Красный бубен

– Где твоя удочка?! – Татьяна вбежала следом. – А вот где! – Она вытащила удочку из кучи лопат, сломала об колено и швырнула под ноги Мешалкину. – Вот твоя удочка!

Юра поднял с пола обломки и посмотрел на жену так, что та отступила назад.

– Ну и черт с тобой! Я все равно пойду на пруд! – Он отодвинул Таню в сторону.

У калитки Юра обернулся:

– А удилище я новое срежу! Чай, не без рук!

– Сволочь! – закричала ему в спину Татьяна. – Ты мне всю жизнь отравил! – И заплакала.

Юра уходил, не оборачиваясь. А если бы знал, что видит жену в последний раз, наверное, обернулся бы, чтобы запомнить ее на всю оставшуюся жизнь.

Размашисто шагая, Юра подошел к пруду. Сердце колотилось, на душе тошно… Они познакомились с Таней еще в институте. Тогда все было по-другому. Жизнь казалась прекрасной. Казалось, можно легко перевернуть весь мир кверху жопой. А уж исправить мелкие недостатки женского характера – раз плюнуть. Со временем Юра понял, что изменять мир – не его дело, а мелкие недостатки женского характера устранить невозможно. Наоборот, начинаешь понимать, что ты видел далеко не все, которые в этой женщине есть… Юра приехал в Москву из Воронежа и жил в общежитии. Они с Таней познакомились на студенческой вечеринке. Он выпил и ходил по залу, присматриваясь к девушкам. Таня стояла, скромная, в углу, теребя сумочку. Юра никогда не приглашал таких одиноко стоящих баб, на уровне инстинкта он знал, толку от них никакого – ни пообжиматься, ни вставить. Все начиналось-заканчивалось разговорами про учебу, писателей и киноартистов. Уж лучше бы такие бабы ходили в библиотеку, а не на танцы. Но в этот раз что-то остановило Юру. Он подумал: «Интересно… Обычно меня тянет на веселых баб с большими титьками. А вот эта в углу совсем из другой оперетты, но мое внимание на ней почему-то задержалось… Интересно… А не попробовать ли для свежести ощущений завязать с ней знакомство?.. Возможно, я что-то упускаю в жизни, не приставая к таким бабам… Надо бы это дело исправить для, как говорится, баланса на колонках стерео». Юра поправил съехавший набок галстук с Микки-Маусом и подошел к девушке.

– Разрешите вас пригласить на медленный танец.

Девушка покраснела. Было видно, что танцевать ей хочется, и приятно, что ее пригласили. Она повесила сумочку на плечо и пошла за Юрой. Юра легко прихватил девушку за талию, а она положила руки ему на плечи так осторожно, что Юра их почти не почувствовал. Эта необычная деликатность ему понравилась.

«Напрасно я раньше не приглашал танцевать таких… – подумал он и поставил Татьяне первый плюсик. – Эта деликатность действует на меня как-то прямо положительно… Другие бабы повиснут на тебе, как на вешалке, и трутся титьками. Никакой романтики. Один разврат, а он иссушает… Я же художник и должен творить! А как я могу творить, если всю ночь протрахаешься и на следующий день глаза слипаются и резец из рук выпадает. – Он посмотрел на ее шею и спину с уважением и приобнял покрепче. – Вот какие девушки должны становиться подругами художников!»

– Вас как зовут? – спросил он.

– Таня. – Она ответила так тихо, что Юра едва расслышал. И это тоже ему понравилось.

– Как? – переспросил он. – Говорите, пожалуйста, погромче, а то из-за музыки ничего не слышно.

Солист группы «Скорпионс» громко свистел из колонок.

– Таня.

– А меня Юра! – сказал он и подсвистел «Скорпионам»: «Фью-фью…» – Вы на каком факультете учитесь?

– На мехмате.

– А я на географическом. Вам эта музыка нравится?

Таня кивнула.

«Вот здорово!.. Языком лишнего не треплет… А то другие как начнут! Ты им: „Как дела?“ – в смысле поздоровался, а они тебе про маму-папу, дедушку-бабушку! Второй плюсик».

