РА-МА МЫ-ЛА МА-МУ

Журналисты чокнулись и синхронно, словно по команде, употребили огненный напиток.

– Остаётся сущая малость, – сказала, отдышавшись, Рита, – выяснить, кто же замкнул тройку победителей?

– Дак Вениамин Гудков… – кое-как промямлила девушка в козырных черевичках. – Этот… как его… олигарх… Фекалия обязывает…

– Что? – Коля чуть не подавился роллом. – Ты хотела сказать «фамилия»?

– Ага, – безвольно согласилась Наина, явно переоценившая свои возможности в борьбе с зеленым змием. – Хотела…

Несмотря на то, что та – зеркальная Наина выглядела ещё довольно бодро и даже «строила рожи», эта уже была на последнем дыхании. Достаточно сказать, что вот уже целую минуту девушка пыталась извлечь огонь из зажигалки, которую она держала «вниз головой»!

– Правда что ли? – Начальница силою отняла у подчинённой замысловатое приспособление для добычи огня и продемонстрировала единственно верный способ достижения цели. – А что он там крикнул, помнишь? – Рита на всякий случай пощелкала перед носом Наины пальцами. – Слово какое?

– Два… – круглыми губами сказала Наина. Такие губы ей были нужны, чтобы кольца табачного дыма, вылетающие из её рта, получали идеально округлую форму. – «Танцую все!».

То была последняя хоть сколько-нибудь осмысленная реплика, далее компаньоны использовали для общения более энергоёмкий язык междометий, где каждый звук таил в себе множество смыслов.

Завершилась вечеринка тем, что разбуженный начальственным зовом Кузьмич без лишних комментариев, поочерёдно снёс тела вниз и погрузил их в такси. Сам сторож этого не помнил и после жаловался Маргарите Васильевне, будто слышал их голоса из кабинета до самого утра. На что начальница, слегка поразмыслив, дала вполне исчерпывающий ответ:

– Зеркало.

При том, что Маргарита Васильевна всёже испытывала некоторую неловкость за вчерашнее, настроение её в целом было бодрым и даже слегка ребячливым. В принципе, она была не прочь опохмелиться.

– Хорошо, что вызвали такси, Семён Кузьмич!– похвалила она сторожа, решая про себя – отправить его за пивом или нет. – Объявляю вам благодарность!

Но машину, как оказалось, он не вызывал и на вопрос: «А кто тогда?» Кузьмич только отчаянно икнул и пожал плечами.

3. Соседки.

Серафима соседку свою – Стешу Ионову, в гробу видала. Пока, правда, только во сне. Зато каждую ночь! Неизбежно! А днём уснёт, так и днём тоже. Сама уже была этому не рада, хоть и ненавидела «тварь такую» лютой ненавистью! Встретятся, бывало, на улице – на другую сторону переходит. Серафима. Стеша – нет, той Серафимино чувство до одного места. Понятно – какого. Тем более, у Стеши это место – предмет гордости. А у Серафимы – нет. Наоборот. И любые другие части тела у Стеши тоже предпочтительнее как-то выглядят. Может, просто возраст такой, Стеша всёже помоложе. На вид, лет на сто, хотя по паспорту – на год всего.

Ну, а если, скажем, не удавалось Серафиме избегнуть «лобовухи», приходилось тогда напускать на себя благоприятность, пыжиться изо всех сил, изображая улыбку Джоконды. А так, как Серафима по натуре и воспитанию баба прямая, всякое притворство ей же выходило боком.

Вот сегодня, например:

– Уже щёлку заделаешь когда в кухне?

Ручеёк прожурчал – не иначе!

– Когда ты – во рту!

Стеша вообще не думает, прежде чем говорить, слова у ней так сразу и вываливаются. Посреди ночи спроси у неё, сколько время, так она тут же по всем часовым поясам отчитается. Психотип у Стеши такой – всегда на чеку!

