Темные экосистемы

Его доклад был музыкой. Музыкой абсолютной надежности.

– Принято, – кивнул Марк. Его взгляд переместился на Ксению.

– ИИ «Дедал» в штатном режиме, – доложила она, уже не так холодно, подчиняясь общему ритму. – Все диагностические потоки данных поступают и анализируются. Аномалий не выявлено. Модели загружены.

– Принято. Доктор Смирнова.

Ева оторвала взгляд от гигантской Земли, ее глаза блестели.

– Лаборатория экзобиологии законсервирована до прибытия в целевой сектор. Все базы данных по теоретическим моделям не-углеродных экосистем загружены и интегрированы с «Дедалом». Я готова… приступить к мечте.

Последние слова она произнесла тише, почти про себя, но в тишине мостика их услышали все. Марк нахмурился, не одобряя такой лиризм, но промолчал. Его взгляд, наконец, остановился на Арине.

Арина глубоко вздохнула, чувствуя, как ее сердце колотится в предвкушении, которое было сродни страху. Она подошла ближе, встала за спиной капитана, глядя на сияющую планету, которую они скоро покинут.

– Это шанс века, Марк! – вырвалось у нее. Голос дрожал от сдерживаемых эмоций. – Ты понимаешь? Мы – первые. Мы заглянем туда, куда человечество боялось даже смотреть. Мы можем подтвердить, что Вселенная не просто мертвый механизм из звезд и газа, а нечто… живое!

Марк медленно повернул голову и посмотрел на нее снизу вверх. Его взгляд был тяжелым, как гравитационная аномалия.

– Доктор Шарова. Моя задача – доставить вас и ваше оборудование в точку назначения. И вернуть вас и мой экипаж обратно. Целыми. Ваша «живая Вселенная» – это набор неизвестных гравитационных полей, которые, согласно вашим же отчетам, могут разорвать мой корабль на атомы. Я ценю ваш энтузиазм. Но на этом мостике я требую фактов, расчетов и дисциплины. Эмоции оставим для мемуаров. Задача ясна?

Арина почувствовала, как щеки заливает краска. Его слова были как ушат ледяной воды. Но он был прав. Абсолютно прав.

– Задача ясна, капитан, – сказала она твердо, встречая его стальной взгляд. В этот момент между ними установилась хрупкая связь – не дружба, не симпатия, а признание ролей. Она – мозг миссии. Он – ее стальной кулак и щит. И только вместе они имели шанс выжить.

Марк Ровный отвернулся обратно к панорамному экрану.

– Всем занять свои места. Начинаем полную предстартовую диагностику. Ли, выводите на главный экран схему двигателей. Ксения, мне нужен симуляционный прогноз гравитационного фона на первых двенадцати часах полета. Ева, проверьте интеграцию медицинских датчиков экипажа с системой «Дедала». Арина… А вы, доктор, просто смотрите. Смотрите на ваш шанс. И молитесь, чтобы он нас не убил.

Его последние слова не были злыми. В них слышалась усталая мудрость человека, который слишком хорошо знал, что космос никогда не прощает ошибок, какими бы великими целями они ни были оправданы.

Арина молча отошла к своему креслу, предназначенному для научного руководителя. Она смотрела на Землю, на этот хрупкий, сияющий синий дом, который они собирались покинуть ради погони за тенью. И впервые за долгие годы ее одержимость была омрачена холодным, как вакуум, осознанием колоссальной ответственности, лежавшей на ее плечах. Она привела этих людей сюда. И от ее гипотезы теперь зависели их жизни.

2

Зал для брифингов на борту «Пилигрима» не был спроектирован для комфорта. Он был инструментом, продолжением самого корабля – функциональным, стерильным и подчиненным одной цели: максимальной эффективности в передаче информации. Здесь не было ни мягких кресел, ни деревянных панелей, имитирующих земной уют. Только пять литых полимерных ложементов, встроенных в переборку и расположенных полукругом перед центральной стеной, которая сейчас была не стеной, а бездонным колодцем черного пространства, окаймленным тонкими светящимися линиями. Это была главная голографическая палуба – окно в данные, в модели, в саму ткань реальности, которую им предстояло вскрыть.

