Именем природы!

Для разговора он вывел Люциуса на широкую, длинную террасу, что опоясывает здание школы. Внизу, на многочисленных спортивных площадках, старательно занимаются младшие ученики, проливают пот, накачивают мускулы. В отдельном, особо огороженном уголке, старшие ученики отрабатывают обращение с кнутом-флагелиумом. Энергетический кнут – оружие серьёзное, мастерства в обращении требует нешуточного. Недоглядишь – и самому себе так засветишь, что не скоро очухаешься. В небольшом, тенистом садике, под густыми кронами деревьев, развалились на травке телохранители дефенсоров – вольфсбаны. Специально выведенная порода, собаковолки: умные, спокойные, безжалостные и верные лишь одному человеку – хозяину. Да и не хозяину, пожалуй – другу. Даже другому дефенсору лучше близко не соваться, не рисковать. Северус углядел в траве своего вольфсбана, понимающе улыбнулся. Стар стал, дружище, всё в тенёчке полежать норовит, вздремнуть. Тут же едва не рассмеялся – словно о самом себе только что подумал. Взглянул на хронометр, прикреплённый к запястью правой руки, и решительно выдохнул.

– Всё, время! Ступай и докажи всем, что заслуживаешь звание дефенсора.

– Ты не пойдёшь со мной, патер? – удивлённо вскинул голову Люциус. – Разве это запрещено?

– Нет, – пожал плечами тот. – Просто не хочу, чтобы ты всё время на меня оглядывался. И в прямом смысле, и в переносном. Сам, дружище, отныне всё только сам. Вон та дверь.

Люциус хотел ещё что-то сказать, даже руку к патеру протянул, но тот решительно ухватил его за плечи, развернул и от души, звонко хлопнул ладонью по широкой спине, туго обтянутой серой тканью куртки.

За дверью обнаружилось просторное, светлое помещение, в котором Люциус за годы учёбы ни разу не был. Впрочем, ничего интересного в комнате и не нашлось: длинный стол в центре, ряды стульев вокруг него, да деревянные бочки с пышными, широколистыми растениями по углам. Одну стену, от пола до потолка, занимают полки с книгами, вторая – целиком окно, с удивительно прозрачными стёклами. И всё. Ничего величественного или даже просто важного. Подумалось, что возможно именно здесь собираются на совещания учителя школы, и тогда понятно, почему дискипулус Люциус тут ни разу не был. Не по чину ученику.

Из-за стола степенно поднялся тучный, бородатый старик в кожаном костюме дефенсора, но без полевой, защитной накидки. Люциус с уважением подумал, что старику, пожалуй, лет семьдесят – невероятно глубокая старость. Не каждому дано до такого возраста дожить, даже среди дефенсоров. А в посёлке и пятьдесят большая редкость. Префектус, которому нет надобности каждый день себя работой ломать, имеет шансы до полтинника докашлять – если какая-нибудь хвороба раньше не сточит. Ну или несчастный случай не подкараулит, что тоже не редкость. Вспомнил родителей и судорожно перевёл дух. Никто не застрахован; не то, что префектус, но и дефенсор. Перед природой все равны.

– Я Дукс дефенсор Овидиус, – мягким, тихим голосом представился старик и приглашающе махнул рукой. – Тебя я знаю, Северус о тебе хорошо отзывается, и учителя тоже. Присаживайся.

– Нет, – пискнул Люциус, сконфуженно откашлялся и постарался взять себя в руки. В конце концов, хвалят же, не ругают – чего голос терять?

– Позволь отвечать стоя, патер. Мне так спокойнее.

Овидиус сделал вид, что поверил. Понятно, не рискнул юнец рассесться в присутствии почтенного старца, да ещё такого солидного звания. Что ж, небольшой, но тоже плюс. Уважение к старшим – это важно. Для старших, по крайней мере.

– Владение оружием, знание правил и традиций я проверять не буду, – усмехнулся старик. – Учителя уверяют, что в этом ты один из лучших и у меня нет причин им не верить. Твой вольфсбан уже чему-то обучен?

Люциус вспомнил забавного, неуклюжего, лопоухого щенка и невольно улыбнулся.

– Пока умеет только есть самостоятельно, и не устраивать лужи в самых неожиданных местах.

– Всему своё время, – заверил Овидиус. – Очень скоро лужи будут устраивать те, кто с ним встретится.

