Мой бывший – зверь
- -
- 100%
- +
– Я ждал другого звонка. Устал. И случайно ответил вам.
– Но вы могли бросить трубку.
– Я давал клятву Гиппократа, – досадливо процедил он. – А вы так быстро протараторили речь о моей важности для чьей-то жизни, что я уже не смог отказать.
– Вы никогда не отказывали?
– Если у меня было время и ресурс – нет.
Створки лифта открылись, и мы вышли с ним на верхнем этаже. Я все норовила пропустить его вперед, но он изящно оказывался рядом, заставляя чувствовать себя глупо.
– Яна, мне туда же, куда и вам, – раздраженно заметил он.
– Простите, – пристыжено пролепетала я и запоздало перестала метаться по коридору.
Все внимание персонала уже было приковано к нашей паре.
– А вы всегда приезжаете на работу в три часа дня? – поинтересовался он.
– Нет. Я и до утра не работаю обычно, – неожиданно раздраженно выдала я. – А вы любите, чтобы ваши помощники ночевали в больнице?
И в этот момент Князев вдруг плавно опередил меня на пару шагов и взялся за ручку двери в приемную главврача, но я его маневр успела заметить лишь тогда, когда влетела в его грудь. Вместе со стаканчиком вожделенного кофе.
– Простите! – отскочила я, смущенно вскидывая руки и разливая остатки ароматного капучино ему еще и на брюки.
Последовала немая пауза, в которую я вскидываю голову и обжигаюсь чуть ли не осязаемо о его злой взгляд. Князев замирает с открытой дверью и даже не пытается отреагировать как нормальный человек – зашипеть, оттянуть рубашку, залитую кипятком, сматериться… Вместо этого он стоит и убивает меня взглядом, пока я не додумываюсь отбросить стаканчик и кинуться к нему, чтобы снять с него рубашку. Я с разбегу впиваюсь в пуговицы дрожавшими пальцами, приговаривая «боже-боже-простите», и принимаюсь оголять его грудь.
Сбежались все – секретарь босса, сам Павел Петрович и все, кому так повезло попасть в эпицентр моего позора. Они стояли и пялились молча! Ни одной заразе не пришло в голову меня остановить! А я не могла остановиться сама. На третьей пуговице я подумала, что хана мне – меня уволят, напишут самую трагичную рекомендацию на свете, и я умру от голода, больше не найдя себе работу. На четвертой и пятой пуговице от отчаяния я схватилась за простую истину: «Делаешь глупость – делай ее уверенно!»
– Что вы стоите?! – хрипло заорала я на последней пуговице и рывком вытащила рубашку Князева из брюк. – Принесите что-нибудь от ожога!
Куда мне девать чертов взгляд?! От открывшегося вида на его крепкий живот и полоску темных волос, уходивших за пояс, меня едва не ослепило. Спасаясь от полномасштабного конфуза, я вскинула взгляд на лицо Князева и вспыхнула не только щеками, но и всем телом! А он точно ждал этого, усмехаясь мне так, будто с этим моим позором выиграл пари на миллион.
Толпа заметалась, загудела, но не так эффективно, как требовалось. Тогда Пал Петрович раздал конкретные указания, и вместе мы завели Князева в его приемную. Босс рассыпался в недоуменных извинениях, а я задыхалась от смущения, еле переставляя ноги. В какой-то момент у меня перед глазами вдруг стало темно, а звуки сначала выключились, а потом сменились на противный писк.
– Перцева! Янка! – бессильно требовал Петрович.
– Уберите это, – рычал Князев, прижимая к груди. – Где каталка?
К груди?! Я дернулась, но он меня не выпустил.
– Каталку! – пронеслось по коридору.
Боже мой, ну что за сюр?!
– Отпустите, пожалуйста, – заерзала я, пытаясь проморгаться. – Мне уже лучше.
