Честная сторона лжи

– Мой мальчик… я вижу, как тяжело тебе сейчас и представляю, что пережил ты за все это время. Ты не должен себя винить и не обязан страдать. Тогда, летом, ты дал Адель счастье, понимаешь? Я это знаю, она была счастлива по-настоящему после встречи с тобой. Не твоя вина, что это счастье оказалось столь кратким… У меня никого не осталось кроме моих лилий и тебя. Вы – это все, что напоминает мне о ней… Я уверен, она смотрит на нас с небес, она видит тебя таким же сильным и благородным, она видит тебя счастливым… Ты должен жить! Не вспоминай горе и боль разлуки, вспоминай свое счастье и радость… и проживи свою жизнь в любви. Ради нее… и за нее.

***

Жака с собой Шато-Рено не взял. Знакомой улицей он шел один, не оглядываясь, не смотря по сторонам. Калитка в монастырский сад, как и положено, оказалась не заперта. Лестница на второй этаж и знакомая дверь, а на стук, как всегда, должен открыть долговязый, заспанный парень… Шато-Рено постучал в дверь и услышал шаги, твердые и уверенные, совсем не похожие на шаги слуги, шаги, которые он сразу же узнал. Дверь распахнулась, Рошфор внимательно посмотрел на Филиппа. Казалось, на его лице не было ни капли удивления:

– Здравствуйте, Шато-Рено, почему вы так долго?

– У меня не было желания…

– А теперь появилось?

– Я и сам, если честно, не знаю зачем я здесь.

– Все вы прекрасно знаете, мой друг. Вы остановились в «Капуцине»?

– Мне нравятся знакомые места.

– Пройдемте, Шато-Рено, если вы не возражаете, – с этими словами Рошфор провел Филиппа в коридор с лестницей, но спускаться не стал, а вместо этого открыл дверь, соседнюю со своей: – Обстановка здесь, конечно, не такая роскошная как у меня, и всего две комнаты, но вам с Жаком должно хватить на первое время. Вы ведь привезли парня с собой?

– Куда же без него… Вы предлагаете это мне?

– Ну, это, как вы понимаете, приложение…

– Вы меня вербуете?

– Так вы же и вернулись, чтобы завербоваться, не так ли? Жилье вы уже видели – можете исправить здесь что-нибудь по вкусу, осталось договориться о жаловании.

– Я хотел продолжить расследование… про отца.

– Но ведь не только же. Я уверен.

– Да… ловко вы втянули меня в это дело.

– А что, собственно, вам не нравится в нем? Если отринуть, конечно, все предрассудки про гнусных шпионов и прочее. Жилье есть, кормить будут, вы же знаете, да и с деньгами все более или менее нормально. А что потребуется от вас?

– А что потребуется от меня?

– Ну, иногда пофехтовать и рискнуть жизнью, совсем не часто на самом деле, иногда поскакать на лошади – вот этого, конечно, вдоволь, но главная наша работа – работа головой, а не шпагой. Да вы же и сами все видели.

– А кто будет моим начальником? Вы?

– У вас есть возражения по этому поводу? – улыбнулся Рошфор.

– В общем, нет. С вами интересно. Но скажите…

– Да?

– Ведь не вы же здесь самый главный, тогда ваше предложение и квартира…

– Вы хотите спросить, согласованно ли это с отцом Жозефом?

– Да.

– Полностью. Еще в сентябре.

– Но откуда вы могли знать, что я вернусь?

– Видите ли, мой друг, – Рошфор вздохнул, погрустнел и опустил взгляд, – Во время нашей последнее встречи, когда…

– Я прошу прощения за все, что тогда наговорил вам…

– Да бросьте, Шато-Рено, у меня что же, по-вашему, нет сердца? Ваша скорбь была велика… но я почему-то был уверен, что когда вы преодолеете ее, то трезво оцените все, произошедшее с вами. В вас есть жизнь, есть отважное, способное любить сердце, слово честь для вас не пустой звук, вы благородный человек… Не усмехайтесь так, друг мой, это не комплименты в данном случае, а, скорее, розыскная ориентировка. Но вы при всем при этом еще и очень трезвомыслящий человек. Мне казалось, что со временем вы придете к неизбежным выводам и примете нужные решения.

– Просто я понял, что должен чем-то заниматься…

– Но ваш выбор пал на нас. Вы ведь могли найти и другую службу.

