Хроники Третьей Мировой войны, которой не произошло

Иван Артемович, человек уже немолодой, никогда не обращал особого внимания на сына – воспитанием занималась жена, он был все время в делах. По целому ряду причин он должен был приносить домой некоторые материалы, связанные с его настоящей деятельностью – зарубежными финансами. Ему никогда не приходило в голову особенно тщательно их скрывать от близких.

Когда Саша первый раз увидел у отца в портфеле документы на английском языке, оформленные на неизвестного гражданина, он испытал состояние, близкое к шоку. (Портфель он незаметно вскрыл без ведома отца, пользуясь навыками, полученными в процессе своего «обучения»). В документах отражалось движение денежных сумм по иностранным банкам, а также прочие пикантные подробности. Но что уж совсем вывело его из себя – затрепанный загранпаспорт, на котором осталась максимум одна свободная страница. Все остальные были забиты пограничными штампами.

Значит, все командировки родителя были заграничными!

И тут в голове Александра сложилась картина – его отец – шпион, ворующий какие-то секреты и продающий их за большие деньги.

Он решил это выяснить более подробно. И выяснил – целенаправленно, вдумчиво и аккуратно, без суеты и спешки.

За несколько месяцев слежки за родителем и его окружением в параноидальном мозгу Александра сложилась четкая картина; все бумаги, которые он воровал, читал, и с которых снимал фотокопии, он интерпретировал только в выбранном им ракурсе. Элементы мозаики постепенно становились на свои места.

Шпионов было двое – дядя Алексей, друг отца, и сам отец. Очевидно, последнего заставили, и он стал жертвой расчетливого интригана Колбасова.

Спустя полгода Александр подготовил отчет о группе иностранных агентов, выявленной им «в процессе оперативно-розыскных мероприятий», как он изложил это в своем отчете. Данный Отчет с приложением необходимых документов он положил на стол высокого начальства (для чего пришлось записаться на личный прием). То, что его родной отец, несомненно, будет заключен под стражу, причем на большой срок, Дурова-младшего не остановило – этот отчет был его звездным шансом, который выпадает раз в жизни.

Сперва «компетентные органы» были просто в шоке. Материал был по-настоящему убойным и тянул на громкий процесс.

Неужели???

Как же проглядели?

К счастью, начальник Александра был человеком, не склонным к поспешным решениям. Когда же он начал проверять личности фигурантов дела, на запросы вначале вообще не реагировали, как будто их и не было, а потом, после его настойчивых напоминаний, он получил ответ, от которого волосы буквально встали дыбом. О ситуации он доложил в самый Центр – на площадь Дзержинского, 2. Оттуда явился фельдъегерь, забрал все документы, принес приказ с благодарностью и с настоятельным советом – дело не регистрировать, в журнал учета личных приемов написать что-нибудь стандартное типа просьбы о повышении в должности и забыть о случившемся навсегда. С Александром они разберутся сами.

Когда Колбасову доложили о случившемся, то он почувствовал, как земля уходит из-под ног. Каков мерзавец! Продать родного отца, написать донос, даже не попытавшись разобраться! Да за такие штучки его надо упечь куда подальше – предлог найдется всегда!

Но, остыв, Алексей Викентьевич понял, что это не выход. Парень – сукин сын, но может пригодиться. Такие люди иногда нужны. К тому же, он сделал работу так, как ее понимал, и как его воспитали, так что он заслуживает поощрения.

Колбасов думал целую ночь и, наконец, придумал. Его цепкий ум, углубленный знанием психологии и аппаратных особенностей, нашел хотя бы принципиальный выход из создавшегося абсолютно безнадежного и абсурдного положения.

Во-первых, из Министерства Сашку надо было убирать. Отрубить все предыдущие контакты, выразить благодарность, после чего, во-вторых, погрузить в среду, из которой нет выхода наружу, окружив его дополнительными подписками и обязательствами. При этом все должно было выглядеть аккуратно и благопристойно и иметь вид поощрения за хорошую работу. В-третьих, наиболее подходящей средой (фактически, тюрьмой) были объекты ВПК , занимающиеся настоящим делом, таковых в Москве много, и там может найтись место.

Кто же может помочь?