– Вам не кажется, Яна, что командовать – не ваше? – вдруг вкрадчиво усмехнулся он мне на ухо.
Шел куда-то, и я все не могла понять – меня потряхивает от его шагов, пережитого или происходящего сейчас. Он ведь идет по коридору с оголенной мной грудью и несет меня на руках. Сердце снова заколотилось где-то в горле, и я притихла в его руках, испуганно хлопая глазами.
– Каталка, – провозгласили вдруг рядом, и Князев усадил меня на подогнанный транспорт, но улечься не дал:
– В коленно-локтевую, Яна Анатольевна, – приказал сурово. – А то у тебя сейчас сердечный приступ случится…
– Боже, зачем?! – задохнулась я, округляя глаза. – Игорь Андреевич, мне плохо! Не надо в коленно-локтевую, пожалуйста! Я больше не буду поливать вас кофе!
В коридоре тем временем собиралось все больше народа. Кто-то даже заржал после моего сопливого монолога, но Князев не разделил веселья.
– Яна, вы совсем дурочка?! – рявкнул он и собственноручно поставил меня на каталку на четвереньки и надавил между лопаток. – Быстрее в смотровую!
При всем моем унижении был в этой позиции один плюс – я больше никого не видела. Слышала, что в лифте с нами собралось несколько человек, но Князев ни с кем не разговаривал, держа руку на моем пульсе – то на запястье, то на шее. Когда меня вкатили в смотровую, он помог мне подняться и улечься на спину. Его тревожный взгляд прошелся по лицу, и я лишь вздрогнула, когда он вдруг рывком распахнул мою рубашку, совершенно не заморачиваясь пуговицами. Я только округлила глаза и обреченно вперила взгляд в потолок.
Как мы дошли до того, что раздели друг друга при всей больнице в первые сутки сотрудничества?
Ладони Князева оказались такими горячими, что в горле пересохло. Сердце продолжало выбивать неровную чечетку о грудную клетку, и мне казалось, я подпрыгиваю под этот ритм. Но все это показалось ерундой по сравнению с тем, что Князев вдруг парой точных движений оставил меня и без лифчика.
– Как она? – влетел Пал Петрович в смотровую, но Князев рявкнул ему выйти, и с нами осталась одна медсестра.
– Яна, жалобы на сердце были? – сурово глянул на меня и выдавил на датчик каплю лубриканта.
– Нет, – прошептала я, совсем теряясь от эмоций и ощущений. Мне определенно нехорошо – страх накатывал волнами, и становилось плевать, кто именно взялся меня спасать. Но волна отступала, и меня накрывало стыдом, смущением и чем-то еще, сбивавшим дыхание и грозившим снова отключить мозги. – В детстве перенесла инфекционное заболевание, стояла на учете… лечили, кажется, миокардит… и диагноз ставили кардио… мио…
– Кардиомиопатия, – раздраженно закончил он за меня. Мышцы сократились от первого касания холодного датчика. Князев четким движением обрисовал им мою левую грудь и надавил под ней на ребра, глядя в монитор. – Дайте стетоскоп, – приказал медсестре, не отрываясь взглядом от экрана. – И готовьте кардиограф.
– Что такое? – тревожно глянула я на него.
– Пропранолол внутривенно, – игнорировал он меня.
– Сейчас принесу, – кивнула женщина, растерянно застыв с букетом присосок в руках.
– Я справлюсь, ищите, – раздраженно процедил ей Князев.
Медсестра оставила все на кушетке и вышла, а он снова приложил горячие пальцы к вене на моей шее.
Я сцепила зубы, переводя взгляд в потолок. Стало холодно, соски затвердели, и я все никак не могла дышать спокойнее, чтобы грудь перестала метаться туда-сюда. Князев отказывался способствовать улучшению моего самочувствия. Поднялся и принялся подворачивать мои брюки. При этом то ли мне казалось, то ли он и правда делал это заботливо.