Весь вечер Юра протанцевал с Таней и поставил ей за поведение еще немало воображаемых плюсов… Потом он пошел ее провожать с заходом в парк. В парке Юра попытался зажать девушку, она твердо его отстранила, не позволив ничего лишнего. Но убегать, как дура, не стала и по морде тоже не дала. Юра поставил ей еще плюс.

Они стали встречаться. Юра рассказал ей, что мечтает стать настоящим художником. Ему нравилось дарить девушке свои скульптуры (малые формы), было приятно, что работает для любимого человека. К тому же Юра считал, что это ее культурно развивает. Он забросил всех своих подружек. Примерно через месяц она ему дала. И сразу залетела. Когда она сообщила об этом, он решил, что вот и ладно, пора уже подумать о семье… о домашнем уюте, домашней кухне, о детях, наконец… Тем более что в принципе потом он все равно собирался жениться, так почему бы это не сделать сейчас? Замечательная кандидатка. И вообще, благородней сказать: «Вот и прекрасно, что ты залетела, давай быстрее поженимся, и рожай на здоровье». Это гораздо лучше, чем говорить: «Я, конечно, тебя люблю и хотел бы иметь от тебя ребенка, но ты же понимаешь: когда у нас нет ни квартиры, ни работы, ни денег – это несвоевременно. Вот встанем на ноги, окрепнем, тогда рожай на здоровье…» Так Юре говорить не хотелось.

Правду сказать, некоторые недостатки Юра у нее усмотрел. Она была болезненно ревнива, ревновала его ко всем блядям. И еще Татьяна не понимала значения Пикассо, который был его кумиром. Но он полагал, что общение с ним повысит ее культурный уровень, она сможет оценить гениального художника, а рефлекс ревности отомрет, как ненужный человеку хвост.

Получилось не так, как он рассчитывал. Татьяна не перестала его ревновать, а даже наоборот. Пикассо она так и не приняла, а Юрины скульптуры считала никчемным занятием.

В какой-то момент Юра хотел порвать семейные узы и уйти. Но не успел. Татьяна опять забеременела и родила дочку. Ему открылась горькая истина: люди живут вместе, чтобы заебывать друг друга до смерти.

Юра подошел к осине и отломал длинную палку. Привязал леску и вспомнил, что пошел на рыбалку без наживки. В темноте копать червей трудно. Но не возвращаться же? Юра достал резец, который всегда носил с собой, и поковырял землю.

От земли шел неприятный запах, будто протухло что-то. Юра отошел подальше и покопал там. Вони не меньше. Он посветил зажигалкой в лунку. В земляной стенке шевелил вялым концом полудохлый червяк. Юра ухватил его двумя пальцами и выдернул. Чпок! Насадил червяка на крючок. Забросил удочку, сел на полено. Закурил. Выглянула луна, осветив купол церкви и тропинку, ведущую к ней.

Кто-то выскочил на пригорок и с криком бросился к церкви. Чего кричали, Юра не разобрал. Три тени пробежали следом. Завыли собаки. В церкви хлопнула дверь. Опять кто-то закричал. «Кому это приспичило среди ночи помолиться?..» Юра к религии относился снисходительно. Считал, что какие-то высшие силы разума, вероятно, присутствуют, но к церкви вряд ли имеют отношение. Ну разве ж может высший разум проявлять себя через помещение, в котором толкаются глупые старухи в платочках? Делать высшему разуму нечего? Высший разум – это, скорее всего, инопланетяне, которые перемещаются на большой скорости в летающих тарелках.

Юра привстал, полено поднялось вместе с ним. Штаны прилипли. Он дернул задницей. Крак! Полено отвалилось. Мешалкин пощупал сзади. Дырка.

Таня швырнула тряпку вслед мужу и быстрым шагом вернулась в дом. Села на табурет и уставилась в стену, где висел выцветший прошлогодний календарь «Радио России» с обезьяной на унитазе в наушниках.

