Європа

– Как-то незаметно они.

– Такие дни – долго раскачиваются, если вообще раскачиваются. Вот в субботу сразу заметишь, что магазин открыли.

– А что суббота?

– Самый торговый день. Не хочешь – и то чего-нибудь продашь. В половину уже стоят под дверью. Так что, – Олейников подмигнул Ждану, – если решишься на обрезание, примешь иудаизм и не сможешь выходить по субботам – все будут только за.

В «Європе» Олейников работал с первого дня, а до этого успел поторговать в ЦУМе и на «Стоке» – в общем, был здешним старожилом.

К нему почему-то приклеился ярлык «сачка» – крепко-накрепко, уже и не оторвёшь. «На „Стоке“, помню, постоянно, – любил рассказывать Левич, завотделом а-вэ, – хоп-хоп, где Олейников? А он – то на складе чаи гоняет, то за ящиками прячется»… Вообще, заставшие ЦУМ или «Сток» были для Левича почти что «друзьями детства» (сам он, как и Саша, успел и там и там) – когда кто-нибудь интересовался: «Как считаешь, выйдет из этого старший продавец?» или «Потянет заказ техники?», завотделом не задумываясь отвечал: «Конечно! Я его ещё по ЦУМу помню!» – не просто «думаю, да», а жирный плюс. Но плюс на минус даёт минус, и Саша был для Левича (а с его подачи и для остальных) в первую очередь сачком.

«С чего это говорят, что Олейников любитель поотлынивать?» – спросит Ждан у Чижова.

«Он, – улыбнётся Костя, – тот ещё лис. Пока не было личных продаж – все получали процент от общего выторга отдела – Олейников вечно где-то пропадал, хрен отыщешь; зато как только запустили новую базу и каждый стал бомбить на себя – он тут как тут, забéгал, заработал. Но, надо отдать должное, его теперь не приходится пинать, чтобы выставлял технику, следил за ней, протирал».

Особенно Игорю нравились испанские названия – lavadora, cocina, aspiradora… Будто женские имена («Ну что вы, сеньора Лавадора, не о чем беспокоиться!») или города («Я вырос в Аспирадоре, на берегу океана, и только в семнадцать переехал в Косúну»).

– В зале, – сказал Саша, – есть несколько «мёртвых зон», их не видно по камерам, да и вообще они не особо просматриваются… Вот здесь, например, – он кивнул в сторону пылесосов, – за колонной, рядом с коробками мелкой. Захочешь потрещать по телефону – отличное местечко.

Тётка подошла к либхеру-нержавейке – почти вплотную – уставилась на ценник и сжала кулаки. На худых руках проступили вены – тонкие синие нитки.

«Сейчас стукнет», – подумал Ждан – даже представил, как тётка лупит по дверце (останутся вмятины или нет?) – и, решив не дожидаться (мало ли), шагнул к ней и поздоровался.

Тётка промолчала. Не услышала, или сделала вид, что не услышала.

– Немец, – сказал Игорь. – Самые надёжные холодильники.

– Знаю, – ответила она, всё так же глядя на ценник, – мы у вас такой брали, год назад.

С прошлого лета цены на либхеры менялись не раз и не два – повышались, понижались – но порядок остался прежним. Если цена на нержевейку и отличалась от прошлогодней, то совсем чуть-чуть, вряд ли кто будет нервничать и считать, что купил втридорога.

– На нём царапины, – тётка наконец-то повернулась и посмотрела на Ждана, – на морозилке.

– Где? – не понял он.

– На морозилке, – повторила тётка, – у нас дома.

– И? – снова не понял Игорь.

– Подсунули хрень, – вены проступили теперь и на шее, – и рады.

– Подождите, – Ждан выставил ладони, – вы осматривали холодильник, когда его привезли. И расписались в гарантийном талоне, что он пришёл без внешних дефектов. Правильно?

