- -
- 100%
- +
ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ АВТОРА
Эта книга – не хроника и не мемуары. Я не ставил перед собой задачу точно восстановить события, даты и подробности тех лет. Всё написанное – это скорее попытка поймать и удержать ускользающее: ту атмосферу безумной молодости, когда мир казался бесконечным, а жизнь – яркой, как солнце над аэродромом.
Я писал не о фактах, а о чувствах. О запахе аудиторий и весеннего ветра, о вкусах студенческих вечеров, о смехе, глупостях и мечтах. О тех, кто шёл рядом – друзьях, сокурсниках, преподавателях, девушках, случайных знакомых. Все они, со временем растворившиеся в жизни, остались во мне как частица общей юности, навсегда связанной с именем – ХАИ.
Многое, конечно, подзабылось, многое переплелось с фантазией, что-то домыслено, приукрашено или искажено временем. Но я хотел лишь одного – чтобы, читая, вы почувствовали тот самый дух: вольный, озорной, вдохновенный, немного сумасшедший, искренний до последней жилки.
Если я что-то рассказал не так, перепутал – не взыщите. Пусть это будет доброй улыбкой, а не укором. Прошло более тридцати лет, но, закрывая глаза, я всё ещё вижу те лица, те вечера, то беззаботное ощущение будущего, которое казалось вечным.
С благодарностью, ностальгией и любовью —
ко всем, с кем делил свою юность и мечты,
Дмитрий Кожеванов
Глава 1. Начало пути
Июль 1988 года. Я – спортивный стройный парень, глаза голубые с хитрой смешинкой, причёска с пробором и юношеские усы – сдал выпускные экзамены, и под аплодисменты родителей, учителей и уже бывших учеников нашей родной школы получил аттестат о среднем образовании. Решение, что делать дальше в жизни, уже давно было принято. Ещё два года назад, когда я заканчивал восьмой класс, и мне было 15 лет, моя мама – эффектная, стройная, энергичная блондинка с короткой стрижкой «по-рижски» – меня спросила:
– Дима, а что ты думаешь делать после восьмого класса? Что тебе хочется, что нравится?
Я пожал плечами, задумчиво нахмурился,
– Мне нравится авиация! Собирать модели самолётов, изучать их характеристики, читать истории знаменитых конструкторов. Обожаю возиться с конструктором, что-то придумывать, собирать новые конструкции. Люблю чинить часы, мопеды и автомобили… – я вскинулся, вспомнив ещё: – Очень люблю чертить!
Мама сидела рядом, с любовью глядя на меня, и не удержалась, протянула руку погладить меня по голове. Я недовольно и смущённо отвёл голову, не давшись, возмущённо проговорил:
– Ну, мама! Я же уже не маленький!
Она по-доброму засмеялась, обхватила меня руками, прижала к себе,
– Конечно не маленький. Ты у меня уже такой большой сын! А совсем недавно был такой маленький, такой хорошенький.
И таки добралась до моих волос, нежно их гладя. Я делал вид, что ужасно недоволен, старался вырваться, но при этом тихо и блаженно улыбался.
Мама ещё недолго меня погладила и отодвинулась, заглянув мне в глаза,
– Так что, сынок, хочешь поступить в институт, на инженера?
Я не очень уверенно кивнул,
– Да. Наверное, да, – «инженер» было чем-то огромным, недосягаемым. – Чтобы была и авиация, и конструирование, и черчение.
Она понимающе покивала,
– Хорошо, я поищу такой институт, узнаю.
И снова протянула руку, чтобы погладить меня по голове. В этот раз я с усилием заставил себя не двигаться, закрыл глаза и замер: «Чтобы сделать маме приятно, можно немного и потерпеть».
* * *
Через несколько недель мама, вернувшись с работы, зашла в мою комнату с каким-то листком плотной бумаги. Торжественно протянула его мне. Это была отпечатанная голубыми чернилами листовка для абитуриентов Харьковского авиационного института. Я впервые попробовал новое слово на вкус: а-би-ту-ри-ент. Внимательно прочитал текст с двух сторон, под пристальным взглядом мамы.
Из него следовало, что в ХАИ – так сокращённо назывался институт – существует пять факультетов:
1 – самолётостроительный,
2 – моторостроительный,
3 – систем управления,
4 – летательных аппаратов и
5 – САПР (системы автоматизированного проектирования).
