- -
- 100%
- +
Караван стоял на загоне для лошадей. Почти круг – сотня метров поперек, низкая ограда по периметру. В центре, как цитадель, – полеход с пулеметной турелью на крыше. Остальные машины встали кругом, развернув наружу железные бока – «стены». Между ними – прицепы. Защита так себе: брони в коммуне нет. Но лучше, чем ничего.
В Гаево Найд не бывал, сравнить не с чем. Но следов разорения не видно. Если не считать ограду загона, разобранную первым экипажем – тем, у кого к носу прикручен бульдозерный отвал.
– Закрыть периметр! – раздался чей-то окрик.
Голос брата Григория. При тревоге во главе отряда – кто-то из семьи старосты или кузнецы-оружейники.
– Иди сюда, – сказал Громов.
Хронист прислонился к задранной гусенице. Вышел раньше, осмотрелся. Теперь позвал, всем видом показывая – можно. Но рюкзак – на одно плечо, чтобы сбросить в миг, если что. Палка с кольцом посередине – в правой руке. Левой Громов машинально потирал за ухом – там, где круглый шрам.
– Что тут? – спросил Найд.
– Пока не знаю, – мужчина пожал плечами. – Другие люди сейчас командуют. Вот как старши́е разузнают – скажут.
– Мне это не нравится.
Найда схватило и не отпускало напряжение. Люди двигались нервно, будто воздух звенит.
– А тревожный выезд не красавица, чтобы всем в деревне нравится – отозвался Громов в рифму. То ли специально, то ли по случайности.
Из-за машин грянуло:
– Разделяемся на тройки! Задние стоять тут, в охранении. Мигель, ты за старшего по конвою. Средние на машины. Первые – попарно вперед, встречаем разведку. Оружие проверить. Даниил, Муха – вы со мной.
Потом тянулась пауза. Охранение делало свои дела. Кто-то выставлял машины, подтягивал прицепы – плотнее круг. На турели второго полехода пулеметчик крутил лафет. Люди проверяли оружие и снарягу – спокойно, по-деловому.
Минут через двадцать послышались голоса извне. Еще минутой позже в просвет между машинами вошли разведчики – двенадцать. Первый – Лахтин-старший. Остановился у прицепа, ему полили на руки, он вытер тряпицей, вышел в центр. Старшего сына рядом не было – его место занял рыжеволосый парень.
– Глаза и уши сюда, – негромко произнес Лахтин, и все подались ближе. – Мы тут осмотрелись, результаты такие.
Тишина натянулась нервной струной. Никто не пискнул. Понимали, куда приехали.
– Первое, – мужчина рубанул рукой воздух. – Живых Гаевых мы не нашли.
Камень на тонкой бечевке повис в груди Найда. По тону было ясно: совсем страшных слов не будет. Но легче не становилось.
Может, Виола не успела добежать, когда все началось? Свернула к Порецкой? Ушла в поля прятать Шрама? Стоп. Полей вокруг Гаево нет – не земледельцы они…
– Второе, – ладонь снова резанула воздух. – Мертвых тоже нет.
Кто-то выдохнул вслух. У кого-то, может, родня здесь или знакомые.
Камень полегчал килограммов на десять. Виола жива.
– Третье и самое тревожное, – на этот раз без жестов. – Кто-то перебил всех собак в коммуне. И натуральных, и биоников. Больших и маленьких, даже щенят и щенных. Лаборатория разгромлена, аппаратура в пыль. Блоки данных изъяты, все компьютеры уничтожены.
Лахтин вздохнул:
– Вот так.
Молчание стало не стерильным, а тяжелым. С вопросами.
– Почему-ка третье – тревожное, а? – выкрикнул кто-то.
Лахтин поднял голову, поискал глазами голос за спиной у Найда.
– Потому, что без собак жилище человека уязвимо особенно, – ответил он. – А большинство сторожевых псов мы, как и другие коммуны, получаем от Гаева.
– Да он торгаш! – крикнули с другой стороны. – Цыган и есть цыган, у фермачей выменивает, нам продает. Жулик!
