- -
- 100%
- +
«Если Петька развязался, опять драться полезет! А сил у меня нет».
– Петька, ты?..
– Если я Петька, то ты Чапай. – Из темноты нехорошо засмеялись.
Голос не Петьки. Знакомый, но звучал необычно.
– Ты кто? – спросил Мишка.
– Черт в пальто!.. Не узнал?
– Делать мне нечего! Узнавалки узнавать!
Из темноты снова засмеялись.
– Колчан, ты что ль?
– Ну…
У Мишки отлегло. «Хорошо, что не Петька. Очень уж драться неохота».
Тут он вспомнил, что Углов рассказывал ему какие-то небылицы про Колчанова. Будто бы того затянуло в землю.
– А знаешь, Яковлевич, – Мишка усмехнулся, – Петька про тебя чего сочинил?
– Чего ж?
– Да… говорить смешно! Будто тебя за ноги под землю затащило!
– Ух ты!
– Ну! Шары зальет и несет невесть чего… То он Высоцкого спасает, то тебя под землю провожает!
– Балабол хренов… А где он сам-то? Я к нему пришел.
– Да я его связал, чтоб руки не распускал.
– Это хорошо…
– А зачем он тебе ночью? – В животе у Мишки неприятно заурчало.
– Обещал мне помочь картошки с поля натырить. Я ему за это поставил уже.
– А… – Мишка успокоился. В голове уложилось примерно так: Петька взял у Колчана бутылку, выпил, и работать ему сразу расхотелось. Поэтому он с поля слинял, и то, что он нехорошо поступил, заставило его рассказать о Яковличе всю эту чушь. – Теперь от него проку мало. Пьяный в жопу, – сказал Мишка.
– Да?.. Может, ты мне тогда поможешь?
– Знаешь чего, Яковлич… я с похмелья.
– Так я ж понимаю. – Колчанов поставил на стол бутылку. – Только я теперь ученый. Сначала дело, потом употребим. – Он спрятал бутылку обратно в карман.
– Не… тогда я не пойду! Ты, Яковлич, издеваешься? У меня башка трещит и ноги не гнутся. Того гляди стошню…
– Найдем другого. – Он приподнялся.
Мишка решил раскрутить Колчанова на сто грамм для поправки, а потом обвинить в жмотстве и никуда не пойти.
– Погоди, – сказал он. – Я согласен. Сто грамм налей, чтобы я двигаться мог…
– Ладно, – тот усмехнулся, и Мишке показалось, что Колчанов разгадал его план.
«Ну и хэ с ним! Все равно выпью!»
– Стакан-то есть?
– Зачем? Я из горлышка могу. Давай сюда свою бутылку.
– Смотри, много не пей. – Он протянул водку.
– Обижаешь. – Мишка перехватил бутылку. – Холодная какая! – Выделилась слюна.
Но не все, что приятно на глаз, приятно на вкус.
– Из погреба.
«Хрен ты меня в темноте проконтролируешь!» В армии его научил друг-татарин наливать водку сразу в пищевод. Таким способом можно было за несколько секунд опорожнить поллитровку. Мишка раскрутил бутылку, запрокинул и тут сообразил, что пьет что-то не то. «Это не водка!.. Это… моча!» Мишка никогда мочу не пил, но сомнений не было. Он опустошил уже больше половины, и моча продолжала литься внутрь. Мишка оторвал бутылку ото рта. Моча полилась на лицо. Он вскочил. Моча ударила в голову. То, что он выпил, беспрецедентно подействовало на него в моральном и физическом смыслах. Мишка ухватился за спинку кровати, его вырвало прямо в постель.
– У-ха-ха! – засмеялся Колчанов лающим, как у собаки, смехом.
– Ты что?! – задохнулся Мишка.
– У-ха-ха! – Силуэт Колчанова на фоне окна оставался неподвижным, как манекен в витрине магазина.
Мишку снова вывернуло.
