Хроники Третьей Мировой войны, которой не произошло

– Постой, – раздался голос Ёшкина. – Как зовут, как здесь оказался?

– Дуров, Александр Иванович, организационный отдел. А здесь живу, еду к родителям в Кунцево, там дочка заночевала, поведу ее на тренировку до начала рабочего дня – у нас же здесь ничего нет.

– Будет! Молодец, что не растерялся и помог! А может со мной на Ленинский проедешь с инспекцией? Гастроном «Спутник» хочу навестить.

Соблазн был велик, но Александр отказался, мол дочке обещал.

– Обещал – надо выполнять! Молодец, такие люди нам нужны! Давай, действуй, в горкоме встретимся! – Ёшкин развернулся и пошел в сторону ожидающего его автомобиля – тот все время незаметно следовал за трамваем.

Александр незаметно для себя оказался в метро, в голове он прокручивал недавние события. Он имел все основания быть довольным собой. Накануне ему попался на глаза листочек бумаги с заказом автомобиля на 5:30 к городской квартире для поездки в Строгино, и, похоже, он все правильно сделал. Чистки в аппарате уже начались, большой босс будет полностью менять структуру, а такое бывает очень редко.

Волынское, несколькими днями позже

Трепачев заставил работать всю команду, ту самую, что считал своей (насколько она таковой являлась, ясно будет позже, но пока все работали вместе). Он заставлял напрягаться, свято веря в силу человеческого слова и силу идеалов социализма.

Он перечитывал труды Ленина и находил много общего с 1918-20 годами – тогда Ленин был против большинства и победил, сейчас, почти семьдесят лет спустя – он против закостеневшего аппарата, и тоже победит.

За девять месяцев «ускорения» результаты были минимальными. Торможение везде, средний слой бюрократии сопротивляется изо всех сил. И ничего не сделаешь – выбирают раз за разом – сверху предлагают кандидата, и все по привычке голосуют «за», коммунисты не верят, что от персоналий что-то зависит.

Но это должно кончиться! Вот пример – Ёшкин ведь разбередил болото в Москве, надо выбирать людей столь же решительных. Ведь могут, если хотят!

Надо сказать об этом на съезде. Каждый коммунист должен знать, что от него зависит судьба страны. Выборы в партию должны стать другими, для этого надо не бояться говорить с народом открыто и честно.

Михаил Сергеевич раз за разом проговаривал текст своего выступления, следя за звуками голоса и проверяя реакцию слушателей. Подобно многим гуманитариям, со слуха он все воспринимал значительно быстрее и яснее.

А задача была в самом деле трудной – надо было разбудить критическую активность людей и воспользовавшись этим, привести к власти те силы, которые выведут страну из тупика. Кадры решают все. Он все более уверялся в этом и даже убедил коллег и единомышленников, тем более, что это было нетрудно – замена персоналий была привычным средством достижения цели в советско-партийной системе.

Но какой именно цели?

Это оставалось неведомым как сторонникам, так и противникам Трепачева.

Скорее всего, потому, что сам Трепачев этого не знал.

Калининский проспект, в это же время

Заместитель председателя Совета Министров Смирницкий ехал на работу.

Все было как всегда – и ЗиЛ, и «Чайка» с охраной, и козыряющие милиционеры.

Но который уж день покоя не было.

Он – Заместитель. Председатель дает указания, опираясь на линию партии.

Линии не было уже год. Одни шараханья из стороны в сторону.

Леонид Васильевич часто думал – что бы он сам предложил в качестве линии? И ответа не находил. Кроме болезненного, но необходимого – той самой Новой экономической политики, которая предлагалась шесть лет назад, и сейчас еще не поздно. Но нереально!!

Как можно в свои вполне зрелые годы оставаться идеалистом, свято верящим, что достаточно объяснить – и люди все сделают правильно (т.е. как он сам, Трепачев М.С. понимает и к чему призывает).

Неужели ему не приходит в голову, что вокруг не схемы, а живые люди? В частности, и те, чьи амбиции не были удовлетворены ранее. К несчастью, все они владеют понятийным аппаратом ученых-гуманитариев (Маркс – это святое, его арифметическое уравнение насчет v+m было альфой и омегой, критерием истины), и из речения были весьма понятны юристу Трепачеву. А их цель проста – получить все, что не удалось ранее. При идеалистическом и доверчивом вожде.