Командир промолчал. Даже не стал смотреть, кто это выдал. И так ясно: вместе с собаками снесли генетическую лабораторию. Каким «торгашом» после этого надо быть?
– Для особо ушибленных небом повторяю, – сказал Лахтин. – Перебили не только собак, но и все их заводчество. Включая генетическую лабораторию. У кого-то явно зуб на клыкастых, вот так.
– А шта там с другими-то животинками? – спросили справа. – Хорсы-то живе?
– Ни живых, ни мертвых. Лошади или с людьми ушли, или разбежались. И обычные, и киберы.
Толпа шевельнулась, выдохнула. Лошадь – святое. С лугов она не исчезнет; поймаешь – можно договориться про вознаграждение.
– Что-нибудь из оборудования тронули? – выкрикнул Громов.
– Нет. Разве что неисправен страж-бот на крыше одного из бронефургонов. Предвидя вопрос людей, отвечаю сразу: да, у Гаевых есть и всегда была бронетехника. Это не секрет, и я об этом знаю уже лет пятнадцать, наверное.
Зашумели. Кто – возмущенно, кто – объясняя друг другу. Большинство – просто переглядывались. Старик с древним карабином озвучил общее недоумение:
– Так что ж получается, Андрей, – спросил он. – Мы сюда на собачьи похороны, что ли?
– Да, Альбертыч, именно за этим, – совершенно серьезно ответил Лахтин. – А в свободное от рытья могил время будем искать хозяев бедных песиков.
Потом сказал жестче:
– Ты, видать, совсем башкой ослаб, Геннадий. Или ушами. Я говорил, тут целая коммуна куда-то делась. Мужики, бабы, дети. Никого нет. И даже следов. А вся техника на месте. Это похоже на собачьи похороны?
Он оглядел отряд:
– Еще вопросы есть?
– Да! – Найд выступил вперед.
– Ну что тебе опять? – устало спросил мужчина. – К маме захотелось? Так скоро поедем, не переживай.
Пару раз хихикнули. Найду было все равно. Усталость, недосып, и все же в голове сложилось: что-то не так в самой логике нападения.
– Я знаю, почему перебили собак, – сообщил Найд.
Надо отдать должное командиру: порядок навел быстро. Насмешников осадили. В отряде вожак – один. Здесь это было видно.
Лахтин поманил Найда, и они ушли в головной полеход. Громов было двинулся следом, но кузнец качнул головой, а Геша встал между. В кабину зашли вдвоем.
«Командирский» полеход снаружи – как все. Тот же большой кузов, те же гусеницы, кронштейны под сельхозжелезо. Точно такой же тянул прицеп, в котором Найд добрался. Тут, конечно, светлее и просторней, чем там. Средний ряд снят, к полу прикручен алюминиевый столик. На помятой столешнице – два мобильных компьютера, выключены.
– Садись на диван, – скомандовал Лахтин. Сам развернул пассажирское кресло против хода и сел. Лицом к лицу.
Найд поерзал. Диван был жесткий, пропах технической дрянью, скользкий пластик под седалищем.
– Первое, – ладонь рубанула воздух. – Меня звать Андрей, и никак иначе. Не люблю мазню в обращении. Усвоил?
Найд кивнул.
– Хорошо. Второе, – снова ладонь. – Мне сказали, что ты в детстве слышал какие-то голоса в голове. Это так?
– Так.
– Что это было? В смысле, в чем выражалось?
– В голосах в голове, – Найд помедлил, уточнил: – Точнее, не голоса, а словно бы какое-то понимание сути.
– И вдаль – тоже понимание?
Найд покачал головой и рассказал, как слышал площадь у Совета. Точнее, как будто слышал и видел. А сам…
– Об этом я в курсе, – оборвал Лахтин. – Хорошо, что все хорошо кончилось, парень. Но давай про собак. Говоришь, знаешь, кто их порешил. Кто?
Найд устроился поудобнее – подушка длинновата для мальчика.
– Не знаю, кто точно, – сказал он. – Знаю, почему.
– Ну? – Лахтин подался вперед.