– У-ха-ха! – Лающий смех звенел у него в ушах. – У-ха-ха!.. Ты думал, я дурак?! Не понял, что ты меня хочешь объебать?! Водки заглотить побольше и ни хера не сделать! Все вы тут так живете – выжрать на халяву и жопу чесать! – Голос у Колчанова стал как у Гитлера. – Жизнь ваша никчемная! Зажились вы тут все! Пора вас кончать!
Мишка замер. Услышать такое из уст Андрея Яковлевича Колчанова – все равно что услышать, как корова говорит лошади: «Спокойной ночи, лошадь». Что-то у Колчанова случилось с головой. Попросту говоря, он свихнулся. Неудивительно, что Петька рассказывал про него такие вещи.
– Ага, – сказал Мишка. Пока Колчана не забрали в психушку, надо успеть его как следует отметелить за мочу. Такое не прощают. Мишка шагнул вперед.
Колчанов то ли не понимал, то ли не боялся, что его сейчас изобьют.
В темноте бить неинтересно. Мишка протянул руку к выключателю, нащупал и повернул.
8Одиноко загорелась тусклая лампочка. Мишка остолбенел. Вместо Колчана за столом сидел напоминающий его мертвец. Желтая кожа покрыта струпьями, на коленях руки с железными когтями. Точно такие он видел во сне! «Я сплю!» Но проснуться не получалось. Мишка смотрел, не в силах оторвать взгляд. Из головы гостя торчали кривые рога, которые Мишка не разглядел в темноте, они плотно прилегали к затылку, как у баранов. Что-то в Колчанове щелкнуло, рога поднялись, как у военных самолетов крупнокалиберные пулеметы при команде «к бою». Вытянувшиеся уши шевелились, как у собаки. Что-то застучало по полу. Мишка опустил глаза и увидел хвост, который выпростался из-за спины. Хвост напомнил Мишке его собаку-инвалида. Инвалидом собака стала не сразу. Прежде это была здоровая веселая дворняжка. Даром, что дворняжка, а умная, как бульдог! Дворняги лучше породистых. Как их воспитаешь, такими они и будут. Воспитаешь охотничьей, будет охотничьей, не хуже фокстерьера или сеттера. Воспитаешь сторожевой, будет как немецкая овчарка. Мишка воспитал свою собаку по-разному, на все случаи. Это была чудо-собака! Звали ее Коробок. Пришел Петька Углов и сказал: «Назови собаку Коробок, больно она у тебя квадратная!..» Кличка пристала. Рыжая небольшая собака с болтающимися ушами и подвижным хвостом. Добрая собака. Всему радовалась. Ходила на задних лапах. Это был коронный номер в пивной на станции. Мужики стояли за длинной полкой, прибитой прямо к забору, пили пиво, мусорили чешуей от воблы. Между ног бегал Коробок, подъедая с земли то, что еще годилось для него в пищу. Выпив пару кружек, Мишка начинал представление. «Ну-ка, Коробок, иди ко мне!» Собака, радостно виляя хвостом, подбегала к Мишке, садилась на жопу и, задрав голову, преданно смотрела на любимого хозяина. Мишка поднимал руку, показывая мужикам, что сейчас начнется представление и хорош, пожалуйста, шуметь. В наступившей тишине он вынимал из кармана кусок сахара, поднимал его над головой и объявлял: «Лебединое озеро, Чайковский! Солист – Коробок!» Собака поднималась на задние лапы и переминалась с ноги на ногу. Все начинали хлопать. Коробок кивал мордой, как будто все понимал. Мишка запевал всем известную мелодию, мужики подхватывал: «Там-там там-там тара-ра та-там!» Коробок ходил по кругу, подпрыгивая и приседая на задних лапах, а передними молотил по воздуху, как