Наше внимание сразу привлёк четвёртый факультет. «Летательные аппараты» – это ракеты. Ракеты – престиж, космос, Байконур, ядерный щит Родины…
Всё, решено! После 10-го класса поступаю в ХАИ, на 4-й факультет!
* * *
Прошло два года. Мы с папой и мамой сидели за обеденным столом на ярко освещённой июльским солнцем кухне и держали семейный совет о том, как я поеду подавать документы в Харьковский авиационный институт. Дверь на балкон была открыта, нас обдувал приятный сквознячок. На плите остывала большая кастрюля с вишнёвым компотом, распространяя сладкий аромат.
Мама первой взяла слово, взволнованная и решительная:
– Сынок, я поеду с тобой. Мы всё узнаем. Посмотрим, где живут студенты, как питаются. Познакомимся с деканатом. Узнаем, что нужно для подготовки к экзаменам…
И тут ей на руку мягко, но властно, положил свою сильную ладонь папа – коренастый, мускулистый мужчина небольшого роста, с густыми тёмными волосами и щёточкой усов. Он был лётчиком военной авиации, майор, командир экипажа.
Нежно погладив руку мамы, сказал, качая головой,
– Не нужно, Ирина. Он всё сделает сам. Справится. Он у нас уже взрослый.
И достаёт из нагрудного кармана висящей на стуле рубашки большую зелёную купюру – 50 рублей. Протянул её мне, я автоматически взял и не мог поверить: такие огромные деньжищи! Пересчитал в голове, сколько на них можно купить: 227 мороженых в шоколаде по 22 копейки или 333 мороженых в вафельном стаканчике по 15! Ничего себе!
А мама… В ней кипела борьба. Сердце кричало: «нужно поехать, помочь, всё проверить, узнать!», а ум соглашался с папой: сыну пора самому пробивать дорогу. Она сжала челюсти, порываясь возразить, настоять на своём, но сдержалась. Согласилась. Взгляд стал грустным и обречённым. «Муж говорит правильно. Верно. Но как же страшно и тяжело отпускать любимого ребёнка в сложный и опасный мир!..»
На кухне установилось молчание, было слышно только чириканье уличных воробьёв и приглушённое бормотанье радио у соседей. Я рассматривал купюру, а родители внимательно наблюдали за мной. Я поднял голову и вопросительно посмотрел на отца. Он улыбнулся, и уверенно пояснил:
– Билет до Харькова стоит около десяти рублей. Так что денег хватит и на еду, и на гостиницу, если придётся задержаться, – сделал смешливое лицо, – Только на пиво сильно не налегай!
Мама возмущённо вскинулась, грозно посмотрела сначала на папу, потом на меня. Отец весело рассмеялся удавшейся шутке, погладил маму по спине и чмокнул в щёку. Она строго погрозила нам пальцем. Мы с отцом сделали невинные лица – будто и не понимаем, о чём речь, даже не думаем о таком. Но при этом украдкой переглядывались со смешинкой в глазах.
Глава 2. Любовный квадрат
Вечером, когда уже начались сумерки, мы прогуливались по нагретому за день асфальту, взявшись за руки с моей любимой девушкой. Её тоже звали Ира. Она была на год младше меня, закончила 9-й класс. Тоненькая, с мускулистыми стройными ногами, карими живыми глазами, каштановыми длинными прямыми волосами и чуть скруглённым носиком.
Наши отношения прошли сложный путь. Два года назад я как-то неожиданно познакомился с тремя девочками-подругами из нашего дома. Они всегда гуляли вместе: Света и Алла – мои ровесницы пятнадцати лет, и Ира – которой было четырнадцать. Я даже не помню, как это произошло. Ира давно привлекала моё внимание, с первого обращённого на неё во дворе взгляда. Покорила своей внешностью, манерой держаться, походкой, какой-то внутренней цельностью и естественностью. Как мне казалось издалека.
Вспомнил, как мы начали общаться! Это произошло летом. Мы с раннего утра до 10 вечера находились на улице, забегая домой только пообедать. Дети нашей длиннющей девятиэтажки постоянно были друг у друга на виду, встречались и пересекались по многу раз за день. Так вышло, что мы часто прогуливались с моим другом вокруг дома по часовой стрелке, а три подружки – «накручивали круги» нам навстречу. На каждом круге мы – то равнодушно проходили мимо, то строили друг другу глазки. Я частенько засматривался на Иру, а её подружки хихикали. А мой друг Алёша – высокий худой парень с тёмными вьющимися волосами – смущался и недовольно морщился от глупости девчонок.