«Если бы не дети, я давно бы ушла!.. И все было бы по-другому!.. Я бы вышла замуж за кого-нибудь с хорошей зарплатой и без всяких там художеств. Наподобие Стасика! Ну и пусть он несимпатичный! Зато любил бы меня и делал все, что от него требуется! А к его внешности я бы привыкла! Он и сейчас готов на мне жениться! Во всяком случае, когда мы встречались с ним у Ирки, он так и сказал: „Бросай своего художника на букву «хэ» и выходи за меня! Я тебя буду на руках носить…“ А я ответила: „А как же дети?..“ Вот подрастут дети, станут понимать, что с таким мудаком мамке жить невозможно, вот тогда и уйду к Стасику!..»

Таня прошла посмотреть – как там дети. Дети смотрели телевизор. Они с интересом наблюдали, как из шкафа в спальне вылез мертвец в болячках и напал на парочку, которая занималась сексом. Татьяна ахнула. Дети подскочили, подумав, что это кричат с экрана. Она вырвала вилку из розетки и закричала:

– Что вы смотрите?! Кто вам это разрешил смотреть?! Это смотреть нельзя! Это гадость! Гадость! Ну-ка быстро мыть ноги и спать!

Дети ушли.

«Если Мешалкина кто сейчас у пруда увидит, подумают: „Ну и сволочь у него жена! Муж приехал, а она его с дороги не накормила, и он как дурак рыбу ловит! Как будто у него дома-семьи нет!..“ Скажут, что я плохая хозяйка… В деревне все сразу становится известно… А мне тут еще жить да жить… Знает, гад, как похуже сделать, чтобы я за ним побежала! Все так повернет, что все равно я в говне, а он весь в белом! Паразит! Ну что… надо идти за этим говноловом!..»

Фонарик замигал и стал судорожно гаснуть. Батарейки садились.

«Говорила же этому уроду: привези нам батарейки! Привези нам батарейки!.. Привези нам батарейки!.. Куда там! Разве он о семье думает! У него более возвышенные мысли – как с Куравлевым нажраться и показывать свои сувениры! Куравлев тоже хорош! Вместо того чтобы Мешалкина осадить, сказать: „Брось ты это занятие или уж, на худой конец, иди кружок веди в клубе за деньги“ – так он: „Какой ты, Юра, молодец, талант, художник! Беги за бутылкой…“ Тьфу! Художник! Тьфу! Лучше бы паркет дома положил, раз он так дерево любит! Вырежет фигню и сует под нос: „По-ню-хай-как-пах-нет!“ Тьфу! – Фонарик мигнул в последний раз и потух окончательно. Стало совершенно темно. Таня остановилась и потрясла его, не помогло. – Вот сейчас упаду в темноте в яму и ногу сломаю! Сломаю ногу! Вот и все! Все из-за него! Говорила же мне мама: „Не выходи за него, ничего хорошего у тебя с ним не получится!“ А я не послушала, дура! Дура! Теперь мучаюсь! Мучаюсь теперь! Мучаюсь! – Идти было страшновато. Что-то пугало в этой темноте. Нога провалилась, Таня пролетела вперед и ударилась о землю. Поднялась. Коленка болела. – Вот так-то! Спасибо тебе, Мешалкин! Спасибо! Дождался ты наконец! Дождался! Да! А в следующий раз я голову сверну, как ты давно добиваешься! Ты уже давно хочешь свести в могилу мать своих детей! Давно уже хочешь! Да! Давно!» – Таня имела твердое намерение свернуть шею, назло мужу.

Какое-то движение. Она остановилась.

– Юра, ты?!

– Нет, – ответил незнакомый голос, – мы не Юры.

Из темноты вышли двое. Выглянула луна и осветила незнакомцев. Перед Таней стояли два солдата, как из кино про войну.

– Здравствуй, хозяйка, – сказал один.

– Нет ли, хозяйка, в деревне фрицев? – спросил второй.

Таня попятилась. Пять минут назад она вышла из обычного дома с электрическим освещением, где работал телевизор и висела обезьяна. Она сделала несколько шагов в темноту и…

– Хозяйка, ты что – немая? – спросил первый.