Про щёлку в стене что сказать можно? Её «порталом» кто-то прозвал. То ли в будущее, то ли в куда менее приятное параллельное, то ли куда-то ещё – туда, короче, где свет и прелесть. В портал этот, например, деньги в долг просовывали – рубли, трёшки, пятерки. А ещё презервативами обменивались, эротическими гороскопами, «голыми картами».

Но эта история, она про родителей. Про их нравы и заботы. А вот с детьми всё получилось куда печальнее. Они эту счастливую возможность делиться с ближними сквозь стену истолковали по-своему. У Стеши сын Митька и Серафиминых двое: Алмас и Райка. Алмас с Митькой одногодки, Райка помладше. Скажем, смотрит Митька в щёлку, а там – на соседской кухне Райка возится. Он тогда:

– Рай, поди к порталу, чё покажу!

Та бежит как дура навстречу счастью – портал же, а ей – харчка смачного в глазное яблоко! Ну и слёзы потом, обиды. Зато с противоположной стороны праздник-праздник и ликование! Райка к брату за помощью – к кому ж ещё, а у того своя хитрость, свои методы.

Жили бедно, ели скудно. В ходу в основном купюры достоинством в рубль, максимум – три, если пятёрка – обморок! А Алмас – прямой наследник барона Мюнхгаузена! Я, говорит, кошелёк на вокзале нашел. В городе. Он тогда как раз с Олимпиады по химии вернулся. Кошелёк, мол, хоть и худой, но все купюры с высоким номиналом!

– С чем?

– От десятки и выше!

Хотел сначала в милицию заявить, а потом подумал, вот на фига хозяину кошелька эта нервотрепка! По допросам ведь затаскают – как пить дать! Такие деньжищи просто так не достаются! Решил тогда Алмас не подставлять бедолагу, а мужественно взять всю ответственность на себя!

– А тут подумал под перестук колёс, – говорит, – и решил не – потяну!

– Ну уж! – сразу засомневался Митька. – А при чём тут стук колёс?

– При том, что умственный процесс улучшает, тупица! – И тут опять, в который уже раз почувствовал себя Митька червяком на крючке Алмасовой лесочки. – Честно тебе признаюсь – такую ношу можно только с кем-то вынести. Вот я и подумал, а чего далеко ходить? – Алмас слегка потравил лесочку. – Мы ж с тобой одной пустышкой вскормлены! Не так?

– Одной? – ещё сильнее усомнился Митька-червяк. – Разве?

– Говорят тебе! – заверил его Алмас. – Ну что, впрягаешься?

Митька в этот момент почему-то про Али-бабу и сорок разбойников вспомнил! И про золотую пещеру!

– Сим-Сим, откройся! – говорит и будто бы спрыгивает с крючка.

– Во-во, верно мыслишь, – похвалил его Алмас. – Ты, к примеру, полтинник видал когда-нибудь? Одной банкнотой! В нём, брат, вся Алибабаева пещера уместится! Полтинник хочешь?

– Давай, – скромно попросил Митька и протянул ладонь.

– Ага, ща-ас… – Алмас сплюнул сквозь зуб. В чём ещё секрет его популярности и всеобщего обожания, так это в том, что парень одинаково ловко перенимал, как хорошие манеры, так и дурные. – Давай, главное! Чмо ты, Митька! Чмо оно и есть чмо! Сдавай и дальше свои бутылки и препарируй навозных жуков!

Сказал и сделал вид, что уходит. Руку ещё за отворот куртки засунул – типа, кошелёк проверить – там ли?

– Эй, – остановил его Митька. – А что, как заложу я тебя? Всё тогда заберут! Об этом ты подумал?

– А ты? – Алмасу самому понравилось – какая у него выдержка! – Вспомни, кто ты такой! И кто я такой? Мы на кладбище домашних животных тобою, сука, убиенных сейчас пойдём или на потом отложим? – Он достал из кармана свёрнутый вчетверо листок бумаги. – Это объявление о пропаже любимого пса Пирата, на магазине висело. Знаешь, кто писал? Сёмка Топорище, Кольки Сибиряка отец!

