Красный бубен

Глава первая

Бубийство

Это случилось в августе девяносто девятого, в тот переломный год, когда все было еще не таким, каким стало после, и уже не таким, каким было до этого.

Андрей Яковлевич Колчанов, бывший совхозный бригадир, поехал в правление получать пенсию.

Он вывел из сарая ржавый велосипед, привязал на всякий случай к багажнику сумку, сел и поехал.

Педали шатались, и Колчанов ехал, как хромой ходит.

Заканчивался август, было еще тепло.

Урожай собрали неплохой. Зиму перезимуем.

Андрей Яковлевич ехал не очень быстро, но и не медленно. В углу рта дымилась папироска.

Он убрал руку с руля и приподнял кепку, приветствуя Петьку Углова с удочкой.

– Привет, Петька! А где Чапаев?

– В Караганде. – Углов в ответ приподнял кепку и остался позади.

Раньше Петька работал трактористом, а теперь стал свободным пьяницей и жил со своего огорода. Всем такая жизнь не нравилась, а ему нравилась. Вырастил, продал, купил, пропил.

Андрей Яковлевич нагнул голову и съехал под горку. Из-под колес, кудахтая, разбежались перепуганные куры.

– Эй, пердун старый! – Бабка Вера метила кур зеленкой. – Куда намылился?!

– На танцы! – крикнул Андрей Яковлевич. – Поехали, старая карга, потанцуем! Прыгай на раму!

– На твою раму уже отпрыгались. – Бабка Вера загоготала.

– Это откуда тебе знать, дура?!

– Подруги говорять! А-ха-ха!

– Откудова у тебя подруги?! С тобой, беззубая, я один только и общаюсь для собственного развлечения!

Андрей Яковлевич нажал на педали и выехал на бугор к картофельному полю.

«Вот я для чего сумку взял! – понял он свое неосознанное действие. – На обратном пути нарою картошки».

В поле работали солдаты с военного аэродрома.

Андрей Яковлевич вздохнул. Глядя на синие погоны, вспомнил сына, который тоже был летчиком и разбился при испытаниях. Андрей Яковлевич гордился сыном, что он вырос такой умный, не спился, закончил с отличием летное училище и испытывал первейшие в мире самолеты. А вона как обернулось… Лучше бы спился тогда уж… Хотя бы жив был.

Колчанов натянул на лоб кепку и объехал яму с грязью.

У правления толпились мужики. Колчанов слез с велосипеда, прислонил его к стенке. Мужики молча наблюдали.

– Здорово, мужики. – Андрей Яковлевич подошел.

– Здорово, Колчан, – поздоровались мужики. – На блядки собрался?

– А то куда ж? Двух уже по дороге отгреб, ядрена палка.

– Ага, – сказал дед Семен Абатуров. – Корову и собаку!

– У тебя, дед, – ответил Колчанов, – нет фантазии.

– Вот я собак и не бубу. – Дед Семен поплевал на окурок. – Слыхал новость? Бубийство у нас!

– Ну?! Кого ж бубили? – Андрей Яковлевич вытащил беломорину.

– Неуж не слышал?

– Откель? Я из дому трентий день не выхожу.

– Бляха-муха, какой анахорет!

– Сам иди на херет!

– Эка! Не стану тебе, долбаносому, коли так, ничего рассказывать!

– Не обижайся, старый хрен.

– А я на чудаков не обижаюсь.

– Говори, кого бубили-то, а то развел манифест.

Дед Семен почесал бороду и сплюнул с крыльца.

– Евреев бубили, вот кого!

– Ну?!

– По жопе пну!.. И еврея, и его еврейку.

– Кто ж бубил-то?

– А кто ж скажет?

Летом в деревню приехали дачники. Весной они приезжали присматриваться. Прознали, что в Красном Бубне есть дома на продажу. Приехали на стареньком «москвиче» и сразу застряли в грязи.

Слава богу, мимо ехал на велосипеде Колчанов.

Он с утра мучился. Накануне ездил на свадьбу в соседнюю деревню и вернулся оттуда восьмеркой. С утра Андрей Яковлевич проснулся на полу, его всего колотило, как стахановский отбивной молоток. Кое-как дополз до стенки, по ней добрался до бочки с водой, опустил туда голову и напился, чисто собака.

Высунув голову, посмотрел в мутное зеркало, и так ему стало обидно. Сын погиб, жена умерла. Остался Андрей Яковлевич один-одинешенек. И некому ему с похмелья разогреть жирных щей и поднести стопку.

