Архив памяти

Пролог. Легенда о Белом Волке

Метель выла между ярангами, как живое существо, заблудившееся в собственной ярости. Порывы ветра гудели в щелях, словно духи пытались прорваться в мир людей. Ульген, старейший шаман Анадырского района, сидел у костра в центре стойбища Мынгын. Пламя рвалось вверх, освещая его морщинистое лицо, похожее на потрескавшуюся кору лиственницы.

Огонь потрескивал, отбрасывая пляшущие тени на меховые капюшоны детей, собравшихся полукругом. Дым поднимался к небу, как молитва.

– Садитесь ближе, – прохрипел Ульген, поправляя трубку, из которой тянулась струйка горького дыма. – История, которую я расскажу, не звучит в школах. Её слышат только те, кто помнит снег.

– Мы помним, – прошептал кто-то из детей.

Двенадцать пар глаз сверкнули в полумраке, полных затаённого страха и ожидания. Самый младший, шестилетний Этувги, закутался в парку так, что виднелось только круглое лицо с яркими румяными щеками.

– Давно, когда ветер был добр, жил вождь по имени Кыыт, – начал Ульген. Голос его обрёл ритм, будто сопровождал невидимый бубен. – Он правил в пору, когда люди и духи ещё говорили друг с другом.

– А он слышал их голос? – спросила Тыгынэ. – Прямо вслух?

– Не ушами. Он слушал сердцем. А сердце не врёт… до тех пор, пока в нём есть место для других.

– А почему теперь не говорят? – не унималась девочка.

Старик вздохнул, не сердясь, и на мгновение закрыл глаза:

– Потому что Кыыт предал их. В священной горе Ивульгын он нашёл золото. Желтое, как вечернее солнце. Но вместо дара духам он продал его чужакам за огненную воду и железные ножи.

– Зачем? – прошептал Этувги.

– Потому что забыл, кто он. А тот, кто забывает, становится добычей.

Порыв ветра сорвался с горы и зашипел в растяжках яранги. Ульген поднял бубен, украшенный зубами нерпы, и ударил. Глухой звук пошёл по земле, как грозное напоминание.

– Хозяин Ветров разгневался. Пурга длилась сорок дней и ночей. Олени гибли. Дети замерзали в ярангах. Рыба ушла из рек. Земля закрыла уши.

Этувги прижался к сестре. Старик смягчил голос:

– Тогда вышла шаманка Йыгыгэт. Хрупкая, как лишайник на камне. Она пошла к Хозяину Ветров и предложила: свою жизнь – за жизнь народа.

– Одна? – выдохнула Тыгынэ. – Без оружия?

– У неё был бубен. И имя, которое знали духи.

Он встал, его тень вытянулась, словно великан из другого мира.

– В последнюю ночь пурги люди услышали вой. Не ветра – зверя. Йыгыгэт стала Белым Волком. Огромным, с шерстью как свежевыпавший снег. В его пасти бился Кыыт. Волк унёс его в метель, откуда нет возврата. Но, уходя, оглянулся. Его глаза были ледяными. И все поняли – он вернётся, если люди снова станут жадными.

– А мы его увидим? – спросила Тыгынэ, голос её дрожал.

– Если будете врать. Если будете брать, не отдавая. Если забудете своё имя – он придёт.

Ульген потушил трубку и прошептал:

– Он уже здесь.

В тот момент ветер сорвал с яранги кусок шкуры, и детям показалось – в темноте пронеслась белая тень.

Глава 1. Разлом

Лёд трещал под ногами, будто старое стекло. Таян шагал впереди, вонзая костяной посох в белизну перевала Ульвэй. Воздух резал горло при каждом вдохе, превращая дыхание в боль. За ним растянулись двести оленей – живой поток в молчаливой реке снега и ветра.

Под ногами лёд был прозрачен, как линза. Сквозь него Таян видел, как подо льдом застыли силуэты – тела в советской форме. Их лица были спокойны, глаза открыты. И казалось, лёд передавал их шёпот:

– Выпустите нас… Мы не мертвы…

– Брат! – Этувги догнал его, захваченный ужасом. – Гаги не кричат. Ветер не с той стороны. Что-то не так…

– Не сейчас, – отрезал Таян.