А этим Сёмкой в посёлке маленьких детей пугали, когда те не слушались!

– Последний раз спрашиваю – берёшь бабки?

Митька нервно закивал головой.

– Ну, то-то… – Смягчился Алмас. – Короче, слушай – передача через портал! В три ночи! Идёт? Деньги голым получать будешь! Понял?

– Без штанов?

– Без всего! Только с бантиком. Бантик чтобы обязательно был, понял?

– Где?

– Где, где! На елде!

– Зачем?

На Митьку было больно смотреть!

– За хлебом! Ровно в три, запомнил? Ещё надо будет три раза прыгнуть и столько же раз прокукарекать! Сделаешь, как надо, может, я ещё десятку накину! Десятка тоже одной купюрой!

Судя по тому, как веселилась Райка, Митька сделал всё, как надо. И даже больше того! Никогда ещё Райка не теряла сознания от смеха, жалко Алмас не попал на представление – вдвоём у портала не встать! А как натешилась сестрёнка Митькиным стриптизом, тут Алмас бумажку то и просунул, а там – на бумажке надпись:

«Петухи кричат – девки дрочат! Соседям – вход бесплатный».

Ну и всё! Потрясли яйцами на потребу публике! И ничего тут не поделаешь – Алмас вон каждый день гантели таскает пятикилограммовые, иди, наваляй такому! Да и авторитет у парня непререкаемый – в школе и на улице. Учится хорошо, книжки читает, по олимпиадам всяким, что ни месяц, болтается. К таким, как Алмас, так, запросто не подберёшься!

А Митька что: то вон дворнягу соседскую немножко крыситом притравит, то кошку бездомную на берёзе вздёрнет! Лучше – беременную. О птицах – так и говорить нечего! Сколько он их из рогатки пострелял – не перечесть! А что ему, скажите, ещё остаётся, если место положительного героя занято!

Со временем Митька, хочешь – не хочешь, вынужден был повышать планку собственных низостей. Уже просто кого-то повесить или пристрелить казалось ему делом скучным, а, главное, малоперспективным. Куда интереснее было сначала сладко науськивать виновных на невинных, а потом тихо радоваться в уголке, как же это у него всё здорово получилось!

Для полного и всестороннего понимания проблемы обратимся к коллективной фотографии десятого «А». Она у Серафимы на стене – под стеклом. Увеличенная! Центральный в верхнем ряду – Алмас, а самый жалкий и зачуханный с краю в нижнем углу – Митька. Митька свою такую порвал на мелкие клочки. Порвал, а потом съел. Не запивая!

Теперь дальше. Зима. Конец декабря. В школе – новогодний бал. Не дискотека «два притопа – три прихлопа», а именно что – бал! Событие! Парни, какие были на фотке, в том и явились, а вот девчонки «откутюрились» по полной! Особенно постаралась Юля Мурашова – объект обожания всех школьных пацанов! Платье где-то изыскала, каких и в городе не нашивали! С открытой спиной, с декольте, из аметистовой бархатной ткани! И что совсем уж невероятно – в пол! Парням бы, конечно, лучше вообще без платья, но на худой конец можно и так!

Как сняла Юлька шубу, как выплыла в спортзал, да еще в блеске иллюминации и фонарей, так тут все и офанарели! Буквально! По ходу мероприятия, как водится, выбирали самую красивую пару, ею, конечно же, оказались Алмас и Юлька! Тут, как говорится, в аптеку не ходи. И вот они танцуют один танец, другой, а Митька рядом трётся и всё время на длинное Юлькино платье наступает, да так, сука, подгадывает, что типа это Петя Сурин делает, который рядом вальсирует со своей партнёршей. Будто это Петя из ревности хочет сопернику досадить. Раз наступил, другой, третий… Алмас не стерпел, для начала шепнул обидчику на ухо, чтоб тот не быковал. Видели бы вы Петю – от одного выражения его лица Митька испытал оргазм! Ну, а уж, когда в пятый раз «наступил» Петя Сурин на бархатное платье королевы бала, да так, что аж подол затрещал, тут Алмас окончательно взбесился и такого шлепка Пете отвесил, от которого тот на пол свалился. Да, собственно, не от удара даже, а от неожиданности!