Автозавод имени Лихачева, в этот же день

Трудный день Бориса Николаевича Ёшкина на заводе подходил к концу.

Он действительно очень устал – от общения с многими людьми и от постоянного напряжения – отвечать на непростые вопросы надо было быстро и уверенно, тем более, что он знал – каждый человек должен был получить тот или иной отклик, если не сейчас, то позже. Но один забытый вредит больше, чем сто сторонников.

При этом встречи с народом были не главным. Гораздо важнее было составить мнение о директоре завода – как он общается с народом, с руководством, с ним, в конце концов.Пока все было хорошо, и это воодушевляло.

Двадцать тысяч человек в подчинении, и он держится молодцом – как для ниже- так и для вышестоящих. Хорошая команда. Надо подумать и посоветоваться – может быть, он и есть новый хозяин Москвы?

Да, еще о команде, чтобы не забыть. Тот малый из трамвая, Саша Дуров – перспективный кадр. Без излишних амбиций, четкий, обязательный – все его рекомендуют подобным образом. Надо ему поручить выяснение всех проблемных моментов при общении с трудящимися, он справится и ответит на все вопросы, то, что он сейчас все отслеживает – большая помощь.

Сан-Диего, неделей позже

Самому Ёшкину было невдомек, что его действия повлияют на дальнейшую судьбу не только москвичей, но и нескольких человек из далеких Соединенных Штатов Америки.

– Привет, Мисти, спасибо, что пришел. Садись. Кола, спрайт, может быть, виски? –

Спрашивающий, седой и румяный тип в светлом поджаке, был серьезен.

– Действительно, Мисти, мне хочется напиться до чертиков прямо сейчас, в разгар рабочего дня. Мы можем попросить дежурного офицера, чтобы отвез тебя домой.

– Босс, что-то случилось?

– Да, случилось. Ты помнишь последнюю расшифровку переговоров нашего друга Секретчика?

– Помню, конечно, как не помнить! – Мисти действительно до сих пор с ненавистью вспоминал два вечера, которые он провел за набивкой текста – какие-то фамилии, события, он делал это машинально, недобрым словом вспоминая Дика Вербу, уведшего Наталью. Теперь все приходилось делать самому. И Секретчик переместился куда-то в незнакомое место, слышно было плохо, в передачах были пропуски. Кроме того, даже самая лучшая техника не была вечной, и передатчик со дня на день он мог замолчать навсегда.

– Так вот, я получил ответ из Вашингтона. Все дела побоку, надо заняться этим самым Секретчиком.

– Это как, «заняться»?

– Дело в том, что Секретчик стал достаточно доверенным человеком нового хозяина Москвы – господина Ёшкина. Это – грандиозная перспектива для нас. Но по мнению наших экспертов электроника Секретчика может быть обнаружена – он по своему положению вот-вот попадет под колпак проверок КГБ.

– Но устройство умирает, жить ему неделю и не больше!

– Это лучший и самый безопасный вариант для нас и для Секретчика. Наблюдение за ним должно быть поставлено на другой уровень, но это – не твоя забота.

– А что я должен сделать?

– Встретиться с нашим другом Плейбоем и убедить его в том, что он должен как-то незаметно поставить Секретчику маяк на одежду. Остальное сделают наши специалисты в Москве.

– Даже так?

– Секретчика надо постоянно держать под невидимым колпаком, нашими скромными средствами этого не достичь. Сам же господин Дуров должен оставаться абсолютно чистым. Объясняют это тем, что наши аналитики считают Ёшкина очень важной фигурой, которая может пойти довольно далеко.

Мисти помолчал.

– А какая роль уготовлена мне позже? Ведь Секретчик будет уже не нашим?

– Мисти, это вторая новость. Тебе после встречи с Плейбоем надо будет съездить в Вашингтон, они готовят тебе какое-то другое предложение.

Смоленская площадь, в этот же день

Мисти и представить себе не мог, что слова его босса могут соответствовать устремлениям Германа Кайреса.

Внешторг был областью, вполне защищенной от любого рода критики – каждый держался за место, обеспечивающее недосягаемый для большинства уровень жизни, поэтому никакой сор из избы не выносился.

