- -
- 100%
- +
Вот и сейчас Игорь словно хотел раздать побольше таких я-специалист на пожизненное ответственное хранение – им, ей, ему – и лучше не в гаражах-сараях, а где-нибудь на видном месте: в сервантах, на столах и тумбах. С агентшей-покупательницей-индезита, похоже, получилось.
И действительно, она вспомнит их беседу («Хотя с чего бы вдруг, – подумал Ждан, – наверняка ведь обошла с десяток магазинов»), тем же вечером, от и до, по пунктам: вопросы, ответы. И самого Игоря: одежду, причёску, жесты. А ещё – перепишет его фамилию и имя с визитки в блокнот.
– Держи, – сказал Чижов, – главный источник головной боли, – и протянул Игорю телефонную трубку, – а заодно и хорошее средство для изучения техники: тут постоянно такую хрень спрашивают, что быстро приловчишься отвечать на странные вопросы.
Раньше трубку должен был носить «кто-нибудь с отдела», но так как «кто-нибудь» означает «никто», трубка часто оказывалась бесхозной – забытой на терминале или где-нибудь на технике – пойди найди виновного. В итоге решили назначить ответственного, вполне логично – дежурного (портить день, так по полной). Впрочем, стажёр на то и стажёр, чтобы сплавлять ему неприятные обязанности.
Первый звонок раздался минут через десять.
– Крупная бытовая, – ответил Игорь.
– Болоцкого пригласите.
– Он уже не работает здесь. Может, я помогу?
– Вряд ли, – сказал звонивший, – вряд ли, – и повесил трубку.
В среду из отпуска вышел Нефедов. Сперва Игорь принял его за авэшника или продавца с компьютерного – утром, когда увидел Валеру вместе с Халиным – в проходе возле кондёров. Ждан пожал руку одному, другому – «на автомате»: привет-привет – и побежал на стиралки.
Чуть позже они поздоровались снова. «Новенький?» – спросил Нефедов. «Да», – ответил Игорь.
Только сейчас он заметил, что Нефедов ростом с Чижова, если не выше. Тоже худощавый, с короткой стрижкой – будто старших – и формальных, и неформальных («ты не старший продавец») подбирали по внешнему виду. Правда, на этом сходства Кости и Валеры заканчивались.
– Так что, говоришь, будешь вместо Болоцкого?
У Нефедова получилось одновременно нахмурить брови и улыбнуться, словно части его лица были партиями-конкурентами в, казалось бы, едином парламенте: «демреформы» – за, «демпорядок» – воздержались. Со временем Ждан привыкнет к этим плюс-минусам, хотя так до конца и не разберётся, что именно значат те или иные «радостные ухмылки», «удивленные возмущения» или – обычно с девчонками – поджатые по-дурацки губы и сверкающий (строим глазки) взгляд.
– Говорю, что стажёр.
– Вот и правильно, – согласился Нефедов. – Хватит нам одного Болоцкого, пусть и уволенного.
– Как отдыхается? – переспросил Костя. – Помнишь слоган аристона? Хорошо быть дома.
Почти весь день Игорь прообщался с тремя женщинами, выбиравшими стиральную машинку. Покупать собиралась одна из них (Ждан не сразу сообразил, которая), две другие – подружки-коллеги, сёстры-соседки – были за компанию. «Тема дня», не иначе – они уходили и возвращались, с новыми вопросами и запросами: «а для белья тысяча двести не страшно?», «пусть будет с дисплеем», «нам объясняли, что объем бочки тоже важен» – наверняка стали такой же «темой дня» и для каких-нибудь продавцов в «Доме электроники», «Цифровом центре», «Мире бытовой техники».
Но купили всё-таки у Ждана. Уже под вечер они пришли, так сказать, расширенным составом: с двумя мужчинами, одевшимися будто для шоу – оба в полосатых футболках, только у того, что выше, полоски были вертикальными, а у того, что ниже и толще – горизонтальными.
– Этот? – спросил «вертикальный», кивнув в сторону Игоря.
