Хроники Третьей Мировой войны, которой не произошло

– Слушай, Валерий, – в заключение сказал Алексей Викентьевич, – знаешь ли ты о том, что мы с покойными генсеком и Арвидом Яновичем Пельше при активном содействии покойного, к сожалению, Юрия Владимировича, начали конструировать фонд выживания страны? Конечно, это, во-первых, невостребованные кредиты социалистическим странам. Во-вторых, личный вклад на имя Брежнева в швейцарских банках – 10 или 11 миллиардов– я это делал сам. Снять эти деньги может только Генеральный секретарь ЦК КПСС. Но для нас это ничего не значит.

Главное – частный зарубежный фонд, изолированный от суверенитета Советского Союза. Через него уже сейчас идут приличные закупки. Со временем он станет основным средством финансирования важнейших проектов внутри страны. Когда все рухнет – а ты сам знаешь, что это будет в ближайшие два года, – он будет тем финансовым якорем, который сможет поднять Союз. Уже сейчас идет довольно большой проект, дальше будет больше и лучше.

Валерий, тебе надо возглавлять эту работу. Я уже старый. Ты молодой, способный, полный здоровья и сил. Тебе пора отвечать за себя и страну. Так что делай следующее.

Первое – срочно выходи из своей оборонной тематики. Пока ты там, даже я ничего не могу сделать – ты абсолютно невыездной. Но спустя три года ты уже сможешь рассчитывать на исключения из правил, а я помогу.

Второе – становись ближе к нашим делам. Передай текущие вопросы заместителям, уходи в народное хозяйство, в общем, будь ближе к земле. Торопись! Время не идет, оно уже бежит. Начинай завтра.

Молчание было ответом Алексею Викентьевичу. Молчание и отказ.

Сын понес немыслимую чушь насчет социализма, ответственности ученых, перспектив развития и прочее. В заключение он предложил сына – сопляка двадцати с небольшим лет – на место, которое предполагалось для него самого.

На словах: «Колбасов – это вначале я, потом ты, а твой сын – пока еще не Колбасов» – они и расстались.

Валерий был неисправим. Его идеализм прямым ходом вел его в неизвестном направлении. Отец и не ждал ничего хорошего.

Что ж, может быть, действительно, надо пристраивать к делу собственного внука? Пока на должность клерка?

Об этом надо подумать. Фонд же работает, нельзя терять времени!

Вблизи островов Сан-Томе, примерно в это же время

Фонд действительно работал успешно.

Об этом, правда, не догадывался капитан Арьян Ойтерваал, для которого появившийся в условленном месте сухогруз был неприятным сюрпризом. До этого Арьян был уверен, что незнакомый молодой человек, предложивший эту работу, просто плохой шутник. Арьян согласился на эту авантюру только потому, что и лично ему и команде были обещаны значительные премии, да и риска было немного.

«Брабант» пришвартовался борт в борт с судном, носившим оригинальное название «Constellation» и гордый либерийский флаг – самый удобный для заметания следов.

Обе команды, работая, как черти, за двое суток перенесли ящики с «Брабанта» на «Созвездие».

Но это были только цветочки.

Арьян не понимал, какому безумцу пришло в голову фрахтовать тяжеловоз «Брабант» для перевозки столь незначительного груза – ящики, принятые на борт в Плимуте, были для его судна пушинкой.

Теперь ситуация разъяснилась. Такие же по виду ящики с незнакомца были в десяток раз тяжелее!

Но и с этим грузом справились.

Капитан либерийского сухогруза, собирающегося в Одессу, поблагодарил Арьяна, передал ему документы и небольшой саквояж свиной кожи.

В каюте Арьян открыл чемодан. В ячейках стояли склянки с коричневой жидкостью, казалось, концентратом солнца – шесть прямоугольных штофов с надписью «уставом», шесть – вообще с невиданными ранее символами. Арьян решил поберечь саквояж до лучших времен.

Спустя несколько дней «Брабант» был встречен в международных водах английским сторожевиком, контролирующим режим эмбарго.

Арьян с чистой совестью передал командиру сторожевика документы на большую партию вычислительной техники, погруженной на борт в Плимуте. Количество ящиков и маркировка полностью соответствовали документам.