– Их поубивали потому, что был приказ уничтожить всех собак. Всех-всех, и живых, и киберов, и вообще.
– От кого приказ?
– Точно не знаю, но думаю, что от фермачей.
– Вот как, – хмыкнул кузнец. – А зачем, есть мысли?
– Да, – кивнул. – Они охотились на Шрама. Но, наверное, не знали, как он точно выглядит. Только что похож на собаку.
Брови Андрея дрогнули, но лицо тут же вернуло себе спокойствие.
– Вот с этого места подробнее. Что за Шрам, откуда и так далее со всеми остановками. Поехали, парень. Старайся короче, время дорого.
Найд пересказал вылазку на Фермасвалку. Коротко, но не утаивая: и Григорий, и Виола – участники, но ответственность – на нем.
Андрей слушал молча. Только на словах про укол Григория пауком – кивнул. Когда рассказ закончился, откинулся на спинку, скрестил руки, помолчал.
– Ты же понимаешь, что потащил друзей под Запрет?
– Понимаю.
– Готов за это отвечать?
– Да, готов.
– Хорошо, – уголки губ дрогнули. – Тогда слушай сюда. Версия про фермачей-убийц, конечно, полная ересь. Молчи, некогда объяснять. Просто усвой, что член Страты, и особенно Страты Фарм, никогда и ни при каких условиях не убьет человека или его друга-пса – будь то общинник или даже Налетчик. Разве что при самозащите, конечно. Но даже такого не случалось ни на моей памяти, ни при жизни отца.
– Почему? – вырвалось у Найда.
– Я сказал, молчи, – ровно пресек Андрей. – Так поведено. Собак перебили точно не фермачи. Но это сейчас и неважно. Куда интереснее, почему перебили всех без разбору.
– Я же сказал…
Кулак глухо врезался в стол. Металл застонал, ощущая новую вмятину.
– Еще раз пискнешь без приказа, выкину в окно, – так же ровно сказал Лахтин. – Я говорю молчать, ты молчишь. Я спрашиваю – ты отвечаешь. Вник?
– Извините, – сказал Найд. – Не повторится.
– Хорошо. – мужчина кивнул. – Из твоей догадки выходит, что фермачи сами не знают, что у них валяется на свалке. Это дурь дурацкая. Я знаю, что такое учет в Стратах. Там чуть ли не каждый волосок с тушки лабораторной мыши подсчитан. А что из этого следует, а? Говори.
– Что собак перебили не фермачи.
– Голова на месте, – одобрил он. – То есть на Гаево налетели чужаки.
– Кто?
– Знал бы, сказал, – отрезал Лахтин. – Пока все, что знаем: собак перестреляли из обычных охотничьих стволов. Малый калибр.
– Налетчики?
– Нет, – покачал головой. – У тех боевые пушки, не охотничьи. Но в целом можешь быть и прав. Между прибытием твоего Шрама в коммуну и резней собак связь возможна.
– Конечно, – подтвердил Найд. – Они хотели его убить.
– Если хотели, почему не убили?
– Может, не нашли?
– Тоже вариант. Где твоя девчонка хотела его схоронить?
– В генетической лаборатории, – припомнил он. – Кстати, Ви не моя девчонка.
Лахтин подумал и произнес:
– Там все разгромлено, но дохлых киберов точно не было. В других местах – тоже. Коммуна у Эдика маленькая, все на виду. Значит, либо Шрам сюда не приходил, либо пришел и тут же ушел.
Надежда шевельнулась: Ви могла увести пса в лес.
– С нами нет следопытов, вот беда, – сказал кузнец. – Без них не узнаем, кто приходил или уходил.
– Так вы потому полеходы в загон для лошадей загнали? – догадался Найд. – Чтобы следы вокруг не трогать?
– Да, – кивнул. – Привычка. И еще: о следопытах. Ты знаешь, кто этот Павел?
– Хронист?
– Хронист? – усмехнулся мужчина. – Да он такой же книжник, как из меня кухарка. У него на лбу страта отпечатана. Крайний раз сей типчик лет семь тому назад жаловал. Как раз, когда небоги обнаглели и четырнадцатилетних забирать стали, он в Храме мелькал.