Воздух был холодным, пропущенным через бесчисленные фильтры, и нес едва уловимый запах озона и чистого металла – вечный парфюм дальнего космоса. Тишину нарушал лишь низкий, почти инфразвуковой гул систем жизнеобеспечения и стабилизаторов поля, похожий на медленное, глубокое дыхание гигантского металлического зверя, готовящегося к прыжку.

Пятеро членов экипажа уже заняли свои места. Они сидели в тишине, каждый погруженный в собственные мысли, словно паломники перед входом в неведомый храм. Это была последняя точка невозврата, последний совместный выдох перед погружением в мир, где все человеческие интуиции могли оказаться бессмысленными.

Капитан Марк Ровный сидел в центральном ложементе, спина прямая, как стальной стержень. Его руки лежали на подлокотниках, пальцы не двигались, но в их неподвижности чувствовалось огромное напряжение, как в сжатой пружине. Он не смотрел на голографический экран. Его взгляд, цепкий и оценивающий, обходил каждого члена команды по очереди. Он не пытался прочесть их мысли; он оценивал их состояние, как бортовой компьютер оценивает параметры систем. Усталость, возбуждение, тревога, сосредоточенность – все это были переменные в уравнении выживаемости миссии.

Наконец, он счел оценку завершенной. Его голос, ровный и лишенный эмоций, прорезал гулкую тишину.

– Начинаем предстартовый брифинг миссии «Фокус». Системы корабля прошли финальную проверку. Реактор в штатном режиме, навигационные системы откалиброваны, двигатели готовы к запуску по команде с ЦУПа. Через три часа мы покидаем орбиту Земли. Цель – сектор G7 в гало Млечного Пути, зона гравитационной аномалии, предварительно обозначенная как «Цель». Доктор Шарова, вам слово. Изложите суть миссии для протокола. И, – он сделал едва заметную паузу, его стальные глаза впились в Арину, – постарайтесь обойтись без поэзии. Нам нужны факты и риски.

Арина Шарова поднялась. Она казалась хрупкой и почти невесомой в просторном комбинезоне, но в ее глазах горел огонь, способный, казалось, плавить титан. Нервная энергия вибрировала в каждом ее движении – в том, как она поправила волосы, как ее пальцы пробежались по встроенной в подлокотник панели управления. Голографическая стена за ее спиной вздрогнула и ожила.

– Спасибо, капитан. – Ее голос был выше, чем у Марка, и звенел от сдерживаемого возбуждения. – Поэзии не будет. Будет физика. Жестокая, неумолимая и, возможно, самая важная физика в истории человечества.

На черном поле голограммы вспыхнула сложная, многоцветная карта. Она изображала спиральный рукав галактики, но была испещрена сеткой гравитационных потенциалов, похожей на топографическую карту невидимого ландшафта. В одном из углов карты пульсировал тусклый красный ареол.

– Вот наша цель. – Арина указала на красное пятно. – Гало карликовой галактики в созвездии Стрельца. Десятилетиями мы считали, что темная материя – это просто… пассивная масса. Инертный, скучный клей, который удерживает галактики от разлетания. Мы строили модели, исходя из предположения, что она подчиняется только гравитации, как бильярдный шар катится по сукну. Мы ошибались. Катастрофически.

Она увеличила изображение. Теперь красный ареол заполнил всю стену, и внутри него проявилась невероятная, фрактальная структура. Это было похоже на снимок урагана, застывшего во времени, или на колонию микроорганизмов, разросшуюся в чашке Петри до галактических масштабов. Потоки, вихри, уплотнения, которые жили своей жизнью, пульсировали и перетекали друг в друга по законам, которые не описывала ни одна стандартная модель.

– То, что вы видите, – это не шум и не погрешность приборов. Это данные гравитационного линзирования, подтвержденные десятками наблюдений с «Эоса» и других обсерваторий. Это… поведение. Комплексное, скоординированное, динамическое поведение темной материи. Она не просто «есть». Она «живет».

Она сделала паузу, давая словам впитаться в сознание слушателей. Рядом с Марком сидела Ксения Грамова. Ее лицо, обычно выражавшее лишь спокойную уверенность в математике, было напряженным. Она лучше других понимала, какой тектонический сдвиг в науке означают слова Арины. Ее пальцы лежали на собственной консоли, но не двигались. Она уже проверила эти данные тысячу раз.