Вестовой вызвал Арьяна на мостик.

Штурман, старый морской волк, казался встревоженным.

– Шкипер, я участвовал в перевозках для американской армии во время Вьетнама. Так вот, я могу поклясться, что в двадцати кабельтовых – перископ подводной лодки!

Арьян вспомнил, что ему сказал незнакомец, нанимавший его для этой работы.

– Кэп, никакого риска нет. Мы обеспечим вашу безопасность при любых обстоятельствах.

Так вот что за обеспечение он имел в виду! Не может же плавать невооруженный перископ сам по себе, к нему наверняка что-то приделано снизу. Шутники, ничего не скажешь!

– Штурман, не надо клясться, по моим сведениям, в этих водах полно неизвестных морских обитателей. Часть из них может выглядеть довольно неожиданно, я как капитан вам это гарантирую. К тому же, эти гарантии имеют веский эквивалент в зеленых бумажках.

Штурман с уважением посмотрел на капитана. Малый даже не взглянул в бинокль, значит, заранее пригнал сюда такую штуку. Действительно далеко пойдет. С ним можно было служить!

– Это другое дело, значит, мне действительно показалось, мастер, извините за беспокойство!

Через трое суток «Брабант» был встречен конвоем Африканско-республиканских кораблей. На борт поднялись два человека – сиявший как полуденное солнце штатский в рубашке навыпуск в сопровождении вооруженного громилы, одетого в берет и камуфляж. К левому запястью военного был прикован наручниками небольшой чемодан.

– Пишите, – штатский протянул лист бумаги. – Я, Арьян Ойтерваал, получил от Хендрика Ван Клеена…

Вечером Арьян собрал немногих офицеров в кают-компании, разложил толстые конверты, достал заветный чемодан, открыл. Моряки ахнули.

– Шкипер, вы действительно хотите открыть одну из этих бутылочек? Вы шутите, это целое состояние – я видел такие штуки, их заказывал Черчилль в прошлую войну!

– Ребята, берите по одной, вы славно поработали!

Москва, примерно в это же время

Некоторые из действующих лиц данного повествования об этом событии и не догадывались, хотя оно их впрямую касалось.

Валерий Рогатин субботним вечером возвращался из спортклуба. Они славно погоняли мячик, как делали это дважды в неделю. Но на душе было пусто.

Он совершенно потерял себя – дела не было, по правде говоря, ему даже было стыдно, обязанности, за которые ему платили стандартную зарплату, он может выполнить за час. Не было и следа того увлечения, с которым он жил предыдущие двенадцать лет. Он был попросту никому не нужен.

И это при том, что Валерий чувствовал в себе гигантские силы! Количество обращающихся к нему людей превосходило всякие мерки, и задачки от народа он решал между делом, сам удивляясь этому – частенько он ловил себя на мысли, что работает на других просто для поддержания квалификации.

Но ни большей зарплаты, ни большего удовлетворения он не получал.

Может быть где-то за рубежом и есть места, где он мог бы пригодиться. Но «зарубеж» был понятием отвлеченным – что-то вроде обратной стороны Марса. Валерий уже давно ходил на все семинары и совещания – ограничений по посещению у него не было, ограничений по передвижению – тоже, то есть можно было ездить куда угодно в пределах СССР. Список, в который был внесен Валерий, был не то, что черным, но абсолютно черным – ему не грозили даже страны социализма.

– Ну и леший с ними, – подумал Валерий. – Глядишь, и здесь что-нибудь подвернется.

Он не мог переключиться только на семью, автомобиль, отдых – это было интересно, но не то… Не было того азарта, составлявшего сущность предыдущей жизни, той самой, где каждый новый день был шагом в неизвестное.

Новый, относительно молодой, руководитель страны. Ну и что? Валерий не верил, что что-то может измениться. Валерий действительно был в самом расцвете сил – он мог все, что хотел (к обыденной жизни это не относилось, только к работе), у него была прекрасная память – все 20000 строк ядра «конкорда» он помнил наизусть. Он хорошо помнил и свою учебу в Университете Марксизма-Ленинизма. Тогдашние преподаватели, превратившиеся в теперешнюю «новую научно-экономическую» команду нового руководителя страны точно так же пели хвалу Леониду Ильичу, потом Константину Устиновичу (Юрий Владимирович выпал из обоймы – слишком сильно напугал придворных словоблудов и прихлебателей). И если Михаил Сергеевич опирается на тех же персонажей, десятилетиями обосновывавших те или иные изгибы в линии партии (считай, узкой кучки никем не выбранных людей), то толку точно не будет.