– Не мог. Я обещал брату, что не поступлю на королевскую службу.

– Вот как? Отчего?

– Он считает, что власть предержащие, что управляют сейчас страной, виноваты в убийстве короля, а значит и отца.

– А мы, получается, не подпадаем под эту категорию?

– Из того, что вы рассказывали, я сделал вывод, что нет.

– Я не хочу ничего скрывать от вас, мой друг, и должен предупредить, что политика вещь изменчивая…

– Что вы хотите этим сказать?

– За время вашего отсутствия столько всего изменилось! Епископ Люсонский, господин де Ришелье… Когда вы уезжали, он был, можно сказать, частным лицом, но вот уже шесть дней, как он член Королевского совета и государственный секретарь по военным делам.

– Ого!

– Да. Более того, с сегодняшнего дня он еще и государственный секретарь по иностранным делам.

– То есть он стал одним из самых влиятельных людей в стране?

– Ну, не все так просто, разумеется. Манго теперь хранитель печатей, старик Виллеруа и дю Вэр покинули Совет. Сейчас там всем заправляют Ришелье, Манго и Барбен… Это, естественно, если не считать маршала д`Анкра и Марии Медичи. К чему я все это говорю? Просто все эти люди, и епископ Люсонский в том числе, в известном смысле ставленники Кончини и королевы-матери. Безусловно, господин Ришелье ведет свою игру и свою политику, но он не может не согласовывать свои решения с королевой и Кончини, вы понимаете?

– Хотите сказать, что вы, а теперь, стало быть, и я, будем находиться на государственной службе?

– Вот тут-то и есть главная тонкость. Словом, несмотря на то, что человек, которому мы служим, теперь министр, наша организация остается совершенно независимой и замкнутой на отца Жозефа. Мы никак напрямую не взаимодействуем с государственными структурами, что дает ряд существенных плюсов, но и некоторые минусы.

– А почему так?

– Министры приходят и уходят, нет никаких гарантий, а мы остаемся, по сути, частной разведслужбой. Мы работаем в первую очередь на господина Ришелье и его интересы.

– А как же интересы страны?

– Их для нас представляет Ришелье. Мы видим их так, как видит их он, и если мы доверяем ему, значит… Вот вам пример: во всей этой истории с испанцами наша служба действовала в интересах страны и короля, надеюсь, вы не будете это отрицать, но в интересах таких, какими видит их Ришелье.

– И какие минусы у всего этого?

– Самый большой минус в том, что мы не можем согласовывать свои действия с государственными службами напрямую – вспомните де Фонтиса. Посольства, администрации городов, силовые структуры – все через Ришелье, в лучшем случае – через отца Жозефа. Это часто затрудняет работу. Зато финансирование потекло рекой, как выражается брат Климент. Епископ Люсонский получил доступ к государственным деньгам, теперь мы не бедствуем. Расширяем штат, активизируемся за границей. Пришлось даже купить дом в Париже.

– Для чего?

– Чтобы поселить наших людей, тех, у кого нет жилья в городе. Я познакомлю вас с теми, кого вы не знаете, а также представлю вас отцу Жозефу, так сказать, в новом старом качестве. Он должен скоро вернуться.

– А какова будет моя роль в вашей организации?

– Теперь уже в нашей организации, Шато-Рено, в нашей. Вы, конечно, не будете рядовым наблюдателем. Во-первых, их теперь достаточно, а во-вторых, вы более ценны в других качествах. Для начала я вам опишу в общих чертах структуру нашей службы и направления ее деятельности. Во главе всего стоит отец Жозеф. Два его главных помощника – это отец Ансельм и ваш покорный слуга. Мы оба, как правило, в курсе всех дел нашей организации, но между нами сложилось определенное разделение интересов: он больше занимается внешней политикой, а я делами внутри страны. Сами понимаете, зачастую их разделить невозможно… У нас в Париже есть несколько бригад наблюдения: под началом Вортеза, Ла Бертье и еще одну возглавил Бурдон. Есть силовой блок – им руководит де Ла Форе, вы его знаете. Есть Галабрю, он отвечает за курьерскую службу и связи с нашими зарубежными филиалами. Работой с агентурой занимается лично отец Ансельм. У него есть несколько помощников… не монахов… так сказать, штатских. Но ему трудно за всем уследить одному, теперь он ищет себе еще помощника… заместителя и, вероятно, преемника в этом вопросе. Ну и есть люди, не совсем входящие в структуру нашей организации, но выполняющие поручения отца Жозефа напрямую. Даже я их знаю не всех.