Колчанов определенно знал, кто виноват в этом. Евреи. Они пролезли всюду и не дают человеку продыху.

Когда-то, еще при СССР, Андрей Яковлевич отправил жалобу в ЦК КПСС на антисионистов. Ему не ответили. И Колчанов понял тогда, что и в Центральном комитете окопались носастые. Значит, дергаться бесполезно. Если они в ЦК, то, значит, они и в КГБ, а если они в КГБ, то они и в МВД. Понятно, почему менты такие козлы.

Андрей Яковлевич вышел, шатаясь, на крыльцо. Лил дождь, и от этого стало еще поганей.

Он выкатил велосипед и поехал в сельпо. Денег не было. Была слабая надежда, что Галошина отпустит в долг.

Магазин оказался закрыт.

– Сионисты поработали и здесь, мать их в бок! – выругался Колчанов и поехал назад.

Он ехал и думал, где бы поправиться, но вариантов мало – времена трудные.

И тут Андрей Яковлевич увидел городскую машину, застрявшую в грязи. Вокруг нее суетились носатые. Еврей толкал машину сзади, а его баба держала над ним зонтик.

У мужчины был нос, который называют в деревне рулем, глубоко сидящие темные глаза, бородка, как у Калинина, черные с проседью волосы торчали из-под красной бейсболки с портретом бульдога. Одет был в американские джинсы и клетчатую фланелевую рубаху.

Его баба помельче. И нос у нее помельче, и ростом она пониже. И худая как шкилетина. А одета была в плащ и беретку с хвостиком.

Андрей Яковлевич притормозил и слез с велосипеда. Бутылка, которую он искал все утро, сама едет к нему в горло.

– Здрасте, – сказал он, приподнимая кепку.

Мужик перестал толкать машину.

– Здравствуйте… Вот, застряли немного, – сказал он.

Андрей Яковлевич прислонил велик к дереву, обошел машину и усмехнулся.

– «Немного» – он говорит! Ну, коли немного, то я тогда пошел, – при этом Колчанов никуда не уходил, – а вы тута колупайтеся до вечера.

Мужик понял намек и спросил:

– Вы, наверное, здешний?

Колчанов кивнул:

– Ну! А ты думал, что я австрийский абриген?

Мужик оценил шутку и засмеялся:

– Нет, я так не думал. Я думаю, что вы можете нам помочь.

– Дык, – Колчанов поскреб небритый подбородок, – помочь я, конечно, могу добрым людям… Я тут, почитай, всю жизнь живу. Меня тут кажная собака знает. Знает и уважает. Потому что я тута не последний, тому подобный, человек. – Он постучал по капоту. – Звать меня Андрей Яковлевич. Кого хошь спроси – кто такой Колчанов, все тебе скажут.

– Дегенгард Георгий Адамович, – представился мужик.

«Ага!» – подумал Колчанов.

– А это моя супруга Раиса Павловна. – Баба кивнула.

– Андрей Яковлевич я… Колчанов. – Он протянул руку. – Жаль, выпить не взял за знакомство.

– Так у нас есть. – Мужик открыл багажник, а там пол-ящика белой.

Колчанов даже зажмурился.

Мужик вытащил бутылку и два стаканчика.

– Только я за рулем, – сказал он. – Выпейте с Раисой.

– Ну и что, я тоже за рулем. – Колчанов показал на велосипед.

Мужик засмеялся:

– Очень приятно, что в деревне сохранились носители природного юмора. – Он открыл бутылку и налил сначала Колчанову, а потом жене.

– Мне чуть-чуть, – остановила его Раиса Павловна.

– Ну, за знакомство, и чтоб не последняя. – Колчанов выпил, вытащил из кармана яблоко, понюхал и протянул бабе. – Закуси!

– Спасибо. – Та взяла яблоко, но есть не стала, а тихонько засунула его куда-то в рукав.

Колчанов это отметил: «Брезгует, курва». Водка подействовала, и Андрея Яковлевича отпустило.

– Какими судьбами? – спросил он.

– Да вот… Хотим у вас в деревне домик купить. Потянуло с годами, знаете ли, к природе.

– Это хорошо. – Колчанов посмотрел на бутылку и подумал: «И чего это тянет носатых к нашей природе?» – Значит, решили у нас, так сказать, обосноваться?

– Мы слышали, – высунулась баба, – что у вас тут можно домик купить недорого.

– Может, и недорого можно, – неопределенно ответил Колчанов. – Смотря у кого покупать… Ты налил бы, хозяин, еще, чтоб я подумал.