– Он был пыльный и мы не заметили. А потом я решила его помыть и…

– Год спустя?

– Конечно, нет! – возмутилась тётка. – Я каждую неделю всё дома драю. Кухня блестит так, что вам и не снилось! Сверкает!

Клиника, подумал Игорь. Он мысленно досчитал до пяти и как можно спокойней спросил: «И что вы предлагаете?»

– Привезите нам новый! А этот, с царапинами, можете обратно себе забрать!

Ближе к десяти Чижов закончил «утренние процедуры» (он был ответственным за тепло-холод: водогрейки, масло, конвекторы, кондёры) и подошёл к стиралкам.

– Ну что? – спросил он Игоря. – Готов? Продолжаем?

Почти как стоматолог дядя Женя, который выглядывал из кабинета, замечал Игоря и здоровался скороговоркой: «Здоров, готов? Ото пошли?»

– Я пить чай, – тут же сказал Олейников. Будто только и ждал, когда найдется кто-нибудь, кому можно сплавить Ждана.

Саша всегда говорил, что идёт чаёвничать, хотя пил кофе – растворимый, из пакетиков – покупал их каждое утро в киоске через дорогу. Костя же, наоборот, шёл «пить кофе», но заваривал чай – обычно чёрный, реже зелёный, а иногда и «компоты»: малиновый, черничный, ройбуш.

– Давай повторим вчерашнее, – предложил Чижов, – и двинем дальше.

Олейников кивнул непрозвучавшему ответу Кости, прошёл к «колбе» с мобильниками, возле которой крутился Сотник с новой «раскладушкой» в руках, – позвал какую-то девчонку и вместе с ней («Я наверх», – крикнула она старшему) направился к кассам.

– Расскажи-ка мне, Игорян, про эту стиралку, – попросил Чижов.

– Ну… – неуверенно начал Игорь, – в ней тысяча оборотов отжима, она полногабаритная, рассчитана на пять килограмов сухого белья…

– Тут написано – четыре с половиной, – Костя ткнул пальцем в ценник.

– Четыре с половиной… Ошибся…

– Быстро ты сдаёшься. Ценник и ценник, и что? Есть же другие доказательства. Помнишь про евролинейку? – Чижов открыл люк и вынул уже вскрытый пакет с документами (полоска-самоклейка была сверху). – Смотрим здесь. Что пишут?

Вверху – класс энергопотребления (жирная А), затем класс стирки (тоже А), класс отжима (C), следом – загрузка (5,0), расход воды, децибелы.

– Чего ж тогда на ценнике четыре?

– На карте тоже Италия написано, а нарисован сапог… Описания для ценников делают рекламщики, там, – он кивнул наверх, – на Олимпе; скажешь им про ошибку, даже более значительную, и они будут исправлять её месяца три, если вообще будут. Так что привыкай объяснять покупателям, что не всё то ценники, что…

– А цены?

– Не-не, это – святое, за этим манагеры следят. Если вдруг какие подвижки, приносят переоценочные ведомости, ты перепечатываешь ценники и расписываешься. И, если не дай майтрея протупишь, дрючат зверски… Вообще, всё, что связанно с ценниками – а именно: цена (чтоб базе соответствовала), подпись сзади и печать – самое страшное. Налоговой, например, похрен – пыльные крышки или нет, но вот ценники – не килограммы и отжим, – а цена, подписи, печати – совсем не похрен.

Костя зачем-то вручил пакет с инструкциями-гарантиями Ждану.

– Кроме того, производители иногда меняют что-нибудь в моделях, не особенно распространяясь. Например, эта же стиралка. В описание значится, что бак из нержевейки. А теперь смотрим, – Чижов толкнул приоткрытую дверцу люка и смял уплотнитель. – Что здесь? Композит… Если не уверен, лучше загляни, – он забрал пакет у Игоря, положил обратно в барабан. – Заодно и покупателям будет наглядное доказательство.