– Почему ты не хочешь слышать? Ты сам всё чувствуешь!

– Я хочу стадо довести, вот что я хочу. Если уйдём – останемся ни с чем.

– А если останемся – тоже ни с чем. Только мёртвыми.

Таян стиснул зубы. Он чувствовал то же – тундра сегодня дышала не так. Но путь нельзя бросить.

– Отец бы не отступил.

– Он погиб в такую же погоду! – выкрикнул Этувги, но голос его затерялся во внезапном треске.

Лёд треснул. Глухо, как выстрел. Передовые олени провалились в воду. Чернота затянула их, словно живое горло. Они бились, рога царапали лёд, но вода глотала их безжалостно.

– Режь упряжь! – закричал Таян. Они вытащили ножи, но поздно.

Стадо разделилось: часть осталась с ними, часть металась на отколовшейся льдине, третья исчезла под водой. Этувги посмотрел на брата:

– Надо найти укрытие. Нас самих через неделю найдут замёрзшими.

– Найдут через год. Или не найдут вовсе, – пробормотал Таян.

Дым вахтового посёлка «Полярник-3» Таян увидел первым. Из всего стада в живых остался один телёнок. Он нёс его на руках, как младшего брата.

Контейнеры поселка стояли, как гнилые зубы. На баннере – лозунг: «Осваиваем Север для потомков!» – и выцветшая надпись баллончиком: «Освоили. Помираем».

Из двери вышел мужик с лицом, как выжженный снег. Геннадий. Цепь на шее блестела, как кандалы.

– Опять твои вонючие олени у труб? – Он плюнул, слюна застыла на лету.

Таян молча указал на слизь у трубы. Рядом лежали дохлые лемминги, их внутренности были прозрачны.

– Земля? Да это просто дыра с деньгами! – рявкнул Геннадий. И ударил монтировкой. Таян упал, кровь согрела язык.

– Или работаешь на нас, или…

– А если не буду? – прохрипел Таян, поднимаясь.

– Тогда тебя найдут такими же дохлыми, как этих крыс.

Но он не договорил. Из пурги донёсся вой – нечеловеческий, горловой. На фоне метели вырисовалась фигура. Белый Волк. Его глаза – жёлтые щели в вечной мерзлоте.

Геннадий замер. Ещё на прошлой неделе он уверял руководство, что существо – лишь миф, полезная легенда для контроля над местными. Он сам писал отчёты о «приручении аномалии». Хотел поймать Волка, изучить, использовать. Говорил, что его кровь ускоряет регенерацию.

А теперь Волк смотрел прямо на него.

Он сделал шаг назад. Рука на цепи дрожала.

– Мы же хотели только… Мы не знали, – пробормотал он, но голос утонул в гуле ветра.

Он резко обернулся, пошёл к дверце склада, цепляя связку ключей, – там, где хранилось охотничье ружьё. Несколько рабочих переглянулись. Один машинально перекрестился, другой зашептал: «Это он… из легенд…»

Когда Геннадий вернулся с оружием, Волка уже не было. Только следы лап, уходящие в пургу, и слабое дрожание металлических стен, словно контейнер запомнил присутствие чего-то большего, чем зверь.

– Контейнер Иваныча этим, – пробормотал Геннадий. – Тот всё равно не вернётся.

Ночью Таян проснулся. Ветер прорвался в контейнер, как вор, оставляя на губах привкус инея. На подушке лежал обломок оленьего рога с тремя перекрещенными линиями. Такой был у отца в день его последнего ухода в тундру.

Он потрогал знак пальцем. Поверхность рога была тёплой, словно кто-то оставил его всего мгновение назад. И тут в углу контейнера вспыхнул холодный отблеск – застывший свет, не дающий тени.

Три фигуры стояли перед ним. Старик в доспехах из моржовой кожи. Женщина с пустыми глазницами. Ребёнок с черепом песца вместо лица.