Помолчал, неожиданно резко вскинул голову – так, что длинные, седые волосы отлетели за спину, и в упор уставился прямо в глаза оробевшему ученику. Люциус отметил, насколько твёрдый у старика взгляд – точно раскалённая спица меж глаз воткнулась. И удивительно молодые, светло-голубые глаза. Конечно, в молодости наверняка поярче были, но и сейчас ещё окончательно не выцвели. Поди ж ты, вот тебе и старец!

– Мне важно знать, понимаешь ли ты роль дефенсоров в жизни нашего мира? Знаешь ли, чем наше в нём появление вызвано? Готов ли доходчиво объяснить простым людям, почему мы столь ревностно защищаем законы природы? И самое главное – убеждён ли ты сам в нашей правоте?

Люциус онемел и уставился на улыбающегося патера. Как в этом можно сомневаться? Однако, спрашивает не кто попало – Дукс дефенсор! Овидиус правильно оценил смятение юнца.

– Начни с самого начала, – проговорил насколько возможно мягко. – С начала истории нашего мира. Представь, что перед тобой просто сомневающийся человек. И не какой-нибудь злодей, а искренне не понимающий. Разъясни, убеди.

– Да, патер, – кивнул Люциус и протяжно, шумно выдохнул – точно от сомнений избавился.

– Мать-природа долго терпела расплодившееся сверх всякой меры человечество, забывшее о том, кто и для чего дал ему жизнь.

Мельком глянул на старика – может не надо было сразу с этого начинать? Но тот лишь размеренно покачивает головой и даже глаза прикрыл. Люциус приободрился, продолжил.

– А люди, которых никто не останавливал, продолжали убивать собственную мать, не думая о последствиях. Они…

– Не надо перечислять злодеяния людей, – вяло отмахнулся Овидиус. – Верю, что можешь, но не надо. Дальше.

– И наступил момент, когда терпение природы закончилось. В истории этот момент получил название Великое Очищение или Катастрофа. В недрах природы вызрело и вырвалось на свободу страшное заболевание, от которого не было спасения. И люди, к тому времени уверовавшие в своё величие и безопасность, с ужасом поняли, что ничего не могут противопоставить гневу природы. Спасения нет!

– Натура семпре квиста! – тихо, но выразительно проговорил Овидиус.

– Природа всегда права! – торжественно перевёл Люциус и выпрямился так, словно выступал перед целым посёлком. – Люди в панике бросались прятаться в жалких убежищах, не понимая, что несут заразу с собой. И умирали, словно крысы в своих норах. Другие в лихорадочной спешке пытались придумать лекарство, но на это не хватило времени, и они умирали с бесполезными порошками в руках. А большинство людей просто глупо и бессмысленно метались, не в силах понять, что происходит и что делать. И умирали там, где застала смерть. Умерло столько людей, что казалось – умерли все!

– Как думаешь, сколько их было, умерших? – не открывая глаз спросил старик.

– Очень много, – уверенно ответил Люциус. – Миллионы и миллионы.

– Миллиарды, – едва слышно прошептал Овидиус, но ученик его не расслышал. – И куда эти умершие подевались?

– О них позаботилась природа. То, что она создала – она же и уничтожила. Но людям всё-таки был великодушно оставлен шанс начать всё сначала. На этот раз правильно, не уничтожая собственный дом. Оставшиеся в живых разделились на две неравные части. Меньшая часть – согитанцы, то есть Думающие, поселились на огромном Острове, на Крайнем Юге. Там было собрано всё наследие погибшего человечества: достижения науки и искусства, книги и картины – всё, что оставила после себя обезумевшая человеческая цивилизация.

– Зачем? – старец неожиданно оживился и даже слегка подался вперёд, точно силился получше разглядеть раскрасневшегося ученика. – Зачем хранить то, что однажды уже чуть не убило всех?

– Хранить – не значит применять, – рассудил Люциус как учили. – Не стоит уничтожать всё скопом. Более здравомыслящие люди, вполне возможно, найдут лучшее применение знаниям предков.

– Хотелось бы верить… А вторая часть выживших?

– А вторая, большая часть, рассеялась по землям опустевшего мира и получила название фасианцы – Делающие. Они живут по законам природы, то есть так, как изначально должны были жить люди. Не отравляя природу, питаясь только тем, что даёт природа, признавая право природы решать, кому сколько жить. И не калечат свой мир бесчисленным множеством механизмов и приспособлений; не калечат свой разум придуманными теориями, призванными оправдать самоубийство человечества.