– А зачем меняют нержавейку на пластик?

– Типа с целью улучшения качества. И тэ-дэ. Но, будем реалистами, смысл один – уменьшение расходной части. Меньше потратишь, больше заработаешь, – Костя пожал плечами, мол, это и так понятно. – А во-вторых, сам знаешь, всё должно меняться – не важно, в лучшую сторону, в худшую – главное, не оставаться таким, как прежде. Иначе наступит зэ энд.

(Cat Balance)

Ждан решил не повторять вчерашние «геройства» – в начале двенадцатого поднялся в столовку, прихватив стандарты и пачку крекеров (под кофе крекеры оказались более в тему, чем «правила поведения»); около трёх – переоделся, сходил пообедать в «Штурвал» («Бюджетный вариант», подсказал Чижов). Не забывал и про перекуры – раз в час-полтора выбирался на улицу, сворачивал за угол, проходил мимо служебного входа и сервиса… Курить на главных ступеньках разрешалось лишь тем, кто одет не по форме, начальству и, само собой, покупателям.

Вдоль торца магазина тянулась улица Весенняя. К слову, и адрес «Європы» был не Космонавта Добровольского, а Весенняя, дом 2, хотя главный фасад находился всё же на Добровольского: центральный вход, буквы с подсветкой и плакаты зайди-купи в два этажа высотой.

Асфальт заканчивался сразу за табачкой – дальше улица распадалась на две пыльные дорожки – какие-нибудь Нововесенние-Маловесенние, протискивающиеся между старых неухоженных (а иногда и заброшенных, с выбитыми окнами) двух-трёхэтажек.

За сервисным центром был въезд на задний двор – перекрытый шлагбаумом, с будкой охранника – здесь разгружались фуры, отсюда отправляли машины доставки.

Возле этого въезда и расположилось место для курения – ничем не огороженное, никак не обозначенное. Сориентироваться можно было разве что по самим курильщикам в красных футболках: продавцам, техникам – тут обязательно кто-нибудь стоял, иногда собиралось человек пять-шесть.

Игорь отоходил чуть в сторону, на пару шагов; как, наверное, и положено новичку – там же, где и все, но пока ещё сам по себе. Смотрел на автомойку (напротив сервиса, через дорогу); высокие тополя за ней – лохматые, растрёпанные, взбламошные, бурчащие всякий раз, как подует ветер; офисную десятиэтажку со столовой «Штурвал» на первом этаже. Дальше была набережная – отсюда уже не видно – мост, выгнувшийся как кошачья спина; заваленные всяким мусором склоны-берегá; снова старые двухэтажки, между которыми росли новые жилые комплексы – стеклянный жэ-ка «Изумруд», хмурая и серьёзная «Славянская усадьба»… Впрочем, представить можно было что угодно – десь там у найвищих глибинах, десь там, у найглибших висотах – море вместо речки, или степь, или лес – густой, закарпатский, как в клипе Русланы…

И тут Ждан услышал «привет», совсем рядом. Игорь не заметил, как она подошла, встала возле него, закурила – девчонка с мелкой бытовой. Всё утро она возилась с пылесосами – двигала, выставляла, собирала-разбирала – ходила туда-сюда вдоль вертикалок.

– Ждан Игорь, – прочитала девчонка на бейджике.

С распущеным хвостом её лицо показалось Ждану более приветливым, открытым, чем в зале. Он хотел точно так же, вслух, прочитать и её фамилию-имя, но бейджика не оказалось.

– Упс, – сказала она и тут же раскрыла ладонь, показала его, как какой-нибудь пропуск.

– Лисицина Ольга, – кивнул Игорь.

Распустила волосы, сняла бейдж, закурила – словно это была другая Лисицина, не та, что в зале; в лучшем случае – сестра-близнец.

– Тебя вместо Болоцкого взяли?