Однако Герман после «Невероятных приключений в Боливадоре» стал очень осторожным и подозрительным, особенно наблюдая активность нового Первого Секретаря МК КПСС (истинные ее размеры преувеличивались молвой на порядок). Герман понимал, что может наступить момент, когда по партийной линии могут поинтересоваться источниками доходов человека, занимавшего достаточно скромный пост. И что тогда отвечать? Даже всемогущему отцу может не поздоровиться.

Хорошо было бы обзавестись своей рукой в партийных кругах. Но где взять такую руку?

Жуковский, в это же время

Орбитальный корабль, ведомый опытной рукой летчика-испытателя, оторвался от земли. Это был уже десятый полет.

Сегодня летчику предстояла волнительная миссия – проверить, как работает автоматическая система поиска полосы. После набора высоты следовало переключить управление на автомат.

Только посадку надо было произвести вручную – как у американцев.

1986: К новым успехам

Тюра-там, через неделю

Олег Дмитриевич тоже боялся сглазить – уж слишком хорошо все было.

Ракета отрабатывалась по программе, станция, орбитальный корабль –вроде бы тоже. И Подлипки, и Москва, и все 6000 организаций страны – все шли примерно в едином строю.

Конечно, были проблемы. Основная техническая позиция готова на 50%, из пяти залов, необходимых для сборки полезной нагрузки, можно было сдать только одно помещение, да и то при условии, что из него будут куда-то размещены 3000 ящиков оборудования для наземных испытаний орбитального корабля. Куда?

Вопросов было множество, но все – рабочие. Олег Дмитриевич был уверен – инженеры и ученые на правильном пути. Пуск мощнейшей ракеты с новой орбитальной станцией состоится до семидесятой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Будет о чем сказать Генеральному секретарю ЦК КПСС в праздничном докладе.

Москва, примерно в это же время

Сам генсек Михаил Сергеевич Трепачев ехал на дачу – на городской квартире он появлялся редко. Половина одиннадцатого вечера – обычное время окончания рабочего дня. Сколько сил было положено, чтобы подготовить сам съезд и убедить присутствующих, что надо принять именно эти решения. Дым рассеялся, прошла неделя после Съезда. А что он получил?

Во-первых, большинство – в Политбюро были избраны те, кто надо, и сам Съезд проходил по-другому, по-боевому, чего стоит одно выступление Ёшкина под аплодисменты о том, что, дескать, в партии применялись «порочные методы руководства», происходило «перерождение кадров». Он не побоялся и покритиковать сам себя: «Делегаты могут меня спросить: почему же об этом не сказал, выступая на XXVI съезде партии? Ну что ж. Могу ответить, и откровенно ответить: видимо, тогда не хватило смелости и политического опыта». Это хороший знак, но Борис Николаевич слишом уж торопится – Трепачев с неудовольствием поморщился.

Во-вторых, дорога для реформ расчищена. Люди на месте, кого еще нет – подберем, ситуация под контролем. Главное, чтобы общество было единым, поэтому спешить нельзя. Введем госприемку, усилим ответственность, не справившихся снимем, тем более, что ворота гласности открыты. Мы знаем, что социализм надо совершенствовать, и он должен доказать свое преимущество перед капитализмом в мирном соревновании. Так и будем делать.

********

В особняке на Пехотной улице царила какая-то празднично-приподнятая атмосфера, даже собака была в хорошем настроении, понимая состояние хозяина. Валерий Алексеевич Колбасов был воодушевлен – наконец-то в руководстве страны появился человек, откровенно и прямо говорящий то, о чем он сам думал много лет. Вот настоящий реформатор и строитель нового общества. Надо надеяться, что и он сам, академик Колбасов, будет востребован новым руководством.

После известных событий пятилетней давности – памятного «прогноза развития страны» – его карьерный взлет затормозился, однако это было неплохо, поскольку дало возможность многое осмыслить и раздвинуть горизонт вширь, на уровень комплексных исследований. Валерий Алексеевич незаметно для себя все более вживался в образ классического академика-основоположника, уделял много времени преподавательской деятельности – надо было делиться бесценным опытом с молодежью.

