Дорога теней. Центр

– Спокойнее, лейтенант, – говорил Сергей. – Здесь без выстрелов никак. Главное – не паниковать.

– Всё под контролем, – добавлял Ваня, глядя в зеркало заднего вида.

Я пытался успокоиться, стараясь не показывать свою тревогу. Каждый метр этого пути напоминал мне, насколько зыбка грань между жизнью и смертью в этом мире.

Через 15 минут мы подъехали к воротам огороженной территории. Я успел прочитать: “Шахтинский Казачий Кадетский Корпус…” Из здания КПП выскочил невысокий мужичок с АКСУ за плечом и торопливо открыл ворота.

Как только ворота за нами закрылись, Сергей бросил через плечо:

– Подожди у машины. Я сейчас позову главного. Только не дёргайся, ладно?

Я кивнул молча, хотя взгляд сам собой метнулся к охранникам. Мужичка сменили – двое новых парней в бронежилетах стояли у ворот, с автоматами наперевес. Не опускали. Держали наготове, как будто любое движение – и очередь уйдёт в грудь. Лица каменные. Глаза – настороженные, без малейшей доброжелательности. Я остался стоять рядом с машиной, чувствуя на себе десятки взглядов. Мужчины – человек пятьдесят, не меньше. Все при оружии: от охотничьих «Ижей» до армейских «АК». Некоторые в камуфляже, другие – в гражданской одежде, сшитой кое-как. Бронежилеты, разгрузки, самодельные подсумки, у кого-то даже рация на груди – но видно, давно не работает. Женщины у костров, с детьми. Кто-то стирал одежду в тазу, кто-то варил еду в большом котле. Никакой суеты – каждый знал, что делает. Дисциплина. Организация. Но чувствовалась жёсткость. И ещё – страх. Здесь не было расслабленности. Только напряжение, будто всё держалось на тонкой нити. Одно неверное движение – и она порвётся. Я медленно снял рюкзак, поставил у ног. Автомат не отпускал, но держал ствол вниз. Повышать градус не хотелось. Вспоминались базы времён войны – там всё было похоже. Только это уже не армия. Это люди, которых жизнь заставила держать оружие каждый день. Я чувствовал, как напрягается каждая мышца. И ждал.

Через три минуты Сергей вернулся не один. Рядом с ним шёл крепкий, приземистый мужик в выцветшем камуфляже расцветки «берёзка». Лицо загорелое, будто он не знал, что такое крыша над головой. Щетина густая, седина в висках. Глаза тёмные, внимательные, как у хищника – смотрел прямо, не отводя взгляда, будто пытался сразу прочесть меня насквозь.

Остановился в трёх шагах. Перевёл взгляд на автомат у меня в руках, задержал на пару секунд, затем – на жетоне, что висел у меня на шее.

– Лейтенант, значит? – хриплый, прокуренный голос, тяжёлый, как камень. – Откуда вышел?

– Севернее. От точки Буровая-12. Пехота, 12-я мотострелковая. Последний приказ получили две недели назад, потом – тишина. Связи нет. Сидели ждали, пытались установить связь. Никто не ответил. Потом все разошлись. Я один остался из взвода.

Он кивнул, не выражая ни сочувствия, ни удивления – будто слышал подобное уже не раз.

– Сколько у тебя стволов?

– Один. АКМ, две обоймы, нож. – Я говорил спокойно, но в груди било напряжение.

– Оружие придется сдать пока. Сергей сказал, ты нормальный. Надеюсь, не врёт. Тут свои порядки. Создашь проблему – не обижайся, погоны не спасут.

– Понял, – кивнул я.

– Зовут меня Константин. Пару недель назад в звании был в звании полковник, теперь командир лагеря. Здесь я за порядок. Пойдём, поговорим. Заодно расскажешь, что ещё видел. Нам нужна свежая информация. Людей своих не трогаем. Если пришёл с добром – отдохнёшь, поешь, может, и останешься. Времена сами видишь какие.

Я перевёл взгляд на лагерь. Внутри всё было организовано: сторожевые посты, костры, импровизированные убежища. Константин был не просто командиром – он держал это место в кулаке. В кулаке, который явно не дрожал.

– Понял, Константин. Поговорим.

Дорога к штабу тянулась медленно, но впереди впервые за долгое время чувствовалось что-то похожее на стабильность – пусть и хрупкую, держащуюся на штыках.