– Молодец, – Овидиус откинулся на спинку кресла и в его голосе Люциусу почудилось… разочарование? Тогда почему молодец?

– Всё правильно сказал. Ну, а к какой части человечества принадлежим мы, дефенсоры? Или мы и не думающие, и не делающие?

– Дефенсоры – самое важное звено современного мира, – уверенно заявил Люциус. – Они соединяют между собой части человечества, скрепляют их и не позволяют людям вновь ступить на губительный путь самоуничтожения.

– И ты хочешь быть этим самым важным звеном? – с неопределённой полуулыбкой спросил старец.

– Одним из них, – вежливо уточнил Люциус, не поддался на провокацию. – И постараюсь быть достойным этой чести.

– В этом-то я как раз и не сомневаюсь, – насмешливо хмыкнул патер. – Только сейчас я хотел бы услышать от тебя кое-что другое – прежде чем решить, подписывать ли твою аттестацию? Или пусть лучше кто-нибудь из учителей свою закорючку тиснет? Дефенсором ты в любом случае станешь, заслужил.

Овидиус, кажется, устал от такой длинной речи. Прищурился, точно хотел разглядеть совершенно растерявшегося Люциуса во всех подробностях, аккуратно протёр тыльной стороной ладони уголки повлажневших глаз. Кожаный костюм громко скрипнул, но не угрожающе и не противно, а мягко, по-домашнему.

– Предупреждаю, юноша! Я быстро определю, если ты будешь говорить не то, что думаешь, а то, что в школе заучил. Не рискуй своим будущим, не пытайся мне понравиться, отвечай честно. Как я уже сказал, дефенсором ты станешь; да уже стал. Мне просто нужно понять – каким именно дефенсором?

– Да, патер, – Люциус покорно склонил голову, тёмные волосы, словно занавески, с двух сторон прикрыли растерянное лицо.

– Тогда ответь: для чего дефенсорам использовать язык давно исчезнувшего народа? Нашими стараниями все выжившие на Земле используют для общения единый язык – и согитанцы и фасианцы. Зачем же нам, кроме логичного знания единого языка, учить ещё и давно забытую всеми латынь?

Люциус в полном смятении поглядел в прозрачные, смеющиеся глаза Главного защитника.

– Но ведь все наши учебники и научные труды дефенсоров написаны на латыни! Как можно стать защитником, не умея их прочитать и изучить?

– Не старайся выглядеть глупее, чем ты есть на самом деле, – внезапно построжел Овидиус и недовольно скривил лицо. – Для чего-то эти книги писали на мёртвом языке? Для чего?

Люциус почувствовал странную, тянущую пустоту в груди. Самому этот вопрос в голову никогда не приходил; учителям, похоже, тоже. Зачем же на экзаменах спрашивать то, чему не учили? Это нечестно, в конце концов! Видимо угадав его мысли, старик понимающе хмыкнул.

– Вот это-то мне и интересно. Можешь ли ты думать самостоятельно, или горазд только повторять то, что тебе в голову вложили? Так что там с латынью? Для чего её используют дефенсоры?

– А потому, что не стоит кому попало знать, что написано в наших книгах! – с тихим отчаянием в осипшем голосе проговорил Люциус и понуро опустил крепкие плечи. – И ни к чему кому попало знать, о чём мы между собой говорим.

– Кому попало? – оживился Овидиус, всем телом подался к бедному Люциусу и внимательно прищурился. – Кто попало – это кто?

– Это все, кто не мы, – обречённо выдохнул тот, понимая, что блистательная карьера отныне блистать перестала. Интересно, есть ли в каком-нибудь захудалом посёлке вакантная должность префектуса? Придётся ехать в самую глушь, в приличных местах на эту должность очередь.

– То есть, на самом деле ты не считаешь, что дефенсоры – связующее звено между Думающими и Делающими? Кто же мы тогда?

– Дефенсоры – высшее звено, без которого вымрут и те и другие, – твёрдо отчеканил Люциус, а перед глазами замаячила вовсе пропащая должность модератора на руднике. Ниже уже просто некуда. В слуги-то, чай, не определят после прохождения полного курса школы? Или определят?

Овидиус неторопливо, с громким стариковским кряхтением, выбрался из кресла, подошёл к окну и несколько томительно-долгих минут разглядывал что-то во дворе. Как будто там действительно может происходить что-то интересное! Люциус понуро замер на месте, время от времени царапая спину Главного защитника осторожными взглядами.