Когда меня опутали провода кардиографа, я прикрыла глаза. Сердце все еще колотилось, но плохо мне уже не было. Я будто смирилась и расслабилась. Ну а что тут уже поделать? Нет, можно порадоваться, что Князев – не гинеколог, а у меня не прихватило при нем бок в середине цикла овуляции, как это бывало временами. Это все бы точно показалось ерундой и легким флиртом, а вот там бы у меня точно случился самый позорный секс в жизни!
С губ сорвался смешок.
– И что тебя так развеселило? – усмехнулся он рядом.
Послышался треск перфорированной бумаги, и я открыла глаза. Князеву было не до смеха – уж слишком сурово он хмурился на результаты кардиограммы.
– Вы скажете все же, сколько мне жить осталось?
– Смотря как жить будете, Яна Анатольевна, – отложил он кардиограмму. – Если в том же духе, то приятного будет мало. Диагноз ваш неверный. Никакой кардиомиопатии у вас не было. Но есть другой диагноз. Я распишу вам дополнительное обследование…
И он нацепил стетоскоп на уши и принялся слушать сердце, а я так и замерла, боясь пошевелиться. Пялилась, как он смотрит невидящим взглядом куда-то мимо…
– А сейчас задержи дыхание, как ты это умеешь, – быстро глянул он мне в глаза.
И больше не отвел взгляда. А мне вдруг резко стало жарко. Я не решалась ни моргнуть, ни вздохнуть – смотрела в его глаза и… беспомощно осознавала, что он меня возбуждает. Все в нем возбуждает: взгляд, собранность, профессионализм, напряжение и даже какая-то усталость. Он умудрялся одновременно выглядеть профессионально и сногсшибательно.
– Мне нужен отпуск, – хрипло выдохнула я.
– Тш, – качнул он головой неодобрительно и опустил взгляд на часы на запястье.
Но тут послышались отголоски какой-то потасовки в коридоре, и к нам, ругаясь, вошел Павел Петрович.
– Чтоб их всех тут! Пропранолол!
Хорошо, Князев сидел так, что меня с грудью за его широкой спиной было не видно.
– Спасибо, – глянул он на руководство. – Положите на стол.
– Ну как она?
– Я расскажу, если дадите закончить, – на удивление спокойно отреагировал Князев и отвел взгляд от часов. А когда за Павлом Петровичем закрылись двери, отодвинулся от меня: – Можешь одеваться.
Глава 3
Ноги тряслись. Руки – тоже…
Отпуск ей нужен?
Пожалуй.
Но только со мной.
Реакция у нее на меня хорошая, правильная – пахнет так, что с ума сойти можно.
Я вышел из смотровой, украдкой вытирая пот с висков, и наткнулся на главврача в комнате ожидания.
– Где тут у вас можно кофе выпить? – выдавил я хрипло.
– Пойдемте, – повел рукой тот, – в кабинете как раз обсудим…
– Я попросил кофе, – едва не зарычал я. – Мне нужна пара десятков минут проверить входящие. А потом я буду готов обсуждать с вами все, что нужно.
– Хорошо, Игорь Андреевич, – закивал тот раздражающе спокойно.
Как же его? Павел… черт… пришлось сощуриться мельком на его бедже. Павел Петрович Розмух. Хороший, кстати, хирург. Был. Пока не выбрал должность главы этой клиники.
– Павел Петрович, я прошу прощения за свою несговорчивость, но у меня была очень тяжелая неделя.
Мы вышли с ним в коридор и направились куда-то вперед. Надеюсь, что к моему необходимому сейчас одиночеству.
– Не извиняйтесь, Игорь Андреевич, – покровительственно приосанился он. – Всякое бывает, а такое утро кого угодно выведет из себя. Вам рубашку можно предложить? И брюки могу найти. У нас хорошая униформа.