– Эта? – «горизонтальный» показал на аристон.
– Да, да, – ответили женщины.
А дальше – контрольные вопросы, как в учебнике, в конце раздела: 1. Как быть если отсутствует централизированное водоснабжение? 2. На какой высоте должен находится бак? 3. Можно ли использовать в частном доме машину с электронным управлением?
Игорь ещё раз повторил, что на входе требуется давление воды не меньше, чем полатмосферы («при меньшем клапан просто не откроется»); что полатмосферы – это высота пять метров до поверхности воды в бочке или баке («объем не принципиален, пусть хоть полкуба, хоть четверть»); что, как правило, считается, что в частном секторе скачет электричество, поэтому и рекомендуют механику, но если с электричеством порядок – почему бы и нет.
…и зачёт – давайте книжку – выписывайте.
– Подключать будете сами? – спросил Ждан.
– Ну да, – сказал тот мужчина, что выше. – Сложно, что ли?
– Нет. Вы только, главное не забудьте выкрутить транспортировочные болты. Вот эти, смотрите. Четыре штуки. Они блокируют барабан на время погрузок, перевозок – чтоб не болтался и не побился. А перед запуском их надо снять, иначе будут мешать барабану нормально вращаться…
– А такие болты есть на каждой машинке? – тихо спросила одна из женщин.
– Да, – ответил Игорь.
Женщина и «горизонтальный» переглянулись. Он усмехнулся («мда, блин, Мыша»), она будто засмущалась.
– У нас уже пять лет стиралка, – сказала женщина, – и никаких болтов мы не скручивали.
– Гремит, правда, как бомбардировщик, – добавил мужчина, – а если отжимает, так и вовсе подпрыгивает. Но мы думали, что это – нормально; она же и должна шуметь…
– Не громче лёгкого одномоторного, – сказал Игорь.
(«Пошутил, да?» – фыркала в ответ на такое соседская девчонка.)
Он сходил к терминалу и выписал аристон. «Спасибо», «кассы там». Делегация зашагала по центральному проходу: первой шла женщина-покупательница с заказом вместо транспоранта, за ней, чуть отстав, все остальные.
– Хэппи-энд? – спросил Чижов. – Тебя можно поздравить?
– Да-да. С самого утра, считай, с ними, – ответил Ждан, всё ещё поглядывая на кассы.
Он вспомнил олейниковский рассказ про «карусели»: «Приходят, выбирают модель, всё отлично, давайте, будем брать, а сами прихватили счёт и на выход. Идут куда-нибудь к соседям, в „Аудио-Видео“, например; и говорят там: вот смотрите – нам в „Європе“ предлагают по такой цене; сделаете дешевле, купим у вас. Им само собой организовывают скидку, если, конечно, могут, а они с новым счётом в следующий магазин, или же к нам обратно… И так пока не выжмут изо всех максимальные скидки».
К счастью, обошлось без «схем»: покупатели оплатили заказ и подошли на инфо.
– А у тебя что? – спросил Игорь.
– А у меня, – Чижов перекинул телефонную трубку из руки в руку, – ещё два ча-са, – он перекинул трубку обратно, – и от-пуск!
В четверг Костя всё же заскочил на работу (после одиннадцати, опоздав на двадцать баксов): сияющий-отдыхающий, в футболке «Береги воду – пей пиво».
– Позитивная футболка, – заметил Ждан.
– Одна деваха только что в метро прицепилась: «Какую марку пива вы представляете?» Говорю ей: «Девушка, просто люблю пиво». Она минут пять у меня выпытывала. «Вам что сложно сказать?» Так и не поверила, что это – не реклама и не акция. Наверняка сама или мерчик, или пиарщица… Да и разговаривала, знаешь… Если дзэнские монахи умеют беззвучно произносить «ом», то она умеет говорить «вы» так, чтобы все слышали, что это с большой буквы.
