Тьма: Начало

За его спиной стоял молодой офицер, весь в напряжении. Он видел записи. Он понимал, что это не маскарад. Что тот рыцарь – не человек в костюме.

Но старик продолжал ехидно усмехаться.

– Рыцарь… в двадцать первом веке… – он фыркнул. – Господи, кого вы там нашли, ролевика с ментальными отклонениями?

Рация снова зашипела:

– Сэр, он в одиночку вывел из строя три машины! Мы не можем пробиться к девочке! – Он идёт прямо на нас! Что прикажете делать, сэр?!

Старик приподнял бровь.

– Значит так, Сэм… – он потянулся за пепельницей. Его голос стал ниже, холоднее. От него веяло чем-то старым, дисциплинарным, железным. – Вы останетесь там и будете сдерживать его, пока я не скажу иначе. – Девочку не трогать. – Рыцаря – по возможности задержать.

Он погасил сигару, будто завершал очередной рабочий день, а не отдавал приказ, от которого зависели жизни.

Сэм с рацией в руке закричал так громко, будто мог перекричать само фатальное чувство, расползающееся по улице:

– Сэр, да пошёл ты! Я сам разберусь!

Старик, слушая его крик, лишь слегка ухмыльнулся. Тонкая морщинка возле глаза дрогнула. Он не сказал «стоп». Не сказал «не смей». Он просто позволил ему идти.

Сэм рывком поднялся из-за укрытия и побежал вперёд – навстречу тени, которая шагала через туман, будто сама смерть решила материализоваться. Пальцы его дрожали, но спусковой крючок был зажат до белизны. Очередь врезалась в шлем рыцаря – глухо, звонко, почти без эффекта. Металл сыпал искры, но не трескался.

Рыцарь остановился.

Он смотрел на Сэма так, будто видел не человека – а существо, которое случайно оказалось на пути гиганта.

Сэм продолжал стрелять. Патроны щёлкали в магазине, отдача вибрировала по руке – но рыцарь шагнул вперёд, ровно, уверенно.

И когда между ними осталась длина вытянутой руки – всё закончилось.

Резкий, односложный звук. Не выстрел. Не удар сапога.

ХРЯС.

Рыцарь нанес удар рукой – даже не замахиваясь, будто просто убрал с дороги назойливую муху.

Сэма отбросило так стремительно, что его ботинки едва коснулись земли. Он перелетел через полосу света фонаря и врезался в стену дома, оставив на кирпичах длинную, размытую кровавую дугу. Звук удара был глухой, мокрый, будто мешок мяса бросили на бетон. Руки у него дернулись, будто он пытался что-то ухватить в воздухе… но пальцы лишь сжались в пустоту.

Тело скатилось вниз и исчезло за краем дома, падая в сугроб. Снег принял его мягко, почти ласково.

Дыхание Сэма сорвалось, превращаясь в хрип. Тёплая кровь стекала из его рта на белый снег, окрашивая его в ржаво-красный. Глаза ещё были открыты… но не видели уже ничего.

И где-то далеко, в тёплом кабинете, старик тихо пробормотал:

– Ну что, герой… ты сделал свой выбор.

Последний коп – тот, кого все считали самым тихим, самым внимательным, самым умным – медленно обошёл машину, стараясь дышать как можно тише. Он видел, как падают его коллеги. Слышал, как трескаются кости. И понимал: это не бой. Это бойня.

Только один шанс. Только один выход.

Он заметил девочку, неподвижную у фонаря, и, не думая ни о наградах, ни о приказах старика, нырнул к ней, подхватив на руки. Она вздрогнула – холод, боль, испуг – но не сопротивлялась. Её тело было таким лёгким, будто она уже почти растворилась в ночи.

Коп прижал её к себе и побежал, что было сил.

Снег скользил под обувью, туман жёг глаза. Он знал, что стоит оглянуться – и увидит смерть.