– Наверное, – ответил Ждан. Его шкаф, его стиралки, его подруга? Главное, чтобы теперь не завалили какие-нибудь: «нам Болоцкий денег должен – а теперь, значит, ты».

– Ясно, – сказала Оля. И вдруг заметила что-то. – Ой, – она хлопнула Ждана по плечу. – Глянь.

Под шлагбаумом сидел кот – крупный, полосатый, с довольной (самодовольной) мордой – казалось, даже ухмылялся. «Нормальный Васька, – говорил про таких отец Игоря, – а то заводят на кой-то хрен себе этих курносых, или лысых-пучеглазых». Лисицина присела на корточки и погладила кота по спине. Тот чуть отодвинулся, но убегать не стал.

– Считай, наш талисман, – сказала Лисицина. – Когда только выкупили здание, приехали посмотреть – начальство всё – ещё на заброшенный ангар, пришёл этот кот. Жил он здесь. И кто-то из верхов, Шуть или Спичка, решили, что это – хороший знак. Кот пару месяцев был на балансе магазина. Ну, в смысле, еду для него прописали как статью расходов, в бухгалтерии рассказывали. Сейчас, правда, бабло уже не выделяют, обычно у охраны кормится, – она махнула на будку. – Или мы иногда чего-нибудь приносим.

– Типа: погладь кота, и все продажи – твои? – усмехнулся Игорь.

– Нет, – ответила Оля, – это тебе не памятник «шаре».

– Режим «Био», – подсказал он, – для био-порошков. Вообще, био-добавки – это энзимы, микроорганизмы, которые питаются грязью с вашего белья, и чтобы они активизировались, проще говоря – ожили, нужна температура сорок градусов; тридцать девять мало, сорок один много.

– А что потом происходит? В смысле, с этими микробами?

– С энзимами-то? Всё, миссия выполнена. Их племя благополучно сливается в канализацию.

– У каждой стиралки, – продолжил Чижов, – есть сливной фильтр, внизу. Открываешь вот эту крышку – давай смелее – и выкручиваешь… Против часовой, – напомнил он.

Ждан чуть надавил на пластмассовую ручку, затем сильнее – показалось, что она вот-вот треснет – и фильтр поддался: оборот, другой, третий…

Вдруг полилась вода. Игорь замер и посмотрел на Костю.

– О, нет! – сказал Чижов идиотским голосом и схватился за голову. – Что вы мне подсовываете? Она с водой, она бэушная! Вы меня решили наебать! В ней стирали! Она была в сервисе!

– Что за фигня? – не понял Ждан.

Перед машинкой натекла небольшая лужа – стакан, максимум два.

– В фильтре задерживаются всякие ниточки, пуговицы и прочая хрень, чтобы не забилась помпа. Раз в месяц-полтора фильтр рекомендуют чистить.

– А вода откуда? – снова спросил Игорь.

– Заводские испытания. Стиралки проверяют на герметичность – прогоняют с водой. Допускается до полулитра остаточной влаги.

Ждан стряхнул капли с рук и закрутил фильтр обратно.

– Проблема, – сказал Чижов, – в том, что про это нигде не пишут. Ни в инструкциях, ни в каталогах. Начинаются потом истеричные звонки: её ремонтировали! её уже продавали!

– А почему бы не написáть? Неужели так сложно?

– Хрен его знает. Я и у представителей спрашивал как-то – почему про это нет нигде. Один сказал, что и так все знают, другой пообещал донести мысль до руководства… Так, – Костя показал на лужу, – сходи за тряпкой и убери следы преступления.

Олейников, вот уже полчаса общавшийся с большой компанией, тоже зашагал к терминалу. Выписал одну машинку, отложил заказ возле клавиатуры, и сразу же выписал ещё одну – такую же. Похоже, день всё-таки раскачался.

Пока Игорь вытирал воду, Олейников проводил людей к кассе, заскочил на склад за тележкой и лихо – Ждан даже не успел предложить свою помощь – снял стиралку с поддона, подхватил тележкой и покатил к выходу.

