000
ОтложитьЧитал
«Когда не видим снов, нам снится смерть», – Даниил Байчиков
Предисловие
Селфхарм – нанесение себе вреда посредством повреждения плоти и органов. Общество интерпретирует это так. Но я использую применительно к этому термину и более широкую дефиницию – любые целенаправленные самоповреждения, в том числе нематериальные. На это исследование меня сподвигло внезапное осознание дефицита понимания всех защитных реакций психики. Я очень люблю объяснять все социальные процессы четко прослеживаемой мной их связью с адаптивными механизмами подсознания человека, но однажды я наткнулся на чрезвычайно интересующий меня феномен – аутоагрессию. Плавно погружаясь в эту глубинную, как оказалось, тему, я заметил не только психопатичные проявления искаженного внешними и внутренними факторами психологического гомеостаза, но и сложные социальные процессы, ведущие к интеграции девиантов и последующему образованию целой субкультуры. В этой статье мы посмотрим на сообщество селфхармеров (далее – сх’шников), как на культурное образование, а не только как на совокупность людей с отклоняющимися психическими реакциями. Мне пришлось опросить большое число респондентов и внедриться в разные по «закрытости» чаты и форумы, но результат меня крайне обрадовал. Среди них были и приятные и интеллигентные представители, и, конечно, не обошлось без неадекватных, неспособных на конструктивную контестацию. Тут играет роль, безусловно, и специфика контингента интервьюируемых – рамки наиболее уязвимой возрастной группы можно обозначить: от 12-13 до 18 лет. В этом возрасте случаи самоповреждений наиболее итерируемы у уже начавших, и наиболее вероятны у подверженных. Однако вместе с тем хочу отметить более высокую степень осознанности и концептуальности анализируемых индивидов, сравнивая с теми, у кого отсутствуют какие-либо проблемы с психикой. Я бы связал это с феноменом «раннего взросления», который присущ аутоагрессорам за счет имманентного им внутреннего антагонизма чувств и переживаний с попытками реабилитации. Переживание хронического стресса априори модулирует в большое количество жизненного опыта, пусть и не совсем разнообразного. Они характеризуются более высоким уровнем интроспекции, разрешая внутренние противоречия и экзистенциальный кризис, что способствует, безусловно, развитию мудрости. Описывать данный контингент представляется мне крайне интересным и важным занятием, ведь мы рассматриваем, по сути дела, самых обычных подростков, но со сломанной психикой, и психические проявления в их поступках исключительно уникальны от случая к случаю, однако в своем труде я постараюсь использовать общенаучные методы для систематизации полученных мной данных с разных ракурсов, включая социальный, психологический, физиологический, культурный. Мне очень импонирует идея сопоставлять селфхарм с другими видами зависимостей, потому что степень их взаимной релевантности соответствует и степени разности. Порог вхождения в категорию зависимых от алкоголя куда ниже, чем у СХ, ведь никакому адекватному человеку не придет без каких-либо предикторов мысль о том, чтобы порезать свои руки, но, когда аддикция, что происходит после первого инцидента, закрепляется в подсознании, то и ее сила в разы больше, чем аналогичная тяга даже у консеквентных алкоголиков. А ведь многие также ассоциируют самоубийства с актом, неизбежно следующим за СХ, но самоубийства лежат в плоскости еще более трансцендентной, так что и о них я выскажусь тоже, но не настолько объёмно. Само собой, я основательно подошел к изучению вопроса и превентивно ознакомился с трудами своих предшественников, как публицистов, так и ученых. Мне они показались поверхностными и придерживающимися единого тривиального нарратива: «пубертатные подростки режутся из-за жестоких аниме». В научном пространстве моё утрирование теряет применимость, там, разумеется, так примитивно никто не презюмирует, но и даже там проблематика СХ освещена не многомерно. Всё это стало антецедентом моего интереса и, в целом, толчком к написанию текста. Что ж, предлагаю поговорить чуть более предметно и содержательно, закончив предисловие.
Первая стадия. От предрасположенности до зависимости.