Но всё пошло не так.

Нога ушла. Лёд скрипнул.

ШМЯК.

Они оба рухнули в снег. Девочка вскрикнула от боли – тихо, почти беззвучно, но коп услышал, как кричит её хрупкое тело.

– Прости… прости! – прошептал он, поднимая её снова, дрожащими руками.

И побежал дальше – спотыкаясь, почти ослепший от страха. Но живой. И с девочкой на руках.

Пока остальные стреляли, как безмозглые, он сделал единственное разумное – вырвал её у смерти.

Тем временем рыцарь, занося меч над очередной жертвой, остановился. Его движение будто сломалось пополам.

На снегу – следы. Маленькие, неровные, хаотичные. И крупные, оставленные ботинками бегущего человека.

А девочки – нет.

Тишина на мгновение стала густой, как кровь. Рыцарь не рычал, не кричал. Но от него будто исходил разочарованный, звериный стон.

Он повернулся в ту сторону, где исчезли следы.

Сделал шаг.

Только один.

И в этот момент ночь взорвалась рёвом тяжёлого орудия.

Позади, на перекрёстке, стояла бронемашина. На крыше – пулемёт. Пламя из дула срывалось длинными, жгучими нитями, освещая улицу вспышками адского света.

Пули били в спину рыцарю с такой силой, что обычного человека разорвало бы на куски. Но его броня вспыхнула глубоким, тёмным сиянием – почти невидимым, словно свет умирающей звезды.

От поверхности доспеха расходились искажённые волны – слой силы, отталкивающий металл.

Пули не просто отскакивали. Они отлетали, меняя траекторию, словно наткнувшись на невидимую стену, и разлетались по сторонам, пробивая витрины, разбивая окна, оставляя искры на кирпичах.

Это было похоже не на защиту – а на презрение.

Рыцарь даже не пошатнулся.

Он медленно повернул голову на звук пулемёта – недовольно, почти лениво. Будто его разбудили.

Коп едва дышал, задыхаясь от холода и страха. Он подбежал к ближайшему автомобилю – весь занесённый снегом, забытый городом и хозяевами. Рукой, трясущейся так, будто мышцы вот-вот откажут, он разбил замёрзшее стекло.

Глухой треск разнёсся по улице.

– Прости… – только и успел прошептать он, встряхивая руку, порезанную о стекло.

Он открыл дверь изнутри, схватил девочку под мышки и буквально закинул её на заднее сиденье. Она была бледной, почти без сознания, но глаза её дрожали – она тоже слышала, как хрустит снег за углом.

Шаги.

Тяжёлые. Ровные. Без спешки. Без сомнений.

Тень рыцаря выступила из переулка, словно ночи стало мало, и она выпустила существо, которое давно принадлежало тьме. Его шаги становились громче. Звон металла усиливался. Он шёл по следам, как охотник по тёплой крови.

Коп бросился под руль, сорвал кожух, оголил провода.

– Давай… давай… давай же!

Он скручивал провода, но пальцы не слушались – холод и паника превращали каждое движение в мучение.

Искра. Молчание. Снова искра. Ноль.

Шаги рыцаря становились ближе, ближе… Уже было слышно легкое дребезжание металла от каждого его движения – как будто древний доспех шёл по современной улице в издевательской насмешке над прогрессом.

Коп ударил кулаком по панели.

– ДАВАЙ!!!

И в этот миг мотор взревел, кашлянул, ожил.

Коп широко открыл глаза – взгляд наполнился отчаянной радостью. Он уже хотел крикнуть что-то вроде «Мы спасены!», но…

Он увидел.

Увидел, как рыцарь стоит прямо перед машиной и смотрит на него в упор. Не моргая. Не двигаясь. Просто смотрит. Сквозь туман, через разбитое стекло, будто глядя ему прямо в сердце.

Коп с криком вжал педаль в пол. Колёса сорвались, снег разлетелся, машина дёрнулась вперёд.

