- -
- 100%
- +
Мужчина ещё раз посмотрел на «сторожку» – автоматический наблюдатель, не застава. Драки за границы давно замолкли: термитники фермачей молчат, Налетчики в этих местах – редкость, а о порецкой дружине далеко знают; шутить с отцом Григория желающих нет.
– Твоему другу точно не нужна помощь? – спросил Павел, глянув на бледного Григория.
– Сам кому хошь помогу! – с вызовом ответил сын кузнеца.
– Ну хорошо-хорошо, – засмеялся мужчина. – Вижу, что все в порядке. Ну что, пошли, молодежь.
– Куда? – хором отозвались Найд с Григорием.
– Как куда? – переспросил мужчина. – В коммуну. Вы же оттуда? Вот и ведите странника в гости. Это ж по правилам Общины, верно?
Мальчишки переглянулись и без лишних слов начали собираться. Так и положено: назвавшийся гостем – под защитой и кровом. Земля-Мать всех принимает; а доверие предавшему – земля же и постель.
Найд бывал в Порецкой дважды – мельком. Раз носил железо на ремонт Лахтиным; второй – передал старосте пакет и назад. В остальном общение с порецкими сводилось к встречам у Дорожного брода – единственного места, где летом можно купаться. Там же Найд и с Виолой познакомился. Мотягинский холм, за котором коммуна Гаевых, начинается прямо от брода.
Главная улица Порецкой узкая, стертая ногами. Когда-то тут лежал камень и ходили машины в обе стороны; теперь – ряд лавок да домов. Рабочий день у местных – на полях, они всю округу кормят. В коммуне на дорогах только псы да кошки. Ну и котопарды на подоконниках, что приветствуют прохожих совсем не кошачьим ревом.
Звуки – как хор на разогреве, вразнобой. Петух откликнулся корове, старый пёс – петуху. Из глубины гулко отбивает пресс – Лахтины начали день. Пахнет деревом, ржавчиной, дегтем, навозом и сохнущим тряпьем; под ногами пыль – под сотнями ног трава не живет.
Местные дети редко, да встречаются. Кого-то Найд даже узнавал. Гришка-шельмец, Тарасов сын – кульком шуршит, у кого-то сладости выплакал, не иначе. Муслим Давов, он же Муса, шестнадцать лет, длинный – ростом «два без одного», из-за чего сверчком сложен. Книга на коленях; говорит редко, но к месту. Сам изучает биологию по бумажным распечаткам – соперник Ви в ветеринарии, разве что по киберам она сильнее. Лина-младшая крутит ручной генератор, провод в лавку отца – подзарядка. Смотрит мимо: обе ноги – местные протезы, грубые, но рабочие.
– Мина-ловушка, – шепнул Григорий, проходя. – С довоенных ещё. Гуляла с парнем в Нечистом лесу.
– А парень?
Григорий молчал до поворота к Совету:
– В Наборе, – продолжил он. – Два года уже. Хотел ей помочь: протезы придумать. Голова – светлая, у брата в слесарке крутился, суставы хорсам точил. Промики заметили – забрали…
Найд сглотнул. Одно неосторожное действие – и две судьбы в разные стороны: ему – Страта Пром и статус нелюдя, ей – палки на ноги и зарядное в руки.
– У вас тут мрачнее, чем я думал, – подал голос Громов.
– От следов войны никто не бережен, – сказал Найд.
– Я не про девочку. – Хронист вздохнул. – Жизни мало.
– С жизнью нормально, – встрял Григорий. – Инструментов мало. Руки – одни. Машины сыпятся, мы с батей и братом чинить не успеваем.
Площадь встретила их пустым рынком и хмурым Советом. Здание – старый бетонный куб, выстоявший две войны. Как крепость, бойницы под свесом, башня – камень на камне. В такой просто так не зайдешь. Церковь прежняя давно в руинах, на ее месте – Храм Трех Основ, повторяющий прежний облик, но другой, новый. Шаровые колокола – Твердь и Солнце.