Лучше Ивана Дмитриевича Сорбича – никто. Он знал все про оборонный комплекс. Печально, что придется говорить открыто, это риск, но на руках тоже есть некоторые козыри – знание аппарата ЦК. О готовящемся Постановлении ему сообщили без промедления, и уж если Иван Дмитриевич – ключевая фигура в этом деле, легко было предположить, что документ впрямую касается Виктора Ивановича Сорбича. Ценный повод для разговора!.

***

Дверь открылась.

– Иван Дмитриевич, здравствуй! – Колбасов и Сорбич крепко пожали друг другу руки.

– Алексей Викентьевич, заходи, располагайся. Чаю?

– Чай, конечно, хорошо, с удовольствием; но чай ведь не водка – много не выпьешь. Ты у нас человек государственный, занятой, не то, что мы – аппаратчики. Это я к чему? – Ты забыл, а я ведь нет – спорили с тобой в прошлом месяце; «Динамо» выиграло в игре на Кубок Кубков, как ты и говорил, так что пиво за мной. Сейчас коротенько прикинем, что и как – мне надо готовить вопрос к концу недели, а после, может быть, по кружечке «Праздроя»? Рабочий день кончится, имеем право!

Сорбич тут же сообразил – Колбасов хочет поговорить с глазу на глаз, естественно, в этих стенах это невозможно. Что ж, почему нет? Пиво так пиво – он был к нему равнодушен, это собеседник после отпусков в Чехословакии «подсел» на «Праздрой». Есть «Валдай» на Калининском, там большой зал, там надежный администратор – место вполне подходящее.

– Годится, я и забыл. Только часам с семи народ набежит, так что давай уплотним график. Даже не представляю, какой вопрос может у тебя быть ко мне! Жуков, Зорин, Симаков, Батов – вот твои люди, а мы-то – от железа… Но все равно рад тебе помочь, чем могу. Слушаю внимательно.

– Собственно, вопросов два. Первый вопрос более или менее плановый. Как ты помнишь, в плане работ ЦК стоит Программа соцэкономразвития страны на пятилетку, начало в 1979 году, доклад на ХХIII Съезде в марте 81-го. Так?

– Помню, но это еще когда – 1979!

– Да, конечно, но документов должно быть два. Один – собственно Программа, рекомендации по контрольным цифрам на следующую пятилетку. Ее можно сделать за год.

– Так, но пока не въехал, в чем твой интерес ко мне. Госплан с институтами все сваяют, не впервой.

– Но до этого должен быть подготовлен первый документ типа оценки социально-экономической ситуации в стране.

– Знаю, это делается каждые три-четыре года! Команда готова – Госплановские специалисты, системный анализ, экономисты и прочие.

– Это и так, и не так. Тут родилось предложение сделать это на более высоком уровне.

– Где же ты найдешь более высокий? ЦК дает задание, идеологи и экономисты его передают в соответствующие институты системы ЦК, Институт Философии АН, другие – ты знаешь лучше.

– Да, это почти так. Но сейчас принято решение – сделать две работы. Одну – по сложившейся системе, другую – с использованием естественников и прикладников из оборонной тематики.

– А зачем?

– Марксистско-ленинская философия и идеология опираются на все достижения современной науки. Наши ученые должны быть вооружены самыми последними достижениями естествознания – физики, химии, математики – и творчески интерпретировать их как в теоретическом, так и практическом плане. Результаты количественного анализа послужат основой для более продуктивного прогноза. Директивы Партии должны способствовать всемерному повышению благосостояния советского народа. Это возможно только при хорошем научном базисе.

Иван Дмитриевич мысленно перевел с партийного «новояза», проговоренного для возможных слушателей: нужна более или менее объективная картина. Выдвиженцы из идеологов не могут или просто боятся ее дать – коллеги-нахлебники сживут со свету.

– Понял. Что предлагается сделать?

– Первое и главное: нам нужны предложения по персональному составу коллектива. Если бы ты мог рекомендовать скелет группы сейчас, это было бы совсем хорошо. Я должен начать организационные действия уже завтра, потом, как можно догадаться, будет туча согласований, подготовка Постановления и так далее.

– Ну хорошо. Я посмотрю, выберем. – С этими словами Иван Дмитриевич открыл дверку шкафа с картотекой, по памяти стал находить знакомые ему имена и откладывать карточки в сторону. .