Чижов пробыл в магазине до обеда. Сперва ждал Халина, затем Шквыря, а потом решил, что отпуск – это всё-таки отпуск, и – «разбирусь через две недели, а сейчас – пить пиво и на пляж» – махнул всем до свидания: «ладно, работайте, не скучайте».
Едва Костя попрощался, к Игорю подошёл Нефедов.
– Идём покурим, – предложил он.
– Вдвоём?
– Сам же говоришь, что стажёр, – интонация была какой-то нейтрально-орешённой, но при этом Валера хитро прищурился. – Под мою ответственность, ну?
– Хорошо, – согласился Ждан. В конце концов, Нефедов – старший продавец, так что – курить с ним, хоть вдвоём, хоть всем отделом – всё равно, что ехать без билета, но со знакомым кондуктором.
Солнце припекало – отличный день, чтобы выбраться, например, за город – домчать в трясущейся маршрутке до коробки-остановки с летним названием: «Липнево», «Купальский» или «Спасовка» (по идее, посёлок, только поблизости ни домов, ни заборов); перейти дорогу, сложенную из бетонных плит с позеленевшими швами; а дальше – минут десять по тропинке, туда, где облысевшая степь (here there be bobak marmot) упирается в водохранилище.
Игорь почему-то стал обращать внимание на всякие мелочи, прежде казавшиеся частью фона: сухие листья возле ливнёвой решётки – состарившиеся прежде времени, по-осеннему жёлтые в середине лета; лужу, вернее след от лужи – мокрое пятно на асфальте, которое, видимо уже навсегда – как шрам или татуировка; обронённую кем-то сигарету перед воротами. Словно это были корешки на книжной полке – за каждым своя история.
Некоторое время Ждан и Нефедов молчали; один смотрел себе под ноги, другой – на автомойку или тополя. Будто никто никого и не звал на перекур.
– Халин тебя хвалил, – сказал наконец Валера, – что ты быстро освоился и уже торгуешь вовсю.
– Стараюсь, – мирный вариант дэпэюшного «Служу народу Украины», тихий и без бравады.
– У меня вот какое предложение. Тебя ж всё равно ещё в базе нет, правильно? Продажи пишешь не на себя, ничего с них не имеешь… А думаю, хотелось бы… В общем, предлагаю выписывать на меня. В конце месяца посчитаем сколько ты набомбил, и пятьдесят процентов – твои. Идёт?.. Само собой, если по технике какие вопросы, подходи – не стесняйся…
На крыльцо сервисного центра вышел работяга в красном «европейском» комбинизоне. Вытянул из нагрудного кармана – кенгурятника – пачку сигарет, глянул по сторонам. «О! – сказал он, заметив Нефедова. – Валерыч вернулся».
Он почему-то всегда не любил август. Точнее – недолюбливал, относился к нему с каким-то недоверием, подозрением. Когда Игорь был школьником, август означал, что каникулы заканчиваются и очень скоро – снова за парту: расписание, домашние задания, и пейзажи за окнами, становящиеся день ото дня всё унылей и унылей. В начале августа отец спрашивал: «Игорюльник, к школе-то у тебя всё готово?» – и они шли на какой-нибудь «школьный базар», с развешанными повсюду плакатами «1 сентября» и «Скоро в школу», на фоне – падающая листва, звонки-колокольчики и радостные детишки в форме и с раздутыми ранцами.
Серпень, жнивец или прибериха-припасиха – будто подготовка отчётов: тридцать первого – на стол руководителю.
И всё же что-то было в этом августе – в пока ещё только присматривающейся к городу осени, прохладных вечерах («накинь пиджак»); ветре, который – нет-нет, да нагонит плакальщиц-туч.
Ждан хлопнул инструкцией по крышке стиралки, и в ту же секунду в другом конце зала у Лисициной из рук выскользнула коробка с феном.
2. Осеннее равноденствие
Мара – в мелочах: живёт, или прячется, или кроется. Именно мелочи и вспоминаешь – потому что лишь они твои, а остальное – общий план, вид издалека, фотография со спутника – одинаково для всех: утренние симпсоны по «М1» – неважно, смотришь их или нет; строящаяся мечеть на набережной; подземный переход, закрытый с весны вроде как на ремонт; повалившееся на провода дерево.