– Или глухая? – добавил второй. – Фрицы, спрашиваем, есть в деревне?

– Ка-ка-ка… какие фрицы?

– Вот-вот-вот с такими рогами! – Первый приставил к голове два пальца.

– Ты что, издеваешься? Может, ты фрицам служишь?

– Ка-ка-ка… каким фрицам?.. Вы что, кино здесь снимаете?

– Ага! Я артист Крючков! – ответил солдат потолще.

– А я артист Ильинский! – ответил солдат в очках. – Ты что, баба, рехнулась?! Какое кино?! Мы тебя русским языком спрашиваем: немцы в деревне есть?!

Таня читала в каком-то фантастическом рассказе, который ей подсунул Мешалкин, как главный герой пошел по городу, шел, шел, провалился в яму времени и очутился на сто лет назад. Но это же был всего лишь фантастический рассказ! Фантастический!..

– Немцы?.. Так год-то сейчас какой?

– Какой-какой! Суровый военный год!

– Сейчас тысяча девятьсот девяносто девятый, – сказала Таня глухим голосом.

– Знаешь что, – процедил солдат в очках, – ты нам голову не морочь! Ты что? За фашистов?! Сейчас мы с тобой разберемся на месте!

– Я фашистка?! – крикнула Таня. – Да у меня дед на войне погиб!

– Дед за баб не ответчик!

– У тебя дед погиб, а Андрюха обе руки потерял! Мог бы со спокойной совестью демобилизоваться, а он не покинул поле боя! Ногами воюет!

Тот, что в очках, подпрыгнул высоко и ударил ногой по столбу с проводами. Столб переломился и рухнул. Провода лопнули. Темноту прорезали зигзагообразные разряды электричества.

– Товарищи бойцы, отпустите меня, – заскулила Таня. – У меня дети!.. Игорек и Верочка!

– Вот и хорошо, – сказал очкарик спокойно. – Мы тебя сейчас убьем, а твоих детей воспитает родина! Как своих верных сыновей и дочерей, а не как пособников фашистов! Ты же мать, ты же хочешь, чтобы твои дети выросли настоящими людьми, а не мразью, как ты?!

– Конечно хочет. Думаешь, Андрюха, легко мразью жить?

– Скажи спасибо, фашистская подметка, что мы твои мучения прекратим.

– Как хочешь умереть? Чтобы я тебя застрелил или чтобы тебя Андрюха ногами забил?

Таня зарыдала.

«Почему я стою на месте?! На месте… Почему я не зову на помощь, не бегу отсюда?.. – Но ни язык, ни ноги, ни руки не слушались. Желудок скрутило, сейчас вырвет. Ей стало стыдно, что ее стошнит при посторонних. – Чего я думаю?! Чего я думаю?! Меня сейчас убьют, а мне чего-то стыдно?! Чего мне стыдиться?! Чего?! Меня же убивают! Убивают! А я их стыжусь!» – Ее вырвало.

– Что, – очкарик наклонился и заглянул ей в лицо, – наблевала? Наблевала, гадина? Фу-у! Ай-яй-яй! Как не стыдно! Что, не получается орать-то? Только блевать получается? Не получается ногами-то бегать? Мы тебя насквозь видим!

Таня заглянула в его глаза и почувствовала, как тонет в вязкой трясине. Хотела отвернуться, но не смогла.

– Капут тебе, Танечка! – сказал очкарик.

«Откуда они знают мое имя?..» – успела подумать она перед тем, как очкарик открыл рот с огромными клыками, взвыл и впился ей в горло.

Верочка и Игорь не спали. Игорь рассказывал Верочке в темноте страшную историю. Верочка натянула одеяло до самых глаз и боялась.

