Хроники Третьей Мировой войны, которой не произошло

– Хорошо, а как засечь?

– Наземный и орбитальный сегменты системы предупреждения о ракетном нападении очень сильно усовершенствовались за последние три-четыре года. По факту, мы контролируем все, что происходит на Европейском театре военных действий.

– Что-то слишком хорошо все у вас получается, – с сомнением протянул Андронов. А если не ПРО Москвы? Они же могут направить их куда угодно – против наших пусковых установок и радиолокационных станций, против Ленинграда, в конце концов. Где гарантии?

– Гарантий нет, и мы это понимаем. Для принципиального решения проблемы мы уже разместили в ГДР и Чехословакии ракеты малой дальности «Ока». Ракета «Ока» в походном положении транспортируется восьмиколесной полноприводной пусковой установкой весьма высокой проходимости, дорог она не требует, способна преоолевать водные преграды. Система прицеливания и управления размещается на этой же машине. Пусковая установка «першингов» уничтожается через одиннадцать минут после остановки «Оки». Проверяли.

– Но это требует очень совершенной системы, как это говорится у военных, целеуказания, что ли, – Андронов отпил чаю из стакана. – А с этим что?

– Как мы уже говорили, все средства объединены в единую систему – вмешался Сатинов. – Она постояннно развивается, уже сейчас она многократно резервирована, дополняется средствами радиоэлектронной и агентурной разведки. Но, Юрий Владимирович, вы правы – нельзя, чтобы все замыкалось на одну систему, сколь бы надежной она не была. Поэтому мы, посоветовавшись со специалистами, приняли решение по ускорению нашего ответа американцам. Сейчас мы вроде как обороняемся, а надо, чтобы и они подумали об обороне. Они все кичатся своей неуязвимостью, дескать, СССР далеко, а океаны защищают. Они немного ошибаются.

– Ну?

– На самом деле есть место, где СССР близко – через Берингов пролив. Это – Чукотка и Камчатка. От Чукотки до Западного побережья США – 200 километров – это в десять раз меньше, чем от ракетной базы Клейне Брогель в Бельгии до границ СССР.

В марте месяце на побережье Чукотки мы приняли в эксплуатацию подземное сооружение «Шлюз», это и энергетика, и электроника, и командный пункт, и укрытие. В конце августа начнем переброску 99-й мотострелковой дивизии под предлогом защиты стратегических аэродромов в Анадыре, однако, на самом деле, она будет прикрывать, охранять и оборонять подразделения ракет средней дальности вблизи «Шлюза», а их размещение может состояться уже в ноябре-декабре. Вот тут американы зачешутся! Аляска с радиолокационным постом Клир системы предупреждения о ракетном нападении «Бимьюс» и Алеутские острова со всеми военными сооружениями тут же попадают под угрозу. Под прицелом оказываются база атомных подводных лодок Бангор близ Сиэтла, северо-западные и западные штаты США с их важнейшими военными и промышленными объектами, важнейшие радиолокационные станции «Кобра Дейн» на острове Шемия и «Паркс» в штате Северная Дакота – фактически все РЛС, контролирующие в США северо-западное ракетоопасное направление. ПРО на направлении Чукотки у них нет вообще, спутники американской космической системы «Имеюс» высокоширотные пуски обнаружат с большим трудом, так что Штатам вообще может стать не до Европы – свою бы задницу прикрыть!

– А ракеты не замерзнут?

– Как ни странно, зимой там не так уж холодно, не холоднее, чем под Читой на основной базе; другое дело, что сама зима длинная. Но мы проверяли.

Андронов глубоко задумался. То, что говорили военные, было разумным и, наверное, правильным. Свечин с трудом скрывал удовольствие – придумал Генштаб здорово. Но все это ведь очень сильно увеличивает опасность конфликта! Ружье, висящие на стене, обязательно выстрелит.

– Хорошо, что еще?

– Морские границы – это двухсотмильная зона – всего триста километров. Но главные города США расположены на побережье. Атомных подводных лодок у нас на всех хватит.