Из дверей Совета вышла женщина в рабочем костюме, седина в волосах, взгляд прищуром. Найд ее узнал – Мария Семеновна, супруга старосты. В его отлучке – старшая.
– А, Гриша, – с облегчением сказала женщина. – Явился все-таки. Твой брат аж до глядковского хутора бегал, тебя разыскивая. Через силу обратно в кузню отправили.
– Я побежал уже! – встрепенулся Григорий.
– Беги-беги, – улыбнулась женщина. – В какую коммуну передать-то, что ты домой добрался?
– Коммуну? – не понял Григорий.
– Где твоя девчонка-то живет, богатырь?
– Я…
– Он не с гулянки, – перебил Найд сына кузнеца. – Мы на Косом холме в историю влипли, там опять оползень сошел. Пришлось крюка давать, да еще в ночь. Должны были еще вечером вернуться.
– Что, прям в самом деле теперь не пройти? – спросила Мария Семеновна.
Григорий глянул на друга, кивнул.
– Истинно так, хозяйка, – встрял Громов. – Я грохот с этого вашего Косого холма даже с другой дороги слышал.
– Григорий, тебя в кузне заждались, – напомнила женщина.
Лахтин рванул прочь. Найд остался под цепким взглядом Марии Семеновны.
– А ты, должно быть, Найдён? Из Уречных?
Он кивнул.
– Я так и думала, – сказала женщина. – Твоих мы уже предупредили. Страж границы тебя узнал.
– Спасибо, Мария Семеновна.
– Не меня благодари, а наших кузнецов. Это они роботу мозги вправляли да программы опознавания писали. А теперь заткнись и дай представиться нашему гостю.
Громов шагнул вперед, снял палку с плеча, положил у ноги. Рюкзак – на землю рядом. Разогнулся:
– Павел Джонович Громов, хронист из Великой Тавриды. Благодарю за будущий прием, хозяйка.
– Порецкая Мария Семеновна, – отозвалась женщина. – Урожденная Грач. И.О. старосты коммуны. Добро пожаловать, Павел. Что привело вас в столь далекие от родного моря места?
Он повторил мальчишкам сказанное – только обстоятельно, с уважением.
– Наша коммуна теперь ваша, Павел Джонович.
– Просто Павел, – улыбнулся мужчина. – Коммунар Павел.
– Ну и отлично, – Мария вернула улыбку. – Пойдемте уж к нам в дом, если не против. В том замке даже летом стыло.
Женщина кивнула на Совет, потом повернулась к Найду:
– А ты, малой, давай до хаты. Еще раз потащишь моих ребят в ночь, ей богу, Маркелу напишу. И врать мне теперь забудь, понял?
Он кивнул. Легенда про оползень – нитками наружу. Хорошо бы, Мария оставила как есть.
Найд попрощался и пошел по улице, хромая в такт. Кивнул Мусе – тот близоруко прищурился, но узнал, улыбнулся.
– Ув-видемся, – сказал Муса с сильным заиканием.
У Иноцкой балки Запруда плевалась тонкой струйкой. В августе воды мало, генераторный каскад в дежурном режиме. Отключать нельзя – заржавеет.
Найду не хотелось уходить, было интересно.
Что там Мария Семеновна будет обсуждать с хронистом? Признается ли он, в каком виде встретил Григория? Вернуться? Подслушать? Мужчина явно сложнее, чем хочет казаться. И в Порецкую он вошел как в знакомый дом – точно бывал тут. Странно, что супруга старосты его не узнала.
С воды тянуло холодом, а еще – показалось – шумом толпы. Или это с площади? Да нет, вряд ли. Отсюда не услышишь. Он поежился, поднял ворот. Накатила сонливость – нехорошая гостья в сырых низинах, так и застыть можно. Еще хотелось есть. Крайний раз он ел вчера за обедом.
Найд решительно развернулся – назад в коммуну, попросить еды в дорогу. Ему еще часа полтора до Уречной – совсем изголодает.