– Самовывоз, – сказал Чижов. – Давай поможем – растянем ряд… Дырок быть не должно, поэтому, когда что-то продаётся с витрины, либо выставляется дубль, либо машинки немного сдвигаются, чтобы не было явной дыры. Когда не хватает одной-двух в ряду, лучше раздвинуть, ну а если больше, то уже без вариантов, надо выставлять.

Костя стал двигать с одной стороны, Игорь – с другой; правда, получалось у него не так резво.

– А что вы делаете? – спросил Олейников.

– Твою работу, Сашенька, – Чижов прищурился. – Кто-то же должен.

– Бля, я кандюху хотел сюда выставить.

– Зачем? На фига сейчас дубли плодить?

– Потому что её нет на витрине.

– А чего это мы технику не выставляем? – в словах Кости послышалась уже не издёвка, а что-то большее, будто желание спровоцировать. – Или не штрафовали давно?

Лицо Олейникова мгновенно покраснело, пошло пятнами, как у аллергиков, – но ответ получился на удивление спокойным.

– Ты не старший продавец, – сказал он. – И не завотделом.

Чижов отвернулся, постучал по крышке боша. Затем посмотрел на Игоря.

– Помоги ему. А я схожу попью кофе.

– Вот эту, – показал Саша, – верхнюю. Хватай за бандажки, и аккуратно спускаем. Готов?

Бандажные ленты обожгли ладони. Стиралка была тяжёлой, или показалась тяжёлой – Ждан уже давно ничего не таскал, наверное, с прошлого года, когда помог соседу избавиться от старой ванны и занести новую. У чепэшников же коробки был куда легче, да и тягать их не приходилось.

Они поставили машинку на пол и поволокли к рядам. Олейников тянул за бандажки, шёл спиной вперед, оглядываясь через плечо и быстро-быстро перебирая ногами. Ждан толкал с другой стороны. Пенопластовое дно тёрлось о кафель и противно скрипело, особенно на поворотах.

– Всё, здесь бросаем, – Олейников выпрямился и расправил плечи. – Теперь давай вернём назад то, что вы с Чижовым надвигали. Она будет стоять между этими, – он хлопнул по индезиту и занусси.

Они распечатали машинку («Не рви сильно, её потом сюда же упаковывать») и поставили на поддон («Наступи ногой на пенопласт»).

– Сколько она весит? – спросил Игорь.

– Килограммов шестьдесят пять, – ответил Саша. – Не горешка… Давай протри её, чтоб вот этого не было, всю документаху в барабан. Я пока упаковку на склад оттарабаню.

В 1995 году на 100 домашних хозяйств в Украине приходилось 55 стиральных машин, по итогам 2006 года этот показатель составил 78 единиц.

– С дублями, – сказал Саша, – у нас странная политика. То Халин рассказывает истории про консервы, мол, если я ни хера не понимаю в консервах и в одном магазине увижу, что полка забита консервами под завязку, а в другом стоят три жалкие банки, – я куплю там, где забито, потому что пойму, – он покрутил указательным пальцем, скопировал жест Халина, – что эти продавцы в консервах разбираются. А через неделю, – Олейников покуртил средним пальцем, – никаких, блядь, консервов; никаких, блядь, дублей… Тебе Чижов-то рассказал про правила расстановки?

– Нет, – покачал головой Игорь.