заяц. За дрессировку Мишке наливали водки. А для смеха поили и Коробка. Ему капали водку на кусок хлеба, и он его съедал, смешно фыркая. Коробок привык к алкоголю. Он предпочитал сахару – водку. Однажды пьяная собака попала под поезд и лишилась правой задней лапы и половины хвоста. Мишка переживал. Собаку было чертовски жалко. Сначала не было никакой уверенности, что Коробок вообще выживет. Но он выжил. Он выжил, научился довольно быстро бегать на трех ногах и вскоре смог опять принимать участие в представлениях. Только теперь ему приходилось скакать на одной лапе и удерживать равновесие с помощью половинки хвоста. Мужики удивлялись трехногому артисту. «Эка скачет, дьявол!.. Как кузнечик!.. А кабы ему две ноги отрезало, хэ бы так скакал… Да… Хэ бы он вообще скакал… А если б три… С одной не поскачешь!.. С одной только кататься, как колобку. Я от бабушки ушел… Иди сюда, Колобок фуев, бухни с нами». Так и пристала к нему новая кличка Колобок. А потом Колобок пропал. Мишка любил Колобка, как никого. Его подарил ему отец, который пропал в одну из снежных, холодных зим. Пошел в соседнюю деревню и не вернулся. Так его и не нашли. Может, он угодил в прорубь, а может, его загрызли волки. И когда собака пропала тоже, Мишка сильно переживал. Он ждал три дня, а потом начал поиски. Подозревал, что Колобок опять попал пьяный под поезд. Долго ходил по путям, но собаку не нашел. Он нашел ее труп в поле – вороны кружили над ним. Труп был сильно обезображен птичьими клювами. Но Мишка его узнал. Не было другой такой собаки без ноги и без половины хвоста…
9Хвост и уши Колчанова были похожи на собачьи. Но собачьи хвост и уши вызывали симпатию, а колчановские – ужас.
– Сам ты на собаку похож, шкура! – прочитал Колчанов Мишкины мысли. – И умрешь, как собака! – Он перевернул стол и встал.
Новый Колчанов стал выше на метр. Преимущество противника было очевидно, это не говоря про рога, когти и клыки, которые торчали у того изо рта и упирались в щеки.
Колчанов пошевелил ушами, нагнул голову, зарычал и легко перешагнул через стол.
Мишка попятился. Глаза забегали туда-сюда в поисках чего-нибудь, чем бы можно было долбануть черта промеж рогов. Заметил топор у печки.
– Топором нас не зарубить! Хе-хе! А вот тебя можно. – Колчан шагнул к печке и взял топор.
– Так нечестно, – сказал Мишка. – У тебя зубы, копыта, рога, а ты еще топор взял!
– А водку на халяву пить честно?
– Что ты называешь водкой?
– Извини, это была моча. Ты выпил, хе-хе, мочи мертвеца!
– Говно ты, Колчан! И при жизни был! И после смерти – говно!
– А вот мы посмотрим, чего из тебя после смерти получится! Очень нам любопытно!
Отступая, Мишка споткнулся о туловище Петьки и полетел на пол.
– Ха-ха-ха! – Колчанов засмеялся, как Фантомас. – Конец тебе настал! – Он перешагнул через Петьку и занес топор над Мишкиной головой. – Наколем дровишек-костишек!
Мишка перевернулся. Лезвие вонзилось в пол, разрубив доску пополам. Мишка двинул присевшему черту ногой меж рогов. Колчанов перевалился через Петьку и растянулся.
Мишка вскочил и бросился к разбитому окну, оттолкнулся и рыбкой вылетел на улицу. Перекувырнулся, вскочил и побежал что было мочи.
Глава одиннадцатая
Чудо-крест
Они могли сделать сосиску длиной один километр и съесть ее за пятнадцать минут!