– Наша гипотеза, – продолжила Арина, и ее голос окреп, – заключается в том, что мы имеем дело не с физическим феноменом в его классическом понимании, а со сверхсложной самоорганизующейся системой. Возможно… с формой жизни. Не углеродной. Не химической. Гравитационной. Экосистемой, построенной на взаимодействии частиц темной материи, где аналогами наших клеток являются гигантские гравитационные поля, а метаболизмом – перераспределение массы и энергии в масштабах световых лет. Мы летим не просто к скоплению материи. Мы летим к лесу, где деревья сделаны из искривленного пространства-времени.

Марк Ровный слегка кашлянул, возвращая ее с небес на палубу «Пилигрима».

– Риски, доктор.

– Риски, – Арина кивнула, ее взгляд стал серьезнее. – Они вытекают из самой природы объекта. Мы не знаем, как эта… «экосистема» отреагирует на наше вторжение. Наш корабль, с его термоядерным реактором и двигателями, является мощным источником гравитационных возмущений в локальном масштабе. Для этой среды мы можем оказаться эквивалентом метеорита, упавшего в тихий пруд. Или, что хуже, вирусом, вторгшимся в организм. Главная опасность – неизвестные гравитационные эффекты. Не турбулентность, которую можно предсказать, а целенаправленные или хаотические искажения пространства-времени, способные разорвать корпус корабля, как бумажный лист. Наша защита – энергощиты, композитная броня – бесполезна против такого воздействия. Это все равно что пытаться остановить цунами теннисной ракеткой. Наша единственная защита – это понимание. И для этого у нас есть «Дедал». Ксения?

Ксения Грамова выпрямилась. Она была полной противоположностью Арине – заземленная, методичная, ее мир состоял из алгоритмов и терабайтов данных. Она не разделяла мессианского пыла Арины, но ее профессиональное любопытство было задето до глубины души.

– Искусственный интеллект «Дедал», – начала она ровным голосом, активируя свою часть презентации, – не является сверхразумом или сознанием, как его любят изображать в старых фильмах. Это узкоспециализированный инструмент, нейросеть десятого поколения, разработанная специально для этой миссии. Его задача – не «думать» за нас, а обрабатывать объемы данных, непостижимые для человеческого мозга.

На голограмме сменилось изображение. Теперь там висела сложная, светящаяся сфера, состоящая из миллиардов переплетенных нитей – визуализация архитектуры ИИ.

– Все датчики «Пилигрима» – модернизированный интерферометр LISA36, криогенные детекторы частиц, квантовые градиентометры – будут генерировать непрерывный поток данных. «Дедал» будет анализировать эти потоки в реальном времени, выявляя паттерны, строя и отбрасывая тысячи гипотетических моделей в секунду. Его цель – найти логику в хаосе. Понять «грамматику» их гравитационного языка. – Она сделала жест, и сфера на голограмме сжалась, а вокруг нее возникла симуляция полета «Пилигрима» через пульсирующие поля темной материи. – «Дедал» будет нашим поводырем в этом темном лесу. Он будет предупреждать нас о «гравитационных рифах», предсказывать движение «потоков» и, что самое важное, пытаться распознать признаки разумного, или хотя бы целенаправленного, поведения. Но, – подчеркнула она, обводя всех строгим взглядом, – он всего лишь инструмент. Он не может понять намерения. Он может лишь описать их проявления в физическом мире. Он распознает рычание тигра, но не поймет его голод. Интерпретация, гипотезы и, в конечном счете, решения – остаются за нами. За людьми. Уязвимость системы заключается в том, что «Дедал» зависит от наших первоначальных гипотез. Если мы зададим ему неверные рамки, он будет искать ответы только в них.

Ее слова повисли в воздухе, охладив пыл, зажженный Ариной. Это было трезвое напоминание о границах их собственных возможностей. Малейшая ошибка в предположениях – и их самый мощный инструмент станет бесполезен. В этот момент заговорила Ева Смирнова. Ее голос был мягким, почти певучим, но в нем чувствовалась сталь ученой, посвятившей жизнь поиску невозможного. Она была мечтательницей, но ее мечты были построены на прочном фундаменте биохимии и теории сложных систем.