– Вот ещё один странный вопрос, – повернулся, наконец, старик, видимо решив и дальше издеваться над бедным юношей. – Если все истинные носители языка давным-давно благополучно померли, то как узнать, правильно ли мы говорим? Может быть, такую ахинею несём, что лучше бы и вовсе помалкивать?

– Раз все вымерли, то некому и оценивать – правильно или неправильно, – тихо проговорил Люциус, понимая, что терять уже всё равно нечего. – Главное, что мы друг друга понимаем, а нас не понимает никто. Поправлять всё равно некому, да и попробовал бы кто-нибудь поправить.

Патер Овидиус закинул голову и залился стариковским, дребезжащим смехом. Люциус не понял к добру это или к худу, но на всякий случай поддержал старика робкой улыбкой.

– Не зря Северус тебя рекомендовал, – старик вновь взялся вытирать слезящиеся глаза и между делом мазнул Люциуса одобрительным, тёплым взглядом. – Будет из тебя толк. Сердцем чую – будет.

Внезапно, так, что собеседники одновременно вздрогнули, тишину разорвал резкий, истеричный визг сирены. Люциус вскинул голову и уставился на Главного защитника в ожидании приказа.

– Что это за звук? – строго спросил тот, уж конечно, точно зная ответ.

– Боевая тревога! – отчеканил Люциус. – Срочный сбор всех дискипулусов во дворе школы.

Замялся на секунду и с откровенным недоумением пожал плечами.

– В первый раз на моей памяти… боевая!

– Так чего ты ждёшь? – притворно удивился старик. – Ты пока ещё дискипулус, хоть и сдал все экзамены.

– Я могу идти?

– Ты должен бежать! – неожиданно сильным, командным голос рявкнул Овидиус.

* * *

Геликоптер трясся, точно загнанная, взмыленная лошадь, перед тем откинуть в сторону копыта и издохнуть. Двигатель не гудел даже – надсадно выл, силясь удержать в воздухе огромную, металлическую тушу, битком набитую людьми. Судя по суете командиров возле аппарели выхода, лететь осталось всего ничего.

Люциус нервно поправил шлем, плотно облегающий голову. Штамповка из какого-то лёгкого, белого металла; от чего-то серьёзного, конечно, не защитит, но зато и не норовит своей тяжестью шею отломить вместе с головой. Грудь и живот защищает кираса из того же материала, на поясе кнут-флагелиум. Боевой, не учебный, удар которого хоть и болезненный, но не опасный. Этим убить можно без труда, одного щелчка хватит. Правда, перед вылетом дискипулусам приказали установить регулятор мощности в режим шокера, но… Настоящее, боевое оружие в руках – это уже совсем другое ощущение. Люциус поправил прикреплённый к левой руке щит-скутум и неожиданно для самого себя нервно хохотнул. В походном положении щит представляет собой узкую пачку сложенных вместе металлических полос от локтя до кончиков пальцев, но, если освободить стопор – щит раскроется в сплошное, круглое полотно, состоящее из зеркально-отполированных сегментов. Вспомнилось, как однажды, в суете и кутерьме учебной тревоги, кто-то из полоротых дискипулусов открыл щит прямо в толпе… Вышло забавно: перегородил выход из десантного отсека, сорвал высадку, узнал о себе много нового. Аккуратнее надо быть, при боевой тревоге лучше не допускать таких оплошностей.

– Внимание всем!

Голос командующего операцией начальника школы, усиленный аппаратурой, легко перекрыл гул работающего двигателя и заставил людей болезненно сморщиться. И так-то не самый приятный из человеческих голосов, сейчас он причинял просто физическую боль.

– На вилле Карбо произошёл бунт рудокопов. Префектус и модераторы рудника не смогли удержать ситуацию под контролем. Наша задача: восстановить порядок на руднике и возобновить добычу руды. Подчёркиваю – возобновить работу рудника, а значит рудокопы должны быть живыми и готовыми к труду! Зачинщиков, конечно, накажем, но остальные должны сохранить способность работать. Поэтому режим флагелиумов – только шокер!