Я только тут опомнился, что внешний вид мой оставляет желать лучшего. Пожалуй, следует и правда ретироваться в кабинет главного, а потом домой. Расхаживать в униформе я тут пока не был готов. А потом – за город, как и планировал вчера, пусть и на один день.
Только зверюге этот план не понравился. Снова я утаскивал его от той, на которую положил глаз.
– Так что с Яной?
– Постмиокардический кардиофиброз, полная блокада правой ножки пучка Гиса, частично – левой. И синусовая тахикардия, – рассеяно доложил я.
Яна испугала меня не на шутку. Не тогда, когда вылила на меня горячий кофе, а когда внезапно отключилась и осела мне в руки. Как я еще никого не убил – сам не знаю. Я все боялся, что ее тахикардия перейдет в фибриляцию… но этого, к счастью, не произошло.
– От чего у нее случился краткосрочный обморок, предстоит выяснить.
– Я прослежу, – серьезно пообещал собеседник и нажал кнопку вызова лифта.
– Давайте все же к вам в кабинет, – смущенно глянул на него. – Совсем забыл, что надо переодеться.
– Я заметил, – улыбнулся Павел Петрович. – Вам будет предложен лучший кофе. – Когда мы остались в тишине кабинки, он скосил на меня насмешливый взгляд: – Давно у вас с Яной?..
– Полгода, – усмехнулся я.
Знал, что сделал сейчас очередную лажу. Помимо той, что ввязался в практику на территории этой клиники. Яна будет в бешенстве, но кто ей поверит? А мне? Врать, что я – набожный христианин, поздно. Я носился сегодня по клинике с Яной на руках не на шутку перепуганный за ее жизнь. Все это видели. Поэтому пусть лучше я объясню это вполне очевидным – что мы с ней встречаемся. К счастью, сердце ее выдержит это все – я в этом убедился. А потом в моих интересах будет обеспечить девочке постельный режим…
* * *Я сидела в смотровой, оглушенная всем случившимся, и пялилась на руки. При одной только мысли, что нужно как-то выйти за дверь, сжимало грудь, и я снова дрожала. Князев сказал, что ничего мне пока принимать не нужно, и даже лекарством не воспользовался, которое ему так долго искали. Сама же я себя чувствовала так, будто по мне грузовик проехал, и что мне определенно что-то нужно. Как минимум – компания и консультация моей подруги Карасевой. Может, позвонить ей и увезти меня отсюда на каталке, прикрытую простынкой?
Вытащив мобильник, я кое-как совладала с дрожавшими пальцами и набрала подругу. Та редко отвечает в разгар дня. Терапевты у нас тут вечно на разрыв. Но каково же было мое удивление, когда Маша не просто ответила – ворвалась вдруг в кабинет собственной персоной. Глаза навыкате, и даже видны из-под копны кучерявых темных волос, не поддающихся никаким укладкам и заколкам. Чаще всего Маша смотрела на пациентов лишь одним глазом – с той стороны, на которой спала последней ночью. Верхние пуговицы клетчатой рубашки как всегда расстегнута, являя всем «высушенную корму», как она сама говорила про свои выступавшие ключицы и верхние ребра. Она не стеснялась своей худобы и носила ее с такой гордостью, что даже я завидовала уверенности подруги в себе.
– Янка! – вылупила она на меня глаза, с разбегу падая на стул Князева. – Я только узнала!
– Что именно ты узнала? – поежилась я.
Машка замялась лишь на вдох, но я поняла – не о моем самочувствии идет речь. Закатив глаза, я потерла виски и приглушенно выругалась.
– Ну о чем еще могут судачить наши одноклеточные? – озадаченно осмотрела меня с ног до головы Маша. – Завидуют все черной завистью, конечно же. А кто-то делает вид, что просто рад, что ты переключилась со старого на молодого. – Она оттолкнулась ногой от пола и оказалась за столом, на котором лежало заключение Князева. – Что тут у нас?