Площадь гудела. Полсотни людей: в основном женщины, старики, дети и подростки – кто не на работах. Псы лают. Дизель тарахтит – кто-то с полей вернулся, хоть еще и утро.
– Что случилось-то? – спросил Найд у ближнего, но тот его не заметил.
Мальчик пробрался ближе. В центре – Мария, рядом – ее старший сын Зимник, камуфляж, кобура – пока пустая. По левую руку – отец Симеон, скуфья на голове, костюм походный.
– Так, собрались! – раздался голос Марии Семеновны. – Коммуна, равнение на Храм!
– Три Основы, берегите нас! – громко, четко и чуть нараспев произнес Симеон.
– Берегите нас! – отозвались прихожане.
Найд осенил себя знаком Троицы: Солнце, Твердь, Земля. Шепот стих.
– Батюшка, вам слово, – сказала Мария Семеновна.
Отец Симеон оперся на посох, дождался тишины – даже собаки умолкли – и сказал:
– Сыны и дочери, не буду лукавить, недобрые вести пришли с неба.
Ропот. Не бывает добрых вестей «оттуда».
– Грядет осень, – продолжил Симеон. – Первого числа нелюди пойдут в мир, чтобы забрать себе лучшее, что у нас есть. Наших отроков. Самых талантливых, самых сметливых.
Настоятель сделал паузу, и кто-то из задних рядов крикнул:
– Так оно ж кажный год так! Шо тут особого?
– А то. В этом году, – Симеон выделил «в этом», – нелюди выбирают из тех, кому исполнилось тринадцать. А не четырнадцать, как раньше.
Тяжелые вздохи по рядам. Тем, чьим – тринадцать. Думали, еще годик есть – а тут на тебе.
– Но и это не все, – сообщил Настоятель. – Этим сентябрем в мир идут нее только прислужники неба, богомерзкие Страты. Своим вниманием нас почтут их хозяева – сами небоги.
Шум – как шквал. «Пусть идут!» – откуда-то с края. «Смерть им!» – рядом.
Глупости какие у людей в голове, подумалось Найду.
Почему они прервали молчание? Вот, что важно. Именно об этом надо спросить у Настоятеля.
Такие мысли посетили не его одного.
– С чего бы это небогам упасть на Землю? – спросил кто-то.
– С чего бы это крысоволку тащить теленка из стада? – ответил Симеон. – С чего бы болезни опрокидывать немощь на человека? Это небоги – их замысел тьмою рожден и схоронен во тьме же!
Посох стукнул о землю – раз, второй.
– Три Основы! – провозгласил он. – Не человеку роптать об испытаниях, выпавших на долю его! А духу его крепнуть! Думайте, коммунары. Соображайте, как тварей небесных превозмочь!
Он отступил. Вышла Мария Семеновна:
– Как лучше уберечь детей, решим позже, – жестко произнесла она. – У нас две недели на то, чтобы отослать детей в дальние хутора. Каждая ячейка коммуны получит анкету. В ней перечислит детей старше тринадцати по состоянию на первое сентября. И запишет все их таланты – известные и по догадкам. Помните, небоги видят всю электронику! Никаких записей в планшетах. А когда что-нибудь оговариваете голосом – убедитесь, что рядом никаких устройств. Все данные – только на бумаге! Всем все понятно?
Толпа шумела, но уже остывая.
– Дальнейшие распоряжения в скором времени, – закончила женщина.
И тут ветер – как из ниоткуда. Пыль в лицо. Песок в глаза. Найд отвернулся, моргнул – и через голову прошла волна жара. Воздух из груди вышел, земля закачалась, как палуба. А потом – бросилась в лицо. Темно.
…Очнулся он в тишине. Прохладно. Свечами пахнет. Купола, на них – Твердь и Солнце в роспись. Храм. Толстые стены удерживают прохладу. Куртка – снята, лежит под головой валиком.
– Мальчик очнулся, – произнес женский голос.
– Подойди к нему, – ответил другой. – Мне еще минута.