Единственная надежда, если бы Звонарев нашел для него время и разъяснил ситуацию, но академик совсем ушел «в верха». Стряпухин тоже был занят другими проблемами, времени для Рогатина у него тоже не было. Предложения других людей не привлекали Валерия – денег, как правило, много не обещали, только перспективы, он неизменно чувствовал во всех этих «заманилках» какую-то фальшь, после чего избегал дальнейших контактов. Что же делать?

– «Собачья жизнь, – сказала кошка и успокоилась немножко». – Валерий затянулся очередной сигаретой. Поживем – увидим. Скоро лето, длинный отпуск, надо было бы съездить в Прибалтику, но предварительно съездить на автобарахолку, достать где-то карбюратор Weber, поставить на автомобиль починить байду.

Мысли потекли по привычному руслу.

***

Николай Евгеньевич Стряпухин был в хорошем настроении – его дочь, год назад сделавшаяя его дедом, теперь была надежно пристроена. Ей не придется идти на растерзание оболтусам в школе – сегодня ему позвонил Звонарев и подтвердил – Софье Чижовой (бывшей Стряпухиной) выделили место в Международном отделе ИИП. Все было хорошо.

Переславль-Залесский, в это же время

Упомянутый выше академик Николай Николаевич Звонарев пил чай на дальней даче со своим соседом – Евгением Павловичем Беликовым. Они не были дружны, но драматические события прошлого года и совместная работа их как-то сблизили.

– Ну так как, Евгений Павлович? Чего же нам ожидать от нового руководства? Вы как-то лучше ориентируютесь в «верхах», что же будет? – Звонарев не кривил душой – Евгений Павлович Беликов в свое время проник в высшие комсомольские сферы и ухитрился там остаться на приличный срок. Человек он был весьма сложный, но простых в этих слоях общества не держали.

– НН, я даже не знаю, что ответить.... Михаил Сергеевич, конечно, человек в основном честный и порядочный – до той степени, что позволяют нравы партийного аппарата. Боюсь одного, Михаил Сергеевич, выражаясь принятым у них языком, типичный «субъективный идеалист» – если людям разъяснить, то они сделают, если что неверно – покритикуют и исправят. Но «пирог» для дележки невелик, а объективные критерии оценки отсутствуют; получается, что тот, кто оказался ближе, будет за это место держаться всеми силами. И в голову не придет критиковать начальство. А вдруг «кормильцу» не понравится?

Помните записку Колбасова? Если принять ее выводы за основу (а я лично другого выхода не виду), то у штурвала нужен Ленин или Сталин – люди бестрепетные и сверх-волевые, поскольку придется не только убеждать, но и ломать. Но этого не будет. Раз марксистские положения позволили комсомольцу из Ставрополья подняться до руководителя Союза, значит они верные. И никаких тебе смен экономических отношений – с его точки зрения это абсолютная ересь и лжеучение.

Волынское, примерно в это же время

Сам Михаил Сергеевич совещался в «неформальной обстановке» Сталинской дачи в Волынском с ближайшими соратниками – с теми, кто содействовал ему в годы движения к власти.

Гуманитарий по духу и юрист по образованию, Трепачев свято верил в силу сказанного слова, сила бралась из собственной уверенности и убежденности, а выражения должны быть отточены до совершенства. Поэтому он подробно и многократно проговаривал перед аудиторией свои мысли. Как мобилизовать людей? Объяснить им ситуацию, показать, что страна требует от каждого полной отдачи. Движение вперед надо ускорить. Да. «Ускорение» – правильное слово.

Надо найти путь к сердцам коммунистов, трудящихся.

Михаил Сергеевич был искренним сторонником идеалов социализма и так же искренне думал, что проблемы возникают в двух случаях – если люди недостаточно понимают положение и если руководство делает что-то не так. Энергии, убежденности и желания изменить все к лучшему у Трепачева хватало. Пути решения проблем казались тоже ясными, свое видение он проверял на людях, которым верил и которые казались ему верными и надежными.