Я вздохнула, понимая, что нужно как-то адаптироваться к реальности – это не кончится в ближайшее время, скорее наберет обороты. Ну еще бы, ушлая Перцева, чтоб ее…
– Я думала, что удача выудить Князева на операцию – венец моей карьеры в клинике, – пролепетала я.
– Так вчера и говорили, – заметила Маша, не отрываясь от заключения.
– А все обернулось позором…
– Да с чего ты так решила? – подняла она на меня глаза. – Судя по заключению и слухам, ты выиграла джек-пот, подруга. Князев не только таскал тебя на руках прилюдно, но еще и диагноз правильный поставил, судя по всему, впервые за всю твою жизнь. Янка, он же легенда! По этому поводу у меня к тебе только два вопроса. – Она приосанилась, принимая серьезный вид. – Почему ты, мать твою, не ходила к кардиологу, если у тебя в анамнезе миокардит? И еще… попросишь ли ты у него автограф для меня?
И она прыснула.
– Ой, иди ты! – насупилась я. – Я залила его кофе с ног до головы и грохнулась в обморок ему под ноги! Он меня больше и близко к себе не подпустит.
Последнее, на чем я собиралась себя ловить – на сожалении по данном поводу!
– Хорошо, что ты упала под ноги ему, – покачала она головой. – Я так поняла, ты все еще натощак?
Я кивнула.
– Ну вот отсюда и обморок. Сахар упал, давление подскочило, паническая атака из-за отсутствия режима труда и отдыха и присутствия сногсшибательного хирурга. Я тебе давно об этом говорю, но ты же у нас бессмертная пони. Пошли обследоваться?
– Что там, серьезно? – поежилась я.
– Ну не особо, – скосила она глаза на лист в руке. – Но я не кардиолог, конечно… Пошли, Алие тебя покажем.
– Это терпит? – с надеждой просипела я.
– Конечно. Ты, пони, живешь с этим уже двадцать семь лет…
– Тогда не сегодня, – мотнула я головой. – Спрячь меня под халат…
– Ян, ну ты чего? – Маша подгребла ко мне со стулом и заглянула одним глазом мне в лицо. – Если сравнивать слухи, то лучше пусть они будут про Князева, чем про шефа.
И она неприязненно скривилась, как и каждый раз, когда мы эти слухи обсуждали.
– Я раздела Князева прилюдно, – проскулила я.
– И именно в этот момент тебе рукоплескала вся женская часть клиники! – усмехнулась Маша, показывая мне большой палец. – Голову подняла и походкой от бедра!..
– Нет-нет, не сегодня, – замотала я головой. – Сегодня я останусь жить здесь.
– Ян, ну не дури. Тут только с удовлетворенным выражением лица пройтись нужно, ну ты чего? Не в первый раз же…
– Не настолько, – прошептала я.
– Так, – хлопнула Маша себя по бедру, – сейчас мы встаем и идем в столовку обедать! А ты в это время представляешь, что Князев тут тебя не обследовал, а впервые за долгое время хорошенько выдрал! – Я округлила глаза, открыла рот и закашлялась. – Нет, не так! Янка, надо всех добить, чтобы подохли от зависти! Ну ты же видела, что там у него под рубашкой!
– Как теперь только это развидеть…
Я сглотнула, вздохнула поглубже и прикрыла глаза. Маша права. Стоит показать слабость – почувствуют, как акулы каплю крови. И да, мне далеко не в первые. Но с Павлом Петровичем слухи были абсурдны, поэтому было как-то проще. А тут…
Я поднялась, прошлась к зеркалу в углу над раковиной и поморщилась, глядя на свое отражение. Видок у меня был слишком подходящим для Машкиной легенды. Пришлось хотя бы пригладить торчавшие в разные стороны волосы, подтереть пятна от туши под глазами и заправить блузку в брюки.
– Молодец! – одобрила Маша, когда я обернулась к ней, более-менее удовлетворенная своей внешностью. – Пошли.