Но рыцарь лишь поднял руку.

И когда автомобиль почти наехал на него – он схватился за рамку водительской двери. Пальцы, вдавленные в металл, издали хруст, будто он ломал старую консервную банку.

СКРРРРАААА—

Дверь была вырвана одним движением.

Машина резко накренилась, коп выкрикнул от ужаса – рыцарь стоял рядом, удерживая дверь, как бесполезный трофей, а другой рукой уже тянулся к нему.

И всё это – на скорости.

Машина рванула вперёд, практически выскальзывая из его хватки. Рыцарь отпустил, позволив ей уехать лишь на несколько метров.

Но он уже повернул голову в ту сторону, куда она неслась.

Он не собирался отпускать добычу.

Он просто наслаждался погоней.

В машине царил хаос.

Коробка передач заедала, словно сама боялась скорости, с которой коп пытался сбежать. Приборная панель мигает, радио сводит с ума:

«…хo-хo-хo – » «…температура упадёт – » «…сильный ветер – » «…счастливого Нового – » «…опасный циклон – »

– Да что с тобой, чёрт возьми?! – коп ударил по боковой панели, но радио продолжало метаться между станциями, словно город сам предупреждал: бежать бесполезно.

Девочка дрожала на заднем сиденье, не понимая – это её дыхание дрожит или сама машина.

А снаружи мир начал ломаться.

Для рыцаря всё вдруг замедлилось, будто кто-то погасил время. Он поднял голову – и увидел не просто следы шин.

Он видел неоновые дорожки, тянущиеся от задних фар машины, будто огненные ленты, которые ещё дрожат в воздухе. Они оставались яркими, живыми, доступными для прикосновения. И снежинки… Они зависли в воздухе – неподвижные, хрустальные, словно живые стеклянные точки.

Мир застыл. Кроме него.

Его броня засветилась изнутри тусклым огнём, и меч, который был ещё в руке, начал словно растворяться – металл втягивался в пластину нагрудника, как живой. Вместе с мечом броня будто наполнялась чем-то древним, звериным.

И вдруг – взрыв.

Не огненный, а будто взрыв ярости. Из его шлема прорвался рёв – настолько мощный, что снег на крышах рядом дрогнул.

Рёв, который услышала вся оперативная группа.

– ЧТО ЭТО БЫЛО?! – закричал кто-то по рации. – МЫ… МЫ НАШЛИ ЕГО! – ОН ГДЕ-ТО СЛЕВА… СПРАВА… ЧЁРТ, ОН ПЕРЕДВИГАЕТСЯ!

Но они не могли понять, где он.

Потому что он двигался уже слишком быстро.

И не плавно – а рывками, резкими скачками, как оборванный кадр фильма. Реальность вокруг него искажалась: фонари тянулись в ниточки света, здания будто сгинали формы, как в кривом зеркале.

Каждый его «шаг» был не шагом – а мгновенным перескоком в новое место, настолько быстрым, что глаз успевал уловить только след:

Изогнувшаяся тень. Сгорблённая фигура. Руки, которыми он отталкивался от земли, как зверь, готовый разорвать.

И снова исчезал.

Поддержка, прибывшая ближе к переулку, увидела только это:

– ОН… ОН ПЕРЕМЕЩАЕТСЯ!!! – ЧЁРТ, ЭТО НЕВОЗМОЖНО! – ПУЛЯМИ ЕГО НЕ ВЗЯТЬ!

Один боец включил фонарь – и успел увидеть его всего на миг.

Рыцарь стоял в десяти метрах… а через долю секунды – в одном.

Свет прорезал снег и туман, и на мгновение стало видно его позу: сгорбленный, руки чуть отведены назад, пальцы упёрты в землю… как у зверя, готового прыгнуть на добычу.

И он прыгнул.