Усилитель с громким щелчком отключился и сидящие ровными рядами ученики начали нервно переглядываться. Как охрана не смогла справиться с рудокопами? Осужденных привозят на виллу Карбо уже закованными в кандалы и снимают их только с трупов. Да и то, если труп в бараке, а не в шахте. Туда за ним никто в здравом уме не полезет. А трупами в шахте становятся быстро, самый здоровый из рудокопов смог продержаться аж четыре месяца. Остальные меньше, значительно меньше. Как же случилось, что стадо дохлятины умудрилось устроить бунт, да ещё такой, что модераторы не справились? Пришлось поднимать по тревоге ближайшую школу дефенсоров, да ещё и с боевым оружием! Заволнуешься тут…

Люциус повертел головой, глянул по сторонам. Подмигнул сначала соседу слева, затем справа. Верные, проверенные годами учёбы, друзья; всей школе известная троица. Фостус, коренастый, ярко-рыжий крепыш, твёрдо уверенный в правоте каждой буквы учебника дефенсоров. Твердолобый, упрямый, временами невыносимый, но при этом честный и преданный делу и друзьям. Иногда очень хочется его убить, но лучшего друга придумать сложно. И Паулус – высокий, но болезненно худой юноша, одним видом демонстрирующий неуместность своего присутствия в боевой обстановке. Умница, книгочей, знаток литературы и языка – ему давно уже прочат место среди учителей школы. И заслуженно – уж Люциусу ли об этом не знать? Сколько непрочитанных книг оказались знакомы в художественном пересказе Паулуса!

Из-за оглушающего рокота двигателя разговаривать оказалось совершенно невозможно, да и не о чем, в общем-то. И некогда. Геликоптер ощутимо тряхнуло и повело вниз; внутренности, соответственно, дёрнулись вверх и упёрлись в горло. Тревожно заморгали ярко-красные лампы и замахали руками командиры, привлекая внимание бойцов. Люциус слегка наклонился вперёд, поджал ноги и сгруппировался. Не имеет привычки эта проклятая машина мягко садиться! Не успеешь подготовиться и от удара о землю все кости из организма в сапоги ссыплются. Тем не менее, как ни готовился, удар всё равно оказался неожиданным. Брякнулся на колени, зашипел от резкой боли, ругнулся в полный голос, без стеснения. Кто услышит в этом грохоте? А хоть и услышит – кто осудит? Вскочил, рванулся к выходу, отлично помня главное правило: транспорт необходимо покидать как можно быстрее и отбегать от него как можно дальше. Конечно, у фасианцев не может быть оружия, способного уничтожить геликоптер, такого и у модераторов рудника нет, но военная наука – штука универсальная, заставляет всегда готовиться к худшему. Поди знай, с кем завтра придётся столкнуться? Прогрохотал сапогами по качающемуся полотну аппарели и нырнул в местный филиал апокалипсиса.

Слева, совсем неподалёку обнаружилась мрачная, серая башня, построенная прямо над стволом шахты. Там подъёмные механизмы, сортировка руды и подсобные помещения. Камень для строительства как специально выбирали угрюмый, неприглядный, депрессивный. Зато надёжный, этого не отнять, от того и стоит невредимая башня на фоне окружающей разрухи. А вот деревянный домик управления и длинные, щелястые бараки для рудокопов полыхают весело, задорно, с треском на всю округу. Только дым отчего-то от них жирный, вонючий, точно свалку запалили. Впрочем, примерно представляя быт невольников, Люциус запаху не удивился. В родном посёлке тоже ароматы были не праздничные, так там ещё и вездесущая, непреходящая рыбная вонь в довесок воздух отравляла. Короче говоря – не привыкать.

Зазевался, угодил сапогом во что-то влажно чавкнувшее, глянул под ноги и резко шарахнулся в сторону. Едва не сбил с ног слабо пискнувшего Паулуса, но разве до таких мелочей сейчас? На земле распластался здоровенный мужчина, судя по аккуратной одежде – не рудокоп. Скорее всего модератор, вот и стальной прут, что здесь используют вместо кнута надзирателя, валяется возле бездыханного тела. А голова… И не разобрать теперь, что там была за голова, всё камнями в жуткую кашу разбито и столчено. Паулус отвернулся, с утробным звуком согнул пополам длинное, худое тело, и принялся блевать – громко, с жутким завыванием.

Люциус с трудом задавил подступивший к горлу ком, тяжело сглотнул и поспешно развернул скутум. Прикрыл голову и грудь, почувствовал себя увереннее и поверх края щита зыркнул в ту сторону, где разворачивается отряд и должен находится командир. Увидел чёткую и даже красивую цепь дискипулусов в полном боевом снаряжении, командир призывно машет рукой и указывает кнутом в сторону небольших, чудом уцелевших, хозяйственных построек. Рот разевает широко, некрасиво, но всё равно не слышно, о чём орёт. Люциус ухватил флагелиум за удобную, шершавую рукоятку, рванулся было к своему месту в цепи, не дело от отряда отбиваться, но замер, остановленный странным звуком за спиной. Обернулся.