– Ксения говорит о рычании тигра, – начала она, и ее глаза, казалось, смотрели сквозь голограмму, в саму бездну. – Но что если мы ищем не тигра? Что если там нет хищников и жертв в нашем понимании? Теория Арины говорит об экосистеме. А любая экосистема – это, прежде всего, баланс и взаимодействие. Мы привыкли определять жизнь через метаболизм, репликацию, адаптацию. Вода, углерод, ДНК… Все это – лишь один, возможно, бесконечно редкий частный случай.

На голограмме, по ее команде, возникли новые образы. Слева – знакомая двойная спираль ДНК. В центре – пульсирующая нервная клетка. А справа… справа возникла абстрактная, медленно вращающаяся структура из гравитационных полей, где узлы пересечения светились ярче, а потоки энергии перетекали между ними.

– Мы должны отказаться от антропоцентризма, от биоцентризма, даже от химиоцентризма. Что, если «метаболизм» этой жизни – это гравитационный коллапс и переизлучение энергии в неизвестных нам формах? Что, если их «генетический код» записан не в молекулах, а в стабильных фрактальных паттернах пространства-времени? Что, если их «мышление» – это не электрические импульсы в нейронах, а синхронизированные гравитационные волны, распространяющиеся на протяжении парсеков? – Ева говорила тихо, но ее слова звучали в зале для брифингов оглушительно. – Мы ищем не просто «инопланетян». Мы ищем новое фундаментальное определение самого понятия «жизнь». Наша задача как биологов в этой миссии – не искать зеленых человечков. Наша задача – увидеть симфонию в том, что для других будет лишь шумом. Увидеть лес там, где физики видят лишь аномальные поля.

Она умолкла. Тишина стала еще глубже. Теперь миссия обрела не только научное, но и философское измерение. Они летели не за открытием. Они летели за переосмыслением всего.

Марк Ровный перевел взгляд на последнего, самого молчаливого члена команды. Инженер Ли Чень сидел чуть в стороне, его внимание было почти полностью поглощено малой тактической консолью, дублировавшей состояние ключевых систем корабля. В его черных, как космос, глазах отражались столбцы цифр и графиков. Его спокойствие было не следствием безразличия, а результатом полного слияния с машиной. Он не просто работал на «Пилигриме». Он был его частью, его нервной системой, чувствующей малейшую вибрацию, малейшее отклонение от нормы.

– Инженер Ли, – произнес Марк. – Доклад по состоянию научных систем. Особенно по гравиметрическим датчикам. Они – наши глаза и уши.

Ли Чень оторвался от консоли. Он не встал. Его движения были экономными, выверенными. Он говорил на почти безупречном русском, но с легким, мелодичным акцентом, который делал его речь еще более точной и весомой.

– Капитан. Доктор Шарова. – Он кивнул каждому по очереди. – Системы в норме. Датчики гравитации откалиброваны с точностью до десятой доли фемтометра37. Квантовые градиентометры прошли трехэтапную сверку. Детекторы темной материи на криогенном ксеноне выведены на рабочую температуру в минус сто десять градусов Цельсия. Все системы жизнеобеспечения – сто процентов. Резервные контуры – сто процентов.

Он сделал паузу, и его тонкие пальцы скользнули по одной из диаграмм на его консоли.

– Есть один нюанс, – продолжил он так же спокойно. – Я увеличил чувствительность адаптивной системы геометрии корпуса. Она будет пытаться активно гасить микровибрации, вызванные внешними гравитационными полями. Но ее ресурс не безграничен. Если мы войдем в зону сильной турбулентности, как описала доктор Шарова, система может не справиться. Возникнет резонансный каскад, который усилит, а не ослабит нагрузку на корпус. Это… деликатный инструмент. Как игла хирурга. Требует точного применения.

В его словах не было ни страха, ни предупреждения. Только констатация факта. Физическая реальность, стоящая за смелыми теориями Арины и философскими построениями Евы. Он был тем, кто будет держать в руках эту «иглу хирурга», когда вокруг будут бушевать невидимые силы. Он был якорем, удерживающим их воздушный замок идей в жестоком мире инженерных допусков и пределов прочности материалов.

Марк удовлетворенно кивнул. Полная картина была ясна. Грандиозная, безумная цель. Невероятные риски. Инструменты на пределе технологических возможностей. И команда – сплав гениальной одержимости, холодной логики, восторженного предчувствия и абсолютного профессионализма. Этого должно было хватить. Или не хватить.