Появилась Мария и, присев, коснулась лба:
– Лучше? – спросила она. – Ты нас испугал.
– А что случилось? – спросил он.
– Ты не помнишь? – насторожилась она.
Из-за плеча подошла темноволосая смуглая женщина лет сорока, в сером халате со шприцем, ловко уколола.
– Спокойно, Найд, – сказала Мария Семеновна. – Это тетя Айнар, наш фельдшер. Это она тебя перезапустила.
– Чего? – опешил мальчик. – Перезапустила?
– Твое сердце стояло две минуты, мальчик – раздался мужской голос.
Найд огляделся. Отец Симеон сидел в стороне, на складном стуле.
– И ты горел, – добавила фельдшер. – Сорок один и семь. И это на лбу. И неизвестно, сколько внутри.
Найд потрогал лоб – горячий, но терпимый. Слабость – да, но лихорадки нет.
– Я ничего такого не чувствую, – сказал он.
– А сейчас все в норме, – сказала фельдшер. – Тридцать семь и два было минуту назад. Но когда ты горел, твое сердце не выдержало и остановилось, Найдён.
– И…
– Непрямой массаж, – сказала Мария.
– Спасибо.
– Не за что. Толку с этого не было. – Фельдшер пожала плечами.
– То есть?
– Сердце стояло.
– Но я ведь живой!
– Конечно, – улыбнулась она. – Внезапно взял и ожил. Но это не ко мне уже. По этому делу у нас разве что батюшка Симеон специалист.
Священник устало улыбнулся, благословил. Найд было поднялся отбить поклон, но качнуло – сел обратно.
– И как я ожил? – спросил он.
– Мы не знаем, – призналась Мария Семеновна. – Только взяли тебя на руки, чтобы нести в лазарет, как ты начал остывать. Решили – лучше в Храм, тут спокойней. Айнар тебя уколола – вот ты и с нами.
– Спасибо, – Найд еще раз благодарно кивнул фельдшеру.
– Поправляйся, – сказала она. – Как себя чувствуешь?
– Да как обычно. – Найд пожал плечами. – Немного болит голова.
– Это нормально. Скоро пройдет.
Мария присела рядом:
– Ты по-прежнему ничего не помнишь? – спросила. – Что предшествовало приступу.
– Последнее – ваши слова.
– Мои слова?
– Ну да, про то, что позже решим, как прятать детей.
Мария переглянулась с Симеоном, потом бросила взгляд на фельдшера.
– Айнар?
– Не понимаю. – Женщина пожала плечами. – Думаю, мальчику нужно еще отдохнуть.
– Что не так?
Найд спросил напряженно, потому что на него смотрели, как на сумасшедшего.
Мария Семеновна вздохнула:
– Найд, милый, – улыбка у нее была натянутая. – Мы с тобой в самом деле говорили, но меня у здания Совета ты слышать не мог. Тебя нашли без сознания на дороге в Глядково. Почти в двух километрах от площади.
Через полчаса ему позволили подняться и выйти из Храма. Площадь расправляла плечи торгового дня: стекались люди, появились ящики, свертки, хлеб на прилавках; псы гоняли «счастливчика» из своих, которому досталась булка. За домами завыла турбина, колокол отбил девять.
Подкатил полеход с фургоном – пошла погрузка.
– У вас такие есть? – раздался голос.
Найд вздрогнул – Громов, как из тумана.
– Полеходы? – переспросил он.
– Ну да.
– Таких нет, – признал Найд.
Хотел добавить, что это слишком дорого для маленькой коммуны электриков, но не стал. Обвел диковинку взглядом, вблизи он полеходов еще не видал.
Большая машина, на вид почти грузовик. Только ход у него иной. По полям и бурьянам он идет на четырех широких, приспущенных до мягкости резиновых лентах: пара спереди, пара сзади. А как выберется на твердую дорогу – поднимает центральные натяжные катки, надувает «гусли» до упора и будто встает на цыпочки. Дальше катит уже словно на колесах: и быстрее, и резину бережет.