Учебный корпус встретил тишиной. Пустые коридоры отдавали гулким эхом каждый шаг. Казалось, здесь всё бросили в спешке: двери распахнуты, на полу валяются перевёрнутые стулья, в углу скопилась пыль, перемешанная с обрывками бумаг.

Константин жестом пригласил следовать за ним. На двери висела тусклая металлическая пластина с потёртыми буквами: «Начальник учебной части». Краска на буквах облупилась, но надпись всё ещё читалась.

Внутри пахло старым табаком и сырой бумагой. Константин взял со стола сигарету из потрёпанной пачки, закурил и, устроившись в кресле, какое-то время просто смотрел, словно оценивая. Пепел медленно осыпался на пол, а дым лениво тянулся к потолку.

Потушив сигарету, он откинулся на спинку стула. Лицо стало сосредоточенным, но в глазах скользнула тень сомнения, будто он решал – стоит ли вообще говорить. Тяжёлый вздох сорвался с его губ, и взгляд скользнул к окну, за разбитое стекло. Там, где за пеленой серого неба, возможно, пряталось всё то, что уже не вернуть.

–Пару недель назад стали появляться непонятные места, где исчезают люди. Буквально. Без звука, без борьбы, будто испаряются. Сначала думали – похищения. Потом… Я сам пришёл в штаб батальона – наш местный, в южной части города. Вход не повреждён, всё цело. Внутри – тишина. В оружейной порядок, в столовой… чай в кружках ещё тёплый. А людей – нет. Ни одного. Ни следа, ни крови, ни следов. Будто просто встали и исчезли. Патруль, который я отправил проверить ближайшие улицы, тоже не вернулся. Тогда же всё пошло под откос. И без того хлипкая система окончательно развалилась. Губернатор пропал, администрация бросила посты. Вокзал перекрыли свои же, потом ушли. Город остался без электричества и связи. Люди начали паниковать. Кто-то уехал в первый же день. Кто-то ждал – надеялся, что приедут военные, введут порядок. Не приехали. Вместо них появились мародёры.

Он сделал паузу, налил себе чаю, отпил и продолжил:

– Мы, кто остался, решили организоваться. Собрали тех, кто готов держать оружие. Нашли склад с провизией, заняли корпус, поставили посты. Первые дни было трудно – отбивались и от банд, и от собственных. У некоторых крышу снесло – творили, что хотели. Безнаказанность. Без страха. Но мы выстояли. Сейчас хоть какой-то порядок. Патрулируем. Помогаем местным, кто живёт рядом. Даже люди приходили с юга. Обычные. Гражданские. Говорят то же самое и там. Был даже один солдатик. Сначала хотели задержать как врага. А он говорит: “Бросили всех, никто не отвечает. Да и воевать заставляли насильно”

Он встал, подошёл к окну и посмотрел наружу:

– С тех пор стали замечать эти «пятна» – участки, где техника глохнет, GPS не работает, у людей кровь идёт из носа, начинается паника. Иногда там слышны голоса. Но никто не рискует туда идти. Даже я.

Он снова сел.

– Никто не понимает, что это. Кто пошёл – не вернулся.

Он посмотрел на меня устало:

– И ты говоришь, вы тоже остались без приказа? Без связи?

Я кивнул:

– Как и вы. Только вместо города у нас были поля, да воронки. Мы ждали – нас никто не ждал.

– Вот и выходит, что нас всех… – он замолчал, подбирая слово. – Бросили. Просто бросили.

Наступила тишина, глухая, словно время остановилось. За окном прошёл кто-то с автоматом на плече – не спеша, по-хозяйски. Собаки залаяли во дворе.

– Значит, ты к своим домой собрался? – спросил он после паузы.

– Да. Жена, дочка. В сибири. Последний раз связь была… ещё до боевого задания. Я должен вернуться к ним.

Константин кивнул.

– Понимаю. Я бы тоже пошёл. Только у тебя путь не из лёгких. Без поддержки, без машины. А на юг дороги перекрыты. Ну, сначала – отдохни. Потом поговорим. Может, и подскажем чего. Он встал, дал понять – разговор окончен.

Я вышел из здания штаба, прикрыв за собой тяжёлую дверь. Воздух снаружи казался прохладнее – или это внутри было душно от разговоров и невысказанных тревог. Он остановился на крыльце, провёл ладонью по лицу. Всё услышанное ещё оседало в голове, как пыль после взрыва. У подножия ступеней стоял Сергей, курил, прислонившись к машине. Увидев его, он сбросил окурок и растоптал подошвой.