Это была вполне комфортная среда обитания. Ее недостатком была неизбежная потеря чутья реальной жизни и реальных опасностей, исходящих от окружающих – завистники и недоброжелатели есть у любого человека, а чем более высокий пост он занимает, тем уязвимее становится – количество контактов увеличивается, с ним – и вероятность недружественных акций. Об этом Валерий Алексеевич как-то не задумывался, а зря.

******

Раиса Максимовна Трепачева дочитала последний лист и перевернула его, как и другие, текстом вниз.

Текст ей принес ее однокурсник, сказав, что это – сочинение молодого парня, его бывшего аспиранта. Статья ходит в рукописи, поскольку никто и никогда эту штуку не напечатает. Но прочитать надо. И она прочитала. Прочитала и ужаснулась.

Статья была написана, что называется, «с душой», но не только. Раиса Максимовна, женщина проницательная и въедливая, сама задавала себе подобные «проклятые вопросы» – почему же у всех до единой социалистических стран так ничего с экономикой и не получилось?

Доводы автора были очень похожи на правду, и женщине, похоже, понять подобную точку зрения было значительно более проще, думала она. Мужчины гораздо быстрее увлекаются сказками и красивыми идеями, за что женщины их и любят.

А тут все ясно, как на ладони. Кто-то придумал новую и воодушевляющую идею, нашлись умные люди, которым нечего было терять – немудрено, что именно в разоренной войной Российской Империи, полностью сменили общественный строй, а что в итоге? Череда кровопролитий и насилия. Как она сама раньше не заметила, хотя Бакунина в Университете читала. Правильно он пишет – наше государство есть не что иное «как управление массами сверху вниз, посредством интеллигентного и поэтому самого привилегированного меньшинства, будто бы лучше разумеющего настоящие интересы народа, чем сам народ». Представители этого меньшинства попытаются во что бы то ни стало уложить в прокрустово ложе своего идеала жизнь будущих поколений5. Иначе им – крышка, как в психологическом, так, возможно, и в прямом смысле слова.

Имеем то, что имеем.

Неужели социализм может быть только таким?

Все это надо переварить и успокоиться до приезда Михаила с работы.

Ему говорить нельзя. Как-нибудь позже, и так Ми работает сверх меры. Она знала, сколько стоили эти небольшие подвижки к демократии в борьбе с этим самым меньшинством ее мужу, Генеральному секретарю ЦК КПСС.

Вашингтон, Рок Крик парк, несколькими днями

От этого Трепачева покоя не было даже на отдыхе. Два Джорджа – Бушман и Штолц – собрались поиграть в гольф в клубе, но и тут отвлечься не получалось – уже скоро Рейден и Трепачев должны будут встретиться в Исландии, а формировать мнение Президента США предстояло именно им. Крайним был госсекретарь, и он начал неприятный разговор, который продолжался даже у предпоследней лунки. Штолц был очень пессимистичен.

– Год прошел, а реальных результатов нет. Мы говорили с ним об этом в Женеве много часов, я ему сказал, что люди будут голосовать желудком, а с этим в России беда.

– Но я не понимаю, как в такой большой стране может быть плохо с продовольствием!

– Их система ни к черту не годится. А Трепачев уперся в идеалы социализма. Возьми Китай – они ведь растут! Хотя бы потому, что для его коллеги Дэн Сяопина цвет кошки не важен, если она ловит мышей. Раздал бы землю, тут же все бы наладилось! А так господин Трепачев сильно рискует. Гласность на голодный желудок – смертельный трюк! И еще. Трепачев слишком большой оптимист и слишком верит в единодушие их Политбюро. А зря! У них появился некий Ёшкин. Джордж, ты не поверишь, но его тактика беспроигрышна – он признает свои ошибки, что нравится публике, и давит на больные места режима – вслух говорит то, о чем другие вожди молчат. И если их народ получит чуть больше демократии, то могут случиться самые невероятные события, тем более, что конкурирующий лидер уже начал проявляться.

– Это точно. Вспомним Чили и Португалию. Надо ожидать забастовок и беспорядков, а насчет их гласности, то хорошо бы взять это дело под контроль с самого начала, чтобы никакие ненужные люди не появились!