Не вверх – вперёд, туда, где в ночи исчезающая машина оставляла дрожащие неоновые следы.

Он бежал по ним. Он чувствовал её. Его охота начиналась.

Тем временем, в тепле, где ничто не напоминало о морозной бойне снаружи, старик сидел в кресле, откинувшись назад так, будто ему было скучно даже дышать.

У его ног, аккуратно на ковре, стояла молодая сотрудница, тщательно массируя ему ступни. Её пальцы дрожали – не от холода, а от отвращения, которое приходилось прятать под вежливой улыбкой.

– Как вам кофе, сэр? – спросила она тихо.

Старик даже не повернул головы. Только забубнил себе под нос, так, будто сам себе жаловался:

– Я бы получше сделал… твоё счастье, что мне лень заниматься такими бесполезными вещами.

Она слегка прикусила губу, скрывая реакцию. Но в мыслях прошептала:

Да ты хоть что-нибудь сделал бы нормально, старый чёрт… хотя бы раз в жизни для приличия.

Он этого, конечно, не услышал. Он не слышал никого – кроме себя.

Телефон на столе снова запищал – коротким, требовательным, раздражающим звукком. За ним другой. И ещё один. На мониторе мигали окна: Срочно!, Критично!, Запрос связи!

Старик устало посмотрел на все мигающие экраны, как на мух, мешающих ему спать.

– Да чтоб вас всех… – проворчал он.

Он наклонился, медленно достал из ящика старый армейский нож. Лезвие было затуплено временем, но по-прежнему внушало страх – и пахло металлом, который видел слишком много крови.

Он взял ближайшую связку проводов от коммутатора и одним резким движением – хрясь – перерубил их. Искры вспыхнули и погасли.

Связь умерла.

Он откинулся назад с тяжёлым, вымученным выдохом:

– Хоть бы пару секунд дали отдохнуть…

Сотрудница приподняла бровь, но лицо не выдало ничего. Только мысли её были ядовитыми:

Ну да. Ты ведь устаёшь… конечно… каждую секунду занимаешься чем-то важным. Например, ломаешь телефоны и жалуешься на кофе.

Старик даже не заметил её взгляда.

Он взял сигару. Щёлкнул зажигалкой. Лёгкое потрескивание затерялось в тишине.

– Вот… теперь можно работать… – пробормотал он, не замечая, что за окном город уже погружается в хаос.

Он не слышал рёва рыцаря, который сотрясал улицы. Он не видел красных вспышек. Он не замечал, как рядом гибнут люди.

Он видел только спокойный огонёк сигары…

…и ощущал приятно тёплый массаж своих старческих ступней.

Старик посмотрел на неё со странной, неприятной ухмылкой. Глаза его сузились, складки на лице собрались в змеиную гримасу.

– Эй, – сказал он, постукивая пальцем по своей штанине. – Ты меня слышишь?

Она попыталась сделать вид, что не понимает, отвела взгляд, надеясь, что он просто ворчит или снова требует кофе. Но старик, не потерпев игнорирования, наклонился вперёд и вцепился в её подбородок, заставляя поднять голову.

– Я сказал: сюда смотри.

Он ткнул пальцем в ту же точку на брюках, грубо и требовательно, как будто командовал собакой.

– Приступай, – сказал он с тяжёлым, мерзким спокойствием. – И без твоих «не в настроении». Ты тут работаешь – так работай.

Она отшатнулась, насколько могла, но его рука схватила её за плечо и вдавила обратно на колени, не давая уйти.

– Ты делаешь то, что я говорю, – прошипел он. – Не испытывай моё терпение.

Она сжала зубы так, что челюсть свело. Внутри всё кипело от унижения, от бессилия. Её мысли стали тёмными, как густая тьма:

Сдохни. Просто сдохни уже, старый ублюдок.

Но вслух она сказала лишь:

– …да, сэр.

Старик довольно вздохнул, словно только что победил в малой, но важной для него войне.