«Несмотря на прохладное лето, – сообщил в интервью журналу „Бизнес“ директор компании „Ликонд“ Владимир Степура, – темпы роста украинского рынка кондиционеров сохранились на уровне 25%, и этот показатель превышает среднеевропейский».
– Сворачивайся потихоньку, – сказал Чижов, – и без пяти подходи на тот терминал.
– А что случилось? – Ждан провёл тряпкой по люку самсунга и встал.
– Халин будет с Днём строителя поздравлять.
– Чего? – не понял Игорь.
Костя то ли не услышал, то ли проигнорировал вопрос – быстро зашагал к холодильникам, где Малик и Сохацкий, как всегда, о чём-то спорили: «да, блядь» – «нет, блядь».
– Без пяти собрание отдела, – сказал им Чижов.
– Хорошо, – кивнул Малик.
– Опять какую-то хрень придумали, – заворчал Сохацкий, – делать им нефиг.
Ждан дошёл до конца ряда (двоичный код: эл-джи, самсунг, самсунг, эл-джи – шестёрка или девятка) и глянул на время. Пятьдесят четыре минуты – теперь точно пора. Он отнёс тряпку и мистер-мускул на свой терминал и помчал к другому.
Все уже собрались (кроме Сотника, который возился с гофрой – «Костян, хватай его за шкирку и тащи сюда!»), стояли полукругом перед Халиным и ждали, когда начнутся «поздравления». Малик крутил в руках подставку для ценника, Нефедов загибал уголки на переоценочной ведомости.
– Вот что, работнички… – начал Андрей.
– «Работнички» – это клуб такой футбольный, – усмехнулся Шевель, – из Македонии.
– Сейчас, Шева, получишь красную карточку.
– Корпоративную?
– Воротник поправь… В общем, господа, как оказалось, у нас вовсю зверствует «тайный покупатель». Сообщили только вчера, а вообще эта акция идёт с середины июля.
– Лучше б нам явных покупателей подогнали, – буркнул Сохацкий.
Отдел поддержал – кто покачал головой, кто цыкнул, кто щёлкнул пальцами.
– Что это такое, вы знаете. Набрать надо не меньше шестидесяти баллов. Ниже означает профнепригодность и получение люлей в виде охрененного штрафа. По-хорошему же набрать надо не меньше семидесяти пяти.
– За месяц-то кого-то проверили? – спросил Шевель.
– В основном пока трусили мелкую. Но один, вернее – одна, пожаловала и на кэ-бэ-тэ.
Все уставились на Халина. Он выдержал паузу, заглянул в глаза одному, другому – как офицер в каком-нибудь военном фильме перед тем, как сказать что-то пафосное-эпохальное.
– Проверили Игоря-джана.
Теперь все повернулись к Ждану. Он несколько опешил от такой внезапной славы, даже шагнул назад. Как и тогда, в разговоре с Ларой-«лыжницей», Игорь не связал «тайного» с собой – идёт и идёт, месяц так месяц. И тут вдруг не просто проверили, а единственный кого.
Вспомнилась давнишняя сцена: сырой предновогодний день, навесы, зонты, и случайно – у киоска – старый знакомый. «Слушай, – сказал тот, – мне зачёт один осталось поставить, полчаса максимум, и отметим потом мою сессию». «Хорошо», – согласился Ждан. Они свернули к универу, поднялись на самый верх – товарищ постучал и зашёл в аудиторию, Игорь остался ждать в коридоре. Было шумно: студенты толпились под каждой дверью – сдающие, сдавшие и несдавшие. Среди них – две девушки возле стенда с объявлениями. «Кого-то ждёшь?» – спросила одна. «Его», – ответила другая и показала пальцем на Ждана.
– Наводка была на Сотника, по печкам индезит, но он как всегда где-то шлялся.