Найд вздрогнул. Это не скрылось от Лахтина.
– Что такое? – спросил он. – Вспомнил что? Или этот голос твой?
– Похоже, что и то, и другое, – признался Найд. – Вы мне поверите, если я скажу что?
– Поверю, – без паузы сказал кузнец. – Говори.
И он – разом – выпалил про допрос в Храме. Лахтин слушал очень внимательно. На слове о записке, что глядели и Симеон, и Громов, нахмурился и пробормотал: «Так вот оно что…»
– Что, простите? – спросил Найд.
– Ничего.
Ладонь снова резанула воздух:
– Пошли, – приказал он.
Снаружи жарило. Людей поубавилось – в тени кузовов прохладнее. Снаружи – посты, да пара стариков грела кости.
– Где Геша? – крикнул Андрей.
– Там, – показал охранник.
– Зови сюда. И этого, пришлого, который с палкой. Его тоже давайте.
Через минуту Геша и Громов стояли перед кузнецом. Хронист – невозмутим, Геша – на взводе. Едва заметный жест Лахтина – и за спиной Громова выросли двое здоровых ребят. У одного – охотничий карабин на плече, у другого – длинноствольный револьвер с оптикой, кобура открыта.
– Георгий, сюда, – бросил Лахтин старшему сыну. – Мальчишка твой, отвечаешь.
– Отвечаю, бать, – кивнул тот, положил ладонь Найду на плечо и отвел в сторону. Высокий, жилистый, отцовская порода. Но уверенности сейчас меньше, чем утром.
– Ты, – ладонь Лахтина указала на хрониста. – Раз назвался коммунаром, то я тебе командир, верно?
– Верно, – мягко ответил Громов.
– Тогда знаешь, что будет за ложь. Говори, ты кто вообще?
– Павел Громов, хронист.
Едва заметный знак – и стволы у двоих поднялись из земли.
– Может и хронист, – кивнул Лахтин. – Я все твои таланты не знаю. Что за дела у тебя с Грачом, хронист?
– Это наше с отцом Симеоном дело.
– Дело коммунара – дело коммуны. Здесь и сейчас я власть. Говори, о чем тебя пытаю, или пеняй на себя.
Кривая усмешка – знакомая.
– Да будь ты хоть главой Общины, кузнец, и то тебе нет дела до наших с Симеоном отношений. Храм не подчиняется прихожанам. Раз уж назвался властью, тебе ли не знать?
– Ты храмовник? – прямо спросил Лахтин. – И только соври мне тут.
Курки щелкнули. Старики у прицепов исчезли, вместо них – строгие мужики с оружием, многие – уже скинули его с ремней.
Громов заметил взгляд Найда, обернулся, оценил картину, повернулся обратно и поднял ладони вверх.
– Не греши, кузнец, – произнес он. – Не верши глупого насилия по незнанию.
– Так вразуми меня, – сказал Лахтин. – Еще раз: ты кто такой?
Стволы взяли его на мушку.
– Каэф, – сказал Громов. – Земная миссия. Черноморская база.
Вот это Лахтина удивило. Глаза мужчины сами округлились. Георгий рядом – наоборот, ничего не понял.
– В самом деле? – уточнил Лахтин. – Инфоторговец?
– Да, – кивнул Громов. – Не сверху, не из Страт и не хозяин. Для Общины – гость. Приказов вашим полям не даю, так что не напрягайся.
– Чем докажешь?
– Давай поиграем в игру, кузнец. – Громов усмехнулся. – Называется «верю – не верю». Если веришь, то верь. Нет – тогда я больше не коммунар, и прощай. Рискнешь остановить каэфа?
Он опустил руки; носком ботинка едва тронул лежащую палку – это видел только внимательный глаз.
– Некогда мне в игры играть. Назвался – будь, – отрезал Лахтин. – Можешь помочь – помогай.
– В чем помочь, командир?
– Следы читаешь?
