, значит. Он подошел ближе, пнул ногой рулон ваты. – Чего копаетесь? Бабульки в подъезде быстрее обмотают! Тугодумы!

Влад почувствовал, как кровь ударила в лицо. Он хотел что-то сказать, но респиратор и ком в горле от злости и унижения не давали. Серж выпрямился:

– Мы только начали. Разберитесь со своим дерьмом, а от нас от…..сь.

– О-о-о! – заорал татуированный – Горячий! Ученый, и матом ругаться умеет!» Он плюнул на пол рядом с ногой Сержа – Давайте, умники, шевелитесь! А то Саныч вас так отделает, что к мамке в белом халате побежите! – Они ушли, громко смеясь. Влад сжал кулаки в рукавицах. Унижение было горше физической боли. Серж пнул рулон ваты.

– Сволочи…

– Работай, – глухо сказал Влад – Просто работай.

К обеду они кое-как обмотали несколько метров труб. Руки горели, одежда под халатом была мокрой, и казалось, вся пропиталась стеклянной пылью. На спуске вниз, в столовую-вагончик, их догнал Саныч. Он молча осмотрел их работу, пожевал жвачку.

– Кривовато… Но для первого дня сойдет. Жрать – вон там. Только с респираторами не ходите, дураков и так хватает.

Суп в столовой был жидкий, котлеты – резиновые. Но они ели жадно, как волчата. Рабочие за соседним столом поглядывали на них с любопытством и снисходительностью. Разговоры были о деньгах, выпивке, женщинах и тупости начальства. Язык – грубый, но какой-то свой, простой и понятный. Никакой химии, никаких интегралов. Влад ловил себя на мысли, что эта простота одновременно отталкивает и притягивает. Серж уже пытался вклиниться в разговор, шутить. Его приняли настороженно, но без открытой враждебности. «Студентам» дали понять их место – внизу, но место все же дали.

После обеда работа пошла чуть быстрее. Руки, казалось, немного привыкли к жжению, движения стали увереннее. Они научились плотнее прижимать вату, делать аккуратные стыки. Но усталость навалилась свинцовой тяжестью. Когда закончилась смена, они выползли из здания как разбитые. Стеклянная пыль въелась в кожу, одежду, волосы. Зуд был постоянным, ноющим фоном. Первый заработок казался миражом, оплаченным слишком дорого.

Возвращение в общежитие мединститута было возвращением в другую реальность, чужую и немного враждебную. Николай сидел за столом, окруженный новенькими учебниками по анатомии, его лицо светилось гордостью и предвкушением. Он кивнул им:

– Ну как первый день на воле?

– Как в аду, Коля, – честно выдохнул Серж, сбрасывая грязные ботинки. – Эта вата… Она повсюду!

– А вы в душ, быстро! – поморщился Николай – А одежду и вещи бросьте там в углу.

Они были призраками. Легальный жилец – Николай. Их же присутствие было серой зоной. Они крались по коридорам, боясь встретить комендантшу – Марфу Степановну, женщину с лицом битки и острым глазом на нелегалов. Их комната была их крепостью и ловушкой одновременно. Когда Николай уходил, они могли говорить в полный голос, мечтать о будущих заработках, смеяться над сегодняшними неудачами. Но каждый стук в дверь заставлял замирать: не она ли? Не пришли ли их выгонять?

Комната была маленькой и убогой: четыре железные койки, два шатких стола, шкаф для одежды, который трещал по швам. Окно выходило во двор-колодец, солнце заглядывало сюда лишь на пару часов утром. Стены, окрашенные когда-то в веселый голубой цвет, теперь были серыми от пыли и времени, с разводами и следами былых плакатов. От соседней комнаты, где жили такие же абитуриенты-медики, часто доносились запахи лекарств или спирта – кто-то то ли тренировался в накладывании повязок , то ли дезинфицировался. Для Влада этот запах был теперь как укор.

Спали они на тех же койках, но без права на постельное белье от общежития. Свои спальники казались здесь инородным телом. Вещи хранились в рюкзаках и сумках под кроватями, на случай быстрого бегства. Каждый вечер они мылись в общей душевой, стараясь смыть не только грязь стройки, но и невидимую стеклянную пыль, терзавшую кожу. Каждое утро они уходили затемно, пока общежитие еще спало.

Иногда, поздно вечером, лежа на жестких койках, слушая храп Николая и шум города за окном, Влад ловил себя на мысли: «А что, если они правы были? В приемной комиссии?» Впереди маячил не год свободы, а год тяжелого труда, нелегального существования и этой вечной колючей пыли. Но пути назад не было. Документы лежали в папке под кроватью. Билет в медицину был разорван его же руками. Оставалось только идти вперед, сквозь иглы стекловаты и насмешки рабочих, сквозь страх перед комендантшей и тоску по упущенной возможности. Год передышки только начинался, и первая его страница была написана болью и сомнением. Серж на соседней койке уже похрапывал, улыбаясь во сне, вероятно, видя ресторан, деньги или простор нового города. Влад же смотрел в потолок, где колебался слабый свет от уличного фонаря, и думал о трубах, которые ждали его завтра, и о том, что общежитие, обещанное «позже», казалось теперь самым недостижимым раем.вуш