Темные экосистемы

Арина была одета в привычный строгий серый комбинезон обсерватории, такой же безликий, как и коридоры вокруг. Ее обычно собранные в тугой узел волосы были слегка растрепаны, под глазами, увеличенными легкими линзами интерфейса, залегли темные тени – следы трех суток почти непрерывной работы. Она не спала. Сон казался непозволительной роскошью, предательством по отношению к тому, что она нашла. Она чувствовала себя одновременно вестником апокалипсиса и первооткрывателем нового континента, и это раздвоение выжигало ее изнутри.

Воздух в зале был холодным, с отчетливым металлическим привкусом. Арина сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Через несколько секунд проекторы оживут. Ее гипотезу, которую коллеги в курилках уже окрестили «шизофренией Шаровой», будут рассматривать люди, от решения которых зависела не просто ее карьера – возможно, само будущее человеческого познания.

Пол под ее ногами завибрировал, и пространство вокруг наполнилось мягким голубоватым светом. Пол, стены и потолок сферы исчезли, сменившись бездонной чернотой космоса, усеянной звездами. Это была стандартная калибровка проектора, призванная стереть ощущение замкнутого пространства. А затем, одна за другой, в воздухе перед Ариной стали материализовываться фигуры.

Справа, грузный, с тяжелой челюстью и короткой седой стрижкой, возник генерал-полковник Игорь Корбут, глава военно-космического направления «Роскосмоса». Его голограмма была безупречна – до мельчайших складок на кителе цвета грозового неба, до холодного блеска орденских планок. Его взгляд, даже в виде потока фотонов, казался тяжелым, как свинцовая плита. Корбут был продуктом старой школы, человеком, для которого космос был прежде всего театром военных действий и демонстрации национального превосходства. Все, что нельзя было превратить в оружие или инструмент влияния, он считал бессмысленной тратой ресурсов.

Слева, элегантный, в идеально скроенном костюме, появился доктор Ален Дюбуа, представитель Европейского Космического Агентства (ЕКА). Его худощавое лицо с тонкими чертами и проницательными глазами за очками в монолитной титановой оправе выражало вежливый, но непроницаемый скепсис. Дюбуа был бюрократом от науки, мастером компромиссов и многостраничных протоколов. Для него самым страшным словом было «непроверенный», а самой страшной концепцией – «революционный».

Между ними, чуть поодаль, бесшумно сформировалась третья фигура. Директор Чжан Вэй из Китайского национального космического управления. В отличие от остальных, его аватар был чуть менее детализирован, словно намекая на большую дистанцию или нежелание полностью раскрываться. Он был одет в простой темный френч без знаков отличия. Его лицо было неподвижной маской, и только глаза, узкие и невероятно внимательные, жили своей жизнью, изучая Арину так, словно просвечивали ее насквозь. Директор Чжан редко говорил, но каждое его слово меняло расклад сил.

– Доктор Шарова, – пророкотал Корбут без предисловий, его голос с секундной задержкой наполнил сферу. – У нас мало времени. Докладывайте. Ваши данные были переданы нашим аналитикам. Их предварительное заключение: либо системная ошибка вашего оборудования, либо… слишком богатое воображение.

Арина почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она ожидала скепсиса, но не прямого оскорбления. Она кивнула, стараясь сохранить внешнее спокойствие.

– Генерал Корбут, доктор Дюбуа, директор Чжан. Благодарю за уделенное время. То, что я вам покажу, выходит за рамки стандартных моделей. Именно поэтому оно требует нестандартного подхода.

Она сделала жест рукой. Пространство перед ними заполнилось трехмерной моделью галактического гало Млечного Пути. Огромный, почти невидимый пузырь, окружающий яркий диск нашей галактики.

– Все началось с рутинного анализа данных гравитационного линзирования квазара J314+56, проходящего через гало карликовой галактики в Стрельце, нашего спутника, – начала Арина, и ее голос, поначалу дрожавший, окреп. – Мы использовали данные лунной обсерватории «Эос» и сети гравитационных интерферометров L-диапазона. Стандартная процедура для картирования распределения темной материи. Вот ожидаемая картина.

Голограмма показала гладкое, диффузное облако, слегка искажающее свет далекого квазара. Карта плотности была предсказуемой, скучной.

– А вот что мы получили на самом деле.