– Тыын, – сказал старик. – Нас не зовут. Мы приходим, когда начинается счёт.

Таян сел, дыхание вырывалось из груди паром. Рука на роговом амулете дрожала.

– Что вы? Откуда?.. – он глотнул воздух, словно надеясь, что ответ придёт сам.

Женщина шагнула ближе, её пустые глазницы смотрели сквозь него:

– Ты несёшь имя, в котором спрятан круг. Ты знаешь, что гребень треснет. И ты – один из тех, кто должен помнить, чтобы не случилось забвение.

Ребёнок подошёл ближе и протянул Таяну кость:

– Сломанный знак, сломанный нож, сломанная память. Ты будешь помнить, даже если откажешься.

Старик снова заговорил:

– Йыгырэт проснулась. Ты должен идти. Когда метель начнётся – не оглядывайся. За спиной будет то, чего ты не должен видеть дважды.

Таян ощутил, как в груди шевельнулся древний страх, знакомый по рассказам отца, по голосам в ветре. Он хотел спросить, что значит всё это, но губы не слушались.

Ребёнок заговорил последним:

– Когда увидишь Волка, не беги. Спроси его, почему он не забрал тебя тогда, у трубы.

Он моргнул – и остался один. Лишь рог в руке и слабое потрескивание стены под дыханием северного ветра напоминали, что они были здесь. Или всё ещё были. В этот момент за тонкой стенкой контейнера послышался голос – сдавленный, словно звучащий сквозь сон, хрипловатый и тревожный:

– Пастух. Вся надежда на тебя…

Таян резко обернулся, сердце ухнуло в пятки. Никого. Голос исчез так же внезапно, как появился. Он прозвучал знакомо, но Таян не мог вспомнить, чей он. Только чувство: угроза, спрятанная в предупреждении. Что-то, что он ещё услышит снова.

Глава 2. Уроки отца

Таяну было двенадцать, когда отец разбудил его до рассвета.

– Вставай, Тыын. Сегодня ты услышишь голос ветра.

– Можно не сегодня? Я всё равно ничего не услышу…

– Услышишь. Просто забудь, что ждёшь слов.

Он вывел сына к реке. Там лёд трескался зигзагами. В руках у Келева был бубен, обтянутый кожей нерпы, потрескавшийся от времени.

– Бубен – не игрушка. Он жив. Если ударишь без причины – ответит болью.

Келев дал ему костяную колотушку, поправил пальцы, как учат держать сердце.

– Здесь – дыхание. Здесь – зов. Бей так, будто зовёшь мать из забвения.

Таян ударил. Плоский звук. Потом снова. На третий раз – эхо. А потом – шёпот. Язык без слов, но суть ясна.

– Не духи. Это тундра. Она помнит, как ты украл нож у Геннадия, – сказал отец.

– Ты… знал?

– Я не знал. Я слушал.

Он достал нож с рукоятью из оленьего рога, на лезвии – три зарубки.

– Волк, пуповина брата, и вот… – Он порезал ладонь сына. Кровь упала на снег, растекаясь, как знак.

– Теперь тундра знает тебя. Если солжёшь – ветер заблудит тебя даже в родном стойбище.

– Почему ты не учишь Этувги? – спросил Таян.

Келев молчал.

– Он не услышит. А ты уже слышишь.

– А если не хочу слышать?

– Поздно. Как только услышал первый раз – уже не заткнёшься внутри.

В лесу мелькнула белая тень.

У мёртвого оленя – чёрная струйка крови. Из пасти выпала труба с клеймом «Полярник-3».

– Они роют, и земля болеет, – сказал Келев. Он вонзил нож в землю у ног сына. – Хочешь уйти – можешь. Но если возьмёшь клинок – обратной дороги нет.

Айна, мать Таяна, не спросила про кровь. Она знала.

Перед сном Таян разглядывал нож. Третья зарубка – его.

За ярангой выл ветер. И в нём прозвучало:

– Тыын…

В углу стоял Белый Волк. Или только тень. На полу – три капли крови. Знак.