Юрий Владимирович молчал, трое высших руководителей старались никак не вмешиваться. Да, действительно, эти предложения, в случае их реализации, поменяют всю ситуацию в Северном полушарии. Скорее всего, будет кризис наподобие Карибского в 1962 году, конечно, несравнимо мягче, но все же…. Но ничего особенно страшного не будет – чай, у власти не Никита! После нескольких недель нервотрепки можно было бы предложить интересный размен – США убирают из Западной Европы «Першинги-2» и крылатые ракеты, а мы – ракеты «Ока» из Восточной Европы и с Чукотки – «Пионеры». А более чем четыреста пусковых установок «Пионер», уже развёрнутых от Гродно до Читы, остается в неприкосновенности. Военно-политическое положение становится намного лучше.

Но очень, очень опасно! Слишком много оружия. С другой стороны, хорошо, что есть план действий. Люди, сидевшие напротив, выглядели абсолютно уверенными в своих силах, и Юрий Владимирович чувствовал – этот рискованный план будет осуществлен. Воли и умения на это хватит.

– Благодарю вас, товарищи. Единственное, что я хотел бы сказать – план, который вы предлагаете, реальный, но опасный. Осуществлять его мы будем только в том случае, если Бундестаг проголосует за размещение ракет в ФРГ. Так что размещение войск и , тем более, ракет на Чукотке оставьте до решения бундестага.

И еще один вопрос. Виктор Михайлович и Дмитрий Федорович! Попробуйте добиться, чтобы Бундестаг проголосовал против.

Спасибо!

Принятое решение как-то оживило Андронова. Советский Союз никогда не смирится с диктатом. Пусть размещают ракеты. Мы готовы ответить.

Все вышли. Сатинов задержался.

– Скажи, только честно, как ты?

– Дмитрий, сам видишь – хреново. Тут бы жить да работать, а я.... Что говорить, сейчас очередные таблетки, потом уколы, потом, наверное, опять больница.Только до завтрашнего Пленума, а дальше уж и не планирую.Ты-то что думаешь по поводу европейских дел?

– Юрий, ты помнишь предвоенные годы. Мы с тобой читали газеты, верили, что дружим с Германией, и поводов сомневаться не было, а что оказалось? Не хватило-то нам месяцев четырех, не меньше,а сейчас все изменилось. Я говорил со Свечиным – они в Генштабе сейчас считают не армиями, а батальонами. Вот канцлер Гельмут Шмидт предлагал два года назад разменять ракеты старые на новые – боеголовку за боеголовку. Как я ему могу верить? Ты веришь?

– Нет, конечно. Все это уже было.

– И я нет. Порох теперь у нас всегда будет сухим, ты можешь не сомневаться. Не болей, держись!

Там же, на следующий день

Виктор Петрович Спасский очень внимательно следил за происходящим на Пленуме.

Андронов начал чистку – вывел Щелокова и Медунова; давно пора! Вожди засиделись на своих местах, они сменятся – глядишь, и здесь, в аппарате, будет подвижка. Правда, жаловаться не приходилось и сейчас – относительно невысокая партийная зарплата щедро компенсировалась премиями, продуктовыми наборами, доступный «дефицит» – что автомобили, что подписные издания, что дачные участки – все то, за чем простой народ давился в унизительных очередях, а финальные списки счастливчиков утверждались теми же партийными комитетами. Но у нас ведь «демократический централизм» – решения вышестоящих для нижестоящих обязательны.

Тем более, что удалось познакомиться с самим Управделами ЦК – Николаем Ефимовичем Лучиной, исключительно симпатичным мужиком. И как знать, может быть из этого контакта что-то выйдет? Новые люди – новые возможности.

Штат Мэриленд, в это же время

Фрэнк Картано не уставал искать новых людей. Даже в этот замечательный солнечный день.

Лимузин остановился около невысоких ворот, затянутых редкой металлической сеткой. Сквозь сетку был виден большой деревянный дом белого цвета, выстроенный в колониальном стиле конца XVIII века. К нему – среди розария, поднимавшегося террасами – вела засыпанная белой галькой дорога, проезжая, по-видимому только для кареты. Магнолии в традиционном парке уже цвели, а бугенвиллеи краснели круглый год. С улицы было также заметно, что от дома куда-то ведет аллея, обрамленная статуями по обеим сторонам.

Аллея сия вела к беседке, невидимой для посторонних глаз. В углу беседки стоял небольшой стол, на котором ровной стопкой были сложены бумаги, рядом – на приставном столике – ведерко со льдом, бутылки, стаканы. Четыре стула с высокими спинками, обитыми зеленым шелком, казалось, были готовы принять гостей.