Как раз для того, чтобы увидеть, как огромный камень опустился на беззащитный затылок согнувшегося в спазмах Паулуса. Тот рухнул на колени, ткнулся лицом в землю и повалился на бок, точно мягкая, безвольная игрушка, набитая тряпьём. Не падают так живые. Крепкий мужик в арестантской рванине поднатужился, спокойно, и даже как-то деловито, поднял камень и с размаху ухнул на голову лежащего дискипулуса. Люциус почувствовал, как повело в сторону весь мир, голова закружилась. Зрение подвело, сфокусировалось на грязном, ухмыляющемся лице рудокопа, обильно заросшем длинными, чёрными волосами – точно кроме этой хари ничего и нет больше вокруг.

Отчаянно взвизгнул, толкнул большим пальцем переключатель на рукоятке флагелиума. Мелькнула сумбурная мысль – откуда здесь рудокоп? За спиной у атакующей цепи! Но раздумывать об этом некогда, тем более что рядом с арестантом появилась ещё одна фигура в такой же убогой одежонке, но худая, маленькая и с длинными, грязными сосульками волос. До Люциуса не сразу дошло, что это женщина, да и неважно уже. Это враг, а у врага пола не бывает. Тем более, что женщина, яростно оскалясь, метнула булыжник, целясь в лицо Люциуса и он успел заметить, как исказилось презрением её костлявое лицо. Похоже, разглядела, что противник – не матёрый дефенсор, а юный ученичок. Камень глухо брякнул о щит и упал на землю, не причинив вреда.

Заученным движением Люциус выбросил перед собой руку с кнутом. Смертоносный кончик щёлкнул по волосатой харе приготовившегося к броску верзилы, и тот рухнул, точно тело мгновенно превратилось в безвольный студень. Женщина испуганно замерла, похоже не все инстинкты отключились, прикрыла лицо ладонями, но это не помогло. Кнуту совершенно безразлично, по какой части тела бить, результат всегда одинаковый. Разряд прошивает организм насквозь.

За спиной Люциуса, там, где атакующая цепь дискипулусов достигла хлипких построек, послышался звериный вой, громко и бесполезно застучали камни по щитам. А ещё через секунду до Люциуса донеслись отчётливые, хлёсткие щелчки флагелиумов, безжалостно разящих живые цели. Оглянуться ему и в голову не пришло. Опустился на колени перед телом Паулуса, отодвинул в сторону камень и болезненно сморщился, увидев, что осталось от головы друга. Шлем смят едва ли не в лепёшку и из него торчат жалкие пучки тёмных волос, густо заляпанных чем-то чёрным, жирным.

– Как же так? – потерянно пробормотал Люциус и даже головой тряхнул, точно отгоняя наваждение. – Как же так?

Он не смог бы сказать, сколько времени просидел, согнувшись крючком возле трупа товарища: без мыслей, без эмоций, тупо уставившись в одну точку. Почувствовал чью-то крепкую ладонь на безвольно опущенном плече, дёрнулся, пришёл в себя.

– Вставай, дружище. Не дело так сидеть. На нас эти твари смотрят, ни к чему давать им повод для радости.

Фостус. Рыжие локоны непокорно выбиваются из-под шлема, голубые глаза потемнели и налились чем-то мрачным, тяжёлым, злобным. Пугающим. Люциус тяжело поднялся, неловко затолкал флагелиум в крепление на ремне и свернул сегменты щита в одну толстую, металлическую полосу на руке.

– Всё? – спросил безжизненным, бесцветным голосом. – Со всеми разобрались?

– Со всеми, – злобно выдохнул Фостус. – Вон, мимо нас ведут.

Люциус обернулся и увидел колонну рудокопов-оборванцев. Тяжело взбивают дорожную пыль грязными, босыми ногами, тащатся к уцелевшей башне. Одинаковые лохмотья, одинаковые сутулые, тощие фигуры, одинаковые серые, измождённые лица. Но что-то в их виде неправильное, что-то не так…

– Почему они все без кандалов? – пробормотал удивлённо.

– А вот это самый интересный вопрос, – отозвался крепыш. – Ничего. Группа опытных дефенсоров быстро установит, что здесь произошло, и кто виноват. Слышишь, стрекочет? Это их геликоптер летит. Ох, не завидую я этим тварям!