– Погоди, наверное, надо выслушать второй мой вопрос, а потом уже углубляться. Я бы хотел, чтобы работу возглавил Анатолий Петрович Алексанов как Президент АН СССР. Это сразу добавит веса.

– Алексей Викентьевич, ты, конечно, хитер, но и я не подарок. Понятно, что АП не сможет этого делать. Работу в этом случае фактически возглавит твой Валерий как заместитель Алексанова в Институте. (Академик Валерий Алексеевич Колбасов был заместителем директора Института и смотрелся как ближайший преемник АП на обоих местах – Президента и Директора).

– Если бы я этого хотел, то так бы и сказал! Нет, именно АП – у него очень острый глаз, и он видит то, что другие могут пропустить. Кроме того, – нет, пожалуй, главное – он очень въедливо и внимательно читает. А Валерий – да, конечно, но это – номер 2.

– Ну что же, это правильно. Вот, посмотри. – С этими словами Сорбич протянул несколько карточек Колбасову.

– Так, – Колбасов стукнул чахлой колодой по столу, разложил карточки веером подобно игральным, внимательно вгляделся в содержание, отложил две из них. – Эти двое выпадают из команды.

– Это ничего. Пусть ругаются – будут внимательнее и злее.

– Тогда я запишу, а ты, пожалуйста, отправь списочек запиской по ВЧ Алексанову. Добавь, что это поручение ЦК, а список участников – только проект; в конце концов, решать ему.

– А к чему такая срочность?

– АП не сильно обязателен, он может и забыть о том, что его впрямую не касается. ВЧ будет подгонять. -

Это было правдой. На запрос по ВЧ надлежало дать ответ – любой, плохой или хороший, – не позже, через два дня. К тому же, это был самый подходящий способ форсировать Алексанова – его мнение Колбасов ценил более всего.

– Хорошо.

– Ну вот и все. Спасибо! Ну так как насчет пива?

– Пожалуй. Пойдем по дармовой кружечке, уже пол-седьмого. Только недолго, я говорил, мне придется вернуться.

Пивной ресторан «Валдай», 18:30 того же дня

Место было удобным – установить прослушку под каждым столиком большого зала было нереально. Можно было поговорить более или менее свободно.

– Так. Алексей Викентьевич, ну давай. Я слушаю, и если что-то могу, то сделаю.

– Не знаю даже, с чего начать.

– С начала.

Колбасов быстро изложил суть дела. Он думал над этим так много, что несущественные детали удалялись сами собой. Наконец он поставил точку.

– Ну что ты об том думаешь?

Лицо Сорбича покраснело, квадратные усики стали дыбом. Глаза сощурились. Колбасов подумал: наверное, он просто не замечает оптического прицела, в который в эту секунду смотрит Иван Дмитриевич.

– Ну каков мерзавец!, – после долгого молчания процедил Сорбич. – Убил бы! Ну просто ***на кусок. Он что – совсем Дуров???!

– Да вроде бы… Но терять такого негодяя нельзя – вдруг пригодится? Потом все-таки Ваня – мой друг детства, учились в одной школе – сильно расстроится!

– Он еще больше расстроится, когда узнает правду о своем сыночке, истинный Бог, о сволочи позорном!

– Иван! Ну давай подумаем! Считай, что это моя просьба и я – твой должник.

– Алексей Викентьевич, оставь, о чем ты, ради Бога! Не зли меня, этот Сашка – …… подзаборная! Но если ты так считаешь – так тому и быть. Говоришь, секретность – давай, сделаем. Однако, попомни мое слово – из дерьма пулю не отольешь. Уж если подвел здесь – в большом уж точно продаст. Твоего Ивана жаль, он сгорит. Хорошо еще, если останется в Госснабе.

– Это уж точно, но как-нибудь выкрутимся.

– Ну ладно, – спустя пол-минуты продолжил Сорбич. – Может быть, ты и прав – упечь Сашку куда поглубже, глядишь, одумается. Кстати, ты говорил о прогнозе и Алексанове. Что это?

– Понимаешь, Иван Дмитриевич, я чувствую, что что-то у нас серьезно гниет.

– Это ты о чем?