Бриз с океана шевелил листочки плюща; разноцветные клематисы ярко выделялись на зеленом ковре. Хозяин, человек лет шестидесяти пяти, сидел в удобном кресле-качалке и читал “New York Times”, делая пометки толстым фломастером.

Медленно и важно по аллее проследовал совершенно седой джентльмен во фраке, по внешнему виду – не менее чем Премьер-министр Великобритании.

– К вам господа Картано и Уайнуотер, – громко провозгласил он.

– Просите

Заслышав шаги, хозяин поднялся со своего места, отложил очки в толстой роговой оправе и пошел навстречу гостям, по случайности оказавшись ровно в шаге от входа в беседку – гости должны были сами переступить порог.

– Господа, для меня большая честь, что вы нашли время посетить отставного политика, – добродушно улыбаясь, протянул руку хозяин усадьбы. Я искренне надеюсь, что вы не пожалеете о времени, потраченном на дорогу сюда.

– Что вы, Генри, вы для нас – живая легенда и история, вы и делали разрядку десять лет назад.

– Ладно, давайте ближе к делу. Минералка, тоник, джин, виски, лед – помогайте себе сами. Поговорим здесь или пойдем в дом? Предлагаю здесь – по тем же соображениям, что и назначил вам встречу не в Нью-Йорке, а за городом.

– Согласны, сказал Картано, намешивая себе напиток в широкий стакан и занимая место за столом.

– Так я начну. Материалы, которые получили мои аналитики, представляются абсолютно бесценными как для вас, людей войны, так и Президента Рейдена как для человека, олицетворяющего политику нашей страны.

– Пожалуйста, Генри, мы слушаем очень внимательно, – произнес Уайнуотер.

– Работая в администрации Президента Никсона, я много читал о русских, об истории России, о Советах. Не перебивайте меня, я действительно ценю ваше время, и стараюсь прояснить ситуацию наиболее коротким путем. Я, как и вы, искренне считаю, что коммунизм – это болезнь, которой каждый должен переболеть в юношеском возрасте, но нельзя вечно оставаться юношей. Коммунизм по своей природе античеловечен, он не дает возможности развиваться индивиду, хозяйственная система его мобилизационна и не может функционировать в нормальных условиях мирного времени, без решения сверхзадач. Но, тем не менее, коммунизм успешно существовал шестьдесят лет, и будет существовать еще, но недолго.

– Это почему? – спросил Уайнуотер. – Война в наши планы не входит.

– Кончится без войны. Скоро. Это единственное, что я хотел вам сказать, и это же – главная причина, по которой мы собираемся именно здесь, за городом а не в зданиях, набитых подслушками – Фрэнк, не перебивайте меня, я знаю, что это так, и глупо, если это не так.

У русских есть известная поговорка – «Не в силе Бог, а в правде». Кучка каких-то заговорщиков взяла власть в Российской империи только потому, что предложила идею, понятную большинству населения – крестьянам. Землю! Коммунизм успешно существовал, предлагая миллионам другую идею – надо работать, и у тебя все будет, все истории успеха тиражировались по масс медиа, весь народ знал – вот герои, пробившиеся из толпы к вершинам. И вправду – социальный лифт Сталина отобрал в научно-техническую элиту действительно экстраординарных личностей. Лифт, правда, работал и в другом направлении, но без этого нельзя, ГУЛАГ был просто одной из издержек этого процесса – понятно, новые люди, грубые методы.

А уже в начале 60-х ситуация изменилась – при Никите Хрущеве. Его сбросили те, кто понял, что можно совсем остановить лифт – они-то и посадили Брежнева. После этого в Советах образовался чистый феодализм – наверху – король, или Генсек как они его называют, ниже – герцоги (Политбюро коммунистов), ниже – рыцари – простые коммунисты, еще ниже – мещане. Низшие не имеют возможности влиять на высших. Чем это кончилось во Франции в 1789 году?