– Значит, так, – говорил Игорь. – В одном городе жила семья: мама, папа и их дети. Дочка и сын. Дочку звали Ева, а сына звали Генрик. Папу звали Карл, а маму – мм… не помню как… Просто будет мама называться. Вот однажды к ним в гости приехал один неизвестный дядя. Мама подумала, что это папин родственник. А папа Карл подумал, что это мамин родственник. А спросить у него, чей он родственник, они постеснялись. И стал он у них жить. Фамилия у него была Никитин. Он был длинного роста, худой как скелет, с черными волосами и большим носом. Еще у него росла длинная-предлинная черная борода. И одевался он во все черное. Черный плащ, черные очки, черная шляпа, черные перчатки, черные штаны, черные ботинки, а в руке черный чемодан. Никитин всегда носил чемодан с собой и никогда его не оставлял. Однажды ему нужно было в магазин пойти, купить черный носовой платок. А родители были на работе. Никитин сказал детям: «Только ни в коем случае не открывайте чемодан и не смотрите, что в нем лежит». И ушел в магазин. Тогда Генрику стало интересно, и он пошел посмотреть. Открывает чемодан – а там шкатулка. А в шкатулке желтый мизинец отрезанный. Генрик испугался, бросил в чемодан шкатулку и убежал в свою комнату. И не заметил, что его носовой платок упал из кармана в чемодан. Сидит он под столом и дрожит, вдруг слышит шаги по лестнице. Это Никитин возвращается из магазина. Раз-два! Раз-два! – Игорь старался говорить страшным голосом. – Вот он уже подходит к двери! Раз-два! Раз-два! Вот он заходит в квартиру! Раз-два! Раз-два! Вот он идет по коридору! Раз-два! Раз-два! Вот он заходит в свою комнату посмотреть на свой чемодан. Раз-два! Раз-два! Вот он подходит к чемодану и открывает крышку!.. А там валяется платок Генрика! Тогда он все понял и пошел в комнату к Генрику. Раз-два! Раз-два!..

– А как он узнал, что это Генрика платок? – спросила Верочка.

– На нем было написано: «Генрик»… Сидит Генрик под столом и видит ноги в черных ботинках. И слышит голос страшный: «Где этот проти-и-вный мальчишка, который залезал в мой черный чемодан и узнал мою та-а-айну?» А Генрик сидит под столом и боится. Никитин комнату обошел и стал принюхиваться. «Чую, здесь ты, противный мальчишка! Вылезай, а то я тебя все равно найду!» Подходит Никитин к кровати, нагнулся и смотрит – не сидит ли там Генрик. А Генрик в это время из-под стола выскочил и в шкафу спрятался, где Никитин его уже искал…

– Лучше бы он совсем из дома убежал.

– Он не мог, потому что Никитин закрыл комнату на ключ.

– А откуда у него ключ был?

– Он его у папы Карла из кармана вынул, когда папа мылся.

– Это тот папа Карл, у которого Буратино?

– Нет, это другой.

– А Буратинин где?

– У тебя на бороде! Не мешай мне рассказывать, а то не буду!.. Забежал Генрик в шкаф, а его красная рубашка между дверцами застряла, и краешек наружу торчит. И Никитин увидел. Схватил он Генрика за рубашку, вытащил из шкафа и говорит: «Говорил я – никому не лазить в мой чемодан и никому не открывать мой чемодан! А ты, противный мальчишка, залез в мой черный чемодан и узнал мою страшную тайну желтого пальца! И за это я тебя убью и кровь твою выпью!» Убил он Генрика и кровь выпил, а труп выкинул в окошко. Вечером приходят родители и спрашивают: «А где Генрик?» А Никитин им отвечает: «Говорил я – никому не лазить в мой чемодан! А он залез. За это я его убил и кровь у него выпил! И вас тоже предупреждаю: не лазьте ко мне в чемодан, а то хуже будет!» Погоревали родители, но делать нечего.

– А почему они его не выгнали хотя бы?

– Неудобно родственника выгонять. Помнишь, у нас жил папин дядя Петя, у которого ноги воняли?

– Ф-у-у-у-у!

– Не мешай рассказывать!.. И ушли на следующий день родители на работу. А Никитин опять пошел в магазин покупать черный галстук. Перед уходом он говорит Еве: «Не подходи, Ева, к моему чемодану, а то худо будет!» Сказал так и ушел. А Еве интересно стало. И она тогда не сдержалась и чемодан открыла…

– Глупая какая! Он же теперь ее убьет!