Его власть была абсолютной. Здесь, в этом кабинете, он мог ломать людей, как хотел. И он делал это – с удовольствием.

Сотрудница вышла из кабинета старика, опуская глаза. Она резко, раздражённо вытирала рот салфеткой – будто пытаясь стереть с себя само чувство грязи, от которой хотелось бежать и принять душ.

Дверь кабинета закрылась за её спиной, и она тихо процедила сквозь зубы:

– Твари… все.

Телефон в кармане завибрировал. Она вздрогнула, достала его – звонил её парень, тот самый, что сейчас на операции.

Голос по рации был дрожащим, сорванным:

– Слушай… он идёт. Этот… чертов рыцарь, он прямо за мной. Я не знаю, что делать, Марта… Мне страшно… Может, мне—

Она резко перебила, сжимая телефон так сильно, что костяшки побелели:

– Не смей ныть сейчас. Не смей.

– Но он… он слишком быстрый… у меня руки трясутся, я—

– Господи, – она закатила глаза, – перестань быть тряпкой. Если ты сейчас сольёшься – можешь даже не возвращаться.

В трубке повисла тишина. Она добавила, холодно, как нож:

– Сделай свою работу. А если сдохнешь – …ну что ж, я найду кого-то нормального.

Она оборвала вызов.

Тем временем парень сидел в угнанной машине. Девочка – на заднем сиденье, тихая и испуганная. Он был бледным, ладони мокрые, дыхание спутанное. Слова Марты ударили по нему хуже выстрела.

Он закрыл глаза на секунду.

Сейчас не время. Сейчас нельзя ломаться.

Снаружи раздался рёв рыцаря – нечеловеческий, жуткий. Мужчина вздрогнул, включил передачу и ударил по газу так сильно, что колёса завизжали по льду.

Внутри дребезжащей машины было темно и холодно, но за окном мир переливался гирляндами. Маленькие огоньки на домах, на деревьях, на столбах – тёплые, золотые, мерцающие в снежной пелене.

Девочка медленно потянула к ним руку… Пальцы дрожали, будто она пыталась дотронуться до чего-то невозможного – до тепла, которого никогда не знала.

Ей казалось, что если коснётся света, то почувствует запах тёплого печенья с молоком… смех… руки, которые обнимают, а не удерживают… слова, которые согревают, а не режут.

Но стоило машине тряхнуться на яме, как её тёплая фантазия лопнула – и в голову хлестнуло прошлое.

Рождество. Шесть лет подряд.

Холодный коридор. Белые стены – настолько белые, что от них болели глаза. Белый пол. Белая дверь. И она – на кровати, крепко застёгнутая ремнями, чтобы «не причинить себе вреда». Пичканая таблетками, от которых мир становился вязким, медленным, будто стеклянным.

Праздничные песни доносились издалека – из коридоров, где гуляли другие дети, «более стабильные».

А она сидела одна. Считала каждую снежинку, которая падала на маленькое окно в двери. Каждый вздох. Каждый удар сердца. Каждую секунду своей тишины.

Только раз в день ей разрешали подняться на крышу. Её выводили, как больную птицу, которой нельзя доверять крылья.

Там, сверху, город сиял огнями, как огромный живой праздник. Люди гуляли, смеялись, катались на коньках, кто-то ел вафли, кто-то дарил подарки. Мир жил. А она – только смотрела, прижимая ладони к ограждению, делая вид, что ей достаточно просто наблюдать.

И сейчас, в дрожащей машине, среди хаоса и войны… Она всё так же тянулась к этим огонькам – как когда-то на крыше. С той же тихой, отчаянной надеждой.

Будто если дотронется до света… то сможет вырваться из той вечной белой комнаты.

Рыцарь двигался уже не как человек – как явление. Как буря, срывающаяся с цепи.

Он шёл по следу машины, оставленному на свежем снегу, и каждый его шаг был слишком тяжёл, слишком быстрый, слишком точный.