В какой-то момент я понял, что мне надоело играть в гляделки и пора нам уже познакомиться.
При очередной встрече «на кругу» с девчачьей троицей, я резко перед ними остановился, приподнял руку, делая жест «стоп», и громко произнёс: «Стойте!»
Все опешили, в том числе и мой друг, удивлённо вытаращив на меня глаза. А я уверенно сказал,
– Девочки, а давайте гулять вместе. Всё равно по одной дорожке ходим. Вместе будет интересней.
Девчонки непонимающе начали переглядываться, не зная, как реагировать. Ситуация была совершенно нестандартная. Вот если бы мы их облили водой из брызгалок, или обидно начали дразнить – тогда было бы всё понятно. Но мы явно не собирались делать ничего подобного. И это пугало.
Я пристроился четвёртым к изумлённой троице, и махнул рукой вперёд,
– Идём?!
Алёша пристроился ко мне пятым, и мы пошли. К моему удивлению и радости. Правда, молча. Я придумал «гениальный ход», с чего начать беседу:
– Я Дима, – тыкнул себя пальцем в грудь, – это Алёша. А вас как зовут?
Девочки всё ещё были в некоем шоке, и сдавленно хором ответили,
– Алла.
– Ира.
– Света.
Я приветственно кивнул, и начал «экспресс-интервью»: кто в каком классе учится, чем занимается, в какие кружки ходит, что любит, что читает… Девочки незаметно ожили, начали рассказывать о себе, расспрашивать нас.
Всё происходящее мне казалось сном наяву. Несмотря на внешнюю уверенность и спокойствие, внутри я удивлялся своей спонтанной выходке, как и все остальные. Казалось, всё делает другой человек. Это он нагло «клеит» девчонок, действуя так, будто это естественно: дружить, сближаться, объединять компании девочек и мальчиков…
Когда через полчаса наши новые знакомые сказали, что им пора домой и ушли, Алёша наклонил вбок голову, и прямо, как принято у друзей, спросил:
– Дима, зачем они тебе понадобились?! Это же девчонки!
Так-то я был согласен с другом – девчонки и вправду бесполезны. В футбол и «квадраты» не играют. Рогатки и брызгалки делать не умеют. По деревьям за вишней и черешней не лазят. Про оружие и машины ничего не знают. Даже во вкладыши не играют! Никакой пользы. Но Ира мне очень нравилась. Какое-то странное, непонятное влечение казалось очень важным. Что-то томилось внутри и не давало оторвать от неё глаз.
– Мне нравится Ира. Очень хочется познакомиться с ней поближе. Куда-то сходить погулять. Может, сходить в кино…
Алёша удивлённо выпучился,
– Зачем?! Ты что, влюбился? – и глупо захихикал, сам поражаясь тому, что ляпнул.
Я пожал плечами и в сомнении поджал губы,
– Не знаю. Вряд ли. Я ничего в этом не понимаю. Просто хочется.
Друг понимающе покивал.
– Ладно. Только я в этом участвовать не буду. Мне с ними как-то неприятно. Непонятно. Они о чём-то говорят, хихикают, шушукаются, смотрят… А мне от этого не по себе. Аж мурашки бегают, волосы дыбом на руках, – и в доказательство приподнял руку, чтобы мне было лучше видно.
Я понимающе и сочувственно улыбнулся,
– Хорошо, Алёша, я тогда сам. Ну что, по домам?
– По домам!
Как-то быстро и незаметно мы с девчонками очень сдружились. Много общались, часто встречались. Их всегда трое, и я. Даже начали бегать по утрам, заниматься спортом вместе. Бегали мы, конечно, мало – в основном болтали на спортивной площадке, смеялись и дурачились.
Однажды я набрался смелости, и, отведя Иру в сторонку, пригласил её в кино. Её одну, без подруг. Я ожидал, что она будет возражать и нужно будет объяснять. Но я ошибался. Она улыбнулась и сразу согласилась.
Не знаю, что обо мне думали и говорили между собой мои новые подруги, даже не задумывался об этом, если честно. Мне было просто с ними здорово, комфортно, весело, интересно. Мы всегда находили интересную тему для разговора, куда пойти погулять, что поделать. И я как-то не задумывался о последствиях, если буду приглашать Иру гулять со мной одну.