А эти доверенные и надежные люди люди были очень хорошими психологами и прекрасно улавливали настроение своего патрона. Патрон говорит, что руководство делает что-то не так –значит так оно и есть.

Михаил Сергеевич был рад поддержке и только укреплялся в своем мнении – руководство надо менять. И не только высшее, но и среднее звено. Многие малые начальники оторвались от народа, погрязли в кумовстве и пьянстве. Правильно говорит Егор Лозгачев – надо прекратить расползание спиртного по стране. И так народ пьет немеренно, а вожди подают пример.

Москва, в эти дни

Вопрос о руководителях касался очень многих людей, и не только тех, кого или на кого предстояло заменить.

Многие годы Егор Кузьмич Лозгачев привык быть только на первой позиции, он относился как к должному, что в своей области он был хозяином и желанным гостем везде. Перевод в Москву, состоявшийся год назад, вначале воодушевил его, а потом наступила рутина и разочарование. Правильно говорил Юлий Цезарь – «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме». Наблюдая за взлетом Трепачева он испытывал постоянное раздражение. Да кто он такой, черт возьми! Лозгачев преобразил Томск, сделал его открытым городом, построил комбинат (Егор Кузьмич как-то забывал, что и Томск и комбинат строила вся страна), а что Трепачев? Чего особенного он сделал в своем Ставрополе? Чем заслужил свое выдвижение? Это же несправедливо!

Но время всех рассудит. Иногда можно немного потерпеть. Поспешишь – людей насмешишь. Нынешний пост Секретаря ЦК – только ступенька по лестнице наверх. Но в одиночку не подняться. Надо подбирать союзников с перспективой. Лучше с периферии, с Урала или Сибири, и неважно на какой пост, главное – в аппарат ЦК, сюда, в Москву.

Но где таковых найти – абсолютно надежных и управляемых?

Надо позвонить старым кадрам – Лозгачев стал листать затрепанные листки бумаги, соединенные обычной канцелярской скрепкой (трудно было представить, что наиболее секретная информация в СССР – список телефонов реальных хозяев страны – содержится в этой тощей пачке со скверным машинописным текстом).

Трубку подняли быстро.

– Егор Кузьмич, рад звонку, хорошо, что наши сибиряки прорываются к рулю. Вопрос твой понимаю. Знаешь, есть такой человечек – сейчас мой преемник на Урале, Ёшкин Борис Николаевич. Он, конечно, властолюбив, амбициозен и ради карьеры готов переступить даже через родную мать. Но если ему приказать – любое задание начальства он выполнит, пусть даже придется разбиться в лепёшку.

– Спасибо, Яков Петрович!

Вместе будет легче. Михаил Сергеевич старается быть белым и пушистым. Зря!! Политику в белых перчатках не сделаешь! Скоро некоторым придется в этом убедиться.

Александр Иванович Дуров работал в Московском комитете КПСС не первый месяц и не сомневался, что нынешний Первый секретарь МГК КПСС Виктор Васильевич Гришанин слетит со своего поста. Свидетельств тому было много, главное – в том, что начальник Александра совершенно забросил дела. Дурову было ясно, что тот уйдет тоже.

Олег Дмитриевич Пеликанов – новоизбранный Секретарь ЦК – хорошо представлял себе шаткость положения Трепачева, да и своего тоже – кто знает, что произойдет через месяц, в апреле на Пленуме ЦК КПСС; может быть Егор Кузьмич Лозгачев или Михаил Сергеевич Соломин станут настоящими руководителями страны? Оба очень властолюбивы и не терпят возражений, какие решения они примут по космической программе, которая именно сейчас выходит на финиш?

Надо сделать так, чтобы при любых, самых тяжелых, решениях не пострадала оборона. Есть две критические позиции –«Рубеж» и боевые орбитальные станции. Все остальное может подождать, но «Скиф» и орбитальный корабль «Смерч» должны быть в кратчайший срок приведены к состоянию, при котором закрыть их будет дороже, чем довести хотя бы до летного образца. А это и компоненты «Возрождения», и Решетниковские «Прожектор» и усовершенствованный «Фонтан», которые должны быть закончены в этом году, даже ценой того, что в Городе будет отменено все остальное. «Смерч» не ждет.