Мы вышли в коридор и направились к лифтам. Машка сразу же придумала тему для обсуждения, чтобы отвлечь меня от косых взглядов. Но я все равно цеплялась за них, все неувереннее переставляя ноги.
– Слушай, ну а как он в постели-то? Помещается хоть? – громко прошептала она, когда мы зашли в набитый лифт. И повисла гробовая тишина, в которой я медленно округлила глаза, тяжело сглатывая. Подумалось, что мы с Машкой больше не друзья. Но она вдруг продолжила: – А то я прошлогоднюю модель массажера не могу впихнуть на свою половину кинг-сайз. А Ксенька запрещает ее часть кровати продавливать всякими старческими девайсами. Я ей говорю, доживешь до моей тридцатки, будешь умолять меня им поделиться…
Я нервно хихикнула.
– Помещается, – выдавила сипло и прокашлялась. – Но с усилием.
До кафе мы добрались без приключений. Маша только хрюкала украдкой, а я закатывала глаза.
– Они созданы для того, чтобы их убивали завистью! – напомнила она мне зловещим голосом. – Иди место займи, а то набегут сейчас ординаторы. Тебе как всегда?
– Ага, – кивнула я и устремилась к свободному столику.
Интересно, Князев еще тут? Вряд ли. Я же ему всю одежду испоганила. Черт, надо было предложить оплатить химчистку. Может, предложить? У меня же есть его номер. Наверное, стоит. Да и повод спрятать взгляд в мобильный нашелся.
«Игорь Андреевич, это снова я…» – начала я собираться с мыслями и зависла.
Ну что за глупость? Будто он меня забыл после сегодняшнего утра!
«Игорь Андреевич, я бы хотела оплатить вам химчистку костюма. И извиниться еще раз за утро».
А я извинялась? Ах да, раз двести, пока раздевала его у дверей приемной. С губ сорвался униженный стон, и я отправила сообщение.
«Извинения не принимаются. Предъявлю вам счет позже».
Что? Я вылупилась на экран мобильного, не зная, что и думать. Он со мной флиртует? Издевается? Наказывает за неуклюжесть и наглость?
– Маш, может, он больной? – подняла я взгляд на подругу, когда та уселась за стол напротив.
Она пробежалась взглядом по сообщению:
– Больная из нас троих тут только ты, – неодобрительно покачала она головой. – Даже с диагнозом на сегодняшний час. А он просто тебя хочет.
– Ты смеешься? Меня? – Не найдя понимания на ее лице, я решила разъяснить свои сомнения. – Ты понимаешь, он ответил на мой звонок случайно. У него принцип: если попросили помощи, а он свободен, он возьмется. Но счастлив он явно не был, когда взялся…
– Я не видела счастливого хирурга, согласившегося оперировать в полночь перед выходными, – съязвила Машка и вгрызлась в булочку.
– Вдруг он псих? И теперь будет мне мстить?
– За то, что сказочно заработал за ночь? Убила бы тебя, ага…
– Ты его видела? – склонилась я ниже и зашептала. – Ему не нужны деньги…
– Нет, не видела. Ян, мужик тебя просто хочет, и другого тут не дано. Уверена, ему есть чем заняться по жизни кроме мести тебе.
– Ян, он взрослый мужик. Ожог у него, видимо, в другом месте. И не в том, где ты подумала! Роговицу ты ему спалила своей физиономией смазливой, а потом и сиськами упругого третьего размера!
– Там, где я подумала, тоже ожог, – пришибленно втянула я голову в плечи. О моей голой груди и торчавших сосках при постановке диагноза я буду вспоминать до старости. – Мне кажется, он хочет, чтобы я осталась без работы.
Маша закатила глаза и громко сербнула супа из ложки.
– Давай повышай сахар уже! – проворчала она. – А то снова упадешь в обморок, а я не Князев, таскать тебя на руках не буду.