1Дед Семен стоял на коленях перед иконой Ильи-пророка, быстро крестился и кланялся. Все в этой церкви он сделал своими руками, когда вернулся с войны. Сдержал обещание и построил церковь. Церкви в деревне не было с тридцатых годов. Тогда старую церковь закрыли и почти сразу взорвали. Пацанами они бегали смотреть. Взрывали долго. С первого раза церковь не поддалась, только треснула стена и упал крест с купола. Крестом зашибло насмерть председателя комитета бедноты Якова Колчанова. Крест, как ракета, взлетел в воздух, описал немыслимую дугу и упал прямо на деревенского активиста. Бабки шептались, что это сам Господь покарал Яшку, направив крест Яшке в башку. Во второй раз взрывчатки положили побольше и отошли подальше. Пацаны засели в кустах и смотрели оттуда, как церковь осела и рухнула. Ребятишки прыгали и кричали «ура!». И Семен прыгал и кричал вместе со всеми.
Попав в конце войны в дьявольскую переделку и чудом из нее выбравшись, он уже не сомневался в существовании Бога. Он вернулся в деревню и построил церковь. За «стройку мракобесия» его чуть не посадили. И не посадили только потому, что председатель колхоза считал, что его надо отправить в психушку, а местный милиционер – что надо арестовать. Пока они спорили, умер Сталин, и про Семена забыли. Ограничились статьей в районной газете «РЕСТАВРАТОРЫ МРАКОБЕСИЯ В КРАСНОМ БУБНЕ» Шкатулку из Фрайберга он спрятал в церкви, в тайнике. Что-то заставило его поступить так.
2В дверь ударили. Дед Семен подскочил. Глаза забегали в поисках мела. Он считал, что дьяволы не посмеют вломиться в церковь. Но раз они колотят в дверь, возможно, что-то не работает как должно. Нужно найти мел и очертить себя божественным кругом.
Мела нигде не было, а дьяволы все стучали.
– Откройте, батюшка! – услышал он незнакомый голос. – За нами гонятся!
«Давай-давай, мели своим нечестивым языком!»
Дед вспомнил, как в тот страшный день за ним гнались мертвецы Мишка и Андрюшка и так же хотели его обмануть.
Он взял большой крест и направил на дверь:
– Крест святой, помоги отделить овец божьих от козлищ поганых! Да будет на то воля Господня! Аминь!
И случилось ЧУДО! Из центра креста, в том месте, где горизонталь и вертикаль пересекаются, вырвался белый луч. Такой чистый и ослепительный, что Семен зажмурился. Но не оттого, что свет резал ему глаза, а от силы, радости и покоя, исходящих от луча. Дверь стала прозрачной. Снаружи по ней долбили испуганные мужик и баба, а к церкви бежали мрачные существа с горящими глазами. Абатуров приподнял крест и направил на них луч. Существа заметались и отступили в темноту.
Луч стал ослабевать, чудо Божье заканчивалось, дальше нужно действовать самому. Дверь потеряла прозрачность. Луч погас. Абатуров сунул крест за пояс, отодвинул засов и распахнул дверь:
– Входите, рабы Божьи! Только быстро!
3Если бы от нашего времени не осталось ничего, кроме Книги рекордов Гиннесса, как бы это было замечательно. В каком бы выгодном свете предстали наши современники перед грядущими поколениями благодаря этой великой книге. Они увидели бы, что их предки были титанами, колоссами и полубогами.
Они могли съедать по восемьдесят хот-догов за один присест! Они могли запихивать в рот шестнадцать шариков для пинг-понга сразу! Они могли целоваться взасос в течение шести часов не отрываясь! Они кричали громче ста децибел! Они зубами тянули по рельсам железнодорожный вагон с углем! Они могли терпеть малую нужду четверо суток! Они могли строить пирамиды из пивных пробок высотой три метра! Они могли сделать сосиску длиной один километр и съесть ее за пятнадцать минут! Они могли все!
Чтение этой священной книги мобилизовывало бы тщедушных потомков с большими головами и недоразвитыми конечностями на подвиги, которые были по зубам их героическим предкам. То есть нам.