Мужик налил.

– Мне больше не надо. – Его баба прикрыла стаканчик ладонью.

– Хорошая водка, – похвалил Колчанов. – Где брали?

– В Москве.

– А… В Москве продукты хорошие… А люди – говно… Я вас-то, конечно, не имею в виду. Вы-то, я вижу, не такие… А так… сколько я в Москву езжу – говно там люди.

Мужик вздохнул:

– Почему-то складывается такое мнение в регионах.

– Конечно. – Колчанов прищурился и, не вынимая пачки, достал из кармана беломорину. – Какое уж тут мнение может складываться, коли люди говно. Зажрались там… Ты не обижайся, Адамыч… Ты, я вижу, из других. – Колчанов еще раз обошел машину. – Как засела-то! – Он присел на корточки. – Без трактора не обойтись… Ну, повезло вам, москвичи, что на меня нарвались! А то б сидели до вечера в грязи… Я, короче, поеду за трактором… К моему другу Мишке. Он мне трактор, конечно, даст… Но я ему за это буду должен… – Колчанов помялся, – бутылку. Такие расценки.

– Нет проблем. – Мужик открыл багажник, вытащил бутылку и протянул Колчанову.

– Вы-то понимаете. – Андрей Яковлевич сунул ее в карман. – Я бы с вас ничего не взял. Я всю жизнь прожил – ни хера не нажил. Потому что такой бескорыстный я есть человек. Вот и живу весь в говне… Налей, Адамыч, на ход ноги, чтоб мне побыстрее педали крутить.

Мишка Коновалов пьяный спал на крыльце. Он помогал соседям выкапывать картошку, и его отблагодарили.

Трактор стоял рядом. Колчанов обрадовался – можно взять трактор и не делиться с Мишкой. Он спрятал велосипед в кустах, огляделся и спрятал там же бутылку, зарыл ее в листья. Сел на трактор и погнал вытаскивать евреев.

Москвичи сидели в машине и пили из термоса.

– А вот и я. – Андрей Яковлевич выпрыгнул из трактора. – Колчанов не подведет! Сказал – сделал!

– Хотите кофе? – предложила баба.

– Не-е. – Он замахал руками. – У меня от него сердце барахлит. Ничего пить не будем, пока не вытащим!

Зацепили тросом машину и вытянули из грязи на сухое место.

– Спасибо громадное! – Георгий Адамович приложил к груди руки. – Не знаем, что бы мы без вас и делали!

– Да фули. – Андрей Яковлевич вытер рукавом лоб. – Ну вот… одни работают, а другие награды получают, сидя дома. Мишка, вон, только разрешил трактор взять, и бутылка уже его. За что?! Трактор – общественный, горючее – тоже! А я туда на лисапеде… там уговаривай его… Кстати, не хотел за бутылку давать, жид! Грит: гони две! Еле уломал. – Андрей Яковлевич вздохнул. – А я – туда на лисапеде, обратно на тракторе! Теперь назад трактор сдавать, оттуда опять на лисапеде, а мне не по дороге ни хрена… И по делам я упоздал. – Колчанов вздохнул.

Адамыч намек понял и вытащил из багажника бутылку.

– Это вам.

– Это что?.. Да что ты, Адамыч! Я ж не к этому говорил-то! – Андрей Яковлевич взял бутылку и потряс ею. – Я ж за справедливость. Справедливости, говорю, нету. Вот я про что… Но коли ты от души, возьму, чтоб не обидеть хорошего человека, потому что из Москвы в основном говно едет, вам не чета.

Он убрал бутылку и хотел уже было отправиться, но тут баба спросила:

– Андрей Яковлевич, так вы не знаете, кто у вас тут дома продает?

Колчанов поскреб висок, у него созрел план. После гибели сына остался пустой дом, в котором сын отдыхал летом с семьей. Там уже несколько лет никто не жил. Присматривать за домом было недосуг, и он потихоньку приходил в негодность. Текла крыша. Труба частично обвалилась. Треснула потолочная балка. Да и деревенские архаровцы постарались – порастырили что могли. Честно говоря, Андрей Яковлевич и сам в точности не знал, в каком состоянии теперь дом, потому что забыл, когда был в нем последний раз. Хорошо бы продать его евреям. Если не купят, то, по крайности, раскрутить их на угощение. Со всех сторон расклад удачный. А уж продать евреям развалюху – дело богоугодное… А если не получится, он водочки-то их попьет, а потом и скажет: «Катитесь отсюда к едрене матери! Не стану я память о сыне за тринадцать сребреников продавать! Вы, евреи, Христа распяли, и за это вам – хер!»

