Именем природы!

Глава 2

Повозка, плавно покачиваясь на рессорах, катилась по хорошо утрамбованной грунтовой дороге. Кучер, молодой парень с кудрявыми, чёрными волосами и глуповатым, круглым лицом, изредка помахивал кнутом, но две упитанные лошадки не обращали на него никакого внимания. Да он особо и не усердствовал – едет повозка и ладно. Спешить некуда.

Люциус скучающе, лениво оглядывал бесконечные ряды фруктовых деревьев, среди которых извивается пыльная, узкая дорога, зевал и героическим усилием держал глаза открытыми. Впрочем, даже если бы и уснул, укорять некому. Северус уже давным-давно пристроил седую голову на мягкую спинку сиденья и сладко посапывал, не мучая себя стеснением. А до виллы Карасус путь неблизкий, особенно, если не торопиться. День между тем неспешно двигается своим путём к полудню, летнее солнце не припекает, а лишь мягко пригревает разнежившиеся человеческие тела. Кучера плавно повело вбок, чудом удержался на самом краешке сиденья и, открыв рот, недоуменно уставился на два массивных, лошадиных крупа перед лицом. О чём в этот момент подумал – поди знай.

Северус неожиданно вздрогнул всем телом, встрепенулся, поднял голову и огляделся. В глазах ещё плещется сонная муть, а потому не сразу понял, где находится и зачем.

– Плохой сон приснился, патер? – с насмешливой заботой спросил Люциус.

– Хороший, – недовольно отозвался тот, зевнул, нещадно раздирая рот, и ожесточённо потёр заспанные глаза. – Долго ещё ехать?

– К обеду будем, – заверил кучер. – То есть скоро.

– Когда уже научишься хронометром пользоваться? – привычно проворчал Северус. – Что ни спроси – всё к обеду! В крайнем случае к ужину.

– А если ехать куда, – подхватил Люциус, – то после завтрака.

– Ну и к чему тут хронометр? – простодушно удивился парень. – И без него всё понятно.

Дефенсоры переглянулись, одновременно пожали плечами и промолчали. Поди поспорь.

– Ты по дороге собирался рассказать, что там случилось, – напомнил патеру Люциус. – Скоро приедем уже, а я так ничего и не узнал.

Глянул на пушистые, зелёные кроны деревьев, ярко-красные плоды на прогнувшихся ветвях, вдохнул одуряющий, солнечно-фруктовый аромат и мечтательно закатил глаза.

– В таком месте жить – горя не знать! Что тут может случиться?

– Те, кто здесь живёт, похоже так не думают, – хмуро пробормотал Северус, неловко наклонился, потянулся и ласково потрепал меж ушей вольфсбана задремавшего на полу повозки. – Похоже, избыток фруктов не идёт на пользу.

– Уже интересно, – хмыкнул Люциус и опасливо отодвинул ноги от вольфсбана. Поди знай, что зверю спросонья в голову взбредёт, а ноги не лишние.

– На самом деле да, интересно, – согласился Северус. – Особенно тебе. Я рад, что Главный защитник отказался от идеи забрать тебя к себе в Управление и направил ко мне младшим дефенсором. Опыта лучше набираться на земле, к людям и реальным проблемам поближе. Да и ума прибавить не повредит, чего уж там. Потом и серьёзные дела доверять можно.

Люциус упрямо насупился, не удержался.

– Я был прав, когда уничтожил убийц!

– Конечно прав, – с улыбкой согласился патер. – Иначе… А ко мне тебя направили не только ума набраться, но в первую очередь терпения. Чтобы решения принимал с холодной головой, осмысленно, а не в горячке флагелиумом дух из виновных вышибал.

Похлопал парня по крепкому плечу и непонятно: то ли успокаивал, то ли подбадривал. И кого?

– На вилле Карасус обнаружился культ какого-то деревянного идола. Служитель при нём, как без него – не то напрочь безмозглый, не то наоборот шибко умный. Префектус его к ногтю было прижал, да поздно спохватился, у этого умника уже последователи наплодились. Вот он нас и вызвал, поскольку закон известный – никаких культов в нашем мире! Мы живём по законам природы! Натура семпре квиста – природа всегда права! И ничего выдумывать не надо.

– Это понятно, патер, – раздумчиво протянул Люциус. – Другое непонятно. А зачем нам этих служителей давить? Коли появился – поставить на службу, озадачить и пускай людей ведёт в правильном направлении, если уж у него это получается. Что плохого в божестве, пусть и придуманном?

– Всё это уже было когда-то, – вздохнул Северус, – и ни в коем случае не должно повториться. Есть у меня занятная книга, ты до неё не добрался пока, повода не было. В ней всё подробно изложено, и причины, и последствия. Прочитаешь, как вернёмся, а сейчас я тебе коротенько объясню, на детском уровне, для общего понимания.