– Это все здесь, а там?

– За границей мы пока можем мало. У нас имеются представители в некоторых европейских столицах, мы их называем резидентами. В основном это монахи-капуцины, которые собирают информацию для отца Жозефа. Более сильные резидентуры в Венеции и особенно в Брюсселе. Их возглавляют особо доверенные люди и им придан штат сотрудников.

– Что-то вроде секретных коррехидоров?

– Да, аналогия с испанцами здесь уместна, но несравним масштаб. Теперь мы будем наверстывать. Что касается вас, то в первое время вы будете, так сказать, моим помощником. Наберетесь опыта, отчасти он уже у вас есть, покажете себя. А дальше будет видно, где применить ваши таланты. В перспективе я вижу вас в одной из наших резидентур, но сейчас загадывать нет смысла.

– Но что конкретно я буду делать?

– Не спешите: обживитесь, присмотритесь, навестите знакомых… Когда появится дело, я постучу в вашу дверь, не беспокойтесь. И на совещание тоже приглашу, при случае. Кстати, насчет друзей и знакомых… Что вы будете отвечать, когда вас будут спрашивать о том, что вы делаете в Париже и чем занимаетесь?

– Я так понимаю, что говорить о службе у вас нежелательно?

– Тот, кому очень нужно все-равно узнает, конечно, но насколько это можно, хотелось бы не афишировать, понимаете?

– Понимаю. Что же мне отвечать?

– Разумеется, правду! Говорите, что вам удалось поступить в роту Витри.

– Телохранители короля?!

– Да! Увидите много завистливых взглядов.

– Но это же неправда… Я не могу обманывать, да и все поймут…

– Не поймут. Завтра вы будете зачислены в первую французскую роту. Когда ваш патрон государственный секретарь по военным делам, многие вопросы решаются совсем несложно.

– Но мне придется ходить на службу…

– Иногда. Когда у вас будет время и желание. Чтобы в роте знали вас и могли при случае подтвердить вашу службу.

– А как же капитан?

– Витри будет предупрежден, у него не будет к вам претензий.

– Служить в такой роте – это мечта и большая честь… для многих.

– А вам все досталось даром, цените… В общем, военная служба будет прикрытием для вас, вы всегда сможете ответить на все вопросы и сослаться на нее.

– Даже не знаю, что сказать…

– Зато вы можете спросить. Быть может, у вас есть еще какие-нибудь вопросы?

– Рошфор, а… про Турвиля нет никаких известий?

– Его видели в Брюсселе пару раз, но потом он исчез. Вряд ли он вернется во Францию.

– А принц Конде?

– Его перевели в Венсенский замок.

– Почему его не выпускают?

– А с какой стати? Мятежник, враг королевы и Кончини. Он проиграл, вернее – его переиграли, пусть теперь расплачивается. Впрочем, он же не сидит в подвале. В Венсене имеются вполне уютные апартаменты, у него есть слуги, его роскошно содержат за счет казны. Он даже потребовал, чтобы его жена жила с ним.

– Серьезно?

– Вполне. Она уже переехала к нему.

– Принцесса Конде отбывает заключение вместе с мужем? Но ее-то за что?

– Не знаю, что вам сказать. Это была воля Конде, она не могла ослушаться, очевидно… Здесь хуже другое – знать опять бурлит. Все эти принцы и герцоги… Неверские, Лонгвили, Буйоны снова подняли головы, собирают свои армии и шантажируют правительство.

– Рошфор, я еще хотел спросить про барона д’Аркиана…

– Что же про него спрашивать? Это ведь ваш знакомый, вот и зайдите к нему.

– А разве вы…

– А что ему предъявишь? Что он знал о планах испанцев? Что планировал восстание гугенотов? А как это докажешь? Его арест действительно мог привести к выступлениям протестантов, а правительству после ареста Конде нужно было как раз остудить ситуацию. Оно пошло даже на некоторые уступки гугенотам…

– Интересно, он знает правду о моем участии во всем этом?

– Вряд ли… Но! Я прошу вас, Шато-Рено, не рассказывайте ему об этом!

– Почему?

– Вы сын его друга, гугенот, он расположен к вам. Вы могли бы…

– Рошфор, неужели я должен следить за близкими мне людьми?!