– Даже не знаю. Просто все плохо, чувствую печенью. Я здесь с 1939 года, поверь, что последний раз это ощущение было в 1941 году, весной перед войной – ты директорствовал в Подольске. Пойми, и мне, и тебе нужна истинная картина, надо принимать решения. Я очень хочу узнать все из самых первых рук. Предпочтительно, в черновиках.

– Ну хорошо. Допустим, узнаешь. И что?

– Кое-что могу, и тебе посоветую. Но только в том случае, если АП подпишется! Фантомас велик, он действительно никого не боится, и если он даже что-то скажет не так – никто и не пикнет. Все-таки подводный флот за ним. Ему можно верить; я, во всяком случае, верю. А Валерий – он пусть смотрит. Мы узнаем первыми.

– Ну ладно. Спасибо за пиво. Пойдем? Наверное, Алексанов на месте, я сейчас ему и позвоню по обоим поводам.

Институт, 20:30 того же дня

Несмотря на позднее время, в здании кипела жизнь. Алексанову были здесь искренне рады. Если тебя взял такой вождь в свою команду, значит ты тоже чего-то стоишь…

– Здравствуйте, Анатолий Петрович!

– Анатолий Петрович, приветствуем! Заходите на пульт!

– АП, привет вам! Какими судьбами у нас? Что случилось? Может быть, где-то в здании разбушевался Фантомас?

При этих словах Анатолий Петрович ухмыльнулся. Действительно, несколько лет назад эти разбойники из его родного Института устроили настоящий спектакль с детективным сюжетом в честь его 70-летия. Народ воистину оттянулся! На закуску был подан фильм «Фантомас разбушевался». Фильм демонстрировался на французском языке, перевод был «синхронным» – весьма вольным и подходящим к юбилею и институтским делам. Особый комический эффект создавало «соответствие» проговариваемого текста от имени всех известных в Институте персонажей и картинки на экране. Коллеги и гости получили девяносто минут счастья; публика лежала от смеха, суча ножками и повизгивая от удовольствия в самых пикантных местах. Сам АП хохотал от души вместе со всеми (позже он пытался раздобыть видеозапись, но выяснилось, что оператор от смеха забыл включить аппаратуру).

В кабинете было четыре человека. На длинном столе стояло несколько чашек с чаем, тарелочки с лимоном.

– Спасибо за прием, не ожидал. –

Он оглядел окружающих. Не густо. «Научное руководство» в персоналиях– все испытанные в боях, элита …

– Времени мало, от вас требуется ответ. Быстрый и по существу.

Ребята (для АП все эти профессора были молодежью), я сегодня был в Совмине. Там подготовлено Постановление ЦК по форсированию работ по вашей тематике, чтобы в 80-м году полететь в составе СНТВ у Решетникова.

В этой связи у меня вопрос. Они, понятно, пропихивали «Сапфир» – дескать, он самый лучший. Но, во-первых, возможно ли довести «Сапфир» до летных испытаний к 1980 году?

Два Николая переглянулись. Через пару секунд кивнули головами.

– Ну, Николай Евгеньевич?.

– Анатолий Петрович, мы думаем, что никакой силой «Сапфир» не довести до запуска в 1980 году. «Амур» бортанули из проекта два года назад – якобы экспериментальная отработка не закончилась! А сейчас гальванизируют покойника, думаем, вовсе не из каких-то идеологических сображений, а потому, что повод уж больно хорош… Сорбич-младший рвется в академики, ясное дело….

– Совсем не факт, что неуправляемая Академия Наук изберет Виктора Ивановича даже после этого успеха, – подумал Анатолий Петрович, но промолчал, ожидая продолжения. –

– Но если даже Иван Дмитриевич Сорбич разобьется в лепешку о Старую площадь, проблем Сапфира за два года не решить, … Понятно, что летающая установка «Кедр» – замечательный козырь Атомска и «Зари». Но «Кедр» – совсем не «Сапфир», и 1980 год может стать реальностью только при совпадении трех событий – полной удаче испытаний в Атомске, но которые еще не начались, жуткой политической воли, которая, несомненно, имеется, и отказа от радиотехнического прототипа, на который времени не хватит. .

– А если и так, просто с радиотехническими проверками? При таком напоре и их опыте с «Кедром» все может быть!