– Где я шлялся? – возмутился Димон.
– А сколько я набрал? – очнулся наконец Игорь.
– Восемьдесят пять, молодец. Сдал бы хреново – не проблема, отмазали бы, стажёров проверять не должны. Ну а так… Немного потерял на приветствии, посмотришь анкету – тайная сама к тебе подошла, и поздоровалась первой.
На этом собрание закончилось. «Помогу тем хиппи, – сказал Шевель, – пока они ничего не разбили». «Давайте работать, – сказал Халин и хлопнул Ждана по плечу: – А ты погодь».
Андрей протянул несколько листиков – анкету. «Дмитрий Сотник» вычеркнуто, рядом – «Игорь Ждан». Едва услышав про печки индезит, Игорь понял о каком эпизоде речь – и не ошибся. «Возражение: уплотнительная резинка лопается при высокой температуре». Будто наткнулся на описание себя в чужом дневнике: выглядел так-то, отвечал то и то. И везде баллы, почти за каждое действие: шесть из шести, четыре из пяти, три из трёх…
Правильные вопросы? Правильная одежда? Всё с вами ясно, Шарлотта Грей.
– И ещё кое-что, – сказал Халин.
– Другая анкета?
– Новый бейджик. В общем, баста-капиливаста, с сегодняшнего дня ты – продавец.
Просто и буднично. Ждан, конечно, не рассчитывал на «посвящение в студенты» или наречение, но услышать какое-нибудь «в добрый путь» от завотделом всё же хотелось.
Мономиф, mon ami
Игорь заменил «стажёр» на «продавец» (смотрите-завидуйте – грудь вперёд, расправил плечи); нашёл себя в базе, сперва на ближайшем терминале, затем – на стиралках: выбрал и-зэт десятую, указал центр ответственности «Ждан Игорь» и распечатал заказ.
– Поздравляю, – сказал Валера.
Игорь вынул листик из принтера, быстро скомкал и бросил в корзину.
– Принёс?
– Да, – ответил Ждан.
Он на всякий случай глянул по сторонам, убедился, что Чижова нет поблизости, и вытянул из кармана список: даты-модели-суммы. Игорь так и не понял, было ли это «выписывание на Нефедова» чем-то предосудительным. Костя ничего не сказал, когда вышел из отпуска – хотя наверняка смотрел свой выторг перед тем, как пойти отдыхать, и сверил с тем, что в итоге вышло за месяц.
Впрочем, Ждан хитрил – выписывал через раз: то на Валеру, то на Костю.
– Не густо, – заметил Нефедов. – Но и не пусто.
Последнее время Игорь про себя называл Валеру «теневым начальством» – тот составлял планы-графики-отчёты, разруливал какие-то вопросы с менеджерами и складом, ещё кем-то – вызванивал, узнавал; делал много чего невидимого и незаметного для рядового сотрудника; «публичную» же работу (объяснить, например, продавцам условия акции) Халин почему-то всегда поручал Чижову.
– Я посмотрю, – устало кивнул Нефедов, – и вечерком рассчитаемся.
Сучасний украïнський ембiєнт
«Теперь, Мауг Ли, – засмеялся Костя, – твоя и моя одной крови».
Пока Игорь был стажёром, существовали всякие «потом» и «со временем» – освоишь, узнаешь, поймешь, попробуешь, осилишь… «Надо будет знать, – говорил Халин. – Надо будет сдать». Время стажёра линейно – завтра означает сегодня плюс сколько-то, послезавтра – это завтра плюс сколько-то ещё, и дальше, дальше, дальше. От старта и до финиша, от начала и до конца. Дни – словно столбики на трассе: «Сколько ехать-то, не помнишь?» – «Двадцать. Или двадцать пять».
У стажёра – единственная цель: стать продавцом. У продавцов же – сотни промежуточных: порвать всех в этом месяце по выторгу, дотянуть до выходных, распродать «камни», получить премию, – но никакой финальной. Как бег по кругу: «Что белки хреновы в колесе» (Сохацкий), «Сансара. Сара-сан» (Халин), «И каждое утро начинаешь с нуля» (Олейников), «Помнишь игра была такая – „Менеджер“?» (Чижов).