Его силуэт резал ночь на куски.

И когда он понял, куда именно рванул коп, тени вокруг него дрогнули, словно даже они боялись приближаться.

Он ускорился.

Сначала просто бежал. Потом – перепрыгивал через сугробы, через ящики, через ограждения. А затем – через машины.

С каждым прыжком он поднимался выше, и снег под его ногами взрывался маленькими белыми вспышками.

Он двигался так быстро, что воздух над асфальтом искажался, как будто его броня нагревала пространство вокруг.

И вот – он настиг их.

Машина копа вылетела из переулка, двигатель ревел, фары полосовали туман светлыми клинками.

Рыцарь увидел её… и просто шагнул вперёд.

В последний миг, словно нечеловеческое существо, он перепрыгнул над припаркованными машинами, и приземлился прямо перед движущимся автомобилем.

Он встал во весь рост. Медленно. Грозно.

И на мгновение казалось, что он – неподвижная статуя из мрака и металла.

Удар.

Машина врезалась в его броню так, будто пыталась пробить каменную гору. Железо смялось моментально – изгибаясь, как консервная банка под чудовищной силой.

Внутри всё летело в разные стороны.

Стекло. Осколки приборной панели. Снег, ворвавшийся через разбитые щели.

В замедленной съёмке коп и девочка вылетели через лобовое стекло, не успев даже крикнуть.

Их тела словно зависли в воздухе.

Частицы стекла вокруг вращались, отражая неон, каждая кристальная крупинка – маленькая звезда.

Мир стал тише. Глуше. Будто кто-то выключил звук реальности.

Они падали – медленно, неизбежно – и снег под ними поднялся лёгким белым облаком, когда их тела ударились о землю.

И в следующую секунду… оба провалились в темноту. Не чувствуя ни боли, ни страха, ни того, что шаги рыцаря снова начали приближаться.

Медленные. Тяжёлые. Цепкие.

Готовые продолжить то, что он начал.

Прожектор вертолёта полоснул по улице, разрывая туман светом. На мгновение стало видно всё: перевёрнутую машину, искорёженный металл, тонкую полоску крови на снегу… и фигуру рыцаря, стоящего абсолютно неподвижно посреди хаоса.

– Чёрт… – пробормотал оператор, приближая зум. – Он что, на нас смотрит?

– Да не может… мы в небе, сорок метров… – начал пилот.

Но рыцарь действительно поднял голову. Медленно. Как будто знал, где именно линза камеры. Где именно глаза тех, кто наблюдает.

Тень от его массивной брони растянулась по снегу, увеличиваясь до размеров монстра. Вертолётный прожектор делал его силуэт ненормально вытянутым – будто свет сам боялся упасть на его настоящую форму.

Оператор сглотнул и перешёл на шёпот:

– Он стоит над девочкой… и тем… копом. Снимай, снимай… чёрт, это просмотры за месяц вперёд…

Но что-то начало меняться.

Рыцарь наклонил голову к Люси – медленно, почти уважительно. Будто изучал спящую принцессу из древней сказки. Будто хотел убедиться, что она жива.

Потом повернулся к копу. Тот лежал рядом, обмякший, с окровавленным лбом. Рыцарь замер. И вдруг…

…сделал шаг к нему.

– Ооо, пошёл! Пошёл! Снимаем! – заорал пилот, забыв о страхе.

Рыцарь наклонился над мужчиной, и прожектор выхватил жуткие детали: трещины по его доспехам, дрожащие тусклые знаки, словно пытающиеся загореться. Он протянул руку – огромную, чёрную, как кусок металла, забывшего что такое свет.

– Неужели он пытается… помочь ему? – прошептал оператор.

Рыцарь опустил пальцы на шею копа. Проверил пульс.