Она ехидно хихикнула, а я неодобрительно нахмурилась, но последовала ее совету и взялась за суп. Обед действительно улучшил самочувствие. Странно, я ведь не первый раз в жизни забываю поесть, но чтобы меня от этого так жестко накрыло – это впервые. Может, старость?
– А Князеву напиши, что очень ждешь от него счет.
– Вот еще, – поперхнулась я.
– Яна, – вздохнула Машка, глядя на меня как на безнадежную. – Ты-то еще помнишь, как расплачиваться по таким счетам? То-то же. Это нормально – флиртовать с понравившейся женщиной. Нормально хотеть кого-то трахнуть. Ненормально не хотеть!..
– Да хочу я! Только мне некого, – пожала я плечами.
– Я уже сочувствую Князеву, – закатила она глаза и поднялась. – Иди домой отдыхать, Палыч, уверена, даст тебе выходной. А я побежала. Позвоню тебе вечером!
Я проводила подругу взглядом и поплелась следом. Но стоило мне остаться без компании, уверенности в себе снова поубавилось. Я собралась было опять сбежать взглядом в мобильный, но вспомнила Машкин совет и попыталась представить, что у меня с Князевым было все, о чем другим можно лишь мечтать. Только это сработало не так, как мне было нужно – мои глаза округлились, к щекам, наконец, прилила кровь, и они вспыхнули так, что стало жарко… К черту эти советы!
– О, Ян! – прозвучало вдруг позади, и я вздрогнула, сбиваясь с шага. Меня догнал Павел Петрович. – Как самочувствие?
– Нормально, – кивнула я нервно, натянуто улыбаясь. – А я как раз к себе… к вам шла. Павел Петрович, можно мне выходной?
– Конечно, – закивал он, подхватывая меня под руку. – Голова не кружится? Ты сдала анализы?
– Я решила отложить. В понедельник сдам. Маша Карасева сказала, ничего страшного…
– Ты понимаешь, страшно не страшно, а я выглядел перед звездным хирургом форменным деспотом, – склонился он ко мне, понизив голос.
«Вот же сволочь!» – поджала я губы.
Мы вышли в коридор, по которому я сегодня так неудачно сопроводила Князева, и мне стало совсем не по себе. С ресепшен на меня таращились так неприкрыто, что захотелось стать невидимкой. От отчаяния я снова последовала совету Машки, громко возмутившись:
– Ой, бросьте, Пал Петрович, наши врачи-ординаторы по сорок восемь часов на смене, пусть их жалеет! – принялась я отвоевывать свое право на трудоголизм. Представлять себя после секса с Князевым и одновременно смело его критиковать стало верхом апокалипсиса для моей психики. – Ну и кто он вообще такой, чтобы вас так заботило, что он подумает?
Знала бы моя психика, что все только начинается.
– Слушай, я в курсе, – неожиданно усмехнулся Павел Петрович, пропуская меня в свой кабинет. – Игорь сказал, что вы встречаетесь с той самой поездки в Эмираты…
Если бы в меня запустили полной уткой, это не произвело бы такого эффекта, как услышанное секунду назад. Я замерла в двух шагах от двери, тяжело сглатывая. От постоянного, мягко говоря, удивления у меня уже болело лицо.
– …Ну теперь хоть понятно, как тебе удалось до него дозвониться вчера. Конспирологи!..
Он победно улыбнулся, плюхаясь за стол, и погрозил мне пальцем.
– Вот как? – просипела я, натянуто ухмыляясь.
В груди снова что-то сжалось, и я застыла, пережидая удар эмоций: злости, гнева, шока, ступора… Проще было описать все эти переживания одним емким матерным словом.
Князев… совсем?..
Орать сейчас о том, что он врет, бесполезно – только дурой себя выставлю. На что он, скорее всего, и рассчитывает. С губ сорвался презрительный смешок, и я прокашлялась.