– Девчонки все глупые дуры!

– Сам дурак!

– Еще раз перебьешь – не буду рассказывать!

– Больше не буду перебивать.

– …Открывает Ева чемодан и видит там шкатулку, а в шкатулке желтый палец с синим ногтем. Испугалась Ева, бросила ее и побежала в свою комнату. И не заметила, что у нее с головы в чемодан упал волос. Спряталась Ева за занавеску, потому что была очень глупая и не догадалась, что у нее из-под занавески сандали торчат. Идет домой Никитин. Раз-два! Раз-два! Это слышны его шаги на лестнице. Раз-два! Раз-два! Это Никитин подходит к двери. Раз-два! Раз-два! Это он идет по коридору и заходит к себе в комнату. Стой, раз-два! Он открыл чемодан, а в чемодане лежит волос. Никитин взял, на палец намотал. «А, Б, В, Г, Д, Е… Ева! Так-так…» И понюхал. «Так-так! И пахнет Евой…» Он все сразу понял и пошел ее искать. Раз-два! Раз-два! Он вышел из своей комнаты. Раз-два! Раз-два! Он идет по коридору. Раз-два! Раз-два! Он подходит к комнате Евы. Раз-два! Раз-два! Он заходит в комнату и сразу видит сандали за занавеской. Стой, раз-два! Отдернул занавеску, а там Ева дрожит. Обоссалась! Все колготки мокрые! Никитин говорит: «Я тебя предупреждал, глупая девчонка, чтоб ты не залазила в мой черный чемодан! А ты не послушалась и тоже узнала мою страшную тайну, как и твой негодный брат! И я тебя теперь тоже убью и выпью твою кровь!..» – «Не убивай меня, дядя Никитин! – запищала Ева. – Я боюсь! Я у родителей одна осталась! Я никому не расскажу про желтый палец с синим ногтем!..» Но Никитин ей не поверил и убил ее, высосал кровь, а труп выкинул в окошко. Приходят родители с работы и спрашивают: «А где Ева?» – «А я, – Никитин говорит, – ее убил и кровь у нее выпил за то, что она меня не послушалась и залезла в мой чемодан…»

– А почему родители милицию не вызвали?

– Потому что было лето и все милиционеры были в отпуске… И еще… – Игорь задумался. – Никитин все телефонные провода перерезал, чтобы нельзя было звонить… Ну вот… На следующий день папа ушел на работу, а мама расстроилась, что всех детей потеряла, заболела от этого и осталась дома. Лежит в кровати с бинтом на голове и зубами стучит от холода. Заходит Никитин весь в черном и говорит: «Извините. Мне нужно сходить в магазин, чтобы купить черную повязку на глаз. Посторожите, пожалуйста, мой черный чемодан. Но если вы не хотите, чтобы с вами случилось то же самое, что и с вашими непослушными детьми, ни в коем случае его не открывайте». Ушел Никитин, а маме стало интересно, из-за чего ее дети погибли страшной смертью; она встала с постели и пошла в комнату Никитина. Идет и шатается. И плачет: «Бедные мои детки! Бедный мой Генрик. Бедная моя Ева. На кого вы меня оставили!..» Вдруг видит, на потолке призрак Генрика висит, а из шкафа призрак Евы вылетает со светящимися глазами. И призраки ей говорят: «Мама, не открывай черный чемодан, а то Никитин тебя убьет из черного пистолета и высосет твою кровь!..» Но мама сказала им: «Нет, я должна узнать, из-за чего мои дети умерли!» И вошла в комнату. Открыла чемодан, вытащила шкатулку, открыла ее и увидела желтый палец с синим ногтем. И вспомнила, что она читала про такой палец в одной старинной книге. В книге было написано, что палец волшебный. Это палец одного колдуна. Только мама хотела взять палец и отнести его в милицию, как слышит – в подъезд вошел Никитин. Раз-два!..

– Как же она его отнесет в милицию, если милиционеры все в отпуске?