И ровно в тот момент, когда зрители могли бы подумать, что всё не так уж и плохо…

…он схватил полицейского за грудь, поднял его одной рукой, как пустую куклу,

и развернулся к туману, будто показывал добычу ночи.

Вертолёт задрожал.

Оператор продолжал снимать. Но голос его сорвался:

– Э-э… пилот… он… он что делает?..

Под прожектором доспехи рыцаря казались чем-то древним. Нечеловеческим. Он стоял, держа копа в руке, и его фигура затмевала весь луч света.

Он не спешил.

И не нападал.

Он… ждал.

Ждал, когда девочка откроет глаза.

А далеко отсюда, в тёплом офисе…

Сотрудница, только что закончившая «работать» со старым начальником, вытирала губы салфеткой и шагала к выходу, пока старик довольно потягивался в кресле. Её взгляд случайно упал на экран телевизора, где шёл тот самый прямой эфир.

Она узнала его сразу – своего парня. Бессознательного. В железной руке монстра.

На секунду она остановилась. На лице – ничего. Ни шока, ни страха, ни боли. Будто это не человек, а забытая вещь.

Она даже лениво хмыкнула:

– Ага… попался, герой…

Потом поправила дорогую шубу, взяла сумочку.

Она вышла на улицу, щёлкнула зажигалкой и закурила. Каблуки хрустели по снегу, создавая ощущение, что она гуляет по торговому центру, а не мимо живого эфира с умирающим человеком.

Пальцами она лениво пролистала телефон… и сама набрала тому, кто висел в руке рыцаря.

Трубка зазвонила у него в кармане – микрофон улавливал всё и транслировал в прямой эфир.

Она улыбнулась:

– Хах… лучше бы ты дальше трусил и бегал за мной, награждая меня за моё присутствие рядом с тобой. Но нет… полез спасать кого-то. Герой нашёлся.

Вертолёт продолжал транслировать рыцаря, который держал её парня как куклу – и весь город слышал её эхо через снег, через эфир, через смерть:

– Не обижайся. Если сдохнешь – ну… значит так тому и быть. Я найду другого.

Пилот резко поднял голову:

– Она… она серьёзно сейчас это сказала?..

Оператор прошептал:

– В прямом эфире… Господи…

На экране рыцарь чуть повернул шлем, как будто слышал всё. Как будто слова девушки проникли прямо в туман.

Пальцы на его руке снова сжались.

Парень тихо, жалобно выдохнул.

Девушка между тем спокойно стряхнула пепел, даже не посмотрев на экран, и сказала:

– Надеюсь, ты хоть красиво умерёшь. Мне нужна хорошая история.

Она отключила звонок. Закрыла телефон. Повернулась и ушла, растворяясь в вечернем городе.

А рыцарь, стоя среди искорёженных машин и замерших снежинок, медленно опустил взгляд на умирающего мужчину…

…и на девочку, что лежала рядом.

Рыцарь держал полицейского так же легко, как будто это была не живая душа, а пустая форма. Его рука почти полностью охватывала грудь мужчины, словно железный капкан. С прожектора вертолёта падал белый свет – и по нему было видно, как губы копа дрожат.

Он попытался вдохнуть… обжёгся собственной болью… и всё же выдавил из себя хрип:

– Я… т-тебя… сильно… люблю…

Его голос был слабее ветра. Но эти слова услышали все – благодаря микрофону, всё ещё работающему в его кармане. Вертолётный оператор замолчал. Даже пилот повернул голову, будто боялся пропустить что-то важное.

А за десятки кварталов отсюда… Девушка остановилась.

Впервые за весь вечер. Словно эти слова на секунду пронзили её броню безразличия.

Тень от её шубы упала на снег, сигарета выскользнула из пальцев и полетела вниз. При падении фильтр оставил на снегу розовый отпечаток её помады, а горячий пепел рассыпался, путаясь в белых кристаллах.

Наступила тишина. Каждый звук в городе будто исчез.