Кивок:
– Если не застарелые, конечно.
– Сможешь осмотреться и рассказать, кто приходил-приезжал в коммуну?
– Конечно, – ответил Громов. – Дашь очки надеть? Слабоват я уже глазами.
Андрей хмыкнул, промолчал. Павел снял рюкзак, достал фабричный чехол, вытащил дорогие прямоугольные очки с толстыми рамками, надел – и вдруг стал похож на Наставника по истории. Палку оставил у борта, рюкзак закинул на спину и пошел к выходу из круга. Люди расходились перед ним, как стадо коз перед полеходом – шумно, нехотя.
Громов исчез из вида.
– Кто такой инфоторговец? – шепнул Найд Геше.
– Не знаю, – пожал плечами тот. – Самому интересно. Пойдем, у бати спросим.
Не вышло. Лахтин, отдав пару приказов, ушел в командирскую машину. Дверь хлопнула прямо перед носом.
– Облом, – сказал Геша.
– Может, постучим? – предложил Найд.
– Не, – качнул головой. – Если он так шарахается, лучше не лезть.
Они вернулись к машинам. Тут уже начали привал. Пара часовых на крышах с оружием. Остальные – группами на земле, открывают пайки. Из прицепа выкатили бидон воды; люди подходили, наполняли фляги.
Так кто же такой инфоторговец? И что это за следы такие, что через огромные очки смотреть надо?
Найду снова стало холодно. Неправильный озноб: то есть, то нет. Мелькнуло: «Простыл ночью». И тут в голову ударил резкий залп смысла. Не понимание – чужие слова.
«Следы транспорта найдены. Идентификация. Колесный пневматик УКТХ. Минимальная загрузка…».
И – словно ножом по нитке. Впервые «голос» оборвало извне, как рубильник.
Мир качнулся. Даже «ой» не вышло. Шум в голове, тень по краям зрения, язык ватный, ноги мягкие. Упал бы, не подхвати его Геша. Он дотащил Найда в тень полехода, посадил у гусеницы. Подтянулись еще двое.
– Что с ним? – голоса, как через вату.
– Напекло, что ль?
– Малой, ты меня слышишь? – это Геша.
Найд кивнул. Под спину сунули вещмешок. Предложили уложить – кто-то отговорил: «в голову ударит».
Через минуту отпустило, как не бывало. Голоса прояснились, картинка собралась.
– Все нормально, – сказал Найд.
Наверное, не сказал, а шепнул – по лицам людей было видно. Вокруг зашевелились без суеты. Действовали, советовались, глядели по сторонам. А ему это все показалось лишним, как копошение муравьев издалека. Муравьи-муравьишки, куда вы…
Тряхнуло так, что небесное зарево в глазах. Он понял – лежит на земле. Незнакомые лица. Мужик с фельдшерским портфелем сорвал с груди пластырь с проводами.
– Ой! – сказал Найд. – Больно же.
– Живой, твердь-мать! – взорвался чей-то голос. – Андрей, он живой! Заговорил!
– В машину его, – голос Лахтина. – И рывком в коммуну, к Зариповне. Второй транспорт с вами. Пулемет проверьте! Головами за парня отвечаете.
– Принято!
– А что с этим палочником? – спросил рыжий. – Он до сих пор где-то бродит.
– Один?
– Нет, конечно. С Фомой и Трухлявым. Приказал не приближаться.
– Правильно. Пусть бродит, разберемся.
Чужие руки подняли его, понесли. И тьма выключила свет – плавно, без боли.
2.1.
8 лет назад. Республика Новороссия, недалеко от перевала Бабича, Геленджик.
Полдень. Горы. Ветер с перевала обдувает луг, чтобы солнце не жарило насмерть.
Трейлеры Гаевых стоят ступенями вдоль дороги. Между ними – веревки, ведра, сложенные седла. На лугу – табун: обычные лошади и двое горных биоников – широкие плечи, узкие зада, копыта с «козьими» вставками, шеи – как дуги.
На траве – плед, чашки, нарезанный хлеб, помидоры. Женщина с двумя детьми-погодками.