Арина ввела новую команду. Гладкое облако покрылось рябью. На нем проступили сложные, фрактальные узоры. Плотные сгустки, филаменты, пустоты. Картина жила, дышала, менялась.

– Это необъяснимый уровень структурированности. Мы назвали это «гравитационной турбулентностью». Первое предположение – неучтенные потоки барионного газа, звездные течения, артефакты обработки. Моя коллега, доктор Ксения Грамова, провела три недели, пытаясь «очистить» данные. Она построила сотни моделей. Ни одна не смогла объяснить эту картину. Статистическая достоверность аномалии – девять сигма. Это не шум. Это сигнал.

Доктор Дюбуа склонил голову набок.

– Доктор Шарова, «сигнал» – это очень сильное слово. Это может быть неизвестный нам тип взаимодействия частиц темной материи. Возможно, аннигиляция или распад, порождающие гравитационные волны, которые мы неверно интерпретируем. Зачем сразу переходить к таким… радикальным выводам?

– Потому что это не просто статичная структура, доктор Дюбуа. Это… поведение. – Арина увеличила фрагмент карты. Все увидели, как несколько плотных сгустков ТМ движутся. Их движение не было хаотичным. Они сближались, образовывали временные кластеры, а затем расходились. – Посмотрите сюда. Этот паттерн повторялся с периодичностью в 74 часа. Движение кластеров напоминает… роение. Как у насекомых или бактериальных колоний. А вот здесь… – она выделила другой участок, – мы видим нечто, что можно описать только как хищническое поведение. Одна крупная структура преследует и поглощает более мелкие. Скорость и траектории абсолютно несовместимы с чисто гравитационной динамикой. Силы, движущие ими, на порядки превосходят взаимное притяжение их масс.

В зале повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь едва слышным гулом систем. Генерал Корбут скрестил руки на мощной груди.

– Хищники? Роение? Доктор, мы говорим о темной материи. О гипотетических частицах, которые взаимодействуют с нашим миром только через гравитацию. Вы приписываете им биологические термины. Вы понимаете, как это звучит?

– Я понимаю, что это единственный язык, который может описать то, что мы наблюдаем, генерал, – ответила Арина с отчаянной смелостью. – Мы стоим перед выбором: либо фундаментальные законы физики в этих областях работают совершенно иначе, чем мы думали, либо… либо мы наблюдаем проявления чрезвычайно сложной, самоорганизующейся системы. Системы, которая эволюционировала в среде, где доминирующей силой является не электромагнетизм, а гравитация.

Она сделала паузу, собираясь с духом для последнего, самого безумного шага.

– Я выдвигаю гипотезу о существовании «темных экосистем». Форм жизни, основанных не на химии углерода, а на динамике темной материи. Существ, чьи тела – это гравитационные поля размером с солнечные системы. Чей метаболизм – это манипуляция кривизной пространства-времени. Чье сознание, если оно есть, – это коллективный паттерн, распределенный по объему в кубические парсеки. То, что мы видим – это не просто физика. Это их жизнедеятельность.

Генерал Корбут откровенно расхохотался. Громкий, лишенный веселья смех отразился от невидимых стен.

– Жизнь из темной материи! Браво, доктор! Какую фантастику вы читали на ночь? Что дальше? Разумные черные дыры? Галактики, поющие псалмы? Это абсурд. Мы не можем рисковать триллионами и стратегическим кораблем ради… поэтической метафоры.

Ален Дюбуа был более сдержан, но его лицо выражало глубокое сомнение.

– Арина, с уважением, но это гигантский скачок. От аномалии в данных к целой экзобиологии. Наука так не работает. Мы должны сначала исключить все возможные физические объяснения, какими бы экзотическими они ни были. Новая физика – это гораздо более вероятный сценарий, чем новая биология.

Только директор Чжан молчал, его лицо оставалось непроницаемым. Он медленно поднял руку, и все, даже Корбут, замолчали.

– Доктор Шарова, – его голос был тихим, ровным, с легким акцентом и все той же секундной задержкой. – Вы упомянули коллегу, доктора Грамову. Она разделяет вашу… интерпретацию?

Это был ключевой вопрос. Арина знала, что Ксения, прагматик до мозга костей, долго сопротивлялась.

– Я могу подключить доктора Грамову и доктора Смирнову, нашего ведущего экзобиолога, к каналу. Их мнение будет более весомым.