4Мишка Коновалов бежал так быстро, что, если бы нашлось кому щелкать секундомером, был бы зафиксирован новый рекорд скорости. И Мишка, конечно же, получил бы достойный приз или премию. Или попал бы в Книгу рекордов Гиннесса примерно с такой формулировкой: «В селе Красный Бубен Тамбовской области тракторист Михаил Коновалов, не имея соответствующей подготовки, предварительно употребив колоссальное количество самогона низкого качества и получив табуреткой по голове, преодолел такое-то расстояние по пересеченной местности за рекордное время для нетрезвых и побитых трактористов».
У Мишки свистело в ушах. Кто-то прыгнул и, не долетев самую малость, шмякнулся на землю, пытаясь схватить Мишку за лодыжку. Что-то ледяное прикоснулось к ноге. Он лягнул.
– Стой! От нас не убежишь!
Голос чужой. Значит, преследователей несколько. Его замутило. Он повернул голову и блеванул.
– Вот сволочь! – крикнул кто-то. – Наблевал на меня! Ну, мы из тебя за это всю душу вытряхнем!
– Будешь умирать долго и мучительно! – подхватил другой голос.
Боковым зрением Мишка увидел, как к его шее приближаются летающие руки с когтями-лезвиями. Он пригнулся, руки врезались когтями в кого-то с другого бока.
– Ах ты ж! Ты у нас, сука, поприседаешь на сковородке!
Мишка скосил глаз и увидел солдата, из груди которого торчали воткнувшиеся по локоть руки.
Из-под куста выскочил длинноухий заяц-русак и попал прямо под ноги солдату. Солдат пнул зайца черным сапогом. Маленькое беззащитное тельце взлетело в воздух и упало на землю мертвым.
– То же и с тобой будет! – закричал оборотень.
– Ха-ха-ха! – раскатисто захохотал другой, чьи руки воткнулись в грудь солдата, пнувшего кошку, то есть зайца.
– Дер-р-ржи его! – заревел Колчанов.
В церкви ударил колокол. Мишка сразу понял – надо двигать к храму.
Если бы над деревней Красный Бубен пролетал в это время самолет, летчик бы увидел, как четыре зеленые точки описывают по пересеченной местности плавную дугу влево. Наверное, летчик смотрел бы на движущиеся точки через прибор ночного видения просто так, из привычки к наблюдениям. Ему бы и в голову не пришло, какая метафизическая фантасмагория разыгрывается на земле. Он снял бы с головы прибор и сообщил на базу: «Ничего интересного не вижу».
Глава двенадцатая
Небо выше всего
Небо становится ближе…
Б. Г.[1]Взлетаем! Под нами Земля,Она уменьшается, бля.Рашен бразерс1Иван Киселев потянул на себя штурвал, самолет задрал нос и вспорол темное небо блестящим хромированным острием. Пошла перегрузка. Кислородная маска вдавилась в лицо. Было немного больно, но Иван любил это ощущение. Чем сильнее перегрузки, тем с большей скоростью несется машина, послушная его рукам. Иван любил свою работу, любил, когда самолет дрожит перед тем, как взмыть в небо, любил падать в воздушные ямы, любил ложиться на крыло и смотреть, как убегает назад подсвеченный солнечными лучами пушистый ковер облаков. Любил кинуть самолет в штопор и наблюдать, как с огромной скоростью приближается крутящаяся земля.
А еще Иван любил свою жену Юлю. С Юлей они познакомились на выпускном вечере в летном училище. Ему сразу понравилась эта бойкая девчонка. В этот же вечер Иван сделал ей решительное предложение, которое она так же решительно приняла. Потом гарнизоны. Один, второй, третий… Пока они наконец не оказались под Тамбовом.