Он снова обвел их взглядом, и на этот раз в его голосе прозвучало нечто новое. Не приказ, а почти человеческое напутствие.

– Итак. Задача ясна. Мы отправляемся в область, где могут не работать известные нам законы физики. Где сам корабль может стать причиной враждебной реакции. В таких условиях наш главный ресурс – это не реактор и не «Дедал». Это дисциплина. Протоколы. И неукоснительное следование приказам. Каждое отклонение, каждая самовольная инициатива ставит под угрозу всех нас. Арина, я ценю ваш энтузиазм, но все активные действия, включая любые попытки «контакта», – только после обсуждения и моего прямого приказа. Ксения, Ева, ваша интерпретация данных критична, но я хочу слышать не только гипотезы, но и оценку вероятности в процентах. Ли, о малейших отклонениях в работе систем докладывать немедленно, даже если они кажутся вам незначительными.

Он встал. Его фигура на фоне бездонной черноты голограммы казалась фигурой древнего мореплавателя, указывающего путь в неизведанный океан.

– Мы – экипаж «Пилигрима». Каждый из нас – лучший в своем деле. Мы прошли подготовку, мы знаем корабль, мы знаем друг друга. С этого момента мы перестаем быть теоретиками, инженерами, биологами. Мы – единый организм. Одна команда на одном корабле, в сотнях световых лет от всего, что мы знаем и любим. Ваша задача – делать свою работу. Моя задача – вернуть вас и корабль домой. С результатами или без. Но – вернуть.

Он окинул взглядом их лица. В глазах Арины все еще горел огонь, но к нему добавилось понимание. Ксения сосредоточенно кивнула, принимая правила игры. Ева выглядела так, словно ее только что разбудили от прекрасного сна, но она была готова встретить реальность. Ли Чень просто коротко кивнул, его пальцы уже снова забегали по консоли, проверяя предстартовую диагностику.

– Брифинг окончен, – заключил Марк. – Занять посты согласно расписанию старта.

Ложементы бесшумно убрались в переборку. Голографическая стена погасла, превратившись снова в серый, безликий композит. Зал опустел так же быстро, как и заполнился. Но атмосфера изменилась. Предвкушение и тревога сгустились, кристаллизовались в одно общее чувство – чувство необратимости. Шаг был сделан.

Марк остался в зале последним. Он подошел к главному иллюминатору, защищенному многослойным бронестеклом. Внизу, под ними, медленно вращался немыслимо прекрасный, хрупкий сине-белый шар. Земля. Дом. Он смотрел на нее долго, и в его стальных глазах впервые за много часов можно было прочесть нечто большее, чем просто расчет и контроль. Это была тяжесть ответственности, масштаб которой был сравним лишь с той бездной, в которую они собирались прыгнуть.

Он думал не о темной материи и не о гравитационных экосистемах. Он думал о прочности сварных швов корпуса, о времени отклика аварийных систем, о психологической устойчивости каждого из этих гениев, которых ему доверили. Арина была права – их ждала самая важная физика в истории. Но для Марка Ровного это была не физика. Это была работа. Самая сложная и самая опасная работа, которую когда-либо выполнял человек. И он собирался ее выполнить. Он отвернулся от иллюминатора. В его сознании уже звучал обратный отсчет.

3

Тишина на «Пилигриме» была материальной, плотной, как сжатый газ перед детонацией. Она состояла из взвешенных в воздухе частиц ожидания, из микроскопических движений мышц на лицах пятерых человек, из едва слышного гудения систем жизнеобеспечения и потрескивания электростатики в обивке кресел. Эта тишина была живым организмом, вдыхающим напряжение и выдыхающим предчувствие неминуемого.

Мостик не был похож на голливудские фантазии с их бессмысленным сиянием и каскадами кнопок. Он был произведением сурового инженерного гения, где каждый сантиметр пространства подчинялся функции. Цвет – приглушенный, почти черный матовый композит, поглощающий случайные блики. Освещение – мягкое, рассеянное, исходящее из скрытых панелей на потолке и полу, чтобы не утомлять глаза и не мешать главному – обзору.