– Делайте, – коротко бросил Корбут, явно желая поскорее закончить этот фарс.

Арина активировала еще два протокола связи. Рядом с ней возникли еще две голограммы, чуть менее четкие, транслируемые один с ее же лунной базы, другой с Земли. Ксения Грамова, с ее строгим лицом и короткой стрижкой, выглядела уставшей, но решительной. Ева Смирнова, наоборот, казалась возбужденной, ее глаза горели энтузиазмом.

– Доктор Грамова, – обратился к ней Дюбуа. – Вы специалист по сложным системам. Вы действительно считаете, что единственное объяснение – биологическое?

Ксения поправила виртуальные очки.

– Доктор Дюбуа, я не считаю, что оно единственное. Я утверждаю, что после анализа 174 альтернативных физических моделей, включая многомерные теории, модифицированную гравитацию и различные модели распада частиц ТМ, ни одна из них не объясняет наблюдаемую целенаправленность и адаптивность поведения. Система реагирует на изменения. Мы видели, как один кластер «обходит» зону высокой плотности другого, словно избегая столкновения. Это не похоже на слепую физику. Это похоже на решение задачи. ИИ-анализатор «Зодиак» классифицирует эти паттерны как «агентное поведение» с вероятностью 87%. Это выводы машины, а не мои.

Ева Смирнова нетерпеливо шагнула вперед.

– А с точки зрения экзобиологии, в этом нет ничего невозможного! Мы слишком зациклены на химии и воде. Жизнь – это процесс, это система, способная к саморепликации, метаболизму и эволюции. Носитель может быть любым. Энергия – любой. Если во Вселенной есть среда со сложной динамикой и источниками свободной энергии – а флуктуации гравитационного поля и есть такой источник – то возникновение жизни там не просто возможно, а, согласно принципу Коперника32, практически неизбежно! Мы просто никогда не искали ее на таком фундаментальном уровне.

Аргументы были сильны, но Корбут был непреклонен.

– Все это теория, слова, модели. Красивые, возможно. Но у нас нет ни одного реального доказательства. Отправить миссию в эту зону… это безумие. Какую цель вы преследуете, доктор Шарова? Поздороваться с темной материей?

Арина посмотрела прямо в холодные глаза генерала.

– Цель – понять. Если там действительно существует форма жизни, основанная на гравитации, это величайшее открытие в истории. Оно изменит все: нашу физику, нашу философию, наше место во Вселенной. Но есть и более прагматичная цель, генерал. Если там есть «хищники» размером с туманность, которые управляют гравитацией, я бы хотела знать об этом до того, как один из них решит «поохотиться» в Солнечной системе. Неведение – это не защита. Это уязвимость.

Ее слова повисли в воздухе. Впервые на лице Корбута промелькнуло что-то, кроме скепсиса. Тень беспокойства.

И в этот момент снова заговорил директор Чжан.

– Данные доктора Шаровой интересны. Но они не уникальны.

Все взгляды устремились на него.

– Что вы имеете в виду, директор? – спросил Дюбуа.

Чжан сделал едва заметный жест, и рядом с ним возникла еще одна звездная карта. Она показывала другой участок неба, другую карликовую галактику. И на ней… была такая же рябь. Такие же сложные, динамичные структуры.

– Это данные с нашей автономной глубококосмической обсерватории «Цаньлунь-4» («Небесный Обозреватель-4»), – спокойно пояснил Чжан. – Она находится на гелиоцентрической орбите33, в точке Лагранжа34 L4. Она использует принципиально иную технологию – не гравитационное линзирование, а квантовые градиентометры, измеряющие локальные флуктуации метрики пространства-времени. Данные засекречены. Мы получили их два месяца назад и не могли их интерпретировать. Они казались нам инструментальной ошибкой. Но паттерны… они пугающе похожи на то, что показывает доктор Шарова.

Это был удар грома. Независимое подтверждение. С другого конца Солнечной системы. Другой технологией. Корбут потерял дар речи. Дюбуа снял очки и начал протирать их, его лицо выражало крайнюю степень изумления. Арина почувствовала, как по ее щекам текут слезы. Она не была сумасшедшей. Это было реально.

Чжан позволил новости улечься.