– Джордж, ты – вице-президент и бывший Директор ЦРУ. Кто у нас самый большой специалист по свободе и демократии в социалистических режимах? Угадай с одного раза!

– Фрэнк Картано, кто же еще!

– Тебе не кажется, что его надо было бы уговорить заняться этим делом?

– Хорошо бы, конечно, но как? Фрэнк – человек не бедный, ему надо предложить какой-то очень большой пряник, иначе не согласится!

Бушман задумался. Решение было, но как к этому отнесется собеседник? Это и его касается. Однако была не была. Спросим. Но, может быть, он сам предложит?

– У тебя есть идеи?

– Есть, – после долгого молчания отозвался Штолц. – Он пойдет, если ты каким-то чудом убедишь Президента предложить ему пост Помощника по национальной безопасности. Не меньше.

Бушман облегченно вздохнул. Для Штолца ситуация была тяжелой – вместо безвольного Макферсона рядом с ним оказывался энергичный и искушенный Картано, на фоне которого выглядеть безусловным лидером было затруднительно.

Но Джордж Штолц был умудренным опытом государственным деятелем, не боявшимся ни бога, ни черта. Он не дрогнул, когда отменял Золотой стандарт доллара, порвал Бреттон-Вудский договор, в конце концов, еще имели хождение банкноты, на которых стояла его, Штолца, подпись. Он не побоялся откровенно говорить с Трепачевым, когда вообще не было понятно, что это за человек. Дело было прежде всего, а работать с Картано можно было без оглядки на приличия и политес .

– Но это я как-нибудь переживу. Поговори с Рональдом, а я тебя поддержу, можешь передать ему.

Москва Апрель

Перемены в Москве на самом деле произошли.

Мисти Лазарус убедился в этом при встрече с пограничником в Шереметьево – тот посмотрел на него как на деталь интерьера, шлепнул штамп и отвернулся. Былого интереса к цели визита и в помине не было.

Встреча с Германом произошла без всяких проблем. Мисти и представить не мог, что за ним никто не следит, он проверился несколько раз, но это действительно было так. Странно и необычно.

Герман искренне обрадовался.

И тут же удивился, услышав рассказы Германа о новых инициативах коммунистического руководства. Что-то, однако, настораживало – пижонистый Герман Кайрес откровенно нервничал.

В конце концов Мисти прямо спросил, что случилось.

Ответ был ошеломляющим – Герман боялся! И кого – нового руководителя Москвы. Он сам высказал свои опасения!

И когда Мисти сообщил, что Саша Дуров, от которого Герман бегал как от огня несколько лет назад, сейчас приближен к партийному начальству, то радости не было предела. Вопросов о том, как Слава, житель Америки, об этом узнал, естественно, не было тоже.

Герман тут же воодушевился и предложил хитрый ход – совместное празднование чего-то такого, например, Дня космонавтики, который будет совсем скоро – через неделю.

Вашингтон, через десять дней

Мисти Лазарус писал отчет о своих встречах в Москве, о полном успехе в контактах с одним из растущих чиновников Московского комитета КПСС, о перспективах дальнейшей работы с агентом «Плейбоем» и подспудно чувствовал – что-то здесь нечисто. Впечатления о грандиозной попойке на День Космонавтики он, естественно, опустил.

В комнату вошел невысокий крепкий человек в сером костюме и галстуке-бабочке.

– Я – профессор Лоуренс Болдуин, офицер национальной разведки по технологиям.

Мисти, мы очень ценим вашу работу. Ваш вклад в национальную безопасность значителен, и мы вышли в Конгресс с ходатайством о вашем награждении.

Мисти, страна нуждается в вас.

С вашей помощью мы получили достаточно серьезные сигналы о том, что русские работают над военными ядерными системами. То же самое делают наши ученые в Лос Аламосе.

Мы были бы чрезвычайно признательны вам, если бы вы смогли переехать в Лос-Аламос и с высоты вашего понимания русских разработок и просто инженерного таланта проверить, чем, собственно, занимаются наши специалисты. Еще одна важная деталь – в Лос Аламосе есть отделение Университета Нью-Мексико, мы выделили им грант на ежегодный симпозиум по космической энергетике, профессор Эль-Барадеи с радостью согласился взяться за это дело. Он вам поможет, я с ним поговорил, в случае чего.