В кино мы сходили замечательно. На дневной сеанс. Когда мы проходили в зал, я впервые взял Иру за руку, якобы, чтобы провести её на место. От этого невинного прикосновения моё сердце готово было поставить мировой рекорд по частоте сокращений, и, казалось, стучало на весь зал. Её ладонь была прохладной, нежной и податливой. А от волос шёл волнительный запах свежести и чего-то манящего. Потом долго гуляли по парку, усеянному мокрой жёлтой листвой. Ели мороженое. Было довольно холодно и сыро, но мы этого не замечали, захваченные волнением первого прикосновения к душе друг друга. В результате, к огромному моему огорчению, Ира на следующий день заболела. Её мама по телефону сказала, что острая ангина, температура, и она даже не может разговаривать. Я посочувствовал, и попросил передать Ире, что желаю ей выздоровления, и пусть она позвонит, когда ей станет лучше.
Как оказалось, жизнь с болезнью подруги совсем не остановилась. Мы продолжали вместе гулять со Светой и Аллой. И как-то раз, совершенно неожиданно, без причины, Алла попросила проводить её домой. Мы заговорились на тёмной лестничной площадке перед её дверью. А потом Алла спросила,
– Может, попьём чаю? Родители до позднего вечера будут на работе. Есть печенье, пряники. Суп, и котлеты.
Я без всякой мысли согласился. Потому что кушать действительно хотелось. И в том, чтобы пообедать или поужинать у друзей, в те времена не было ничего необычного. В порядке вещей.
Алла меня очень вкусно покормила, гордо похваставшись, что котлеты делала сама. Я высоко оценил её кулинарное искусство. А потом провела меня в большую комнату, где мы уселись на диван и вначале просто болтали, а потом как-то само собой получилось, что Алла оказалась у меня в объятиях, и мы несмело и неумело поцеловались.
Постепенно мы с Аллой стали часто гулять вдвоём: обнимались в подъезде, целовались, ходили за руку. И, почему-то, это меня не смущало. Было еле слышное ощущение, что что-то происходит не так. Что всё пошло куда-то не туда. Но Ира мне так и не перезвонила. Я ей пытался звонить несколько раз, но каждый раз попадал на её маму или старшую сестру, которые мне с непонятной строгостью говорили: «Ира ещё болеет и к телефону подойти не может».
Я тогда подумал, что это из-за того, что Ира простудилась из-за меня. Ведь это я её накормил мороженным в холодном и сыром парке. И родственники за это совсем мне не благодарны.
А Аллу я воспринимал поначалу просто как одну из трёх подруг. И не видел ничего зазорного с ней пообниматься и поцеловаться. Она тоже вкусно пахла. И как бы у нас была одна, общая, тёплая компания. Мне очень нравились все три девочки. Да и Ира пока всё равно болеет. Почему бы не погулять пока с Аллой. Временно.
Так и пролетела зима. Мы уже переоделись в лёгкие куртки и кофты.
Все нас с Аллой перестали даже дразнить, привыкли, что ходим везде вдвоём. Считали нас «сладкой парочкой». Познакомился с её родителями – суровым усатым отцом рабочего вида, и полноватой простой, мамой с причёской завитой бигудями.
И вот однажды моя мама, когда мы остались вдвоём на кухне, спросила:
– Дима, у вас с Аллой всё серьёзно?
Я растерялся, не ожидал такого вопроса, и не знал, что ответить. Серьёзно ли у нас? А мама меня убила наповал уже следующей информацией:
– Ты раньше же дружил с Ирой?
– Мы все вместе дружили. Ира, Алла и Света. Вчетвером.
Мама на меня как-то странно посмотрела, и непонятным тоном, то ли осуждающим, то ли жалеющим, продолжила:
– Мне сегодня соседка рассказала, оказывается Ирина, когда вы с ней расстались, страшно горевала. У неё была истерика, еле успокоили. Долго плакала, не вставала с постели. Родители боялись даже, чтобы она с собой ничего не сделала.
Грустно рассмеялась:
– Ну, ты даёшь, сынок – устроил целый гарем и трагедии, как в любовном романе.
Мама отвернулась, наливая мне суп из кастрюли в тарелку, а я сидел, в изумлении открыв рот и выпучив глаза.
Я расстался с Ириной?! Серьёзно?! Когда?! Она же болела, а потом сама не перезванивала мне, ни разу! Мы с ней вообще после того похода в кино даже не виделись, словом не перекинулись. Это же она как бы со мной не захотела общаться.
Я потряс головой,
– Ничего не понимаю, мама. Я с Ирой не расставался, это она, она со мной рассталась.