Женщину зовут Марина, ей двадцать три. Мальчик сидит рядом, на коленях. Девочка уткнулась женщине в бок. У мальчика – глаза и подбородок Марины, у девочки – гаевский лоб и упрямые брови вразлет. Еще один ребенок —Руслан, ему четырнадцать – сидит поодаль, грызет травинку, косится на кромку неба.
Звук приходит плавно. Сначала – дрожь по камням, как барабанка. Потом – они. Две фигуры в синтетических плащах до ботинок. Лица – за полнолицевыми масками. На груди у каждого – прямоугольные панели с мозаикой машинного кода, панели мерцают на солнце серым. Фигуры на биониках: сильно модифицированных горных баранах. Большие карбоновые «рога», но не спиралями, а разлетными кромками, на концах – датчики. Ноги – как у козла, но толще, с пальцами для каменистой тропы.
Фигуры останавливаются в десяти шагах. Не снимают масок. Один сходит с барана. Не торопясь, достает прозрачный планшет‑папку.
– Доктор Гаев, – говорит он спокойно. Голос идет через фильтр, но слова разборчивы.
Гаев поднимается. Рядом встает Тимур Мингалиев – плечом к плечу, глаза прищурены от света.
Фигура открывает папку. Внутри – лист. Верхняя половина – крошечные квадраты и точки, как цифровой узор. Ниже – по-русскии: «Набор. Объект: Руслан Эдуардович Гаев, 14 лет. Срок явки – сорок восемь часов.» Внизу – оттиск цифровой печати: «Головная канцелярия Набора».
– За что? – Гаев не повышает голоса, ему не нужен ответ – он требует справедливости.
– Это не наше решение, – отвечает плащ. Указывает пальцем на печать. – Мне жаль.
Второй не говорит ничего. Подходит к Руслану. Руслан не успевает отдернуть голову. Пальцы в перчатке прикладывают к лбу тонкую пластину. На коже вспыхивает короткая мозаика – как морозный узор – и гаснет. Остается едва видимый след. Словно гибкая ледяная корка.
– Вы знаете правила, – первый говорит ровно. – Сорок восемь часов на сборы. Потом печать сделает вашего сына… неактуальным для Набора.
Казенное слово «неактуальный» сказано тихо, но в наступившей тишине рвет воздух, как ружейный выстрел. В точку на лбу Руслана.
Первый складывает папку, закрывает на магнит. Разворачивается. Оба поднимаются в седла. Бионики синхронно делают четыре шага назад – и поворачивают к дороге.
Только когда их спины уменьшаются, Гаев рвется вперед. Резко, как из‑под удара. Шаг, второй – и уже бежит. Тимур успевает схватить за локоть, Марина – за другую руку; они удерживают его всей массой. У Тимура напрягаются жгуты на предплечьях. Марина дышит часто, но держит.
Руслан подбегает с другой стороны, хватает отца за плечи.
– Папа! – кричит, пытаясь перекричать ветер. – Папа, не надо! Я останусь человеком, слышишь? Я обещаю! Гаевы никого больше не потеряют!
Слова срываются, как листья со склона. Ветер уносит часть фразы, оставляет обрывки – «останусь», «обещаю», «никого».
Маски уже далеко, темные точки на дороге. Бараны‑биотики переступают ритмично, как машины.
Гаев стоит. Плечи становятся камнем. Лицо – пустой лист. Маринина рука стискивает рукав мужчины до белых пальцев. Тимур отпускает, когда понимает, что движение Гаева вышло.
На пледе возле трейлера девочка тянется за кружкой и не дотягивается. Мальчик напротив девочки кивает сам себе – как будто понял какую‑то взрослую вещь.
Солнце жарит. Ветер с перевала приносит острый запах камня. В тишине слышно, как в траве щелкает кузнечик.
Гаев произносит слово, но звука нет.
«Уходим».
Губы снова чужие.
Глава 3. С днем рожденья, Шрам!