Мы не торопим вас с решением и понимаем ваши потери, их надо компенсировать – он показал бумажный квадратик с написанной от руки весьма круглой суммой. – Ваши отношения с Мистером Большая Голливудская Шишка Big Kahuna Boss6 нас не касаются. Мы помним также что ЛАНЛ7 – ваше первое место работы, присмотритесь и к вашему бывшему начальнику – успехи у него сомнительные.

Подумайте, со следующего года могли бы приступить. Заодно поймете, как наши достижения соотносятся с ИИП и Атомском. Докладывать будете лично мне, и не бойтесь признаться в непонимании. Самый глупый вопрос – тот, который не задан.

Институт, неделей позже

ИИП занимался совсем другими вещами.

Валерий Рогатин с раздражением заправил подчищенный лист в пишущую машинку (невероятную ценность в советские времена как и любое полиграфическое или множительное оборудование; во время работы над диссертацией Рогатин выпросил ее у мужика, который работал на складе взамен решения его курсовой работы, так и не озаботился ее вернуть, а потом все забыли), допечатал строчку, поставил подпись и приготовился идти к начальству – оно-то как раз и обожало всякую видимую активность – стройки, картошки, испытания, субботники и так далее.

Сегодня был очередной бессмысленный день. Надо было отписываться по поводу планируемой стройки, технический проект делался только потому, что остались деньги на «капитальное строительство». Тематики нет, его головой забивают гвозди, а для рукоделья от безделья подсовывют всякую муть. Настроение было хуже некуда. И во всей Москве – тот же кошмар. Товаров становилось все меньше с каждым днем, и все мысли об уходе «за забор» надо было оставить – здесь был хотя бы ОРС8, в котором можно было что-то купить.

В это самое время раздался звонок.

– Валерий Владимирович? Звонят из Партийного комитета Института. Вы приглашаетесь к третьему секретарю парткома на 17:30. Придете? Вас ждут!

– А что такое?

– Не знаю, вам скажут.

Это было интересно, во всяком случае, чем-то новым.

– Да, конечно. Не забудьте!

Валерий повесил трубку. Посмотрим, все лучше, чем быть на подхвате…

Но было еще одно дело. В общей куче рутинных бумаг, на которые он должен был отвечать, был толстый отчет, за который он никак не мог взяться – настроение было уж совсем никуда. И тема была не его, но прислали на рецензию – давай, вперед! А сейчас все совсем пусто, можно заняться – работы ведь нет!

Забросив «замечания» начальнику, Рогатин налил чаю, включил яркую лампу над столом и открыл довольно скверно откопированный том.

…

Через три часа Рогатин закрыл книгу.

По правде говоря, он ощущал себя так, будто крепко выпил, а потом добавил без меры – так бывает во сне, когда делаешь странные вещи, отдаешь себе в этом отчет, но продолжаешь бессмысленные акции.

Содержание просто полностью противоречило его опыту и убеждениям. Отчет был посвящен безопасности большого энергетического реактора, кое-что он об этом знал не только в силу общей образованности. Еще и потому, что немцы в ФРГ занимались этим предметом очень активно, а он читал все главные немецкие журналы.

Валерий привык к тому, что никаких людей на изучаемом объекте нет, а если они и есть, то их возможности ограничены со всех мыслимых сторон. Ему достаточно долго внушали, что человек – главный враг любой системы (сам он убеждался в этом не реже раза в месяц за последние пятнадцать лет, Ефим Павлович скрупулезно отслеживал каждый случай головотяпства и бестолковости и сообщал о событиях и наказаниях виновных). А здесь возможности вмешательства были почти безграничны, анализ последствий таковых акций был, мягко выражаясь, чрезмерно оптимистичным – предполагалось, что эксплуатационники состоят из белых и пушистых персонажей, неукоснительно соблюдающих режим, все свободное от работы время читающих инструкции (Валерий очень хорошо представлял себе, что такое сменный персонал на самом деле, слава Богу, поработал сменным инженером, видал всякое и считал правильным суровую учебу – при необходимости он мог заменить – и, бывало, заменял!! – механика или электрика). Было очень похоже, что авторы просто пытались изложить то, что смогли посчитать.