Мама как-то сожалеюще на меня посмотрела,
– Разберись, сынок, поспрашивай, выясни, что произошло на самом деле. Какая-то нехорошая история, чует моё сердце. Ты же у меня хороший, добрый, не верится, что ты мог так обойтись с девочкой. И тебе же Ира очень нравилась. Я помню, как ты собирался с ней в кино, какой пришёл домой радостный…
У меня горело лицо – от стыда и множества других эмоций. Я покивал,
– Конечно, я разберусь, выясню, мама.
Еле запихнул в себя обед, и побежал к телефону. Схватил свой блокнотик с номерами телефонов и начал крутить диск, обзванивая общих знакомых – кто что знает, кто что слышал. И оказалось, что я один ничего не знаю, и ни о чём не в курсе.
Эта история казалась мне чудовищной, я никак не мог в неё поверить. Но факты – вещь упрямая.
После того обеда у Аллы дома она написала записку и передала через почтовый ящик: «Ира, Дима теперь будет со мной. Мы обнимались и целовались у меня дома. Я его люблю и он меня тоже. Прости».
Сначала я решил устроить жёсткие разборки. Эта история была жуткой, некрасивой, гадкой, подлой – мучительной.
Но потом пришла мысль, что я сам участвовал в этом не с лучшей стороны. Не подумал, что Ира могла принять нашу прогулку так близко к сердцу. И даже не думал о том, что чувствуют ко мне другие девочки – Алла и Света. Они были для меня просто подругами. Замечательными – весёлыми, интересными и милыми – подругами. Я был уверен: и я для них просто друг. Я не подавал им никаких знаков, что они мне интересны как девушки. Ире – да, им – нет. Точно нет. Мы просто общались, я им старался во всём помогать, смешить, поддерживать. Как со всеми друзьями. Они же знали, что мне нравится Ира. Точно знали!
Оказалось, я был слеп и ничего не понимал – даже не пытался понять. Просто «плыл по течению», не пытаясь на что-то влиять, не делая никакого выбора. Так было удобно.
Я тяжело вздохнул, сидя в своей комнате, и машинально раскрашивал тонкой кисточкой давно собранную модель самолёта «Ил-2», до которой всё не доходили руки. Кропотливая тонкая работа помогала расслабиться, успокоиться и привести мысли в порядок.
Было ясно одно – с Аллой нужно расстаться и постараться вернуть дружбу с Ирой. Но после всего этого я даже не представлял, как это сделать: как расстаться и как вернуть.
На следующий день, после уроков и кружков в Доме пионеров, я, как обычно, пришёл к Алле. Она радостно меня встретила, обняла и чмокнула в щёку. Потом провела на кухню, чтобы напоить чаем и угостить печеньем. Я смотрел на неё и просто не понимал, как всё это сейчас начать. Алла всегда была со мной добра и заботлива – только тепло и внимание, ничего плохого. «Что же не так-то? Что тебе не нравится, Дима?!»
И вдруг я понял: рядом с Ирой сердце трепетало – всё наполнялось восторгом, радостью и волнением. А с Аллой мне было просто хорошо, как с другом – другом, с которым можно целоваться и обниматься, который приятно пахнет и вкусно готовит.
И накатила такая тоска: я понял, как сильно обидел и мучил Иру своими отношениями с Аллой. И пришёл жгучий стыд – он и придал мне решимости.
Я пристально посмотрел ей в глаза и вывалил всю правду – максимально жёстко, как только мог.
– Алла, я тебя не люблю. И я не твой. Мне было хорошо с тобой. Но люблю я Иру.
Она замерла, глядя на меня распахнутыми глазами, которые начали быстро наполняться слезами. Было видно, что она поняла, что я теперь всё знаю. Она стыдливо опустила голову, но почти сразу её вскинула. И с каким-то вызовом и надрывом сказала:
– А я ни о чём не жалею, Дима! Я тебя люблю!
Её слова не вызвали во мне отклика – словно кто-то сказал: «Я люблю свою черепашку». Я почувствовал горечь, разочарование и сожаление. Наверное, эти чувства отразились у меня внешне, потому что Алла спрятала лицо в ладонях и горько заплакала.
Мне её стало искренне жалко – хотелось погладить, утешить, успокоить. Но я одёрнул себя: тогда наверняка всё снова возобновиться. А я решил что, хватит, больше мы не вместе.
Я просто встал, прошёл в прихожую, обулся и вышел, закрыв за собой дверь.