Ивану здесь нравилось. Климат нравился. Урожайные черноземные земли спасали от трудностей переходного времени. Нелегко приходилось. Но Иван не унывал. Он верил – не за горами день, когда российская армия станет по-настоящему профессиональной и превзойдет по всем показателям американскую. Настоящего офицера не могут сломить временные трудности. А если это не просто офицер, а летчик, и не просто летчик, а военный летчик, и не просто военный, а летчик-испытатель, все это можно смело умножать на пятьдесят. Небо – выше всего! У человечества такая сильная тяга к небу, что не каждый, поднявшись, возвращается на землю. Невольно задумываешься: быть может, мы порождения неба, потомки инопланетян, а не обезьян, как принято считать?
Иван потянул штурвал. Самолет завалился на одно крыло и начал выполнять плавный вираж. Он снова почувствовал легкую, приятную перегрузку. Это чувство чем-то напоминало секс. Что-то похожее он испытывал, когда занимался любовью с Юлей. «Первым делом, первым делом самолеты…» Сейчас он вернется на базу, поставит в ангар своего аэродинамического друга и поедет домой… Юлька наверняка еще не спит. Ждет его. Ужин приготовила. Он поест, а потом они пойдут в спальню… Иван улыбнулся. На душе было хорошо и покойно. Жизнь для него всегда была службой, которая не в тягость, а в радость.
Самолет начал снижаться. Лететь оставалось минуты три. И тут Иван заметил внизу что-то, что заставило его развернуться и зайти на второй круг.
2Он решил на возможно низкой высоте пролететь над местом, которое его заинтересовало, и при этом не сильно напугать сельских жителей.
По всей топографии деревни огромными фосфоресцирующими буквами было написано: «ХАМДЭР».
«Какое-то оптическое явление… Я слышал, что так бывает. В пустынях, в океане, в районах крайнего Севера, в Бермудском, наконец, треугольнике… Но тут слово, а не просто свечение! Неприятное какое-то слово. От него как-то тревожно, как в детстве, когда лежишь ночью один в комнате и вдруг скрипнул шкаф… Почему слово? Быть может, это посланцы Вселенной? Я наблюдаю, как далекие братья по разуму посылают сигнал в космос…»
Самолет зашел на очередной круг. Прежде чем сообщать на базу о необычном явлении, Иван решил как следует все рассмотреть, чтобы не оказалось потом, что Киселев поднял шум зря.
Точно так же светилась фигурка фосфорного зеленого орла, который стоял у них на телевизоре в детстве. Такие орлы были в большой моде. Орел стоял на куске скалы, высоко задрав крылья, готовый в любую секунду взмыть в небо. Наверное, этот орел и стал первой, как говорится, ласточкой, которая определила профессию Ивана. Первоклассник Ванька влюбился в одноклассницу и, поддавшись внезапному импульсу, отломал у орла крыло и подарил своей возлюбленной. Они сидели в подъезде под лестницей и смотрели, как оно светится в темноте. Потом Ванька поцеловал ее в щеку и признался в любви. Девочка тоже чмокнула его, и они договорились, что, когда вырастут, поженятся, он будет летчиком, а она – космонавткой… Отец отлупил его ремнем. Родители спрашивали, как ему могло прийти в голову отломить у орла крыло? Ваня не знал, что ответить. А когда спросили, где крыло, он не признался – предавать любовь западло…
А может быть, это никакие не инопланетяне?.. Может, это американские шпионы подают сигналы своим спутникам, что неподалеку расположен русский военный аэродром?
3– База, база, я Орел! Как слышно? Прием!
Иван услышал в наушниках шуршание и треск. Обычно связь работала нормально.
– База, база! Я Орел!
Снова треск…
4У Коновалова открылось второе дыхание. Раз уж черти существуют, то надо им в руки не даваться. Он уж во всяком случае не дастся. Мишкины ноги замелькали так, будто это были ноги не тракториста, а велосипедиста.
Он прилично оторвался от чертей.