Тем временем, в офисе «Северного потока» Геннадий шептал в радио:

– Пастух видел Волка.

Голос в ответ был холоден:

– Ликвидируй свидетелей. До 25 декабря – сорок дней.

Глава 3. Алиса

Шипение ленты казалось дыханием. Глухим, пульсирующим, как сердце внутри стены. Алиса прижала наушники сильнее. Аудиокассета, подписанная дрожащей рукой – «Протокол Йыгырэт, А.К.» – жужжала, как насекомое в коробке.

– …если ты слышишь это, значит, я не успел…

Голос был мужским. Усталым, надтреснутым. Алиса почти узнала его, но воспоминание выскользнуло. Он говорил быстро:

– 1986-й. Мы думали, что контролируем поле. Что можно запереть голос. Но голос не принадлежит нам. Он древнее. Он зовёт. И если мы не отзовёмся правильно – он найдёт других…

Шорох. Потом:

– Йыгырэт – это не объект. Это выбор. Или ты отдаёшь себя – или тебя берут по частям.

Пауза. Кассета заскрежетала. Потом снова:

– Она помнит. Даже если никто больше не помнит. Запомни. Север не забывает.

Щелчок. Тишина.

Алиса села на пол. Комната была голая, только металлический стеллаж с коробками. Один светильник моргал. Сквозняк шевелил край старого плаща, висевшего у двери. На стене – старая карта Чукотки с отметками. Красным. Почерком матери.

Она взяла письмо. Бумага хранила запах мыла и что-то ещё – может быть, ромашку. Или йод.

Алиса. Если ты читаешь – значит, я ушла. Ты знаешь, я не сбегаю. Я оставляю. Потому что знаю, что ты сильнее. Смотри в север. Там ответы. Внутри тебя.

Она прижала лист к груди. Потом медленно развернула цилиндр, найденный в коробке под названием «АНОМАЛИЯ-7». Внутри – кость. Тонкая. Детская. С вырезанным символом.

Алиса вздрогнула.

– Что за чёрт… – прошептала она.

Она помнила этот знак. Во сне. Или в fever dream из детства, когда у неё была высокая температура и она видела белое животное в пустоте. Оно звало её по имени. Но не голосом – дыханием.

Экран старого терминала загорелся сам. На нём – цифровая маска. Контуры лица. Пульсирующее свечение. А потом – надпись:

ВОЛК ВИДИТ ТЕБЯ

Алиса резко встала. Кабель питания был выдернут. Экран гас.

Внизу под полом что-то глухо заскрипело. Как будто кто-то прошёл босиком по железу.

Она знала: это начало. Или продолжение. Или то, чего боялись её родители, когда просили никогда не ездить на север.

Но она поехала. Потому что мать исчезла. Потому что архивы были рассекречены. Потому что отец был там – в голосе. В знаках. В костях. Потому что внутри неё всё кричало: «Иди». Даже если никто не ждал.

Бар “Шельф” находился на окраине заброшенного посёлка, в здании бывшего магазина, обшитого волнистым железом. Табличка над входом держалась на одном саморезе, покачиваясь от ветра. Внутри пахло гарью, водкой и старой резиной.

Алиса прижала к груди рюкзак с образцами. За стойкой стоял мужик с лицом, как моржовый клык, и наливал мутную жидкость в гранёные стаканы.

– Тебе чего, учёная? – буркнул он, даже не посмотрев.

– Кофе. – Голос сорвался.

Бармен усмехнулся:

– Тут два напитка: водка и “Байкал”. И оба сомнительного происхождения.

Алиса не знала, что ответить. Рюкзак тяжёлел. Внутри кость пульсировала своей немой памятью.

– Дай ей чаю, Вить. И не гони про “Байкал” – вижу же, бутыль с “Оболонью”, – прозвучал голос справа.

Мужчина в тёмной куртке бросил на стойку пятирублёвку 2003 года. Он выглядел усталым, небритым, но в глазах была внимательность. Не та, что от интереса – та, что от наблюдения.