На следующий день, когда мы играли с друзьями во дворе в «квадраты», ко мне подошла младшая сестра Аллы и передала записку. Я развернул сложенную вчетверо половинку тетрадного листа и прочитал послание, написанное ровным, красивым девичьим почерком: «Дима, если мы не будем вместе, то я наемся таблеток и умру! Я тебя люблю!»
Когда до меня дошёл смысл написанного, я обалдел.
Сначала я фыркнул: «Да кто ж в такое поверит? Из-за этой ерунды умирать?»
Потом закралась мысль: «Наверное, это уловка, чтобы надавить на жалость!»
Но уже через минуту я с волнением подумал: «А если, всё-таки, правда? Вдруг она решит и вправду налопаться таблеток? Надо сходить и проверить, и если что – переубедить!»
Закончив партию, я сказал парням, что отлучусь ненадолго, надо кое-что сделать. И пошёл к Алле. Зашёл в её подъёзд, на лифте поднялся на 5-й этаж, привычно позвонил в её дверь. Сколько раз я уже так приходил – и не сосчитать.
Она была дома, открыла дверь. Я пристально её осмотрел: грустная, немного смущённая, но совершенно не похожа на человека, который собрался сводить счёты с жизнью. Мысленно улыбнулся: «Хорошо. Значит, просто обманывала. Бояться нечего».
Через несколько дней пришла ещё одна записка от Аллы – и она одновременно обрадовала и озадачила: «Дима, я поняла, что у нас больше ничего не будет. Я знаю, что ты любишь Иру, и я ей всё рассказала. Что это я всё сделала и придумала, что ты любишь её, а не меня. Будьте счастливы». И в конце нарисованное сердечко.
Я чуть не присвистнул, и долго стоял глупо улыбаясь.
Как оказалось, радовался я зря. Ира совсем перестала гулять во дворе, появляясь лишь по делам или по пути в школу. Училась она не в нашей школе, поэтому там мы пересекаться тоже не могли. А при всех случайных встречах, когда выходила на балкон на своём третьем этаже, прямо напротив асфальтовой площадки, где мы играли в «квадраты», делала вид, что меня не знает. Я иногда встречал её маму и сестру на улице, всегда здоровался, и всегда в ответ получал сдержанный, даже холодный, молчаливый кивок.
Наладить контакт не удавалось – так продолжалось долго. Но я упорно, и неизменно тепло здоровался с Ирой и её родными. И через пару месяцев свершилось чудо: Ира не прошла мимо меня, как мимо невидимого приведения, а вдруг кивнула в ответ на моё приветствие. А потом начала говорить «Привет» – просто как знакомому, без обиды. После этого я радовался, будто мне подарили огромный вкусный пряник.
Когда уже наступило лето, я увидел, что Ира снова начала гулять во дворе, но уже только со Светой. К тому времени мы уже собирались по вечерам большой компанией на лавочках. Мальчики и девочки, все с нашего двора. И я, встретив случайно Свету на улице, закинул ей предложение:
– Приходите с Ирой вечером на лавочки. Там весело, прикольно. Посидим вместе.
Света на меня изучающе внимательно посмотрела, и кивнула.
– Но только ничего себе не представляй Дима, мы на тебя и на Аллу ещё очень обижены.
Я внутри возликовал, но внешне сохранил серьёзность и беспристрастность,
– Да я всё понимаю, это ничего не значит. Просто приходите, компания большая, вам будут рады.
А компания была действительно немаленькая – в нашем доме жили целых 14 человек нашего возраста.
Как раз тогда я немного научился играть на гитаре – дядя из Ленинграда показал мне аккорды. И я стал таскать папину гитару на наши вечерние посиделки. А Ира вообще училась в музыкальной школе по классу гитары. И её, конечно, тоже уговорили вынести гитару и показать, что она умеет. Так мы на этом деле и начали сближаться – переписывая друг у друга слова песен, показывая аккорды. Больше, конечно, она меня учила. И голос у неё был намного лучше моего.
Незаметно наступили последние дни августа – самая щемящая пора, когда каникулы, остатки свободы чувствуются особенно остро и радостно. С наступлением темноты становилось уже немного прохладно, и мы сбивались плотной кучкой на длинной скамейке, грея друг друга. Моя «банда», зная, что я испытываю к Ире тёплые чувства, и у нас всё очень непросто, всегда помогала нам оказаться рядом. И настал день, когда я почувствовал, что можно сделать важный шаг – обнять Иру, чтобы лучше согреть, и вообще. Ну не убьёт же она меня, если ей не понравится.