Главным был экран. Не просто экран, а цельная, вогнутая стена бронированного кварца, на которую сейчас проецировалось изображение такой чистоты, что казалось, между мостиком и космосом нет ничего, кроме тончайшей пленки реальности. В этой бездонной черноте, усыпанной алмазной крошкой звезд, висел огромный, нежный, сине-белый шар – Земля. Она была настолько близка, что можно было различить кружевную вязь облаков над Тихим океаном и гигантскую, как драгоценный камень, светящуюся нервную систему ночной Азии.

– Говорит «Пилигрим», – голос капитана Марка Ровного был спокоен, как поверхность замерзшего озера. Он не повышал его, но акустика мостика была рассчитана так, чтобы каждое слово достигало любого уголка. – Станция «Звезда», запрашиваем подтверждение финального этапа предстартового протокола. Все системы в зеленой зоне. Экипаж готов.

В динамиках раздался легкий треск, а затем – голос начальника смены на орбитальной станции, Кирилла Лебедева. Его голос, пропущенный через тысячи километров вакуума и бесчисленные фильтры, звучал одновременно близким и бесконечно далеким.

– «Пилигрим», вас слышу. «Звезда» подтверждает. Протокол завершен. Шлюзы отстыковки освобождены. Магнитные захваты деактивированы. Вы висите на страховочных манипуляторах, капитан. Небо ваше.

Марк кивнул, хотя Лебедев не мог этого видеть. Его кресло, командный трон в центре этого маленького мира, было массивным, эргономичным, вросшим в палубу. Руки капитана лежали на подлокотниках, пальцы едва касались сенсорных панелей. На нем был стандартный полетный комбинезон графитового цвета, плотно облегающий сухощавую, но крепкую фигуру. Седина в коротко стриженных волосах блестела в свете приборов, а морщины у глаз казались не следами возраста, а картой пройденных маршрутов, выжженной безжалостным светом звезд и тьмой пустоты.

– Принято, «Звезда». Начинаем обратный отсчет. Ли Чень, доклад по энергетике и двигателям.

Справа от капитана, за своей консолью, сидел старший инженер Ли Чень. Он был воплощением спокойствия и точности. Его движения были экономны, почти медитативны. Худощавый, с тонкими чертами лица и вечно сосредоточенным взглядом, он казался неотъемлемой частью своих систем. На его голографическом дисплее цвели и пульсировали объемные схемы термоядерного реактора и импульсных двигателей – сложнейшие мандалы из потоков энергии и контуров охлаждения.

– Капитан, – его русский был почти идеален, с едва уловимой, мелодичной интонацией. – Реактор в номинальном режиме. Энергоотдача стабильна, 99,8 процента от пиковой. Система подачи топлива к маршевым двигателям под давлением. Сопла ориентированы. Все параметры в пределах допуска. Мы готовы генерировать гравитационный импульс в любой момент.

– Ксения, статус «Дедала», – Марк перевел взгляд еще правее.

Доктор Ксения Грамова склонилась над своим рабочим местом. Оно отличалось от остальных. Вместо схем и цифр в воздухе перед ней висела пульсирующая, фрактальная структура – визуальное воплощение искусственного интеллекта «Дедал». Ксения, с волосами, собранными в тугой узел, и напряженным, аналитическим взглядом серых глаз, была создателем этого разума, его жрицей и главным скептиком.

– «Дедал» активен. Все нейросети подключены к системам корабля. Он контролирует сто процентов второстепенных функций и дублирует управление основными. Моделирование траектории завершено. Он подтверждает, что коридор для разгона чист. – Она сделала паузу, постучав пальцем по сенсорной панели. – Он также сообщает, что вероятность столкновения с микрометеоритами на начальном этапе полета составляет ноль целых, тринадцать тысячных процента. Считает это приемлемым риском.

Марк позволил себе тень улыбки. – Я тоже, Ксения. Спасибо.

Его взгляд скользнул налево. Там сидели научные сотрудники, сердце и душа этой безумной миссии. Доктор Арина Шарова, главный идеолог полета, не сидела, а скорее вибрировала в своем кресле, словно струна, натянутая до предела. Ее темные глаза горели лихорадочным огнем, устремленным на уходящую вниз Землю. Для нее это был не просто старт корабля. Это был старт решающего эксперимента всей ее жизни, проверка гипотезы, которую научный мир счел ересью. Она была бледна, под глазами залегли тени от бессонных ночей, но вся ее фигура излучала такую мощную энергию предвкушения, что казалось, она сама может сдвинуть «Пилигрим» с места силой своей воли.