Церковь уже недалеко. Всего ничего до ее спасительных дверей. Как быстро меняет взгляды человек. Пару часов назад Мишка не верил ни в черта, ни в Бога. А стоило ему убедиться в существовании чертей, и в Бога он поверил уже автоматически. Добро и зло шагают всегда рука об руку. А если нету добра и зла, то что же тогда есть?
Страшный рев ударил по перепонкам. Мишка прыгнул и пролетел, как тот заяц-русак, что недавно погиб под ногами нечисти. Над деревней, на необыкновенно низкой высоте, пронесся самолет. Он зашел на вираж и полетел обратно. Инстинктивно Мишка пригнулся к земле и побежал головой вперед, размахивая руками, как конькобежец.
– Падай! Падай! – заулюлюкали демоны.
Мишка решил, что кричат ему:
– А вот хер вам в серу!
5– База! База! Прием! – Иван занервничал. Он не помнил, чтобы так волновался. Даже когда для этого были серьезные причины, он всегда мог собраться, оценить обстановку и найти правильное решение. Однажды во время тренировочного полета у него отказал двигатель. Другой бы сразу наложил в штаны. Но не Киселев! Иван оценил обстановку, выполнил все необходимые действия, предусмотренные инструкцией, и только после того, как убедился, что двигатель запустить не получится, нажал на кнопку катапульты… В другой раз они с Юлей поехали отдыхать в Крым через Москву. Юля захотела покататься на американских горках в парке Горького. Заело мотор, и вагонетки с отдыхающими застряли на самой верхотуре вниз головой. Началась паника. Женщины и дети завопили. Да и мужчины повели себя недостойно (что с москвичей возьмешь?). Но Иван не ударил лицом в грязь. Он выбрался из-под блокирующей рамы, сделал подъем переворотом, спрыгнул на рельсы, добежал до мотора и врезал по нему сапогом. Мотор загудел, вагонетки поехали. Чтобы замять инцидент, аттракционщики предложили всем прокатиться еще разок бесплатно. Никто не поехал. Ивану тоже было неохота. Но он съездил один за всех из принципа…
А тут непонятно с чего вдруг так разнервничался.
«Ты что, Иван? Успокойся. Возьми себя в руки».
Руки предательски дрожали. Накатила тошнота. Захотелось немедленно улететь подальше от этого места и никогда сюда не залетать.
– База! База! – Киселев не узнал себя.
– Ты что орешь? – услышал он незнакомый голос. Иван знал всех диспетчеров. А этот голос слышал впервые… Все же он обрадовался, что связь восстановлена.
– Я – Орел! – крикнул он. – Почему не отвечали?
– Некогда было, – ответил голос.
– Как это некогда? – удивился Иван. – Ты кто?
– Дед Пихто! Перепихиваюсь с твоей женой Юлькой! – Голос гадко захихикал. – Сначала на столе. А сейчас, Орел, она из-под стола берет за щеку.
– Врешь! – Лицо Ивана налилось краской.
– Не веришь? Зря. На вот, послушай, Фома неверующий.
– Да, Ваня, это правда. – Иван услышал Юлин голос. – Меня от тебя давно тошнит. А твою бородавку я видеть не могу.
Ивана будто молнией прошибло. Про бородавку в паху, кроме Юли, никто не знал.
«Обманщица! Так меня предать! Как же после этого жить-то?!»
– Тошнит! – повторила Юля. – Ох как тошнит!
У Ивана потемнело в глазах. Что-то красное вспыхнуло в голове. Потом синее. Самолет несся к земле.
– Падай! Падай давай! – услышал он сквозь помехи.
Земля содрогнулась.
6Взрывной волной Коновалова отбросило в кусты. Самолет упал прямо перед ним. И если бы он бежал быстрее, его бы уже не было в живых. Но бежать быстрее он не мог, потому что и так бежал быстро.
Бежал, бежал, да немного не добежал.
Он упал. Ветки больно хлестнули по лицу. Нога подвернулась. Боль ударила снизу вверх.