А парни «Солнцедара» намахнули, им теперь только повод дай! И уж тут неважно – авторитет ты или нет, напроказил – получай! К затрещавшему подолу Юлькиного платья вскоре массово прибавились разорванные воротники, рукава, штанины и прочие элементы нехитрого ребячьего облачения, одних пуговиц было оторвано штук сто! И вот смешались в одной безобразной тупой куче-мале все эти недавние школьные святые, бодро соскочившие с иконостаса под названием «Доска почёта», а чуть поодаль, в гордом одиночестве он – отринутый и презираемый всеми, тихий Бог-пакостник Митя Ионов! И где теперь ваша королева Юлька в своем царственном наряде? Где Алмас – соколиный глаз с его болезненной претензией на мировое господство? Где вообще всякий, кто вообразил себя кем-то особенным и неповторимым? А нету! Никого по отдельности теперь нету! А есть одна бесформенная, тупая, сопливая масса!

Стоит ли после этого говорить, что единственный, кто заработал в аттестат «отличное поведение», это он – Дмитрий Иваныч Ионов!

Но всё это дела давно минувших дней, просто к слову пришлось, чтоб понятней было, что за «щёлка» такая.

Так вот:

– Щёлку когда заделаешь в кухне?

– Когда ты – во рту!

– Дошутишься! Я в шприц какашек наберу и всю кухню тебе попорчу!

– А я – тебе! – Стеша отвечает, а сама специально мимо глядит – в небо. Типа, много чести. – А мешает, так сама и заделывай.

– Всё? – закипает Серафима. – Поговорили?

– Ага. – Стеша на небе все облака пересчитала, давай руки свои разглядывать – ой, гляди-ка, пальцы – пять плюс пять равняется десять! – Пожелание тебе на будущее бесплатно – сказать не о чём, так и молчи. Здоровее будешь!

И пошла себе – куда шла. А куда шла? Да никуда! Так, болтается по посёлку, как кувшинка по болоту. Хоть бы про соседа своего поинтересовалась, про Кирьяна! Мальчишку в район на «Скорой» увезли, а ей до балды! Сволота такая! Ой, сволота – это ж муж её! Тварь такая – вот!

Было около девяти утра. Серафима успела истопить печь, кинуть Чернушке сена, прибраться во дворе и приготовить несколько маковых сэндвичей для Кирьяна. Радио даже включать не стала, «Глас Алмас» сегодня был на профилактике, а слушать что-то ещё, кроме этого, она уже отвыкла. Как-то случайно услыхала некую передачу на «Маяке», так поймала себя на мысли, что попала на иностранное вещание. Говорят как-то замысловато. Не мычат, не хрюкают!

Перед тем, как отправиться на автостанцию, Серафима заглянула к Бабе Яге. Та с молотком в руке поправляла прореху в заборе.

Здороваться Серафима не стала, знала – ответом на всякое приветствие ответ будет один:

– Сама иди на хер!

Поэтому перешла сразу к делу.

– Я в больницу. Передать ему чего?

Старуха, продолжая одной рукой забивать непослушный гвоздь, другой полезла за пазуху и вытащила оттуда футляр из-под очков.

– Вот… Тут пензия за полгода. Вся, до копейки. Передай кому нужно…

– Кому? – вздохнула Серафима.

– Не знаю, кому-то всё равно нужно… Главное, пусть лечат, как положено… Попросят ещё, скажи больше нету. Я бы сама поехала, да ноги не держат… И потом… люди кругом, а уж это для меня вовсе непреодолимо.