Или, скорее – «Монополия». «Chance» и «Community Chest» всё-таки ближе «Європе», чем «Сюрприз» и «Извещение»… Круглые сутки, круглая неделя, круглый месяц, круглый год – беконечное поле (читай: безначальное).
В одной из бесед с Фабьеном Уаки Далай-Лама XIV сказал: «Если бы сансара где-то начиналась, то начало должно быть и у Будды, а это уж очень всё усложняет».
(GO)
Иногда Лисицина забегала на стиралки к терминалу. «Можно выпишу? – спрашивала она. – А то глянь, что у нас творится». И действительно, возле их терминала – единственного на весь отдел – всегда собиралась толпа: две параллельные очереди, в одной – сплошь девчонки в красных поло; в другой – подвёрнутые джинсы, подсолнухи на юбке, развязавшийся шнурок – неслучайная случайность, как фокус-группа или люди на остановке.
Оля стучала ноготочками по клавишам, отбивала какой-то ломанный ритм («Игорян, говори этим с мелкой, чтобы отдел обратно меняли»), печатала заказы – часто целую пачку; и потом почти каждый раз предлагала: «Идём покурим?» – «Идём», – соглашался Ждан.
«Как у Булычёва – всё по одной схеме: герои куда-нибудь прилетают, приплывают, проваливаются. В какой-то мирок. А там – зверская тирания. Ну и суть-дело: устраивают революцию, свергают тирана и мчат домой под радостные аплодисменты освобожденных туземцев… Свобода, хэппи-энд, ура-ура! А что такое свобода? Возможность выбора. Вот туземцам и приходится выбирать. Проблема в том, что свобода заканчивается, когда выбор сделан. И дальше – в лучшем случае скукотища; в худшем – как в „скотном дворе“, всё сначала… До новой свободы и нового выбора… Потому-то люди и шляются по магазинам – всякий раз пытаются ощутить эту свободу, возможность выбирать».
Шёл дождь, и они спрятались под навесом сервиса. Можно было покурить и на центральном входе, даже Ужва махнула рукой: «Чёрт с вами, раз такой ливень» – но там уже набилось столько людей: и продавцов, и покупателей, и просто прохожих, решивших переждать непогоду, – хрен протолкнёшься, – что Оля и Игорь несговариваясь побежали за угол (перепрыгивая ручьи и лужи) к сервису (по скользким ступенькам, придерживаясь за мокрый поручень).
Почему-то пахло рыбой – конечно, не так сильно и явно как на рынке или в каком-нибудь магазине-океане, – и всё же дождь был странным, угрюмым – никакой прохлады, никакой свежести – наоборот, будто бы вытягивал из города остатки воздуха – давил, угнетал.
– Мне так никто и не поверил, – сказала Лисицина. – Короче, была весна – март или апрель. Пылесосы только-только передали от вас к нам. И я каким-то чудом – ещё толком выучить их не успела – продала моющий томас. Вся сияю, подхожу к терминалу и набиваю томас, клац энтером, смотрю – вывалился список самсунгов. Что за фигня? Пишу заново: нажимаю тэ – на экране эс, жму аш – на экране а… Я стою и смотрю на экран, как дура. Потом попробовала понажимать другие клавиши – что бы не клацала, выходит: эс, а, эм, снова эс. В общем, самсунг, как ни крути… Покупатель уже начинает нервничать, стоит, переминается с ноги на ногу. Ещё и Игнатьева подходит, тоже выписать надо – ты её не застал, она где-то в мае уволилась. Я объясняю, что проблемы с базой, надо звонить программистам. Сама, говорю ей, попробуй, я минут десять пытаюсь томас вбить. Игнатьева подходит к терминалу, безо всяких проблем набивает томас. Спрашивает: какой? Отвечаю: моющий. Клац-клац, и распечатывает мне заказ. Держи, говорит, и меньше пронто нюхай, когда полки протираешь. Сучка… Я с тех пор всегда на экран смотрю, после того, как нажму первую букву.
