Вновь: хроники Бэккера – часть первая.

4

Громоздкая фигура не просто стояла на месте – она возвышалась над самой жизнью, изрыгая физическое превосходство каким-то неведомым образом, поглощая любую надежду, отравляя все вокруг страхом. Никаких признаков дыхательной системы, смятения или же анализа окружения – лишь непреклонная ни перед чем воля достигать ту цель, неведомость которой спасает своей непричастностью к этому существу. Все его тело было угольно-черным, будто бы неспособным принять и толику света, отчего он выделялся инородной дырой на фоне красноватых оттенков окружения. Трехметровой высоты, широкоплечий, с толстыми руками по четыре пальца на каждой, ногами и широким корпусом. Голова не имела лица или черт человека: собранная из пластин, выделялась лишь зона рта – углубленные внутрь верхняя и нижняя пластины составляли странную улыбку.

Айзек спросил у Менарда почти шепотом:

– Это то, о чем ты рассказывал?

– Да.

– Мы можем ему навредить? – А вот Локк спросил спокойно.

– Нет.

Менард смотрел на это создание с особым предвзятым отношением. С одной стороны, его тянула первобытная ярость, с другой – бессилие пред этим существом, которое было той первой искрой, разжегшей Войну Свобод.

– Я тупо отказываюсь верить, что этот говнюк реально вызвал его молитвой. – Айзек поддавался непередаваемому смятению.

Стоило чужаку сделать первый шаг, как общая конструкция раскрыла новые грани: кое-как свет все же сталкивался с теми краями пластин, что нахлестом перекрывали другие, совсем слегка плавая. Причем как бы эффектно ни трескались камни под каждым тяжелым шагом, соотносить вес и гибкость совершенно не получалось, будто бы на него действуют другие законы физики. Некоторые пластины были большими, как на груди, плечах, спине и торсе, другие были меньше, заполоняли разные части тела и те, что требуют лучшей моторики, по типу пальцев рук или шеи. Он величественно шагал прямо к Авроре, не издавая ни звука, не выражая ничего, кроме желания следовать по конкретному пути, игнорируя даже продолжающего молитвы Первого Покорного, попросту пройдя мимо того.

– Что делаем? – Локк все так же был непреклонен неестественному.

Вопрос был важным, ведь тот шел почти в их сторону, а противопоставить ему нечего, не говоря уже о важности вытащить Наставника живым.

– Ровно то, ради чего мы здесь. – Еще не отошедший от утреннего «суда», Менард как никогда желал вернуть контроль, а ничего лучше, чем следовать плану, он не видит, да и не то чтобы у него были варианты.

– И как мы вытащим говнюка? Здоровяк идет прямо на нас!

– То, как ты любишь, Айзек, – пинками. Идем.

– А как же люди в Авроре?

Менард развернулся к Айзеку.

– Людей там больше нет! – Сразу за этим строгим заключением Менард обратился к Риму по связи: – У нас затруднение, скорее выводи транспорт, мы за Наставником!

– Но без него я не смогу его завести, так что он нужен, иначе все было зря!

Никто не успел среагировать на слова Рима, даже до ругательства не дошло, потому что совершенно внезапно с неба упал штырь. Толщиной с футбольный мяч, цельный кусок железа торчал из каменистой породы на пять метров в высоту, толком даже не колеблясь, вызвав легко сотрясение почвы. Он расположился в паре метров за спиной здоровяка, который не просто замер, а впервые посмотрел наверх. Там в небе, на такой высоте, что поначалу и не видно, начали появляться новые. Длиной в десять метров, примерно в одном месте, они незамедлительно следовали гравитации. Все пять упали по какой-то осмысленной траектории, замкнув круг вокруг недвижимой фигуры примерно на расстоянии десяти метров от нее. Гнетущее затишье перед бурей особенно отчетливо ощутили именно Менард и Наставник, как осведомленные о чуждых явлениях для Монолита более, чем все те, кто остался в живых. Наученные страшным опытом, враги доверились инстинктам. Менард строго повел за собой команду вниз, а Наставник спешно покинул выделенную штырями область. Он в панике устремился направо, как раз туда, где была разрушенная железная дорога до Монолита.