Громов поинтересовался, почему в Уречной нет полеходов. Найд ответил:
– Это же «Арзамасы», их штучно по коммунам распределяют. Наша слишком маленькая, да и мы на полях ничего почти не растим.
– Ясно, – кивнул Громов. – Ну как, насмотрелся? Пошли в Храм, с тобой поговорить хотят.
– Кто?
Громов улыбнулся.
– Взрослые.
Прошли публичку, служебную дверцу, крутые ступени, верх хора – и вошли в тесный, теплый кабинет. Фотографии Старого Поречья на стенах, в углу – маленькая радиоизотопная печь, трубы отопления вдоль стен, у входа – крючья с кепками. Потолок теряется в высоте. В торце – стол, кожаное кресло, простой диван при стене, рядом несгораемый шкаф – сталь, не метапласт.
– Присаживайся за стол, Паша, – сказал Симеон. – А ты, отрок, давай сюда. Вот диван, садись. Понимаю, что не завтракал, но давай уж с делами покончим сначала.
Найд мялся у входа. Бахаться на диван, когда взрослые на стульях?
– Сказал же, садись, – приказал Симеон.
Диван мягкий, просиженный, но кожа пахнет. Громов развернул свой стул поперек – видеть всех.
– Итак, мальчик, – сказал Настоятель. – Расскажи все, что ты помнишь, с момента, как вы с Павлом вошли в коммуну.
Найд рассказал: площадь, знакомство, отправка домой, слабость у Запруды, возвращение за едой, толпа, речи… и темнота.
– А как ты возвращался – можешь припомнить? – спросил Павел.
– Шел и шел. Что там вспоминать?
– Ну а если попробовать?
– Да не помню, – буркнул Найд. – На автомате, наверное.
– Где его обнаружили? – спросил Громов.
– У Запруды, – ответил Симеон. – Дети нашли.
Священник перевел взгляд на Найда и медленно произнес:
– Я понимаю, тебе будет трудно в это поверить, Найдён, – сказал он. – Но во время собрания тебя на площади не было. Мы потому и отправили тебя домой, что это наши дела. Не твои и не Уречных.
– Как не было? – всполошился он. – Я же все слышал! И вашу речь, и Марии Семеновны.
– Речь была, – улыбнулся Симеон. – И моя, и Маши. Ты все верно говоришь. Вот только тебя там не было. Тебя принесли на руках уже после, и все подумали, что ты вот-вот преставишься.
– Кто осматривал? – вклинился Громов.
– Айнар прибежала, – сказал Симеон. – Мальчишка весь в жару был. Градусник поставила – и у самой ноги подкосились, сказала.
– Он бредил?
– Нет.
– Понятно.
– А в себя начал приходить, когда даже я разуверился, – продолжил Симеон. – И еще температура эта… Восемьдесят лет живу, такого не видел. А ты?
Громов покачал головой.
– Остальное ты знаешь, Павел.
– Да, знаю, – сказал он и повернулся к мальчику. – Найд, ты не думай, что тебе не верят. Верим мы, верим. Святой отец так и вовсе искренне. У него работа такая, веру администрировать.
Суровый взгляд Симеона мужчина заметил, но не придал значения. Продолжил.
– Мы просто в толк не возьмем, каким образом почти все собрание ты нам разве не по словам поведал. Учитывая, что все это время был без сознания.
Он поднял ладонь – не перебивать!
– Вариант с тем, что тебе кто-то все слил, с негодованием отвергаем. Когда ты в себя приходил, за тобой куча глаз смотрела. Остается один единственный вариант, каким бы фантастическим он не казался.
– Какой?
– Мистика. – Громов улыбнулся. – Никак иначе не объяснишь.
– Или божий промысел, – вставил Симеон. – Хотя это лишь другое название мистического.
Найд поймал себя, что слушает невнимательно. Голод толкал изнутри. Он только подумал о еде – дверь распахнулась. Вместо подноса – служка с запиской.