– Понятно, – Саша глянул по сторонам, – великий, блин, учитель… Короче, смотри – все стиралки делятся по размеру: узкие – меньше сорока сантиметров, средние – от сорока до пятидесяти пяти, и полногабаритные – пятьдесят пять и больше; отдельно – вертикалки и вёдра с моторами. В пределах каждой группы – расставляются по цене. Так змейкой и идут – от самой дешёвой к самой дорогой, затем средние – от дешёвой к дорогой, затем большие… Сначала стиралки расставлялись по брендам, были такие островки – там бошеры, там люксы, там лыжи. Потом отдел маркетинга почухал репу и решил сделать всё по-новому. Мы с Болоцким полдня в пятнашки тут играли… Он ещё сдыхал раз в пять минут: ой, не могу больше, ой, спина болит… Но, кстати, когда по цене расставленно, гораздо удобней – легче заметить на сколько денег покупатель рассчитывает; он как стрелка на термометре – где остановился, там и «тепло»… Ты же знаешь, что нельзя спрашивать про бабки в лоб?

– Почему? – удивился Ждан. У чепэшников это был чуть ли не первый вопрос: «На какую сумму вы расчитываете?»

(Made in Italy)

– В одном итальянском городке, – Чижов снова встал за терминал, как за трибуну, – жил да был старик Мерлони. И было у него три сына. Франческо, Витторио и Антонио. В своё время старик подсуетился: организовал фирмочку по производству весов. Дела шли успешно, фирма процветала и расширялась – вскоре, кроме весов, старик занялся ещё и газовым оборудованием, водонагревателями, плитами, другой бытовой техникой. Когда сыновья подросли, он отдал каждому какую-то часть: старшему, Франческо, досталась бытовая техника, Витторио – водогрейки, а младшему, Антонио – весы и газовые баллоны. Одно время эти три фирмы назывались мерлони-что-то, а потом появились знакомые нам аристон (это у старшего), индезит (у среднего) и ардо – у младшего. Со временем, Франческо и Витторио решили действовать совместно, причём заправлять всем стал средний; Антонио же – так и остался сам по себе.

Согласно финансовым отчётам, объём продаж Indesit Company в 2005 году сократился (3,06 млрд. евро против 3,1 млрд. евро в предыдущем году). Продажи техники ARDO, напротив, выросли на 19% по сравнению с 2004 годом и составили около 1 млрд. евро.

За день Ждан будто заново перезнакомился со всеми на отделе. С Лёхой Шевелем (который поднимал воротник) и Валерой Нефедовым (старшим продавцом) – заочно: один был выходной, другой – догуливал отпуск… Всего на кэ-бэ-тэ, не считая Халина-зава, работало восемь человек: Сотник с Шевелем отвечали за встройку; Чижов – за водогрейки, обогреватели и кондёры; Олейников, теперь уже вместе с Игорем, – за стиралки; Миша Малик (Халик звал его мэ-мэ) и Юра Сохацкий – за холодильники; Нефедов же, как старший, обходился без «своей» техники.

– А почему ни на какой? – не унимался Левич. – Ты что – особенный?

– Нет, – тихо ответил Ждан.– У нас так принято.

Центр тяжести сместился. Из будто-бы-свидетеля Игорь превратился в соучастика, а то и главного обвиняемого. Тут уж или соглашайся со всем, или – вслед за Маликом.

– Что, блядь, принято? – рявкнул Левич.

– То, – Игорь чуть было тоже не вставил «блядь», – что старший продавец не отвечает ни за какую группу товара, – он говорил уже ровно и спокойно, как с покупателями. – Не я это придумал.

Холодильщики – Сохацкий и Малик – выглядели как парочка из ситкома: вечно бурчащий Юрец – бледный и худой; и рубаха-парень Михей – полный (от пива-мяса добреют), с детским лицом. Разные темпераменты, но общая работа. «Привет, Сохатый!» – «Пузо подбери, а то уже по полу волочётся». (Закадровый смех.)

До того как попасть на кэ-бэ-тэ Юра успел месяц, или даже чуть дольше, поработать на а-вэ отделе. Потом его перевели: на крупной не хватало людей, а на аудио-видео, наоборот, было много… Впрочем, по слухам они чего-то там не поделили с Левичем. Так что фирменную угрюмость Сохацкого можно было прозвать «тоской эмигранта-изгнанника»: «Иногда он закрывал глаза, – едва сдерживая смех, будет декларировать Костя, — и будто бы снова переносился к бескрайним, уходящим к горизонту рядам малазийских телевизоров, таким родным китайским ди-ви-ди и разрывающим сердце на части автомагнитолам».