– Вопрос больше не в том, существует ли феномен. Вопрос в том, что мы будем с ним делать. Прямое исследование сопряжено с колоссальным риском. Неизвестные гравитационные эффекты могут уничтожить любой корабль.

– Но у нас есть корабль, способный выдержать многое, – вмешался Корбут, его тон резко изменился. Прагматизм военного взял верх над скепсисом. Если есть угроза или возможность, ее нужно изучить. – Исследовательский крейсер «Пилигрим». Он единственный оснащен как передовыми гравитационными сенсорами, так и экспериментальными системами активного гашения вибраций корпуса. Он сейчас на орбите орбитальной сборочной станции, проходит последние тесты.

– «Пилигрим» – это международный проект, – напомнил Дюбуа, придя в себя. – Его использование требует консенсуса. Но… в свете новой информации… я думаю, консенсус будет достигнут.

– Китайская сторона готова предоставить для миссии одного из наших лучших инженеров, – добавил Чжан. – Ли Чень. Он специалист по системам гравитационных детекторов и энергетическим установкам. Он работал над калибровкой «Цаньлунь-4». Его опыт будет бесценен.

Решение созревало на глазах, рождаясь из шока, прагматизма и тени страха. Арина смотрела на них, едва дыша. Колесо истории повернулось у нее на глазах, по ее воле.

– Миссия должна иметь кодовое название, – проговорил Корбут, уже мысля протоколами. – Что-то нейтральное. «Фокус». Миссия «Фокус». Цель – приблизиться к зоне аномалии в гало Млечного Пути, в векторе на «Карлик Стрельца», и провести пассивное наблюдение. Никаких активных действий без согласования с объединенным центром управления.

– А научный руководитель? – спросил Дюбуа.

Все трое посмотрели на Арину. В их взглядах больше не было насмешки. Была тяжесть ответственности, которую они теперь разделяли с ней.

– Доктор Шарова, – сказал Корбут тоном, не терпящим возражений. – Вы заварили эту кашу. Вам ее и расхлебывать. Вы назначаетесь научным руководителем миссии «Фокус». Готовьтесь к перелету на «Звезду». У вас две недели.

Голограммы погасли одна за другой, оставив Арину в одиночестве посреди звездной пустоты Геометрического Зала. Тишина вернулась, но теперь она была другой. Она была наполнена смыслом, предвкушением и леденящим душу ужасом.

Она получила то, чего хотела. Она получила корабль, миссию, шанс доказать свою правоту. И вместе с этим она получила ответственность за жизни экипажа, который отправится туда, где сами законы физики могут оказаться живыми и, возможно, враждебными. Арина медленно опустилась на холодный пол, обхватив себя руками. Она смотрела в спроецированную бездну и впервые по-настоящему испугалась. Идея, рожденная в тишине и данных, обрела плоть и кровь. И теперь она требовала жертв.

Она позвонила Марку Ровному, командиру «Пилигрима», человеку, известному своим железобетонным прагматизмом и недоверием к теоретикам. Звонок прошел почти мгновенно. Его суровое, обветренное лицо появилось на ее наручном коммуникаторе.

– Ровный слушает.

Арина сглотнула, пытаясь унять дрожь в голосе.

– Капитан… это Арина Шарова. У вас будет новый приказ. Вам предстоит вести корабль туда, где законы физики могут… не работать.

На лице Ровного не дрогнул ни один мускул. Секунду он молчал, обрабатывая информацию.

– Задачу понял. Обеспечу доставку науки. Созвонимся через час по защищенному каналу для обсуждения деталей. Отбой.

Экран погас. Арина осталась одна. Ее гипотеза больше не была ее личным делом. Она стала миссией «Фокус». И «Пилигрим» уже готовил свои двигатели, чтобы нырнуть в самую темную, самую непостижимую глубину Вселенной. В самое сердце Тени.

4

Земля. Карелия. Ранняя осень уже дышала ледяной чистотой в легкие, воздух был хрустальным и колким, как первый, тончайший лед на застывающих лужах. Узкое озеро, похожее на лезвие обсидианового ножа, вонзенное в гранитное тело древнего щита, отражало низкое, свинцовое небо. Ветер срывал с берез последние, отчаянно цеплявшиеся за жизнь золотые монеты листьев и гнал их по темной, почти черной воде. Здесь, на крошечном, затерянном в лесах полуострове, в бревенчатом доме, пахнущем смолой, дымом и вечностью, капитан Марк Ровный проводил свой отпуск.