– Как не знаю? Конечно знаю! Я и продаю, – сказал Колчанов.

– Правда?

– Ну, йоп! Колчанов жизнь прожил – никому не соврал! Продаю, конечно. Первосортный… Пятистенок. Печка, чулан, веранда, хоздвор огромный. Сад фруктовый не в рот, извините, какой! Только маленько запущенный. Но это поправимо. Сорняков повыдергать и моркови посадить… Погреб глубокий. Зимой картошку будете складать. Сверху люка я шинель всегда кладу для тепла.

– Вас нам, – сказала Раиса, – наверное, Бог послал.

– А кто ж еще? – согласился Колчанов. – Он самый…

Поехали смотреть дом. Колчанов приготовился к поединку. Но супругам, на удивление, дом понравился. Тогда Андрей Яковлевич заломил немыслимую цену. Думал, они начнут торговаться и он уступит вполовину. Но и тут евреи неприятно его удивили, согласившись с ценой без базара. За это Колчанов стал их уважать еще меньше и предложил купить втридорога оставшиеся в сарае дрова, которые все давно сгнили. Те, не глядя, взяли и дрова. Мало того, захотели оформить куплю прямо сейчас, чтобы лишний раз не ездить.

Поехали в правление. Там Андрей Яковлевич немного поволновался. Бухгалтера не оказалось на месте, и Колчанов боялся, что сделка сорвется из-за ерунды. Но все обошлось. Какие нужно документы подписали. Андрей Яковлевич пересчитал деньги.

В тот вечер Колчанов обмывал с новыми хозяевами проданный дом, а утром они укатили в Москву. Андрей Яковлевич запил и не просыхал, пока не кончились деньги. А когда протрезвел, очень обиделся. «Правильно говорят, еврейские деньги счастья не приносят. Продал сынов дом батька-иуда!» Поэтому, когда евреи приехали жить, Колчанов принял их холодно. Уж очень ему было обидно за себя и за русских вообще.

Приехав, Дегенгарды стали обустраиваться основательно. Первым делом выстроили высокий забор. С деревенскими же общались вежливо, но в дом не приглашали. А если кто приходил по какому делу (а дела в деревне известные – денег занять или опохмелиться), то разговаривали у ворот.

Это деревенским, само собой, не нравилось. Во-первых, им было любопытно – чем городские там занимаются, во-вторых, обидно, что чужаки завели свои порядки в их деревне. Все ждали, когда же дачники наконец поедут в город, чтобы залезть и посмотреть. Но, как назло, вдвоем они не уезжали.

Общество решило, что евреи купили дом, чтобы пить там кровь христианских младенцев, которых они привозят из Москвы в багажнике. В деревне младенцы пока не пропадали. Лиза Галошина, которая долго работала в столице, рассказывала, как это сейчас делается. Берут сирот из детдома, оформляют за границу бездетным иностранцам, а сами детей увозят в глухие места и там пьют их кровь, а внутренние органы продают в Вымираты султанам из Махрейна, чтоб те меняли свою старую, засранную коньяком печенку на новую. Скорее всего, евреи и себе поменяли все внутренние органы, для пенсионеров они выглядели подозрительно, как молодожены из санатория.

Временами из их трубы шел какой-то очень уж черный дым. Решили, что евреи сжигают трупы младенцев, из которых высосали кровь.

Мишка Коновалов рассказывал деревенским про своего родственника, который работал на мясокомбинате, пил свежую бычью кровь, от нее чувствуешь себя капитально и хрен стоит, как у быка.

Петька же Углов предложил залезть на крышу и взять пробы дыма из трубы для экспертизы, чтобы отвезти их куда следует и проверить. Но никто не знал, как это сделать и куда везти потом пробы.

А дед Семен рассказывал, будто ночью, проходя мимо колчановской синагоги, он видел на заборе семейство чертей с большими носами. Дед Семен вывел, что дачники и есть черти из Москвы, которые развалили колхозы и довели всю Россию до упадка, а теперь добрались до них, чтобы нафуярить и тут.

Колчанова шпыняли за то, что он продал дом нелюдям, от которых теперь страдает вся деревня. Андрей Яковлевич только огрызался – он и сам был не рад.