Симеон надел очки, трижды прочитал, передал Громову. Тот пробежался взглядом – один раз – и вернул.
– Найд, – произнес Громов. – Сейчас мы пойдем вниз, ты позавтракаешь, затем мы с тобой попрощаемся.
– Почему?
– Потому, что тебя и так дома заждались.
Он врал. Глаза уходили вбок, новость из записки хрониста не порадовала.
Завтракать отправили в трактир ниже по улице. Хозяйка дала много, но все холодное – завтрак уже прошел. Ничего, это тоже еда. Дома ему другого почти и не достается.
Найд произнес молитву, принялся за дело – наверстать вчера и, если повезет, завтра. Но дверь хлопнула, снова отвлекая.
– Привет! – крикнул Григорий.
Сел напротив. Найд приветственно кивнул с набитым ртом.
– Я слышал, тебя аж сам Настоятель допрашивал? Ладно-ладно, жуй. А я тут, понимаешь, за брата и батю остаюсь в кузнице. Слышал, поди, тревожники усиленным составом сегодня выезжают.
– Куда? – спросил Найд, вытирая губы.
– В Гаево.
По спине пробежал холодок.
– Зачем едут?
– Так тревога же.
Найд попросил объяснить. Гриша объяснил: с холма Гаевых прилетел «голубь» – дрон-орнитоптер. Медленный, ненадежный, но когда другой связи нет, то и такая пойдет. Привез сигнал тревоги – без подробностей.
– А что, морзянкой нельзя было отбить? – удивился Найд.
– Радио молчит, – ответил Гриша. – Может, антенна не пашет. А портативки до той стороны холма не добивают.
Лицо Павла, читающего записку, все объясняло. Вот оно что. Тревога в Гаево.
– И что теперь? – спросил Найд.
– Что-что… – Григорий развел руками. – Тревожный отряд собираем, что.
– И когда он тронется?
– Как последний пылик доедет, – ответил он. – Прицеп уже подкатили, ждем машину. С дальнего поля едет, задерживается. Сын Марии Семеновны бесится – говорит, при старосте такого безобразия не было.
– А что отец твой?
– С мужиками дела делает, лучше не подходить.
– Гриша, – позвал Найд.
– Что?
– Мне нужно быть в Гаево.
– Ты бредишь, – отрезал он. – Это вооруженный отряд, а не экскурсия. Помнишь, что творилось в крайний выезд?
Он не помнил, и Гриша рассказал. Константиново, вепри-лощинники, шесть десятков голов. Деревню чуть не разобрали. Только пулемет на крыше полехода и спас. Да и то хряк-вожак умудрился опрокинуть машину. Все живы – но еле-еле, на тоненького.
– Даже меня не возьмут, – подытожил Гриша. – А ты мало того, что мелкий, так еще и чужак. Отец за тебя перед Маркелом не подпишется.
– Просто сведи меня со своим отцом, пожалуйста, – сказал Найд. – Мне только поговорить.
– Ну, – задумался Григорий. – Интересно даже, что у тебя там снова перекосило. Ладно, проведу. А дальше – сам.
Караван из полеходов стоял под парами. Турбины свистели, люди шутили, проверяли оружие и технику. Отец Григория о чем-то спорил с Симеоном; рядом – Громов, привалившийся к стене, как к дереву в первую встречу.
– Даже не упрашивай, Семен, – гремел Лахтин-старший. – У меня и так перегруз, а он даже не коммунар.
– Не горячись, Андрей, – мягко произнес Симеон. – Во-первых, ты не прав. Паша коммунар, как только переступил границу и поприветствовал Машу. А во-вторых, я тебя лично прошу.
– Зачем?
– Будет моими глазами и ушами.
– Я тебе и сам все расскажу, – огрызнулся кузнец.
– Пересказ – это пересказ, – Симеон улыбнулся в бороду. – Помнишь, во что спустя две тысячи лет выродилась история об одном плотнике?
– Я постараюсь чуть раньше, – отшутился Лахтин.