Советская система стала выбирать худших – если ставить целью сохранение собственного положения, то в качестве приближенных выбирают наименее опасных, не имеющих никаких полезных навыков кроме сервильности. Ваш Плейбой это очень хорошо доносит – пессимизм везде, даже в верхах. Военные проекты мне неведомы, но интеллектуальные ресурсы не воспроизводятся – молодежь все меньше идет в науку и в производство, а промышленность работает на последнем напряжении сил. А сил-то с каждым годом будет становится все меньше и меньше – люди не хотят напрягаться вообще, потому что они не чувствуют цели.

Положение усугубляется еще и тем, что нынешние партийные вожди тупо душат инакомыслие, даже самое безобидное. Это проходило во времена Сталина – неразвитых коммуникаций и торжества национальной идеи. А теперь все и всё знают, народ устал от режима, а режим закручивает крышку на кипящем котле. Да кто такие эти Даниэль, Синявский, Буковский и прочие, о которых все уши прожужжали газеты? – с этими словами он открыл New York Times, надел очки и показал обведенную фломастером статью о свободе слова в СССР. – Благодаря нынешним тупоголовым коммунистическим властителям эти журналисты средней руки получили невиданную рекламу и такие возможности для собственного продвижения, которые нашим западным писателям могли только сниться. Котел-то не выдержит внутреннего давления. А во внешней политике Советов – провал за провалом, я просто не понимаю, как можно было самостоятельно создать такие проблемы – Афганистан и Африку. Кстати, Перес де Фуэрца говорит, что афгано-пакистанский конфликт близится к разрешению – по моему мнению, этого допускать никак нельзя.

– Это точно, – отозвался Уайнуотер, – мы уже работаем над этим, все под контролем.

– Так что крах Советов неизбежен, и очень скоро. Поймите, я вовсе не хотел бы, чтобы крушение этого режима, который я считаю опасным для нас и для всего человечества, сопровождался распадом страны и какими-то катаклизмами типа гражданской войны, – говоривший снял очки, налил тоника, насыпал льда и стал размешивать содержимое маленькой ложкой на тонком длинном черенке, – идеальной программой было бы установление дружественной нам власти, но без коммунистов.

– Генри, послушать вас, получается, что наша деятельность по оборонным программам не нужна, так что ли?

– Близко к истине. Конечно, я реалист, думаю, что программа Президента Рейдена по новым видам вооружений не может быть прекращена, я, более того, считаю, что она полезна для нации. Но вам, Каспар, как члену Кабинета, я бы посоветовал другое – вложить немного денег в убеждение наших европейских союзников в развитие экологических технологий и снижения потребления ресурсов. Одновременно надо поговорить с нефтяниками и реконструировать наши нефтяные поля в Саудовской Аравии.

– Не понял, что это даст?

– Предложение со стороны Саудовской Аравии увеличится, спрос в Штатах падает, упадет в Европе, цены на нефть снизятся. Ущерб для Советского Союза будет куда сильнее, чем сотня военных программ. Вот тогда-то все и произойдет.

Картано слушал матерого политика и просчитывал варианты. Как не крути, все правильно. Но когда? Временной фактор – главный вопрос. Второй же вопрос весьма практического свойства – что предпринять лично ему в сложившейся ситуации? Надо попробовать прояснить.

– Генри, скажите, а как по-вашему произойдет эта смена режима?

– Думаю, что процессов будет два – сверху и снизу. Процесс «сверху», скорее всего, будет инициирован здоровой частью партийного аппарата, которая сознает свою ответственность за будущее. Снизу же выступят толпы недовольных под демократическими лозунгами. Думаю, Фрэнк, в последнем ваше «бывшее» ведомство могло бы принять самое активное участие, благо опыт лично у вас, как я понимаю, есть.

– Но, Генри, по-вашему руководство Советов будет на все это смотреть и никак не реагировать? А армия, флот, космос?

– По моему мнению, здесь-то и таится главная опасность. У русских вождей нервы будут на пределе, у наших генералов в Европе – тоже, так что дай нам Бог, чтобы в ближайшие годы не началась какая-нибудь локальная заварушка. Но это уже ваша проблема, я – историк, а вы, Каспар – военный, решайте….

Картано и Уайнуотер сидели за толстым стеклом служебного лимузина Министра обороны США. Сержант за рулем, отделенный толстенной звукоизолирующей перегородкой, не мог слышать диалог двух людей, от которых зависело течение мировой истории в ближайшие несколько месяцев.

– Фрэнк, что ты об этом думаешь?