– Она про это забыла, потому что была расстроена из-за детей… Идет Никитин по лестнице. Раз-два! Раз-два! Мама палец в карман засунула и побежала за веревкой. А Никитин уже поднимается по лестнице. Раз-два! Раз-два! А мама веревку в чулане ищет. А Никитин уже на втором этаже. Раз-два! Раз-два! А мама веревку нашла наконец. А Никитин, раз-два, уже на третьем этаже. А мама только веревку к батарее привязывает. А Никитин уже к двери подходит. Раз-два! Раз-два! А мама только на подоконник залезает задом наперед. А Никитин, раз-два, дверь открывает и по коридору идет. А на глазу у него страшная черная повязка, как у пирата. Раз-два! Раз-два! А мама по веревке вниз начинает слезать. А Никитин смотрит – у него чемодан открыт и палец пропал! Тут он все понял и кинулся в комнату к маме. А мама дверь на ключ закрыла и шкаф придвинула.

– Как же она это сделала? Она же на веревке слезает?

– Это она раньше еще все сделала.

– Понятно.

– Никитин пистолет выхватил и пальнул в замок. И дверь открылась.

– Там же шкаф еще был.

– У него пуля разрывная. Шкаф разлетелся на мелкие кусочки. Подбегает Никитин к окну, за веревку схватился и втащил маму обратно в комнату.

– А почему она не спрыгнула?

– Не успела. Никитин очень резко дернул… «Ах ты, негодная мама! – закричал он. – Я тебе запретил открывать мой черный чемодан, а ты не послушала! Теперь я и тебя убью и кровь высосу!» Вырвал у нее палец, прицелился одним глазом маме в самое сердце и выстрелил. И убил маму, а кровь высосал. И выбросил маму в окошко. И сел смотреть телевизор. Приходит папа с работы и спрашивает: «А где моя жена?..» – «А я ее убил, потому что она в мой чемодан лазила. Убил и выкинул в окошко». Тут уж папа не стерпел: «Ах ты гад Никитин! Мы тебя в дом пустили, оказали тебе гостеприимство, а ты ведешь себя как свинья! Мало тебе, что ты наших детей убил, а теперь ты еще и мою любимую жену убил тоже! Уходи отсюдова, пока живой! И забирай свой проклятый черный чемодан!» Никитин не ожидал, что папа такой смелый, и немного растерялся. А потом вытащил свой черный пистолет и говорит: «Ничего подобного! Не ты меня, а я тебя убью и буду в твоей квартире жить!» И выстрелил в папу. А папа нагнулся, и пуля попала в люстру. Люстра упала прямо на Никитина. А Никитин не понял, что это на него упало, и стал бегать по комнате и стрелять из пистолета в разные стороны. А папа выбежал на улицу и закрыл дверь на палку. Дом поджег, и Никитин там сгорел вместе с чемоданом. Когда загорелся желтый палец, на всех кладбищах встали покойники и закричали: «У-у-у-у-у-у-у!»

Верочка спряталась под одеяло.

Игорек посмотрел в ее сторону и закричал еще страшнее:

– Рэ-э-э-э! У-у-у-у! Бэ-э-э! Мы встаем из могил и идем к тебе, Верка! У-у-у!

– Хватит, дурак! – пискнула Верочка из-под одеяла.

– Сама ты дура! У-у-у! Что, обоссалась?! – Игорь так вошел в роль, что ему самому стало страшно.

Дверь хлопнула. Заскрипели половицы. Раз-два! Раз-два!

Дети притихли.

Кто-то приближался. Им стало жутко. Может, страшный рассказ так подействовал, а может, они испугались потому, что тот, кто вошел в дом, шел, не зажигая света. Если бы это была мама, она обязательно включила бы свет и под дверью появилась бы узкая желтая полоска. Раз-два! Раз-два! У Игоря от страха кожа покрылась пупырышками. Раз-два! Раз-два! Кто-то с той стороны взялся за ручку. У Верочки сердце забилось часто, как часы. Кто-то вошел и остановился на пороге. Игорь зажмурился, хотя и так ничего не было видно.