– Ну что, поговорили? – спросил он вполголоса, взглядом скользнув по территории лагеря.

Я кивнул.

– Да. Не многое узнал, но на безрыбье и мясо рыба.

Сергей понимающе хмыкнул.

– Тут, брат, уже давно легко не бывает. Пойдём, покажу тебе, где можно будет поспать. Ваня с остальными на распределении, но место найдём.

– Спасибо, – коротко ответил Казах. Его взгляд всё ещё шарил по двору. Мужчины, подростки, женщины с вёдрами, дети… обычная жизнь – на руинах прежней. Всё выглядело спокойно, но за этой тишиной скрывалась напряжённая готовность: автоматы на плече у каждого второго, быстрые взгляды на чужака.

Мы пошли вдоль стены корпуса, миновали хозяйственный блок, потом бывший спортзал. Несколько парней несли ящики с провизией. Кто-то затачивал нож у импровизированного верстака.

– Не нервничай, – заметил Сергей. – Здесь чужих не любят, но уважают тех, кто не паникует. Пока ты с нами – всё будет нормально.

– Я и не нервничаю, – сказал я и даже слегка усмехнулся. – Просто не по себе. Слишком… правильно тут у вас. После того бардака, который видел, выглядит непривычно.

Сергей кивнул:

– Мы постарались. Здесь хотя бы можно спать не с открытыми глазами.

Он открыл дверь в одну из пристроек и жестом пригласил внутрь.

– Тут раньше был кабинет охраны. Сейчас – спальня для тех, кто в пути. Кровать есть, вода рядом, дверь изнутри запирается. Отдохни. Потом зайдёшь к нам, поужинаем.

Оглядел комнату. Скромно, но чисто. Койка, табуретка, старый шкаф с облупившейся краской. На стене висела карта района с заметками – чьи-то планы, патрульные маршруты. Поставил автомат у стены, выдохнул.

– Спасибо, Сергей.

– Обращайся. Мы не звери. Нам сейчас все, кто с головой и руками, нужны. А ты, кажется, из таких.

Сергей кивнул на прощание и ушёл, прикрыв за собой дверь. Я остался один. Присел на край кровати, провёл рукой по лицу. Снял куртку, скинул рубашку. Ткань прилипла к боку. Потянул – и сквозь зубы вырвался короткий стон. Повязка, которую я наложил ещё тогда, в доме на окраине, почернела, расползлась. Крови почти не было – значит, не задело серьёзного. Но тянуло и жгло – как будто внутри полыхало что-то тлеющее, грязное. Открыл стоящий у стены ящик, нашёл аптечку. Богаты они тут. Перекись, бинты, спирт. Нашёл даже что-то вроде обезболивающего, но пить не стал. Обработал рану, наложил повязку. Сел, опёрся спиной на стену. Знакомое состояние: после ранения, после дороги, после очередного дня, когда жив остался – и уже хорошо. Мысли снова вернулись к жене и дочери. Как они? Где? Живы ли? Достал из внутреннего кармана куртки аккуратно сложенное, почти стёртое от времени фото. Семья. Дом. До войны. До всего.

– Я доберусь, – прошептал он. – Обязательно доберусь.

Улегся не раздеваясь, автомат рядом, под рукой. Бок ныл, но притупленно, словно организм понял – сейчас не время валиться. Глаза сами собой закрылись, мысли растворились, и я провалился в полудрёму – без снов, без образов. Просто тишина и чернота. Сколько прошло – не знаю. Разбудил стук в дверь. Резкий, короткий. Я сразу сел, рука легла на автомат, но голос снаружи остановил:

– Это я, Ваня. На ужин зовём.

Сердце отпустило. Поднялся, потянулся, зевнул. Бок отозвался тупой болью – не даёт забыть. Пошёл к двери, откинул задвижку. На пороге стоял Иван – молодой, но уже с взрослым взглядом. Улыбнулся немного смущённо.

– Дядя Костя сказал, чтоб звал. Все в столовке. Еда горячая, пока не остывает.

– Иду, – кивнул я. – Спасибо, что разбудил.

Он развернулся и пошёл вперёд по коридору, я за ним. Ноги гудели, как будто я не спал, а ещё одну смену отмотал. Но в животе уже скребло – организм вспомнил, что последний раз я ел ещё утром. В лагере тем временем наступал вечер. Сумерки плавно стекали с неба, лампы под потолками двора уже горели, растягивая длинные тени. Где-то лаяла собака, у ворот кто-то переговаривался, щёлкал затвор. А внутри – пахло кашей, хлебом и чем-то знакомым… почти домашним.