– Почему следить? Просто иногда можно получать ценную информацию, узнавать настроения среди протестантских предводителей, держать руку на пульсе, так сказать… Для их же блага, между прочим, чтобы не дать им сделать непоправимые ошибки.

– Я не могу… не хочу доносить на него, вы же знаете.

– Не смотрите на это под таким углом. Впрочем, об этом и говорить пока бессмысленно. Но повторю однажды сказанное: для себя вы должны решить, кто вы больше – гугенот или подданный короля.

Филипп задумался. Сегодня начиналась его новая жизнь. Эта жизнь имела множество неизвестных еще, сложных и непредсказуемых обстоятельств. Он встает не на открытый и понятный путь солдата или чиновника – путь прямой, как королевский тракт, но на полную тайных знаний и сомнительных дел петляющую горную тропинку, окруженную темным лесом. Что встретится на его пути? Сможет ли он двигаться по нему? А самое главное – сможет ли он покинуть его, если этот путь выставит перед ним препятствия, через которые перешагнуть будет невозможно. Шато-Рено понимал сейчас, что делает выбор, возможно на всю жизнь, и это порождало сомнения. Рошфор, с легкой улыбкой глядя на него, как будто догадался, о чем думает в эти минуты Филипп, и с необычной для него теплотой произнес:

– Друг мой, я могу понять сомнения, которые вас одолевают. Вам трудно решиться на то, чтобы всем сердцем отдаться нашему делу. Зная вас, я уверен, что вас страшит только ваша честь, вы боитесь, что ваша служба потребует от вас совершать что-то, что входит в противоречия с ней, не так ли?

– Наверное…

– Этого не нужно бояться. Каждый человек на своем месте всегда сам выбирает: что и как; его бесчестные или, наоборот, благородные поступки не обязательно зависят от его рода деятельности. Подлым может быть любой человек, так же как и добродетельным. Вспомните своего отца, вы ведь говорили, что не знали человека благороднее…

– Это правда.

– И еще одно я вам скажу: поступая к нам на службу не думайте, что продаете душу дьяволу, что это решение бесповоротно. У человека всегда есть выбор. Ваша дорога – это не путь в один конец, на ней есть развилки, перекрестки… Вы можете пройти по ней столько, сколько захотите или сможете.

– Значит, всегда можно бросить это дело?

– Можно. Но это случается крайне редко. И не потому, что вас будут держать насильно.

– Тогда почему?

– Вы поймете это сами, мой друг. Поймете довольно скоро.

***

Вечером Филипп уже обживался в новой квартире. Жак – тот был просто в восторге и светился от счастья. Новости о том, что его хозяин поступил на службу, он воспринял как дар свыше – похоже, теперь все его мечты сбылись.

А вскоре раздался и тот самый, обещанный, стук в дверь:

– Если вы готовы, мой друг, – произнес с порога Рошфор, – то отец Жозеф ждет, я проведу вас к нему.

В своем просторном, но лишенным всяких украшений кабинете отец Жозеф был один. Он что-то писал и, не отрываясь, лишь кивнул Филиппу и Рошфору на стулья. Закончив писать и отложив перо, он внимательно посмотрел на Шато-Рено и медленно произнес:

– Сын мой, в своих молитвах перед Богом я часто вспоминаю Адель Фламель, верю, что она теперь на небесах… Вы остались на земле, но в своих молитвах я вспоминаю и вас.

– Зачем?

– Все молитвы в конце концов посвящены одному – спасению.

– Вы хотели меня спасти?

– Да. Шарль рассказал мне о вашем горе, и я хотел, чтобы это горе не погубило вашу душу, ваше тело и ваш разум.

– Оно не погубило.

– Я этому рад. Может, и мои молитвы помогли… – вздохнул отец Жозеф и помолчав спросил: – Все ли вас устраивает на новом месте, сын мой?

– Более чем, отец Жозеф.

– Филипп… Можно ли мне называть вас по имени, господин де Шато-Рено?

– Конечно, отец Жозеф.