Передавая Серафиме посылку, Ядвига Марковна, угодила молотком в верхнюю часть штакетины, отчего нижняя, отскочив от прожилины, сильно ударила старуху по ноге.

Зная, какую реакцию это вызовет у Бабы Яги, Серафима своевременно закрыла уши.

Посадка на автобус до райцентра осуществлялась возле Пожарной Части, комната же с неясными очертаниями, где обычно перекуривали пожарные, служила ещё и Залом ожидания. Так как вся работа пожарных только в том и состояла, чтобы перекуривать, помещение всегда было плотно накачено табачным дымом. Более или менее просматривалась голландская печь, обёрнутая лакированным листовым железом, широкая, отшлифованная до блеска пассажирскими задницами, скамья вдоль всей стены и алюминиевый бак с кружкой на цепочке. Так как с водой в пожарке обычно были проблемы, то отсутствовала она и в баке.

Хуже всего просматривалось, криво висящее над баком, фанерное табло «Расписания движения автобусов». Собственно, автобус был один: в 9.00 до Павловска и в 15.00. он же – обратно. Так как автобус чаще был в ремонте, всякое его появление на публике приветствовалось всеобщим ликованием и угрозами в адрес проклятых империалистов!

График движения рейсов № 1 и № 2, коряво выведенный мелом на фанере, укладывался в две кривые строчки.

Помимо круглосуточного курения папирос, игры в подкидного и употребления антидепрессантов, в обязанности начальника пожарной дружины Вовы Авдеева, входила периодическая реставрация надписей на табло, для чего в кармане его брезентового бушлата всегда хранился кусок мела. В случае, если антидепрессанты не действовали или, наоборот, их количество превышало допустимую норму, вдобавок к дежурным выражениям прибавлялись новые – временные, имевшие куда более яркую эмоциональную окраску, чем просто набившая оскомину, нехитрая информация о маршруте. Новообразования эти, разумеется, удалялись, правда, не всегда своевременно.

Вот и сегодня, войдя в зал ожидания и бросив дежурный взгляд на табло, Серафима не без интереса ознакомилась со слегка отредактированной версией.

«Автобус №1… сука… по маршруту Лучистый – Павловск… брандспойт тебе в зад… время отправления… на х… в 9.30., время прибытия в 10.15. Посадка … пять лет строгача с конфискацией… перрон № 1.»

В зале кроме Серафимы находились старший пожарный Вова Авдеев, больше известный под позывным «Малец», именно так он обращался к каждому, с кем вступал в диалог и фельдшер Аркадий Петрович. Огнеборец, устроившись на скамье с ногами, пребывал в своём обычном рабочем состоянии, то есть, беспробудно спал, фельдшер же стоял у табло и близоруко пялился на поправки в расписании.

– Перрон номер один… – Несколько раз клятвенно повторил Аркадий Петрович, словно от этого зависела судьба планеты. – отправление, на х… в девять тридцать…

От неожиданности Серафима немножко согнулась в коленях, чтоб фельдшер перепутал стетоскоп с микроскопом – это да, но, чтоб материться!

– Аркадий Петрович, – укоризненно обратилась она к лекарю. – Ну что же это вы, в самом деле! Говорите так, будто их тут несколько – перронов то! Один был всю жизнь, один и остался.

Фельдшер повернулся на голос и приветственно приподнял шляпу. То, что Аркадий Петрович поменял ушанку на фетровую шляпу со стопроцентной вероятностью указывало на окончательный приход весны!

Время ещё оставалось, они присели на самый крвешек скамьи – всю остальную площадь накрывало могучее тулово «Мальца». Несмотря на то, что накануне печь сильно истопили и в комнате стоял тропический зной, пожарный спал при полном боевом снаряжении, как того требовала инструкция. Отсутствие страховочного пояса и лестницы свидетельствовало о том, что по части антидепресантов, принятых накануне, у «Авдея» случился явный перебор. Было не очень дымно и, если бы не сивушные испарения, густо исходившие от дружинника, могло показаться, что вы ошиблись адресом и значит уже никогда больше не сможете покинуть пределы родного посёлка ни автобусом, ни автомобилем, ни чем бы то ни было вообще!