– Ты Алиса, да? – спросил он, когда бармен отошёл.

Она напряглась:

– А ты кто?

– Сергей. Формально – таксист. Неформально – человек, который не любит, когда в посёлке кто-то копается в старых папках без разрешения.

Она бросила взгляд на рюкзак.

– Я не копаюсь. Я ищу.

– Все так говорят. А потом кто-нибудь видит то, что не должен.

– А ты – кто-нибудь, или тот, кто всё видит первым?

Он усмехнулся:

– Я тот, кто может довезти тебя туда, куда ты не хочешь, но должна.

Молчание. Потом он пододвинул ей кружку. Пар был настоящим.

– Пей. Здесь быстро мёрзнут не только пальцы.

Она взяла кружку. Он не спрашивал, зачем она здесь. Но знал. И она это чувствовала.

За окном ветер гонял снег, как охотник – белую стаю.

Дорога шла вдоль старого русла реки. Белая полоса между сугробами, словно жила, вырезанная из тундры. В машине было тепло – печка работала на пределе, но окна всё равно покрывались инеем.

Сергей вёл одной рукой. Другая лежала на руле, будто он ждал, что что-то вырвется из-под снега.

– Ты знала, куда едешь? – спросил он, не поворачивая головы.

– Я думала, что знаю. Но… – Она замялась. – Я приехала, потому что мама исчезла. Потому что отец оставил ключи. Потому что не могу иначе.

Он кивнул.

– Север не терпит чужих. Но иногда свои – ещё опаснее.

– А ты кто? Свой?

Он усмехнулся.

– Я тут родился. Значит, меня терпят. Пока не начну задавать лишние вопросы.

Они замолчали. Машина подпрыгнула на кочке. Алиса сжала ремень.

– В том архиве… что ты искала? – негромко спросил он.

– Ответ. Или хотя бы кусок правды. Там были кости. Карты. Слова, которых не должно быть в научных отчётах. “Йыгырэт”. “Волк”. И дата: 1986-й.

Сергей посмотрел на неё. Долго. Потом сказал:

– Тогда тебе стоит держаться крепче. Если ты полезла туда, откуда даже снег возвращается другим.

Они прибыли ближе к вечеру. Мелькали серые строения – полуразобранные ангары, покосившиеся мачты, снеговые холмы, похожие на курганы. Здесь всё выглядело неживым, даже металл.

Сергей припарковался у бывшего общежития. Над дверью болтался ржавый козырёк, под которым ветер насвистывал, как старик без зубов.

– Здесь и будешь жить. Комната 17, вторая лестница налево. Ключ у смотрителя. Он, кстати, боится всего нового, особенно людей с рюкзаками, – сказал он, не выходя из машины.

Алиса медленно вышла, прижав сумку к боку. Порыв ветра почти вырвал её из-под крыла машины. Она всмотрелась в посёлок. Он был как декорация к фильму, снятому по памяти. Всё немного не так. Всё слишком знакомо.

Сергей, уже повернув обратно, сказал напоследок:

– Если увидишь кого-то, кто стоит, но не двигается – не подходи. Даже если это человек. Особенно если это человек.

Он уехал. Алиса осталась. Ветер гудел между стенами, и под снегом будто что-то слушало её шаги.

Глава 4. Школа у края света

Любава медленно стерла с доски меловой круг, оставив только координаты: 64°38’ с.ш., 172°25’ в.д.. Класс был погружён в полумрак – зимнее солнце еле пробивалось сквозь заснеженные окна, отбрасывая бледные полосы света на старые парты. Скрип мела всё ещё эхом отзывался в стенах, когда она обернулась. Несколько учеников обменялись взглядами, кто-то неуверенно сдвинулся на стуле. Кто-то втянул голову в плечи, будто почувствовал приближение чего-то непонятного. Даже воздух, казалось, стал плотнее, насыщеннее – как перед бурей. Она обернулась к детям, чувствуя, как ветер с улицы стучит в щели окон, принося запах снега и чего-то древнего.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.