От моста через Сухое Русло до Гаево всего четыре километра, если идти полями. Однако, учитывая Шрама под боком, это было совершенно исключено. Собака умело пряталась в зарослях или канавах, стараясь не отсвечивать возле фигуры девочки, насколько это вообще возможно. Но если топать чистым полем, Шрам спрятаться не сможет. Поэтому Ви пошла перелесками. Траектория при этом походила на многочисленные ходы конем, а расстояние увеличилось в несколько раз.
От нечего делать девочка считала шаги. На девятитысячном поняла, что до завтрака в коммуну не успеет. Поэтому она свернула в лесополосу меж двумя полями, нашла там ожидающего Шрама и сказала:
– Поесть хочешь?
Шрам неподвижно стоял, глядя на хозяйку. В полном молчании.
– Ах да, ты же кибер, – улыбнулась Виола. – Тогда ты не против, если я чуть отдохну?
Робот-пес тут же упал на живот, совершенно по-собачьи положив морду на вытянутые передние лапы.
Виола присела на поваленное дерево, достала из заплечного мешка батончик овсяного пеммикана и походную фляжку. Распаковала батончик и принялась грызть, запивая его водой. Все это время Шрам неподвижно лежал, только поднятые уши ходили туда-сюда на шарнирах. Пес бдил, охраняя свою нынешнюю хозяйку.
Вдруг собака встрепенулась, вскочила на передние лапы, развернула голову в сторону поля и настроила туда акустику. Виола перестала жевать и тоже прислушалась. Но куда человеческому слуху до собачьего, а уж до киберсобачьего – тем более.
Шрам поднялся на все четыре лапы и очень тихо, на пределе слышимости, рыкнул.
– Что? – шепнула в ответ девочка.
Пес повторил рык и сделал движение, как будто ложится. Снова поднялся и снова прилег. Взглянул на Виолу.
Она все поняла. Как была с батончиком во рту, аккуратно спряталась за поваленный ствол. Сначала присела, а потом и вовсе легла на землю. Через щель между деревом и почвой хорошо просматривался весь перелесок прямо до открытого пространства.
Шрам подполз ближе. Почему-то повернул голову до предела вправо, глядя вдоль поваленного ствола. Виола сначала не поняла, но потом заметила на блестящей шее колпачок оптического порта. Не говоря ни слова, достала планшет, подключилась и за несколько секунд настроила связь.
ПОСТОРОННИЙ, – отобразилось в диалоговом экране планшета. – ЧЕЛОВЕК НА ЖИВОТНОМ (ПРЕДП. ЛОШАДИ). ДОРОГА ВДОЛЬ ПОЛЯ. ДИСТ.=340±20 М.
– Нас не заметил пока? – спросила Ви шепотом.
НЕТ. ОЖИДАЮ ЗРИТЕЛЬНЫЙ КОНТАКТ В ТЕЧЕНИЕ 2 МИН. ПРИКАЗЫ?
– Просто смотрим, – распорядилась девочка. – Сможешь передать мне изображение на планшет?
ДА. ПРИБЛИЖЕНИЕ 20Х ОК?
– Да. Ждем.
Виола аккуратно, стараясь не хрустеть оберткой, отложила пеммикан и положила пальцы одной руки на запястье другой. Она недолюбливала электронные хронометры, к которым вечно не найдешь батарей. А механических часов, как у отца, у нее нет и быть не может – слишком уж дорогая игрушка. Поэтому девочка привыкла отмерять время по собственному пульсу.
Через сто сорок ударов сердца на планшете Ви открылось окно с изображением. Как обещано, с приближением в двадцать крат и довольно неплохого качества. Краем глаза девочка заметила, что Шрам застыл, как изваяние. Пес старался дать максимально стабильную картинку.
Виола пригляделась и едва сдержала радостный вопль. Вдоль поля на жеребце-бионике ехал один из гаевских. Она его узнала – Вардан Варданян по прозвищу Варвар. Пожилой мужчина, глава многодетной семьи, что прибилась к коммуне пару лет назад. Из-за этого Варданяны не участвовали в семейной занятости Гаевых, но охотником и траппером Вардан был первоклассным.