Я дифференцировал СХ на несколько стадий для более структурированного понимания «логики» бессознательных процессов. Конечно же, самобичевание – явление патологическое и, чаще всего, хроническое. Несмотря на всю гетерогенность формирования заболевания, оно развивается длительное время и часто эманирует из однонаправленных, схожих по эмоциональному окрасу переживаний, суммирующихся в единый «ком». Экстремум стресса достигается как раз в возрасте 12-14 лет, когда энтропия довольно однородных интеракций учеников начальных классов дивергирует в более сложные, охватывая как и положительный, так и отрицательный спектры. Возрастает общая ответственность индивида, требования в школе, восприятие семьи, неоднозначность мировосприятия продуцируют появление негативных когниций, конституирующих неблагоприятный психологический фон. Можно ранжировать основные триггерующие категории примерно следующим образом, в усредненном и обобщенном варианте, где первый пункт – наиболее стрессогенное обстоятельство, а последний – наименее:
1. Непонимание и недоверие в семье.
2. Проблемы с партнером (при наличии) или его отсутствие.
3. Непонимание и недоверие окружения/друзей, токсичная дружба.
4. Непонимание и недоверие в целом, в обществе (в классе, например), буллинг, давление от сверстников.
5. Экзистенциальный кризис.
Первый пункт выражен в семье потому, что именно она является важнейшим институтом поддержки и социализации подростка, и, даже когда проблемы напрямую с ней не связаны, индифферентность или даже усугубление родственниками образуют дериват из всего набора переживаний, кои могли быть эфемерными и легко решаемыми, а могли быть и производными от диссонанса внутри семьи неприятностями, нарастающими экспоненциально. Но я не хочу принадлежать к числу специалистов, «сваливающих» все девиации на семью, я лишь обозначаю важность семейных взаимодействий, но притом не признаю безоговорочное тождество состояния подростка с психологическим климатом в семье. Ребенок, сталкиваясь с любыми триггерами, неизбежно запускает защитный механизм психики, это нативное свойство мозга, но вот что произойдет – суперпозиция подсознания. Одновременно ребенок находится перед выбором, и его амплитуда различных вариаций может быть самой разной. Он может отреагировать на проблему, избежав её или попытавшись решить, возможно, пересмотреть отношение к ней или же к себе – стандартная психиатрическая теория. Тут в ход идут предрасположенности к тем или иным реакциям. Нас интересует такая конфигурация, при которой подросток в детстве часто кусал губы, бился об стену головой или как-то еще интуитивно наносил себе урон в случае неудач – это основополагающий фактор. В семье порицалось проявление эмоций? – добавляем в нашу «шкалу» предрасположенности еще пару «баллов». В результате дистилляции многих условий с течением продолжительного времени достигается особое состояние, при котором, в ответ на очередную провокацию, психика решает полностью реструктуризировать мировосприятие индивида, произведя личностную реинкарнацию. Подсознание стирает все предыдущие траектории поведения и адаптации, считая их более не эффективными, и инициирует перестроение. Эти закономерности я и считаю эссенцией первой стадии – полное парадигмальное изменение картины мира. Оно затрагивает, обычно, все стороны повседневной жизни – одежду, музыку, окружение, бодимодификации, даже обои на телефоне – любую потенцию для акта творчества и самовыражения. Происходит проецирование новых убеждений на то, что является релятивно лабильным в изменении, и подросток, ассоциируя свою личность с новыми убеждениями и состояниями, облекает себя во все проявления своего ассоциативного ряда. Обычно, это всё мрачное и тёмное. На этом этапе мы можем признать бифуркацию природы такого поведения: кто-то производит все визуальные трансформации для аккумулирования внимания к своему эго – но тут всё очевидно и неинтересно. А вот второй случай, когда подросток впадает в состояние анабиоза, потому что его самоощущение коррелирует с тёмными образами без интенции привлечения внимания – более любопытный вариант. Дефицит энергии, опосредованный кризисом адаптивных регуляторов психики, детерминирует поиск новых путей восстановления нормальной жизнедеятельности, что, в свою очередь, редуцирует затраты энергии, вызывая индицирующие о психологической дисфункции процессы. Случившиеся во «внутреннем мире» метаморфозы экстраполируют новоприобретенные извращенные убеждения на внешний вид человека, что и объясняет его изменение и желание «причислять себя ко тьме». «Мне грустно, мне плохо, буду ходить