Сверкнула молния – Перун хлестнул плетью проштрафившуюся нечисть – где-то там за жэ-ка и усадьбой. Дождь припустил с новой силой.
– Вперёд? – спросила Оля.
– Вперёд, – Игорь бросил окурок в урну.
Лисицина взяла его за руку. Цитата откуда-то: переглянулись, засмеялись. И дальше – тоже цитаты: сбежали по ступенькам, глядя под ноги, вжав головы в плечи (в одежде под душем), уже не разбирая куда ступать («бля», – черпнул туфлем воду) – быстрей, быстрей, быстрей – к другим ступенькам… Чёрно-белый ливень: раскрась в свои цвета и мысли – и он станет твоим на все сто.
На входе стоял Шквырь, директор. «Подожди-подожди», – сказал он технику, собравшемуся обратно в магазин. «И ты», – другому. «И вы, тоже пойдите сюда», – двум продавцам у банкомата.
Ждан подумал, что Шквырь собирается вычитывать курильщиков – индульгенция от Ужвы ещё не означала, что грехи будут прощены и директором. Тем более, запрет на курение вдвоём никто не отменял. Так было в институте – официально: «палити заборонено»; однако никто не обращал внимания ни на запрет, ни на нарушавших, разве что иногда кто-нибудь из деканта, зайдя в туалет, возмущался: «окно хотя бы открывайте». А однажды в «курилку» на третьем этаже заглянул ректор. И застал там Игоря с сигаретой. «Вы учитесь у нас?» – спросил ректор. Строго, но не повышая голос. «Да», – ответил Ждан. «Можно ваш студенческий?.. Ага… Игорь Ждан… Хорошо. Идемте со мной». Они спустились в а-хэ-чэ, зашли к начальнице. «Выдайте молодому человеку ведро и швабру, – скомандовал ректор. – Потом проверьте, что он нормально всё там выдраил. И после этого отдадите документы». Слух быстро разошёлся по институту, недели две или три все выходили курить на улицу.
– Вы тоже, – остановил Шквырь Ждана и Лисицину.
Ладонь Оли выскользнула из Игоревой. Она чуть отодвинулась, обхватила свои плечи руками.
– А теперь, – громко сказал директор, – если кто-то начнёт ныть, что у него херовые условия труда… Вот, блядь, – он ткнул пальцем в сторону перекрестка, – смотрите на действительно херовые!
Светофоры не работали. Движением управлял регулировщик в дождевике: поднял руку, вытянул вперёд, повернулся боком… Вода лилась будто из шланга, волнами – как в кино.
– Парня явно начальство не любит, – сказал кто-то.
– Херовые! – повторил Шквырь.
Он был старше Игоря всего на год или два. В двухтысячном устроился в ЦУМ техником-грузчиком, через пару месяцев стал продавцом, затем – старшим, а там и завом-замом. Сюда, на Космонавта Добровольского его назначили директором, едва компания выкупила цех: откроем – будешь. Ещё немного – и можно в какие-нибудь фокусы-бизнесы, в рубрику «история успеха».
О том, кем Шквырь начинал, в «Європе» вспоминали довольно часто. По разным поводам: и «грузчик, блин, без образования – зато учить горазд», и «тоже техником когда-то, а теперь!»
Ждала себя —(сентябрь, лавка в сквере)не суетилась, не искала —Ждала.Себя – журнал листала.И, отвлекаясь иногда,смотрела как другие —у стелы, у ступенек, у фонтана —дождались.Вечером Игорь впервые увидел Лисицину не в униформе. После работы: тучи прятались за домами, солнце топталось по лужам (как ребенок, чьи родители отвлеклись-отвернулись), а радуга – разноцветный змей – пила воду из реки – наполняла небесные закрома для новых дождей.