Столовка располагалась в бывшей учительской. Старая длинная комната с облупленными стенами, несколькими столами, лавками, запахом еды и влажных курток. В углу – печка, над ней бурчал чайник. На стене – доска с выцветшими надписями, кто-то мелом пририсовал рожицу и подпись: «мы ещё живы». Ваня подвёл меня к свободному месту. Уже сидели человек шесть. Кто-то ел молча, кто-то что-то тихо обсуждал. Один мужик с бородой и пустым рукавом кивнул мне, не переставая жевать.

– Садись, – сказал Ваня и поставил передо мной металлическую миску. Гречка с тушёнкой. Пар поднимался, аромат бил в нос. – Ложка здесь.

Я кивнул в ответ, сел. Пока ел – никто не мешал. Никто не расспрашивал, не заглядывал в глаза. Было ощущение, будто меня приняли просто по факту того, что я здесь. Молчаливое, но важное правило – если сел за стол, значит, свой. Пусть и временно.

– Как бок? – спросил кто-то справа, тихо. Обернулся – бородач. У него голос был хриплый, прокуренный. Видимо заметил, что я придерживаю рукой свежую повязку.

– Живой, – ответил я, не прекращая жевать.

Он кивнул, будто удовлетворён. Подлил себе чаю из общего термоса и больше не заговорил. С потолка капала вода в кастрюлю, кто-то из дальнего угла рассказал анекдот, но никто не засмеялся. Только голоса, ложки, чай. Я ел медленно. Не потому, что хотелось растянуть – просто организм не верил, что еда настоящая, горячая, что за ней не надо драться или платить последней патроном. Где-то внутри теплилось чувство: может, ещё не всё потеряно. Когда закончил, аккуратно отодвинул миску и откинулся на спинку скамьи. Ваня подошёл снова.

– Если хочешь, потом зайди к нам. Мы с мужиками у костра посидим, поболтаем. Или отдохни. Тут не давят.

Я посмотрел на него и кивнул:

– Спасибо, Вань. Наверное, посижу. Немного тишины не помешает.

Он снова кивнул и ушёл. Я остался сидеть за столом, с кружкой чая в руках, слушая, как умирает день. Я уже допивал чай, когда рядом скрипнула лавка. Подсел Сергей, сдул с кружки невидимую пыль, откинулся, оглядел столовку.

– Ну как? – спросил, не глядя. – Пожрать удалось?

– Гречка – огонь, – ответил я. – Хоть на минуту желудок понял, что всё ещё жив.

Он усмехнулся.

– Вот и славно. Завтра день будет плотный. Константин хочет, чтобы ты остался пока. На пару дней хотя бы.

Я посмотрел на него.

– Это он сам сказал?

– Ага. Мы совет собираем утром, часам к девяти. Решать, как дальше жить. Люди напряжены – патруль пропал на севере города. Ты сам видел, какие сейчас времена. Любая поддержка важна.

Я отставил кружку, чуть откинулся.

– Что он от меня хочет?

Сергей вздохнул.

– Присутствия. И совета. Он понял, что ты не просто мимо проходил. Видит, что у тебя опыт. Боец ты, не дёргаешься зря, в голове порядок. Таких у нас мало. Он хочет, чтобы ты высказался. И чтобы видели тебя. Может, кому-то спокойнее станет.

Я хмыкнул.

– Я не лидер. Я просто хочу домой. К семье.

Сергей медленно кивнул.

– Знаю. Но сейчас, брат, даже путь домой требует остановок. И союзников. Сам не выживешь. Не сейчас.

Мы помолчали. Кто-то за соседним столом закашлялся, поскрипывал пол под чьими-то шагами. За окном уже давно село солнце, повисла тихая, вязкая темнота.

– Ладно, – сказал я наконец. – Завтра буду. Послушаю. Скажу, если будет что.

Сергей похлопал меня по плечу.

– Вот и договорились. Отдохни. Ночь у нас спокойная – по крайней мере, бывает.

Он встал, поправил куртку и направился к выходу. Я остался сидеть ещё немного, глядя в кружку, где чай уже остыл. Завтра. Совет. Снова что-то решать. Снова люди, которые смотрят в глаза и ищут в них ответы.