И так всегда: они находили свободную лавочку или, если шёл дождь, заскакивали в какую-нибудь кофейню. Садились и тут же протягивали друг другу листочки. Свои она каждый раз подписывала «Ты», а вот он постоянно выделывался: «U», «4U», «ту ю»… «Оля проснулась в начале восьмого», – прочитала она. «Игорь чуть было не опоздал», – прочитал он.

– Ну что, – спросил Олейников, – выучили с Чижовым стиралки? – чего-там-твой-чижов-насочинял. – Знаешь, например, почему узкие стóят дороже?

– Изначально разрабатывается полногабаритная модель, – процитировал Игорь Костю. – Уже потом её переделывают в компактную и совсем компактную…

– Само собой, – сказал Саша с издёвкой. – Именно так все и объясняют.

– А что тогда?

– Вот нет у тебя места на большую – и что? Придётся платить, покупать компактную. Такое вот наебалово. Нельзя одновременно сэкономить и место, и деньги.

Ждан представил как пересказывает эту версию ценообразования Чижову, как он также, с издёвкой-ухмылкой, говорит: «Да-да, зáговор производителей, куда только антимонопольщики смотрят?», слушай Олейникова – и будет тебе счастье.

– А как ополаскиватель попадает в бак? – Саша выдвинул лоток и показал на правый отсек, тот, что с цветочком. – Отсюда. Сзади-то всё закрыто.

Иногда на выходных, когда нечем было заняться, да и настроение – не очень, Олейников любил заскочить к конкурентам, найти жертву-продавца и поиздеваться всякими такими вопросами. «В „Комфорте“, – похвастался он, – человек пять чухали репы по поводу ополаскивателя – и старший с ними был, и представитель какой-то. Смотрели что-то, в инструкциях рылись».

– Так что? – Саша вынул лоток из индезита (вернее, вырвал – с громким хрустом, будто сломал) и отдал Ждану. – Есть версии?

Подошла девушка с компьютерного, обняла Олейникова за плечи, затем взяла под руку.

– Я его забираю, – сказала она.

– Да, – согласился Саша, – а ты подумай над головоломкой. Я пока чай попью.

Игорь покрутил лоток, словно какую-нибудь шкатулку Лемаршана – из нового, почти безбюджетного продолжения – straight-to-video, в самом худшем варианте.

– Кстати, – обернулся Олейников уже дойдя до конца ряда, – помнишь, кто накормил Будду, когда он ссохся от голода и никчемных медитаций?

– Бродячие торговцы?

– Именно! – Саша выставил вверх большие пальцы, и тут же девушка с силой дёрнула его вперёд, потянула мимо своего отдела на выход. Будто пьяного мужа домой.

Через минуту Ждан вставил лоток обратно, тоже с хрустом – пришлось даже стукнуть.

«Мишенька! – женщина схватила мальчика за рукав.– Успокойся!»

Он на мгновение замер, но тут же, едва Игорь продолжил говорить, высвободился и снова затанцевал, вернее – запрыгал вокруг Игоря, расставив руки в стороны, закатив глаза – как гаитянские жрецы у Майи Дерен.

«Морозильная камера здесь больше, – сказал Ждан, – и значительно, на тридцать литров». Он попробовал отвлечься от «пляски смерти», сосредоточиться на привычном – покупателе, холодильниках, продаже, – но не вышло – голова сама поворачивалась в сторону танцующего мальчика – вправо, влево, – словно мишенькин лоа завладел и игоревым рассудком. А ещё Ждан вспомнил цыганчат, скачущих вокруг жертвы, у которой пожилая цыганка выманивает деньги.