Все это произошло параллельно тому, что Менард не мог интерпретировать никак иначе, чем казнь. Сначала тот штырь, который появился первым и был за спиной чужака, выстрелил тросом из центральной части, моментально обмотав шею цели. Следом и остальные попытались смотать его по рукам и ногам, начав натягиваться с каким-то пугающим скрипом и гулом в попытке разорвать его на части… Ставший добычей охотник пытался противиться в несколько этапов: сначала умудрился увернуться от одного, потом специально дал двум другим захватить лишь правую руку, желая разыграть некую тактику перераспределения сил. Но тросы были не в единственном количестве, на каждую неудачу механизм либо скручивал его обратно, либо откреплял, выстреливая новым. Это было в какой-то степени красиво, украдкой подмечал Менард, отбежав уже на метров пятьдесят вдоль Авроры, попутно выискивая Наставника, который, внезапно сменив траекторию, умчался обратно в сторону чужака.

– Ну и что этот псих опять творит?! – ничего уже не понимая, прокричал Айзек, целясь в Наставника.

– Раз сам Рим требует его живым, значит, это важно, – реагировал Локк в ответ.

– Да я просто по ногам, чтобы не рыпался.

– В нем килограмм сорок от силы, он помрет в мгновение.

К этому моменту чужак стал проигрывать в скорости и гибкости, решив, судя по всему, перенять инициативу своеобразным образом: он перестал бороться, зафиксировался на месте, уловив ту грань, когда может сопротивляться. И это все Менард наблюдал уже своими глазами, сняв шлем, забыв про все вокруг.

Пластины брони стали открепляться от соседних на миллиметры, дабы при легком сдвиге замкнуть между ними трос, перекусывая его с пугающей легкостью. За секунд десять точными и резкими движениями он перерезал почти все обвивающие тело тросы. И как раз в этот момент Наставник оказался на границе их расположения, крикнув во все горло предостережение о новой атаке. Чужак успел поднять голову и быстро изогнуться, чтобы падающий штырь воткнулся в камни под ногами, минуя его голову в считанных миллиметрах. Как следует дернув за последний, обвивающий руку трос, смог сломать штырь. Наконец освободившись, он незамедлительно начал движение к Авроре. Но упал еще один, за ним второй, там и третий, потом четвертый – и вот уже с десяток не просто вонзились в плиту по его следам, а смогли задеть, вынудив почти упасть, выиграв время, дабы создать уродливую клетку уже подоспевшим десятком. Каждое падение разбивало камни под ногами, вздымая песок, проигрывая большому весу чужака, чья броня вообще не получала урона даже при точном попадании в плечо или руку.

Все вокруг стало трещать, напоминая легкое землетрясение. Пока пленник выискивал новую стратегию, Менард с остальными со всех ног бежали за Наставником. Сами не заметив, они оказались рядом с эпицентром событий, откуда штыри выглядели еще внушительней. Чужак, став заложником своих размеров, кое-как пытался выкрутиться из плотно посаженных преград, разбивших камни под ногами, куда он из-за веса стал проваливаться и застревать. Айзек и Локк без особых проблем схватили слабого, фанатично кричащего молитвы о спасении Наставника, сразу же начав отступать к вокзалу.

Но Менард не последовал за ними – внутри закипело желание узнать владельца этой брони, что было продиктовано исключительно заражением, пробуждающим слепые и глупые эмоции. К счастью, очередная тряска полотна под ногами немного вернула его к реальности. Только он устремился к товарищам, как те, ожидая его, указали наверх, крикнув: «Ложись!» Менард не стал задирать голову – доверившись, он упал в ближайшей нише среди камней. А вот Локк и Айзек видели, как чуть ли не из космоса вниз неслись несколько раскаленных до красна объектов, близких по форме к штырям, исполняющих уже более основательную роль разрушителей. Под благодарственные богам возгласы Наставника случилось точное попадание в чужака, который так и не смог покинуть клетку.