– В Павловск? – поинтересовался фельдшер.

– Нет, вашу мать, – весело ответила Серафима. – В Рио-де-Жанейро!

– С мальчишкой то беда какая… – поменял тему Аркадий Петрович. – Кабы ногу не отняли! Вы не к нему часом?

Серафима утвердительно кивнула.

– А я за спиртом, – обратился Аркадий Петрович к печке. – Третьего дня Семён Топорище пришёл укол делать от бешенства, да всё и выпил. Вообще-то я вчера ещё собирался, а тут «Глас Алмас»! Хорошо хоть сегодня у него профилактика, а то без спирта в нашем хозяйстве сами понимаете…

В посёлке уже давно привыкли к его странной манере обращаться к пациенту, глядя в противоположную сторону.

– Кстати… – Серафима крутнула виртуальное колёсико регулировки звука до упора, потому, что «Малец», чёрт бы его побрал, начал храпеть, а так как источников храпа у него было два: рот и задница, переорать этот слаженный дуэт было непросто. – Хотела всё у вас спросить, а чего это вы, Аркадий Петрович, баламутите насчёт радиации народ? По утрам особенно, будто б от радива вред один и пользы никакой?

– Что, простите? – переспросил Аркадий Петрович, устремив свой взор в окно.

Серафима, набрав побольше воздуха, повторила свой вопрос – слово в слово.

– Понял, ага, – проорал фельдшер, почему-то посмотрев при этом под скамью. – А почему тяжело доходит, знаете? Вот вы у меня спросили сейчас, Серафима Сергеевна, а у меня слова ваши в ухо не залазят. Я вот, например, в такой последовательности лучше бы усвоил: один вред и никакой пользы! Чувствуете разницу? Так разве не лучше? Не благостнее для слуха? А ведь это те же самые слова, ваши слова, только в правильной редакции. Вы меня понимаете?

– Да я то, может, и понимаю, – Серафима топнула ногой от злости непонятно на кого – на фельдшера или на «Мальца». – Вот не поймёт только Алмас! Не ради это себя он же всё делает, а – нас! Речь чтобы чётче наша мысли выражала наши! Задача в чём вот же! А по старинке живёте вы – вам удобно как! Идёт время то! Смотреть надо вперёд! Хрю, мать его, хрю!

«Мальцу» видно приснился пожар наивысшей категории – он расстегнул ширинку и принялся торопливо высвобождать шланг. Этого Серафима никак не могла стерпеть и, стащив с дружинника каску, с силою, на какую только была способна, потянула его за ухо.

– А ну-ка, рота, подъём! «Малец», «Малец», я «Пиздец», как меня слышишь, приём!

Пожарный замычал, закряхтел и проснулся. Потребовалась минута-другая, прежде чем он окончательно пришёл в себя.

В зал как раз вошли пожарные-близнецы Саша и Паша Коротковы по кличке «Два в одном», которые, в отличие от своего шефа, антидепрессантами не злоупотребляли, отчего вид всегда имели бодрый и румяный. Сигарету и ту курили одну на двоих, попеременно. И говорили также – кто-то начинал фразу, а другой заканчивал. Редкий образец сиамских близнецов не по телу, но по духу!

Близнецы принесли с собой четверть самогона для командира и два непочатых блока сигарет «Стюардесса» для себя. Купили ещё буханку ржаного хлеба, несколько банок кильки в томате, вяленой плотвы и полкило репчатого лука. Целый день теперь никто из доблестных ствольщиков и топорников не должен появляться ни в магазине, ни в столовке, ни где-либо ещё, дабы не компрометировать высокого звания укротителя огня!