Он был человеком земли. Не в философском, а в самом прямом, физическом смысле. Его ладони, широкие и мозолистые, привыкли к грубой поверхности рукояти топора крепче, чем к сенсорным панелям капитанского мостика. Сейчас он как раз занимался своим любимым делом – колол дрова. Сухой, резкий треск раскалываемого полена был для него музыкой более гармоничной, чем синтезированные сигналы бортовых систем. Каждый удар был точен, выверен, экономичен. Тело работало как идеально отлаженный механизм, мышцы спины и плеч перекатывались под толстым свитером, и пар вырывался изо рта с каждым выдохом. Здесь, среди молчаливых сосен и холодной воды, он смывал с себя пыль космоса, привкус рециркулированного воздуха и въевшееся в подкорку напряжение тысяч часов полета. Космос был его работой, его долгом. Земля была его сутью.

Марку было сорок пять, но выглядел он старше. Глубокие морщины изрезали лоб и собрались в уголках глаз – наследие не возраста, а бездонной черноты, в которую он всматривался годами, и беспощадного блеска далеких звезд. Коротко стриженные волосы уже густо тронула седина. В его серых, почти стальных глазах редко можно было прочесть эмоции; они были глазами пилота, привыкшего оценивать, вычислять и действовать, а не рефлексировать. Он был продуктом старой школы «Роскосмоса»: абсолютный прагматизм, безграничное доверие к технике, которую он знал до последнего винтика, и глубоко укоренившийся скепсис ко всему, что нельзя было измерить, взвесить или рассчитать.

– Эй, Марк! – раздался скрипучий голос.

По тропинке к его дому ковылял сосед, старик Егор, местный житель, чье лицо походило на печеное яблоко. В руках он держал пару окуней, нанизанных на ивовый прут.

– Привет, Егор, – Ровный опустил топор, вонзив его в массивную колоду.

– Гляди, что вода дала, – старик с гордостью протянул рыбу. – На уху хватит. Ты бы сходил со мной завтра, с ранья. Щука пошла, говорят, жирная.

– Спасибо, – Марк принял рыбу. – Завтра не могу. Дела.

– Дела у тебя всегда, – добродушно проворчал Егор. – Ты когда на земле-то бываешь? Прилетишь, как комета, на неделю, дровами весь двор завалишь, и снова в свою небесную контору. Жениться тебе надо, капитан, чтоб борщом пахло дома.

Марк лишь усмехнулся краешком рта. Что мог этот старик, чья вселенная ограничивалась этим озером и лесом, понять о его жизни? О тишине, которая звенит в ушах, когда отключаются двигатели где-то за орбитой Плутона? О чувстве абсолютного одиночества, когда Земля – лишь крошечный голубой шарик в иллюминаторе, неотличимый от сотен других звезд?

– В другой раз, Егор. Обязательно схожу.

Старик махнул рукой и побрел обратно, его фигура медленно растворилась в сумерках. Марк занес рыбу в дом, бросил ее в раковину и вышел на крыльцо. Он глубоко вдохнул холодный воздух, в котором смешались запахи хвои, влажной земли и дыма из его трубы. Спокойствие. Порядок. Ясные и понятные законы физики: огонь греет, вода мочит, топор колет дерево. Все было на своих местах.

Именно в этот момент его мир нарушил высокий, чистый звук, который не принадлежал этому лесу. Он раздался из дома. Это был сигнал вызова по закрытому каналу высшего приоритета. Сигнал, который мог означать только одно: отпуск окончен.

Марк вошел в дом. На старом деревянном столе, рядом с чугунной сковородой и буханкой черного хлеба, лежал тонкий, как лист бумаги, коммуникатор – единственное сверхтехнологичное устройство, которое он позволял себе держать здесь. Он не мигал, а едва заметно вибрировал, испуская ту самую пронзительную ноту. Марк провел пальцем по его поверхности.

Воздух в комнате замерцал, сгустился и соткался в трехмерное изображение женщины.

Луна. Обсерватория «Эос». Доктор Арина Шарова стояла в центре зала управления, который сейчас напоминал святилище после свершившегося чуда. Огромные голографические панели вокруг нее были погашены, лишь на одной тускло светилась трехмерная модель галактики Млечный Путь. Комната была погружена в полумрак, и единственным источником света служил гигантский иллюминатор, в черной раме которого висела Земля – ослепительно-голубой мраморный шар, перечеркнутый белыми спиралями облаков.