5

Вцепившись пальцами в железную раковину умывальника, Изабелла всматривается в свое отражение под единственной лапой маленькой уборной, утыкаясь лбом в зеркало. Злобный вопль оглушил ее саму, помутнив рассудок настолько, что боль от разбития зеркала лбом не оказала никакого влияния на отрезвление. Маленький кусочек все же остался висеть в раме, как раз на уровне глаз, куда она взглянула уже после наступления тишины, выдохшись от потери самообладания. Чтобы хоть как-то отвлечься и успокоиться, она открыла ставни небольшого окна, впустив колющий морозом ветер, покрывающий ее снегом за следующие минут десять. Все стоя перед окном в легком комбинезоне, Изабелла ощутила плавное затухание ярости под властвованием морозной корки по всему ее телу.

Она сползла по стене на пол, вытянула ноги, с силой схватила кусок битого зеркала, так, что аж порезала руку, и, взглянув на себя еще раз, подметила причину легкого кровотечения, пачкающего ее рыжие длинные волосы. Кривая царапина на лбу была неглубокой, даже аккуратной, не требующей особого ухода, – было ясно, скоро сама заживет. Да и не об этом стоит думать. Время уходит, Буревестник надо покинуть уже через шесть часов, в противном случае Первые Сыны узнают о ее местоположении, обрушив всю свою силу на устранение бунтарки. Это особое место было стратегическим запасом технологий, ресурсов и информации, укомплектованных и зафиксированных не только для потомков, но и для той работы, которая продолжалась тут, несмотря ни на что. Удивительный научный комплекс, небольшой, уютный, крепкий, а главное – спрятанный от лишних глаз, он стал важным элементом в исполнении их с Алви похода. До сегодняшнего дня все шло по плану: строгая вера в себя и только в себя являлась лучшей опорой в том хаосе, который наступил после свершения Материнского Пламени над Опусом, ознаменовав гибель цивилизации. Тем они и едины с Алви – видением лжи, которую враг принимает за истину. Но сейчас, здесь, сегодня… Изабелла столкнулась с чем-то невозможным, рушащим всю ее веру. Вот и приходится собирать мысли в кучу, отсекая лишнее, перебирая варианты, блуждая между оживившимся страхом и прагматичным анализом.

Может ли само место быть провокатором появления того, что она характеризует доказательством? Будь дело в Буревестнике, все случилось бы значительно раньше. Может, и не в этом Буревестнике, а любом другом… Но других больше нет, остался лишь этот! Изабелла и Алви постарались лишить Сынов резерва, присвоив незаменимые ресурсы. Только вот дело не совсем в Буревестнике: Доказательство было обнаружено вне могучих стен, там, в заснеженной равнине, где лишь она могла заметить и что-то предпринять к этому… Нет! Нельзя давать имя, нельзя оформлять образ, достаточно определения – Доказательство! Доказательство чего? Вот это вопрос. Но что-то это доказывает, не может не доказывать. Переменная, ворвавшаяся в идеальную систему борьбы, провоцирующая… Вот оно! Изабелла подскочила, взглянула на руки, осмотрелась вокруг себя в перехватывающем дыхание открытии – она стала этой переменной! Мысли о причине и следствии Доказательства, нарушение контроля эмоций и сомнение в собственной компетентности стали той переменной, что пусть и чуть-чуть, но идет на руку врагу, внесшему разрастающееся зерно смятения. Молодцы! Она даже впечатлена. Но если это так, то разве должна она была это распознать… разве ее определение проблемы не аннулирует все труды врага… разве не может быть так, что Сыны таким образом хотят пустить ее по ложному следу?