– Андрей, – вздохнул священник. – Это просто моя просьба.
– Ладно, твердь с тобой, – рубанул воздух Лахтин и крикнул Павлу: – Эй, как там тебя? Павел? Садись в прицеп третьей машины!
Увидел сына:
– Гриша, почему не на работе? И кто это с тобой?
– Пап, с тобой Найд хочет поговорить.
– Некогда! – отмахнулся он.
Другого шанса не будет, подумал Найд.
– Здравствуйте, Андрей Витальевич, – сказал он. – Земля вам в помощь, солнце в спину, твердь под ноги.
Кузнец скосил взгляд на Симеона, вздохнул:
– Здравствуй-здравствуй, Найд прекрасный. – Ну, хоть имя вспомнил. – Спасибо за добрые пожелания, и береги тебя Мать-земля. Чего надо?
– Я хотел бы предложить вам свою помощь.
– Твою? – усмехнулся кузнец, но под взглядом священника сдержался. – И какую же, Найд Уречный, помощь ты мне можешь предложить?
– Умею видеть без присутствия. Батюшка Симеон не даст соврать – все вижу и слышу. Даже когда сам далеко.
– Семёо-о-он? – Лахтин вперил глаза в священника.
– Отрок правду вещает, – ответил тот. – Хоть по малости лет еще не понимает, когда и кому ее открывать надобно.
Найда и Громова посадили в один прицеп. Ящики, тюки – на них и устроились. Фургон дернулся, караван потянулся.
Мужчина положил палку к ногам, посмотрел прямо:
– Спрашивай.
– Что?
– А что хотел спросить, то и спрашивай, – улыбнулся он. – Я же вижу, ты еще от границы коммуны на меня косо глядишь.
– Нормально я гляжу. Вам кажется.
– Может быть. – Мужчина пожал плечами. – Но точно знаю, что ты хочешь узнать, кто же я.
– Мне в последнее время непонятно, кто я.
Громов улыбнулся:
– Это да. Это тоже вопрос. Но тут уже тебе самому разбираться.
Найд оглядел его заново: лысина и округлые щеки показывали любителя поспать и поесть. Но ладони – в царапинах, жесткие – как человека пути, разве что не боя. И шрам за ухом…
– Вы точно не хронист.
– Верно, – подтвердил Громов.
– И вас хорошо знают в коммуне.
– Нет, – тут он покачал головой. – Меня хорошо знает Семен. Остальным я пришлый гость.
– Да, верно, – согласился Найд. – Я это и имел в виду. И вы в самом деле путешественник.
– Почему так решил?
– Фабричные ботинки и рюкзак, – пояснил Найд. – Жутко дорогие штуки, в наших местах не водятся. А без них далеко не утопаешь.
Громов кивнул: продолжай.
– Я думаю, вы человек Храма. Типа разведчика.
– Почти попал, – улыбнулся Громов. – В твоей коммуне все такие головастые, или ты особенный?
– Особенный, – уверенно сказал Найд.
– Самомнения у тебя на троих обычных.
Найд помолчал:
– У обычных людей родители есть, – добавил после паузы. – По мнению Маркела я бесполезный. Специальности так и не выучился, а еду ем. Приходится быть хотя бы умным, чтобы каждый день леща не получать.
– А на Фермасвалку – чтобы доказать уже себе, что умный?
– Доказать другим, что полезный.
***Гаево – набольшая коммуна, больше походящая на стоянку, чем на село. Постоянные стены – старые конюшни, переделанные под современный скот. Жилых домов нет: только дома на колесах, частью еще довоенной сборки. Огромные, только турботягом сдвинешь. Подняты на чурках, шасси разгружено. Но все же – повозки, не избы. Не селение – табор.
Неспроста Гаевых в округе кличут цыганами.
– Уречный, давай сюда!
Найд узнал голос Громова.
– Иди-иди, можно уже. Тут безопасно.
Он выбрался из темного нутра прицепа – и ослеп от солнца. Прикрылся ладонями, огляделся.