– Может, и это единственный шанс. Но все же, думаю, не будет. Очень страшно. Американцы круто на этом обожглись.-

– Действительно, – подумал Алексанов, – обожглись, даже сгорели полностью.

1968 год. Летные испытания «SNAP-10A» – американского аналога «Ромашки», Лос Аламос был чуть впереди Института. Пуск прошел успешно, Балтиморский спутник вышел на орбиту, заработала телеметрия, дала все параметры и штатные квитанции и ….

Спутник замолчал. Навсегда.

Позже методом изощренных измерений выяснилось, что реактор-то хоть и вышел на мощность, но каким-то образом быстро оказался в глубокой подкритике. Это могло произойти только в одном случае – кто-то его заглушил. «Кого-то» на необитаемом борту не было, оставалось лишь предположить, что это сделала система управления в результате собственной ошибки. Реактор выключился из-за ошибки аппаратуры, бортовой аккумулятор через короткое время благополучно разрядился, спутник остался без электричества, аппаратура умерла, воспринять команду на повторный запуск и, тем более, выполнить ее было уже невозможно – энергия закончилась. Недоброжелатели подняли инцидент на щит, американским программам разработки реакторных бортовых электростанций пришел полный и окончательный каюк, невзирая на вагоны уже потраченных денег.

– Понятно. В качестве аварийной ситуации «Заря» все-таки может предложить «Сапфир».

– Конечно., – вмешался Звонарев, – предложить-то может, но Решетников может и отказаться –штатного изделия у них до сих пор нет, а в восьмидесятом году отвечать-то придется ему Он потребует проверок по результатам испытаний, без этого Михаил Федосеевич и делать ничего не начнет…

– Ну так что «Сапфир»? Его, что ли, не будет?

–Будет, но не сейчас – позже; года через четыре, как они и планировали. . Тогда и мы будем, и даже лучше. Вы же знаете – в 80-м у нас начинается линия новых установок, первая из которых уже делается в Таллине. А последняя из старых, уже испытанных, уже сейчас переезжает в Питер на КИ7, потом к нам на физпуск – это середина будущего года – и, при удаче наших нынешних испытаний, мы разгружаем топливо и вперед – на стенд завода. При хорошем раскладе это начало 1980 года. Вопрос только в том, зачтут ли нам испытания? Формально могут не зачесть – статус не тот.

Вопрос был в процедуре заключительных испытаний, программа и формальности ей не соответствовали, все присутствующие это знали.

Анатолий Петрович задумался.

– Знаете, рассчитывать на это не приходится, да и ладно. Как я понял, «Сапфир», скорее всего, к 80-му году не поспеет, ну и Бог с ним. Мы можем все довести до ума в плановом порядке. Что по поводу управления? Это был второй вопрос Михаила Федосеевича.

– Это хуже, – сказал Звонарев. – Сейчас у нас предпоследний комплект САУ, почти что штатный, но по нашему мнению, нужны серьезные доработки, и мы знаем, какие.

– Уверенность есть?

– Да, Гаршин как настоящий экспериментатор нашел причину трудностей, можем показать.

– Ладно, пойдем, посмотрим, что делается на стенде. Еще вопросы перед тем, как переоденемся?

– Да, есть одна частная загвоздка, – сказал Звонарев вполголоса, остальные тактично вышли, давая возможность поговорить с глазу на глаз. – Вопрос с Трубниковой – Первый Отдел.

– Да, я в курсе, мне уже доложили. Плохие вести вообще разносятся быстро. Но нам всем повезло – и мне, и тебе, и Нине Михайловне – звонил Сорбич только что, он для кого-то срочно ищет место начальника, причем подчеркнул, что делает это в порядке личной просьбы. Так что, думаю, вопрос этот мы решили.

– Ну спасибо, а то висело над душой.

Валерию было неведомо то, что присходило на втором этаже здания. Он испытывал период длительной депрессии – она накатывала постепенно по мере все более глубокого полета в ту пропасть, в которую он столкнул себя сам; ему было безумно трудно заставить себя делать что-нибудь, тем более, что он еще не очухался от позавчерашного марафона с оценкой энерговыделения. Лениво ползающие мысли были о другом.