Сыны знали, что Алви отсутствует на Буревестнике, не могли не знать. Поиск Зеркального металла пока не завершен. Внешние задачи еще в процессе исполнения. Предполагать ее одинокое присутствие на Буревестнике вполне ожидаемо, как минимум не допустить такое они точно не могут. Следовательно, раз стратегические запасы технологий и информации заслоняют ее от физического устранения, разумно действовать аккуратно, хирургически точно засылать провокации, рассчитывая пошатнуть ее волю. Вроде бы все просто и понятно… но это ее и напрягает, даже раздражает. Выигрывать время пока незачем, разумно с их стороны допустить, что она не позволит Доказательству слишком сильно на нее повлиять, уж не настолько же они считают ее глупой? Нет, точно не настолько. Вот она и на распутье… считать ли Доказательство делом рук Сынов – или все же некоей третьей стороны? Может быть, в этом хитрость – вынудить ее посчитать Сынов неспособными к такой примитивности, сменив ракурс внимания на поиск этакой третьей силы или стороны, вмешавшейся в ее планы специально… или случайно? Изабелла снова ударила кулаком по бетонной стене, радуясь физической боли: все же этот простой причинно-следственный процесс напоминает о реальности лучше некуда.

С Алви связываться опасно, такой вариант напрашивается на предсказуемую реакцию в ее незавидной позиции. Да и не стоит пока его отвлекать, пусть запущенный им маневр избежит влияния Доказательства. Вот и получается, что Изабелла одна среди сотни ходов с нестабильными в своей сути фигурами. Как же ей сейчас не хватает Адамы рядом. Дело даже не в единственной любви ее жизни – просто он был тем, кто умел насладиться моментом, трезво выставляя оценку тому или иному событию, не просчитывая сразу сотню ходов, а просто делая дело. Оттого он стал лучшим специалистом в робототехнике погибшего мира, в котором таких трудолюбивых, честных и в каком-то смысле простых умов крайне не хватало, что было некоторым побочным эффектом – не то чтобы его можно было назвать компанейским человеком. Уж здесь она видела в нем незаменимого мужчину, способного быть с ней в тишине и покое, мирно выстраивать семейную жизнь. Этакие немного затворники, просто умеющие наслаждаться… наслаждаться простотой. Как же ей не хватает этой простоты. С ним-то она еще встретится, тут сомнений нет – но, к сожалению или нет, пока это недоступно ни в каком виде. Но хотя бы при мыслях о нем сердце наполнилось теплом, а ум немного расслабился.

Изабелла взвесила все еще раз, прошлась по фактам, провела аудит возможностей обеих сторон конфликта и пришла к простому выводу: Сынам слишком рискованно вот так отправлять Доказательство. Уж чем-чем, а непредсказуемостью и бесстрашием Изабелла и Алви себя зарекомендовали с лихвой, что для желавших править мертвецами Сынов опасней некуда. Так что раздражать их терпение они вряд ли будут за неимением инструмента контроля реакции на провокацию. И с этим трезвым, многократно перепроверенным выводом Изабелла вернулась в камеру содержания Доказательства, дабы взглянуть в глаза этого… этого человека.

Чтобы выяснить истину вокруг этой чуждой данному месту и времени персоны, Изабелла уже собралась провести допрос, но не успела начать, как услышала имя… имя того, кто не просто ключ или сама загадка, нет: за этим именем кроется такая паутина причин и следствий, что связь с Сынами еще больше покрывается сомнениями. И отсюда Изабелла нащупывает возможность наладить контакт с врагом, предавшим Клендата в борьбе за цивилизацию, но не успевшим окончательно вступить на сторону Сынов. И, все думая об этой открывшейся возможности, она формирует хитрый план использования Доказательства так, чтобы это не только шло тонкой нитью между строк грядущих перепалок с Сынами, но и помогло Алви достичь своей личной цели без ущерба всему миру. Изабелла пока не уверена, ведь хитрость столь непростая, что как минимум нужно обсудить с Алви, а как максимум – привести к ней Бэккера, раз его имя многократно звучит из уст Доказательства.