– Каспар, я слушаю Генри и думаю – мне за пятьдесят, я понял, что я никогда не буду смотреть так далеко, как он.

– Забудь. Генри хорош на своем месте, ты на своем. Что мы-то должны придумать?

– Во-первых, продолжать в Европе все, что замыслили. Надо отвлечь русских от космоса – там они сильнее. Пока сильнее. Во-вторых, что касается демократии – все просто и понятно, я это решу как только будет ослабление режима. Вот увидишь – демократы в Советах расплодятся как грибы после дождя.

– Да, Фрэнк, очень важно – Мисти Лазарус ни в коем случае не должен ослаблять усилий. Он у нас фактически единственный потенциальный контакт в аппарате коммунистической партии. Его нужно любить и не упускать ни в коем случае, это поважнее, чем космос.

А насчет Европы – в июле у меня запланирован визит в Главное командование НАТО в Европе, думаю, что там все и удастся понять.

Эссен, вечером того же дня

Манфред фон Хёенбоден выходил из старомодного «Майбаха Zeppelin DS8» – огромного восьмиместного лимузина. Аппарат постройки 38-го года работал лучше, чем швейцарский хронометр, четырехлитровый двигатель урчал как котище, укравший из подвала свиной окорок, сожравший и не выпоротый за это.

«Известный общественный деятель», как о нем писали газеты, только что получил письмо из ГДР от фронтового друга. Юрген в очень завуалированной форме выражал пожелание – депутат Манфред фон Хёенбоден не должен голосовать в ландтаге за размещение ракет на территории Земли Северный Рейн-Вестфалия.

Юрген ломился в открытую дверь – он не был в курсе обстоятельств адресата, иначе не стал бы тратить свое время на очевидные вещи. Надо ему написать, чтобы приехал в гости и познакомился с сыном Вернером и его семьей. ++++

В июне сорок первого на юге России, под Одессой танковая рота лейтенанта фон Хёенбодена была остановлена безумными русскими морпехами в тельняшках, битва была кровавой и беспощадной, его противник – белобрысый старший лейтенант, охваченный пламенем как факел, нашел в себе силы разрядить в его танк единственное, что у него осталось – ракетницу. Этого хватило, чтобы бензин из уже пробитого бака вспыхнул, а Манфред сих пор испытывал боль, поворачиваясь на спину – кожа с ягодиц красовалась сейчас клетками на лице.Потребовалось почти полгода, чтобы лоскуты приросли как надо. И опять Восточный Фронт, опять юг России.

Следующим номером не очень обширной, но кровопролитной программы был Сталинград. Это было самым ужасным воспоминанием за более чем шестьдесят лет его жизни.

А как все начиналось! Он, молодой и дерзкий, был безумно горд, когда в тридцатые на полосе аэропорта «Темпельхоф» ему, юному курсанту, вручил значок отличника лично вождь Адольф Гитлер. Германия поднялась с колен, она приветствовала вождя, и Манфред – вместе со всей Отчизной. И в сорок втором они бились до последнего – за отчизну и за фюрера, но когда положение стало совсем безнадежным, фюрер не разрешил их армии прорываться из котла. Оказалось, что фюреру на свого солдата было наплевать. Русская артиллерия превратила их укрепления в кучу щебенки, рота, уже без танков, горючего и боеприпасов, отступила в чистое поле под удары упорного и равнодушного к людским страданиям генерала Мороза. Может быть, и это не было бы столь страшным, но русские, которые не наступали, просто без всяких эмоций отгоняли зенитным огнем самолеты, пытающиеся сбросить еду и боеприпасы на парашюте (если парашют все же приземлялся, то никто не стрелял….) А потом и самолеты перестали прилетать….

Роту фон Хёенбодена в количестве семи черных теней взяли в плен в январе 43-го. Без Манфреда – его посчитали мертвым и оставили в поле до похоронной команды. На следующий день его подобрала русская крестьянка Елизавета. Он навсегда запомнил свирепое лицо Лизхен, когда та колотила его сковородкой чтобы отнять хлеб – она пыталась ему объяснить, что он может умереть после такой голодовки. Она сдала Манфреда в госпиталь, где ему ампутировали пальцы ног. В госпитале его под опеку взял однополчанин Юрген Штелльбринк, как выяснилось позже, уже вступивший в «Свободную Германию». Юргенслужил в войсках, вещавших на немецких солдат, наверное, он замолвил словечко, и положение обер-лейтенанта в лагере было вполне сносным. Его даже навещала Лизхен, пока лагерь не отправили на новое место.