Личная ситуация была просто авральной – караул, да и только (Валерий думал об этом достаточно отстраненно, он просто констатировал факт). Жизнь реально взяла за горло, нужно было найти конкретную возможность для роста и заработка – без этого было просто не выжить в новых условиях (черт бы побрал тот момент, когда он поддался на эту удочку – любовь, «я без тебя не могу, ты – моя жизнь» и так далее – чем началось и вот чем закончилось!).

Как быть в сложившейся ситуации? На Земле много мест для работы, но добиться успеха можно только там, где есть условия для проявления именно его способностей и дарований. За пять лет он много где побывал, примеряя на себя обстановку разных организаций, но неизменно убеждался – его место здесь, в этих стенах. Именно здесь каждый день ставил новую задачу, здесь была драгоценная атмосфера свободы – здесь слушали и критиковали, причем без оглядки на звания (но и помогали, иногда без просьбы, потому что так ЗДЕСЬ принято)… именно здесь усилия могли принести успех, потому что все надо было делать впервые, соревнование было более или менее честным… Ищущий, скорее всего, обрящет.

Рогатин не питал иллюзий по поводу собственной роли в этой жизни, если он чего-то и добился, то только потому, что стоял на плечах гигантов… и его теперешние успехи играли на всю команду. Все, что он делает, делится сейчас на всех, но сливки всплывают наверх. Однако где-то должна быть собственная изюмина в общем пироге! При всем этом материальный успех для него был не более чем жестокой жизненной необходимостью – от того, сможет ли он пробиться, зависели два человека, которым каждый день надо было что-то кушать. Гораздо более значимой целью было признание теми людьми, которые иногда попадались и в коридорах и на территории, теми самыми «великими», которые действительно ковали атомную мощь Советского Союза… Это была «сборная героев». Со временем его туда пригласят, он был уверен , что там его место. Конечно, для этого надо работать больше и лучше.

Перед глазами ускоренным кино пронеслись предыдущие годы. До поры все шло прекрасно. Действительность превосходила фантастические романы. Что касалось тематики исследований, то если бы вот этому весьма начитанному молодому человеку всего два года назад сказали, что такая штука может быть придумана и, более того, сделана в железе, он принял бы рассказчика за душевнобольного. И две копейки самого Валерия уже были в общей копилке. За первые два года работы удалось кое-что сделать, правда, чем больше он работал, тем больше понимал, насколько он сер и туп. Пришлось идти учиться, годичный Факультет повышения квалификации дал знаний, но соображаловки не прибавилось. Пару лет назад возникла очередная засада, это было нормально; в конце-то концов, все делалось вообще впервые. Выяснилось, что надо повышать точность, смежники требовали корректировки задания на проектирование. Но существующие способы были исчерпаны, надо было искать что-то совершенно другое. Но что?

Проект и без того отставал от графика на полгода. Начальник комплекса Стряпухин систематически получал головомойку от своего начальника и спускал ее на начальника группы Гаршина. Оба они накинулись на молодого Валерия Рогатина. С точки зрения Стряпухина и Гаршина виноват в неудаче был именно Валерий как разработчик программы и основной расчетчик. Но у Валерия мнение было иным, и на публичной промывке мозгов и выволочке за недостаточную энергию и активность он, несмотря на молодость а, может быть, именно по этой причине, за словом в карман не полез. По его мнению, дело было не в недостатке прилежания, а в идейном тупике. Расчеты не давали нового результата. Да, согласился он, считается действительно мало. Но зачем считать больше, если мы не знаем, что ищем, бегая вокруг написанного ранее и, как выяснилось, негодного? Это – не недостаток прилежания, а дефицит содержимого головной полости! Понятно, что, в первую очередь, у него, Валерия, но где мозги Гаршина и Стряпухина?

Ответа на этот вопрос Валерий не получил, премии – тоже.

Сейчас зима, а тогда было удивительно прекрасное время – начало июля, народ в отпусках, машинного времени полно, вечером после работы можно поиграть в волейбол, все было здорово.

Но проблема-то осталась! Валерий никому не говорил, но втихаря пытался писать уравнения, что-то считать, но без успеха. Еще и еще раз убеждался – та же **па, только в профиль. И сегодня будем биться головой об стену.

Он открыл дверь комнаты, там было пусто – отпуска были в разгаре.

Зазвонил телефон

– Валерий, зайди!

Это было необычно – вечно занятой Стряпухин вызывал к себе.