Вновь невозможно не подумать о простой манипуляции, может быть, и вовсе для чего-то иного, как бы достигая некоей цели руками и возможностями Изабеллы, особенно в контексте Буревестника. Эти мысли слишком хорошо застолбили свое место. Что-то точно не сходится, как будто бы есть некто или нечто более сложное в своей системе мышления, нежели Изабелла и Алви… Может быть, это связано с еще одной персоной, которую Изабелла встретила на Буревестнике, ныне запертой на содержании в лаборатории Альфа?

6

Менард поднялся из-под песка так, будто бы восставал из могилы, ощущая неестественность этого процесса. Голова гудит, в ушах звон, казалось, болезненное тело вот-вот откажет – но все же иного он не мог, надо было двигаться, пока есть возможность. Пальцы держали оружие мертвой хваткой. Опираясь на него, чтобы выпрямиться, Менард с трудом взглянул на небо, вдыхая лишь частично свежий воздух.

Ландшафт оказался изуродован, его словно тряханули, высвободив от песка и почвы кучу камней, взъерошив всю поверхность. Хорошо, что не было дождя, поймал себя на мысли Менард, иначе бы зверье тотчас же повылезало бы из Монолита. Они любят валяться в грязи, чистить шкуру, дышать влажным воздухом. К счастью, везет не только с погодой, но и со сменой поведения хищников, которые по неизвестной причине все больше спят, все меньше бодрствуя, да и покидают Монолит все реже.

Впереди Менард заметил выживших. Локк и Айзек были вроде целы, пока в шлемах, значит, здоровы. Но его они не видели – все внимание отнимал Наставник. Айзек почти уже начал избивать еле живого пленника, но ему мешал Локк, пытающийся успокоить взбешенного медика. После падения Монолита Война Свобод закалила одних ценой слома других, внеся в жизнь людей слишком много крайностей, но были и те, кто лишь укрепился в сохранении идеалов. Как раз таким и был Локк, молчаливым, справедливым, исполнительным, без злобы или отчаяния – порой казалось, что он все еще живет обычную жизнь. За это его Менард и ценил – этакий баланс, напоминание о стандарте. Локк схватил Айзека и толкнул его в сторону от лежащего Наставника, чтобы тот успокоился. В этот момент и подошел Менард.

– Выглядишь ужасно. – Сказал спокойно Локк.

– Чувствую себя еще хуже. Сами в порядке?

– В порядке. Пытался связаться с Римом, но что-то барахлит, отклика нет. – Локк выглядел и вел себя так, словно ничего уникального не случилось. – Да успокойся же ты, мельтешишь так, словно по углям ходишь.

Айзек встал рядом с ними, замкнув треугольник.

– Я рад, что для вас, братва, это все норма! Жаль, сам не разделяю… эм, как бы сказать красиво – естества впечатления!

Менард схватил того за куртку, чуть притянул к себе:

– Если ссыкло, то так и скажи! А если нет, то службу служить, потому что времени размусоливать у нас нет! Все уже случилось, живем дальше, нам не впервой.

– Ну, – заговорил Локк, – уточнение не помешало бы.

– И что ты предлагаешь – вниз навернуться, спросить, как он там?! – Менард отпустил Айзека, обращаясь уже к обоим. – Я не уверен, что это был Петя. Другое поведение, другая броня, похож, базару нет, но что с того?

– Ты говорил, что Техгруппа должна была…

– А еще я сказал службу служить, но что-то ты не спешишь с этим.

– С этим я согласен. – Закрепил Локк. – Но вот тот факт, что Наставник вызвал его…

– Пока идем к Риму, тащишь и расспрашиваешь вдоволь. Я его бреда столько наслушался там наверху, что мне пока хватит, уступаю вам двоим, – по-свойски нагловато и дерзко заключил Менард, вновь напоминая им самого себя, что в контексте отравления является хорошим знаком.