Наконец на стихийном собрании решили послать к москвичам Мишку Коновалова, чтобы он заявил им ультиматум: либо они ведут себя как положено, либо уматывают отсюдова к свиньям собачьим в Израиль. С Коноваловым отправились несколько человек. По дороге Мишка размахивал палкой и кричал, что научит уважать русский народ. У дома все спрятались в кустах, а Мишка перекрестился, постучал палкой по воротам и крикнул:

– Открывай!

Ворота открылись. Мишка прошел внутрь. Через полчаса он вышел пьяный в дымину и без палки. На вопросы не отвечал, говорить не мог. На следующий день ничего не помнил. Помнил только, как ему налили и он выпил. А дальше – как отрезано.

Деревенские в очередной раз осудили звериное нутро сионизмов за то, что они спаивают русский народ.

За это им на заборе нарисовали череп-кости и написали внизу:

Х… и П…

И вот евреев убили.

Проезжая утром мимо нехорошего дома, Мишка увидел, что ворота распахнуты. Он остановился и пошел посмотреть. Заглянул во двор. Прошел внутрь. В доме Мишка нашел тела застреленных москвичей, кучу мензурок, какие-то химикаты и старинную книгу с нерусскими буквами. Побежал за мужиками.

Вызвали милицию из Моршанска. Приехало двое – сержант и капитан. Капитан осмотрел трупы и пришел к такому предварительному выводу: дачники застрелены. Их кто-то застрелил.

Трупы увезли. Дом заколотили и опечатали.

На следующий день из Моршанска приехал сын Борьки Сарапаева Ванька, который работал там милиционером, и рассказал, что трупы дачников из морга исчезли вместе с санитаром.

Похоже, убийцы заметали следы. Тут мнения разделились. Одни говорили, что евреи прислали какому-то султану испорченные органы и за это султан подослал к ним моджахеда из Вашингтона. Другие считали, что они не поделили деньги с московскими продажными чиновниками, с помощью которых забирали детей из детских домов. А Семен Абатуров сказал, что это «чистая метахизика», но не объяснил, что он имеет в виду.

Звезда Рэдмах засияла на небе, когда из пещеры вышел обнаженный, костлявый, седой бородатый человек и пошел по древней тропе к вершине горы, опираясь на палку. Он шел твердо и уверенно. Казалось, что земля постанывает у него под ногами.

И кролик, и белка, и пятнистый олень, прибежавшие посмотреть, кто тут ходит, в ужасе кинулись прочь.

– Гибель и мор! Гибель и мор! – кричали звери, каждый по-своему.

И одинокий волк вышел навстречу. Но когда глаза его встретились с глазами человека, волк заскулил жалобно и, поджав хвост, подполз к нему и принялся лизать мокрым языком руки незнакомца.

И взошел человек на вершину горы, и сел на камень. И возвел очи к звезде Рэдмах, и сказал:

– Я ГОТОВ, О ВЕЛИКАЯ МАТЕРЬ ЗВЕЗД И ПРОСТРАНСТВ! Я ГОТОВ ПРИНЯТЬ ТВОЮ СИЛУ И ТВОЕ ПОСЛАНИЕ, КОТОРЫЕ ЗАВЕРШАТ ЧЕРЕДУ МОИХ ПЕРЕРОЖДЕНИЙ!

И грохот потряс землю. И с горы посыпались камни. И завыл волк, сидевший рядом.

И луч красного света вышел из звезды и коснулся груди человека. И сияние молний окутало его. А палка в руке вспыхнула и сгорела.

И когда все кончилось, человек сказал:

– БЛАГОДАРЮ ТЕБЯ, О ВЕЛИКАЯ ЗВЕЗДА РЭДМАХ!

И спустился он с камня, и положил руку на волка, и сказал:

– Долго я копил силы! И теперь я готов покинуть этот мир, чтобы отправиться в другой, высший!

Волк заскулил и задрожал.

– Я завершил свой путь на этой Земле, – продолжал человек. – Но то знание, которое я накопил за долгие века, не должно пропасть!

Незнакомец достал из мешка большую книгу и маленькую шкатулку. И открыл он книгу и пробормотал что-то из нее. А потом откусил себе мизинец, и положил в шкатулку, и убрал шкатулку с книгой обратно в сумку, и повесил ее волку на шею.

– Ты будешь хранить это до тех пор, пока не появится тот, кто сможет этим воспользоваться. Ибо, воспользовавшись этим, станет сильнее всех! Прощай же, зверь!

Человек поднял руки, оторвался от земли и полетел к звезде.

Глава вторая