Иначе риск слишком велик. Случись что – непонятно, какие будут последствия для Проекта, которые он выстрадал за последние несколько лет.

Набережная Яузы, в эти дни

Адольфу Георгиевичу Толмачеву позарез надо было найти бумагу с подписью Пеликанова по тому самому проекту, о котором так напряженно размышлял бывший Министр, а ныне Секретарь ЦК. Сейчас, в субботний вечер, Толмачев проводил время в Кленово -. Купленная осенью «Нива» позволила проехать по сквернейшей дороге от деревни до участка. В камине горел огонь, бутылка «Старки» уполовинилась, но спокойствия в душе не появлялось.

Месяц назад он получил сообщение из-за океана, требовалось предоставить более подробные данные по системам, обеспечивающим управление комплексом «последнего удара возмездия». Проблем не предвиделось, эта аппаратура обычно разрабатывалась именно его отделом.

Но впервые за свою карьеру он столкнулся с огромными трудностями. Он не мог найти никаких стандартных документов – все как будто исчезло без следа, и к нему вообще никто не обращался, словно он выпал из жизни.

Толмачева уже не очень интересовали деньги, «мелочь» он не боялся оставлять в автомобиле – противоугонки, сделанные умельцами из родного НИИ, пока еще никого не подводили. В «Ниве» под рукой были два полиэтиленовых пакетика по сто фиолетовых двадцатипятирублевок на мелкие расходы2 – один под кулисой переключения передач, второй –под «торпедо»; по сберкнижкам на предъявителя он распихал около миллиона рублей – для СССР сумма запредельная; Пол гарантировал к тому же, что в Штатах у него на счетах есть около двух миллионов американских зеленых денег. Дело было в принципе – он как наркоман не мог уже не играть в прятки с контрразведкой, ему нужен был адреналин и чувство победителя; невозможно было представить, что возникшее препятствие непреодолимо – проигрыш психологически был равносилен смерти.

И Толмачев стал делать ошибку за ошибкой, чего стоил один зимний дом с камином – единственный на все товарищество! А на производстве он вообще потихоньку превращался в белую ворону. Для начала он начал интересоваться тем, чем не положено – работами соседей, далее пошел к Урядникову, начал задавать вопросы.

Этого делать совсем не следовало, он и предположить не мог, что та черная кошка, которую он так тщательно ищет, на самом деле в этой темной комнате не существует.

Площадь Дзержинского , в это же время

Зато существовали люди, наблюдавшие за поисками кошки.

В настоящее время они собрались в кабинете на Площади Дзержинского.

– Что, товарищи, поздравляю вас – предатель установлен со стопроцентной вероятностью. Но, думаю, брать его не будем – вначале установим, на кого он работает. Глядишь, и нанимателя прихватим.

Загорск, в это же время

Но если бы контрразведчики могли бы видеть нанимателя – мистера Пола Бенджамена Штейнмеца – они бы не поверили собственным глазам.

Оный Пол Штейнмец, склонив непокрытую голову, беседовал с невысоким человеком, одетым в странный черный колпак и черный плащ.

Пол стоял в толпе мужчин и женщин, ожидавших двух часов пополудни – в это время святой отец Герман иногда выходил за ворота обители и общался с народом. Говорили о нем разное – что он отвечает на вопросы, облегчает страдания, исцеляет болезни, посмотреть на него приезжали издалека.

Из калитки вышел человек, направился к ожидающим , толпа подалась навстречу в надежде, однако мужчина энергичной и плавной походкой направился прямо к Полу.

Толпа чуть не разорвала Пола, женщины возмущенно завопили

– Почему, ведь мы тоже ждем!

Человек в черном поднял руку величественным жестом.

Возмущение тут же стихло.

Пол, атеист до мозга костей, в искреннем порыве склонился к руке вышедшего мужчины.

Лицо человека было закрыто капюшоном, но голубые глаза сияли неземным светом. Казалось, что этот свет озаряет и лицо под капюшоном, и всю фигуру в черном, и все вокруг.

– Встаньте, сын мой, – негромким глубоким голосом произнес человек. – Вам тяжело, но Господь милостив. Будьте милосердны, и мир будет милосерден к вам. Пусть бог и мир воцарятся в вашей душе.