Но за спиной Лизхен притаился как снайпер в Сталинградских развалинах -мальчишка Амур.– Он ведь бессмертный, и терпения ему не занимать, – в который раз с удовольствием подумал фон Хёенбоден.

Юрген пропал в 49-м, стал делать карьеру в Восточной зоне, нынешней ГДР. Манфред после возвращения в родовое поместье под Целле он стал активно заниматься бизнесом, сориентировался на советскую промышленность, через восемь лет приписал к своему состоянию первый нолик, купил руины в Эссене и отстроил их до особняка, через пять лет – приписал еще один нолик. Жизнь налаживалась, и жить вполне было можно!

Особенно после того, как в семидесятом он посетил Сталинград, прошел по полям, в которых мерз по воле Адольфа, загипнотизировавшего великий народ. Он хотел показать сыну Вернеру, где и как это было, и что именно не должно повториться.

Конечно, он встретился с Лизхен.

Первое, что увидел Вернер фон Хёенбоден в деревне, где почти тридцать лет назад отлеживался его отец, была невысокая круглолицая загорелая девчонка лет семнадцати. В ее улыбке отражалось солнце.

Поганец Амур прицелился, задержал дыхание и быстро дважды выстрелил. Он никогда не промахивался.

Никакая советская система, воспоминания о войне, недоверие и недоброжелательство не могли остановить Вернера и Анну.

Манфред души не чаял в невестке – копии Лизхен – и в двух ее пацанах. Громадный «Майбах» деда был любимым местом их игр. И он никогда не допустит размещения ракет, нацеленных на родину собственных внуков.

Гоголевский бульвар, через неделю

– Ну что, товарищи, докладывайте, – начальник Генштаба был невесел. – Сели в лужу? Мы наобещали руководству, что «Ока» решит проблему всех этих «першингов», а на самом деле ведь нет!

– Разрешите, Николай Васильевич?

– Да, пожалуйста.

– Мы провели несколько испытаний, объект не удалось распознать только в одном случае из восьми – при постановке интенсивной дымовой завесы и электромагнитных помех в широком диапазоне частот. Даже не так – мы распознали, но слишком поздно – на обработку понадобилось более двадцати минут.

– За это время «Першинг» уже взлетит, усилия будут напрасны.

– Не напрасны – надо увеличить мощность бортовых вычислительных средств, воспринять опыт моряков по системе МКРЦ – системой космической разведки и целеуказания по подвижным морским целям, эта первая система до сих пор не имеет аналогов. Савиных и моряки ее активно развивают, в Ленинграде заканчивается сборка аппарата нового поколения.

–Да, я слышал. Дело хорошее, мы будем выходить в ЦК и Совмин с предложениями, но на все это нужно время. У нас его нет. К ноябрю надо иметь предложения – что делать, имея наличные средства.

Касто, Бельгия, в это же время

«Робинсон» с министром обороны США генералом Уайнуотером без толчка притерся на круг вертолетной площадки в пятидесяти метрах от похожего на заводской цех серого бетонного здания Главного командования вооруженными силами НАТО в Европе.

Как положено, командующий – генерал Бернард Роджерсон, худой и подтянутый, с широкой колодкой наград, по виду – типичный англосакс из Новой Англии (каковым, кстати, он и являлся) – лично встречал высокого гостя. Командующего сопровождал почетный караул.

Генералы отдали друг другу честь.

Уайнуотер выслушал рапорт, оглядел визави и вполголоса – чтобы не слышали сопровождавшие – сказал:

– Барни, черт, здорово, как же я рад тебя видеть! Как ты? Впрочем, давай поговорим вечером.

– Каспар, ты еще жив, для нас с тобой это уже достижение! Как семья? –расплывшись в улыбке, одними губами отозвался собеседник, и, сделав лицо сундуком, громко сказал

– Есть, господин генерал!, – и приложил руку к фуражке.

***

Вечером того же дня старые друзья сидели друг напротив друга. Уровень виски в бутылке медленно понижался, дети и внуки были уже обсуждены и подвергнуты суровой, но справедливой критике.