Арина выглядела так, словно не спала неделю. Ее темные волосы были взлохмачены. Под большими, горящими лихорадочным огнем глазами залегли тени. Тонкие пальцы нервно теребили край ее лабораторного халата. Но во всей ее фигуре, в каждом движении чувствовалась не столько усталость, сколько колоссальное, едва сдерживаемое напряжение, похожее на вибрацию струны, натянутой до предела.

Несколько часов назад она победила. Победила в самой важной битве своей жизни. Она пробилась через стену скепсиса, академического снобизма и бюрократической осторожности. Ее крамольная, безумная гипотеза о «темных экосистемах» была принята. Не с восторгом, нет. С тяжелым, опасливым согласием, подкрепленным неопровержимыми массивами данных, которые обработал и верифицировал «Зодиак» при помощи Ксении. Совет «Роскосмоса» и их международные партнеры, скрипя зубами, дали добро. Миссия «Фокус» получила зеленый свет. Корабль «Пилигрим», уникальный, единственный в своем роде инструмент для исследования гравитационных аномалий, будет расконсервирован и отправлен в полет.

И она, Арина Шарова, назначена его научным руководителем.

Это был триумф. Абсолютный. Но вместо ликования она чувствовала, как по ее спине ползет холодный, липкий страх. Одно дело – выдвигать гипотезы, сидя в безопасности лунной обсерватории, за много тысяч километров от объекта исследований. Совсем другое – вести туда людей. В самое сердце аномалии, где сама ткань пространства-времени, возможно, живет своей, непонятной жизнью. Где фундаментальные константы могут оказаться не такими уж и постоянными.

Ей нужен был не просто капитан. Ей нужен был якорь. Человек, который сможет удержать корабль и экипаж на плаву в океане безумия, который они собирались исследовать. Человек, чьи нервы были сделаны из стали, а решения – из холодного расчета. Человек, который будет ее ненавидеть за риск, но выполнит приказ.

Именно поэтому она выбрала Марка Ровного. Она просмотрела его личное дело десятки раз. Лучший пилот своего поколения. Легендарная хладнокровность в нештатных ситуациях. Спас экипаж «Искателя-2», когда отказали основные двигатели в гравитационном колодце Сатурна. Вывел исследовательский бот из плазменного шторма у Ио35, вручную управляя маневровыми дюзами. Он был идеальным инструментом. Надежным, как скала. И таким же непробиваемым.

Она активировала защищенный канал, зная, что застанет его на Земле, в его «берлоге». И вот теперь его голограмма возникла перед ней – хмурый, обветренный мужчина в грубом свитере на фоне бревенчатой стены. Он выглядел как викинг, случайно попавший в будущее. Контраст между ним и стерильным хай-теком ее обсерватории был почти комичным. Голографическое изображение Марка в карельском доме было почти идеальным, лишенным помех. Мужчина стоял прямо, его фигура излучала спокойную силу. Он не сказал ни слова, просто смотрел на нее своими стальными глазами, в которых читалось легкое раздражение от прерванного уединения.

– Капитан Ровный, – начала Арина, и ее собственный голос показался ей слишком высоким, почти писклявым в гулкой тишине зала. Она откашлялась. – Доктор Шарова. Прошу прощения, что беспокою во время вашего отпуска.

– Вы уже побеспокоили, доктор, – его голос был низким, ровным, без малейших интонаций. – Что-то срочное? На Землю упал астероид? Марсиане объявили войну?

Арина проигнорировала сарказм. Она знала его репутацию.

– Срочнее, капитан. Намного срочнее. Ваш отпуск прерван. Вы назначены командиром корабля «Пилигрим». Миссия «Фокус». Вылет через три недели с орбитальной верфи.

Марк медленно моргнул. «Пилигрим». Этот корабль был не просто транспортным средством. Это была летающая научная аномалия, напичканная самой передовой и экспериментальной аппаратурой, большая часть которой существовала в единственном экземпляре. Он строился не для перевозок или колонизации. Он был построен для одной цели – заглянуть в глаза бездне и попытаться понять, что она скрывает. И им не командовали обычные пилоты.