во всём тёмном, ведь теперь оно мне ближе» – так выглядит подсознательный монолог. Но совсем не обязательно вектор трансформаций лежит только во «хтонь», иногда такая реверсивная реакция проявляется совсем иначе, но притом всё равно сохраняя признак всеобщности, охватывает сразу множество установок индивида. Её проявления бесконечны, возможно, это будет инфантилизация, и человек, носящий только деловые костюмы, станет надевать характерные для более ранней возрастной группы наряды. Одежда – практически полностью социальный элемент, но не всегда доминирует детерминант привлечения внимания, хотя он присутствует в той или иной мере безусловно, как я уже и озвучивал. «Крик о помощи» присутствует у всех, но в каких ипостасях проявится, на какие материи повлияет, и на каком уровне осознанности засядет – сугубо индивидуально. Но также повторю, что всё же порой он акцидентен и вторичен, ведь подросток часто меняет вкусы, совершенно не демонстрируя это и не уведомляя никого намеренно. Следующая отличительная особенность психической реорганизации – компенсация недостатка эмоций и чувств, а также замещение «моральной» боли «физической» – бытийствует такое просто объяснение. Хотя мне отчетливо понятно, что в действительности всё немного сложнее: фрустрация, неудовлетворение жизнью, стресс, накапливаясь и концентрируясь, резонируют с бессознательным, деформируя, казалось бы, ригидные механизмы защиты. И вот в сценарии предрасположенности подростка к аутоагрессии, который мы и разбираем, когда достигается аффект, подсознание переходит в «экстренный» режим, используя максимально эффективное имеющееся средство, то есть самоповреждение, представляющее объективно бо́льшую угрозу, чем переживания. Организм направляет силы на нивелирование новой угрозы, временно обесценивая старую, что и позволяет почувствовать облегчение. Данный алгоритм записывается тем же подсознанием, как приемлемый и, что главное – как рабочий, поэтому зависимость становится почти константной и нерушимой. Ассимилируются «витальное» и «летальное» – аннигиляция их дихотомии актуализируется искажением инструментария выживания, нарушением функциональности инстинкта самосохранения, который обеспечивает вред индивида самому себе, но в то же время – в попытках его спасения – парадоксальная ситуация. Однако она закономерна, логична – вот именно поэтому я нахожу рассмотрение этого явления таким примечательным. Точно такая же логическая канва и у самоубийств – но мы еще затронем их, как один из перспективных, но не обязательных этапов СХ. Ведь часто суициды не следуют за СХ – надо это учитывать. Вернемся к описанию закрепления зависимости от самоповреждений, ведь совсем не всё ограничивалось только ими. Так как мы понимаем работу нового защитного паттерна, мы можем догадаться, что теперь индивид, при дальнейших скоплениях стресса, будет неосознанно стремиться сместить фокус внимания «защитной системы» на другой триггер, что во многом определяет зону интересов больного. Более яркие эмоции может создать потребляемая информация, например, «треш». Под ним я подразумеваю видео/фото материалы эксцентричного, мягко говоря, содержания. «Расчленёнка», видео с убийствами, насилием, и просто мерзкими кадрами, наподобие гниения трупов. В том числе аниме, где тематика поедания живых людей нормализована. Но это всегда результат, и никогда не предпосылка! Диверсификация источников ярких негативных эмоций конвергирует в один целостный процесс – замещение. На самом деле, он куда более частый и многогранный, чем может показаться, и каждое повторение только закрепляет и усиливает его эффект. Так, длительный стресс бывает распространенной причиной ожирения, ведь человек ест, не чтобы наестся, а чтобы получить эмоции, которые хотя бы на время перебивают мысли о трудностях, но желудок растягивается и есть хочется всё больше. Вот и одиозные материалы вызывают отторжение, ведущее к компенсаторным реакциям наподобие отвращения, что в приоритетном ряду занимает первостепенное место. В кризисные моменты таким людям, то есть у кого закрепилась подобная форма рекреации, помогает всё отвлекающее: видео с кровью, порезы, ожоги, даже мысли о суициде. Никакой унификации в этом вопросе не предусмотрено: мы знаем только фундаментальный принцип, но не конкретные индивидуальные проявления. Потому прогнозировать, как именно будет проявлена наша «болезнь» (имеется в виду активная фаза зависимости от СХ) мы можем довольно посредственно. Лишь констатирую, что вероятность влечения к «трешу» у СХ’шников значительно выше, чем у здоровых. То же постулирую и о влечении ко «мраку».