– Спасибо, сын мой. Наверное, Шарль уже рассказал вам многое о нашей организации, и мне почти нечего добавить. Помниться, мы с вами уже имели беседу о наших целях, и раз вы здесь – значит, они вам близки. Поэтому я ничего не буду говорить о нашей работе, расскажу лишь пару слов о нашей жизни. Вы поступаете на службу не в полк и не в контору. Полк можно поменять, найти другое место службы – ничего для вас не изменится. Наша служба не похожа на все это, она, скорее, является семьей или братством – ведь не даром наша штаб-квартира в монастыре, – отец Жозеф чуть улыбнулся и, помолчав, продолжил: – В семье и отношения семейные, понимаете? Каждый член семьи – свой. Каждый верен семье не из страха и не за деньги, а потому, что эта его семья. Вы теперь один из нас и обладаете теми же правами и обязанностями, что и все. Вы – член нашей семьи. Я хочу, чтобы вы помнили это, чтобы не забывали никогда…

***

Барон д`Аркиан принял Филиппа так же радушно, как всегда. Он снова был растроганным сентиментальным пожилым человеком, будто и не было никакого заговора, зашифрованных писем и испанцев. Недавнего прошлого он коснулся всего лишь раз, когда высказал соболезнования Филиппу в его утрате. При этом глаза его увлажнились, а голос задрожал, но теперь Шато-Рено знал, что старый друг отца не так прост, как кажется. На прощание барон пообещал приехать как-нибудь в Фроманталь и вообще – обязательно встретиться с Филиппом, когда все утрясется. Что должно утрястись, барон д`Аркиан не объяснил…

…Когда Филипп три месяца назад уезжал из Парижа, проститься с Шале не было ни времени, ни желания. К тому же Шато-Рено думал, что уезжает навсегда. Но его друг, кажется, не обиделся и встретил Филиппа с радостью. Шале вообще был человеком легким, веселым, воспринимающим жизнь, как игру. Казалось, что его чувства и переживания поверхностны и переменчивы, он не мог долго быть в плохом настроении, всегда находя для себя что-то, что увлекает и радует его; он был очень непосредственным, иногда импульсивным, немного простодушным, и в целом довольно приятным в общении человеком. Его жизнерадостность и Филиппу всегда поднимала настроение и заставляла шутить.

– Я вытряс из хозяина «Капуцина» только то, что ты быстро собрался и уехал чем-то очень озабоченный и расстроенный, что случилось?

– Мне нужно было срочно вернуться в поместье – семейные проблемы…

– Теперь все нормально?

– Да… А ты как? Не женился еще?

– Смеешься? А мне вот не до шуток. Я в настоящей осаде!

– Твоя матушка не отступает?

– Нет! Ведет осаду по всем правилам: апроши, сапы, контрвалационная линия!

– Но ты не сдаешься?

– Гарнизон принял решение: лучше смерть, чем капитуляция!

– Да, тяжело тебе…

– Хуже того, мне все-таки купили должность. Теперь я управляющий гардеробом короля.

– Ого! Королевский дом. Ты теперь настоящий придворный!

– Ничего! Как только снимут осаду, подамся в армию. Ну а ты чем будешь заниматься в Париже?

– А я уже в армии. Вернее, в гвардии короля, в роте Витри.

– Везет же тебе, это, наверное, веселее, чем торчать в королевской приемной!

– Не знаю, я еще не понял.

– Мы будем реже видеться, у тебя ведь будет мало свободного времени. Военная служба – это не моя синекура.

– А что Шарль? Он залечил свою рану?

– С Лувиньи все хорошо. Не бегает, конечно, но ходит не прихрамывая. Сегодня я обещал быть у матери, а завтра мы можем хорошо провести время, если ты не занят.

– Договорились! Завтра я зайду к тебе.

– Тогда уж и Ла Салля и Камбре позову.

– Конечно!

– Ну, тогда до завтра!

Выйдя от Шале, Шато-Рено поколебался немного, решая какой дорогой пойти. Через Кутельри, по которой он и шел к своему другу – так сказать, по местам боевой славы – было ближе. Чуть дальше – через Арси. Мимо лавки тканей. Филипп решил, что невозможно всю жизнь бегать от прошлого, все равно однажды он пройдет мимо ее дома, так пусть это будет сейчас. На сердце стало привычно тяжело, воспоминания о первой встрече и о второй нахлынули на него, и все же он решительно направился в сторону Арси.