– Мать дарует нам мудрость и знание, Отец – силу и стойкость. – заговорил Наставник улыбаясь, словно находясь не здесь, а где-то в своих глубоких мыслях. Локк толкал это жидкое тело идти прямо, пока Менард удалился на пару метров вперед, а Айзек копался в данных своего напульсника. – Богов не остановить.

– Ага, че ж тогда они не здесь сейчас? – язвительно проронил Айзек.

– Они наши создатели, родители, верующие в нас вопреки, даря шанс на искупление, ведя нас так же, как я вел тех, кого вы заклеймили больными.

– Уже не поведешь, – твердо заключил Локк.

– Ждем здесь! – крикнул Менард, когда они подошли к железнодорожной платформе, соединяющей Аврору и Монолит. Открытая, простая, она была рассчитана на один состав, который ныне можно было наблюдать свалившимся с путей где-то на середине между точками прибытия и отбытия. Для Менарда это было не простое место: вспоминать тот далекий первый день войны получается лишь с болью от потери друзей и сослуживцев, последний из которых был съеден захватчиком прямо здесь…

Локк толкнул Наставника вперед, чтобы тот скорее дошел сам, освободив немного пространства, позволив шепотом задать Айзеку вопрос:

– Какие результаты?

– Выше референсных значений на два пункта, – ответил он с горечью. – Но это не значит, что Менард неизлечим. Я дал ему двойную дозу вместе с газом, шансы успеть пресечь развитие Чумы велики. Вообще он крепыш, на нем как на собаке все заживает – вон, ожоги за десять дней почти зажили.

– Вы с ним друзья, и я надеюсь, ты скажешь, когда увидишь в нем изменения.

– Он готов был умереть, лишь бы все сработало. Это многого стоит, прояви уважение.

– Уже проявил, – заявил Локк. – Но это новый день. И я не дам ему вновь своевольничать. Уже насвоевольничался.

– Я не буду судить, пока война не окончена. А то она окончится не на наших условиях. – Айзек завершил неприятный разговор в паре метров от Менарда, который как раз усадил Наставника на песок, держа того за шкирку.

– По ходу мой шлем по пути так и не нашли, – немного язвительно проворчал Менард, осматривая подошедших.

– Тебе без шлема лучше, лысой башкой будешь отсвечивать солнце, чтобы мы тебя не потеряли. – Сказал Айзек, встав перед ним, специально посматривая на зрачки, искренне радуясь, что его друг жив. – Хотя солнце нам не особо предвидится.

Они осмотрели затягивающееся тучами небо, что позволило более четко разглядеть возвышающуюся столетнюю Аврору, чьи двери были заперты снаружи на цепь и замок, а окна шести этажей из десяти как раз наоборот – перекрыты изнутри.

– Посмотрите, деяния ваши несут не спасение – гибель! – внезапно покричал Наставник, устремив взгляд к подножию Авроры, где внизу на камнях лежали тела выпрыгнувших из окна седьмого этажа, спасаясь от газовой атаки.

– Они умерли на свободе, под открытым небом, – с личным восхищением констатировал Айзек специально назло Наставнику. – Им повезло, успели поверить, что после смерти от них что-то останется.

– Невежа, быть съеденным – честь!

– Слушай ты, псих и дебил, нет никакой чести кормить зверя! Хотя тебе сделаем исключение, чтобы ни могилы, ни монумента, ни даже сраной таблички! Никто тебя не вспомнит, уж это я обещаю!

Менард и Локк не мешали Айзеку, потому что знали, как ему важно быть не только похороненным под открытым небом, но и в целом предаться почве. Почему-то у того это был единственный настоящий страх – исчезнуть, словно его никогда и не было. За два месяца с момента знакомства Менард так и не узнал ни про родителей Айзека, ни про свою семью, ни даже про то, о чем он мечтал еще до войны. Умелый снайпер, разбирается в медицине, позитивный, себе на уме… все. Но это было нормально, все уважали границы друг друга, многие только так и могли пережить боль утраты – просто живя моментом.