– Так что же мне делать?

– Идите с миром, помолитесь, а если вам нужна будет помощь – обратитесь к отцу Серафиму в храме Святой Троицы в Троице-Лыково.

Пол медленно пошел к автомобилю.

Что-то удивительное происходило в его душе. Как ни странно, началось с той памятной рыбалки – там он вдруг почувствовал себя спокойно и свободно, там, среди чужих людей, в чужой стране. И как он расстроился, прочитав донесение агента! Зачем он работает? Чем больше он трудится, тем больше напряженности и вражды он вносит в мир! Случайная поездка с посольскими в Загорск и эта встреча теперь казались ему вовсе не случайными. Само по себе было удачей увидеть отца Германа – слава об этом святом человеке распространялась все дальше, Штейнмецу было любопытно, почему, но это был интерес как к диковинному явлению природы. Но после слов священника молодой человек почувствовал, как в его душе будто перевернулся горизонт. Перевернулся и встал на место.

Троице-Лыково , май

– Облачается раб Божий Вениамин в ризу правды, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь. – отец Серафим надел белую рубаху на мокрого молодого человека.

Пол Бенджамен Штейнмец услышал пение.

«Ризу мне подаждь светлу, одеяйся светом яко ризою, многомилостиве Христе Боже наш».

Пол Штейнмец, а ныне новокрещеный Вениамин, ходил на заутрени в храм Троице-Лыкова каждую субботу после памятной встречи в Загорске с отцом Германом. Окончилось все православным крещением, но Пол понимал, что это только начало долгого пути.

Контрразведка была в недоумении, вначале оперативники подумали, что это и есть место встречи с агентом. Потом выяснилось, что нет. Они просто не могли понять, в чем дело….

Соединенные Штаты Америки, примерно неделей позже

Эксперты Центрального разведывательного управления тоже не могли понять, что происходит. Сообщения из Москвы и России были противоречивы.

Джордж Калт мобилизовал всех – независимо от ведомственной принадлежности. Ежемесячные рапорта разведслужб сменились еженедельными, картина как-то формировалась, но уж очень безрадостная. С одной стороны, все – абсолютно все! – источники утверждали, что военная активность Варшавского Договора остается прежней, включая ракеты в Сибири –так говорила космическая разведка. С другой – в Советском Союзе происходило что-то совсем непонятное.

В Москве сменилось руководство, но люди, пришедшие к власти, никогда не были «на виду» у Штатов, и не было понятно, чего от них ожидать. Джордж Калт был в растерянности – через месяц доклад лично Президенту на Совете Разведки, а что он скажет? Надо было найти надежный способ, как прояснить ситуацию, лучше всего это было бы сделать при помощи взгляда надежного человека изнутри. Какого? Пол Штейнмец был как-то пассивен, конечно, он четко выполнял свои обязанности, но прежнего огня, изобретательности и духа борьбы в его донесениях не наблюдалось.

Мисти Лазарус незаметно оказался «палочкой-выручалочкой» – ключевой фигурой процесса. Особенно потому, что информация, пусть неполная и противоречивая, приходила теперь из одного из ключевых звеньев советской системы – Московского комитета компартии.

Джордж Калт принял решение.

– Джулия, – обратился он к секретарю, – пожалуйста, подготовьте приказ о командировке в СССР господина Лазаруса, визовое заявление для консульства и все прочее, вы сами знаете. Спасибо.

Старая площадь, в это же время

Начальник Отдела строительства ЦК КПСС Борис Николаевич Ёшкин был в бешенстве.

Его сдернул с места Лозгачев, пообещав золотые горы в Москве и напомнив о партийной дисциплине. Но что сейчас? Да, хорошая квартира. Но в Свердловске была лучше. Да, московские магазины для Наины, общество для детей и внуков, но это скоро будет восприниматься как должное.

И главное – его, Ёшкина, собственное место. Какой-то начальник отдела, таких отделов в ЦК –три десятка! Ну чем Лозгачев лучше Ёшкина? Такой же секретарь обкома как и он, и неделю назад на Пленуме избран (протащен Трепачевым) в члены Политбюро- его взяли в сонм «бессмертных».