Вывеска с ткацким станком по-прежнему была на месте. Вообще казалось, что ничего не изменилось. Господин де Пьермон сказал, что является теперь единственным наследником и владельцем лавки. Он собирался продать ее, но руки никак не доходили, а может быть, ему мешало что другое…

Филиппу захотелось подойти к двери и просто дотронуться до нее. Он вспомнил, как однажды ночью хотел постучать в дверь, а она неожиданно открылась… Дверь была заперта, что было вполне естественно. Шато-Рено потрогал дверное кольцо, но стучать не стал, вздохнул и развернулся в сторону «Капуцина» – он хотел прогуляться, а заодно сказать хозяину, что комната ему больше не нужна. И в этот миг что-то показалось ему странным, какое-то движение, которое он заметил краем глаза. Несколько секунд он пытался разобраться, что его смущает и вдруг отчетливо понял, что человек, который стоял на углу Веррери и Арси встал там ровно в то время, когда сам Филипп остановился у двери лавки. Шато-Рено через несколько шагов остановился снова, делая вид, что рассматривает вывески и боковым зрением уловил, что человек тоже замедлил ход, глядя по сторонам. Чтобы понять, что за ним следят, Филиппу хватило минуты. И это при том, что улица вовсе не была пуста – был день и множество людей направлялись по своим делам.

Странное, забытое ощущение легким холодком охватило Шато-Рено, но на удивление оно было скорее приятным: Филипп снова почувствовал себя участником охоты, вдруг появилась цель, задача, которую разум сразу же начал анализировать. Впрочем, сначала нужно все-таки убедиться.

Несколько улиц и поворотов, пара остановок у лавок торговцев и все сомнения рассеялись – это была слежка. Причем за то время, что Шато-Рено убеждался, соглядатай поменялся, и теперь за Филиппом шел уже другой человек. Это еще больше уверило его в том, что все это не могло быть случайностью и за ним организовано серьезное наблюдение. Нужно было срочно посоветоваться с Рошфором, но вот приводить «хвост» в монастырь не хотелось. Нужно было что-то придумать.

Глава 3 Государственный секретарь

Веселые утренние лучи игриво проникали сквозь угловые окна второго этажа новой части Лувра; светом и тенью они оживляли солидные, потемневшие от времени резные дубовые панели с узорами и вензелями Генриха II. Низкое солнце давало лишь свет и совсем не грело. Это летом через выходившие на юг два окна оно проникало внутрь королевских покоев и превращало их в душную, жаркую печь. Если, конечно, не отгородиться занавесями – сейчас они были не нужны, сейчас во дворце были нужны камины.

Высокий стройный человек средних лет в простом охотничьем камзоле, с бородкой и щегольски закрученными вверх длинными усами держал перед Людовиком XIII клетку с соколом, а молодой король завороженно глядел на птицу.

– Обратите внимание, ваше величество, – произнес мягким, приятным голосом человек с клеткой, – какая стать и размеры. Я не видел еще сокола более крупного, чем этот.

– Да, он выглядит великолепно! – восхищенно ответил Людовик. – Но, Люинь, неужели он и правда гнездарь1?

– Клянусь вам, ваше величество! Я сам видел его птенцом и наблюдал как его обучали.

– И что же, он также быстр, как красив?

– Быстрее молнии!

– А что он умеет?

– Все, ваше величество!

– Ты проверял?

– Вы меня обижаете, ваше величество, – с притворным огорчением сказал Люинь. – Разве я осмелился бы принести вам птицу, которая недостойна вас?

– Шарль, я хочу прямо сейчас ее испытать!

– Конечно, ваше величество! Я немедленно все подготовлю! Хотя…

– Что?

– Ваше величество… Вы же хотели присутствовать на Совете…

– Проклятье! Опять видеть эти лица!.. После того, как я увижу Кончини, а не дай Бог, он заговорит со мной, меня начинает трясти! Я начинаю заикаться!

– Может, тогда и не ходить сегодня…

– Ну уж нет! Я не могу им позволить все решать за моей спиной! Они сегодня будут говорить об Испании… Я должен знать.

– Ваше величество, почему вы просто не выгоните Кончини? Ведь он узурпирует вашу власть!

– Потому что я – не король.

– Ваше величество…

– Да! Я не король! Моя мать – она королева. А я – просто «ваше величество». Кончини – и то больший король, чем я! В Совете нет ни одного моего сторонника: Ришелье, Барбен, Манго – все ставленники Кончини! Он и моя мать все держат в своих руках! Я не знаю, как избавиться от них… Я думал, Конде мой друг, но и тут ошибся… Но он, по крайней мере, хотел видеть меня в Совете! Может, зря я согласился его арестовать?

– Вы всегда можете освободить принца, если он вам будет нужен…