Начнём с главного: никто в здравом уме не станет придумывать для себя сверхъестественное существо, верить в него и всерьёз рассчитывать на его помощь. В сказки верят несмышлёные детишки и те взрослые, что по развитию недалеко от них ушли. Тем более в сказки, которые сами же и придумали. Дети вырастают и умнеют, а взрослым умнеть уже некуда, они до последнего упираются. И начинают свою веру обставлять ритуалами, правилами, запретами и поощрениями. Всё по-взрослому!

– Вряд ли получится убедить нормального человека, – насмешливо фыркнул Люциус. – Как красиво ни разукрашивай. Кто ж за дурачком пойдёт, в здравом-то уме?

– Всё так, – неожиданно покладисто согласился Северус. – Вот только обычный человек нормальным бывает нечасто. Гораздо чаще жизнь его из нормальной колеи выбивает. То засуха, то наводнение, то дитя захворало, то самому бревно по ноге прокатилось, то дом сгорел, то баба к соседу шастать повадилась. И вот сидит горемыка, голову руками обхватил и два вопроса его мучают: кто виноват и что делать? Себя виноватым не чувствует и выходит, что все беды по чьей-то воле свыше настигли, за неведомую вину. Понятно, что от такого наказания не увернёшься, ради спасения надо прощения просить и на милость надеяться. Вот тут-то и найдётся добрый человек, подскажет кому молиться и как. Сам по себе он может быть и дурачок, да только его дурость в благодатную почву ляжет, прорастёт и зацветёт буйным цветом.

– Сколько башку об деревянного идола не разбивай, счастья не прибавится, – уверенно отрубил Люциус. – Хоть какое у тебя горе будь – быстро заметишь, что ничего молитвы не помогают.

– Отчего же не помогают? – хитро прищурился Северус и глаза тут же утонули в сеточке мелких, озорных морщин. – Постоянно-то ведь и не требуется, одного раза достаточно. Помолились в засуху всем посёлком – тут дождь и пошёл! Стало быть, помогла молитва. А то, что до этого сто раз не помогало, так значит молились плохо, верили недостаточно. Из ста раз хоть разок с дождичком угадать получится – вот тебе и чудо, вот и подтверждение. Или, скажем, идёт человек через лес, зверя дикого боится. Что делать? Да помолиться, что же ещё? Доберётся до посёлка живой и здоровый и обязательно всем расскажет, что молитва спасла. А что до этого там десятерых сожрали, и после ещё десятерых сожрут – так опять же, верили значит недостаточно. И даже насквозь здравомыслящий человек на всякий случай молитвой подстрахуется. Поди знай, вдруг поможет? Соседу, вон, помогло. А дети будут молиться уже потому, что батя так поступал, а батя мудрый, дурным делом заниматься не станет. Дальше – больше.

– Всё равно, несерьёзно это как-то, – поморщился Люциус. – Не настолько, чтобы дефенсорам было о чём волноваться.

– На этом этапе да, – опять же подозрительно быстро согласился Северус, и Люциус беспокойно поёрзал на сиденье. Не к добру у патера такая сговорчивость, не иначе снова младший в дураках окажется.

– А вот дальше… А дальше, в лучших своих традициях, человек виновного во всех своих бедах начнёт искать не на небе, а поближе, по соседству. Тот же пример: молится весь посёлок о ниспослании дождя в засуху, а один посмеялся и сказал, что не верит во все эти глупости. Плюнул и ушёл. А теперь угадай, кто будет виноват, если дождь не пойдёт?

– А если все молились, а дождь всё равно не пошёл? – усмехнулся Люциус.

– Вот ты как маленький! – шутливо осерчал Северус. – Значит молились плохо, неискренне, тщательнее надо.

– Да ведь так всё, что угодно можно объяснить и оправдать!

Лицо Северуса расплылось в довольной улыбке.

– Вот, начал понимать понемножку. При таком подходе дурачком уже будет выглядеть не тот, кто перед деревянным идолом лоб расшибает, а тот, кто этого не делает. Да ещё и виноватым во всех бедах останется. И вместо того, чтобы всем миром с напастями справляться, бросятся люди всем миром с неверующими бороться. Как думаешь, для дефенсоров это уже повод для беспокойства?

– Я думаю, что это процесс нескорый, – рассудил Люциус. – Немало времени должно пройти, чтобы куча народу не только поверила, но и по придуманным заповедям поступать начала.

– Время очень быстро летит, имеет такое свойство, – вздохнул Северус. – А потому нельзя рассчитывать, что его ещё много. Пока над дурачками будем смеяться – впору будет уже над могилами плакать. Причём это будут могилы не дурачков, отнюдь. В такие времена принято от умных в первую очередь избавляться. Чтобы вопросами людей не смущали и усердно молиться не мешали.

За разговором не заметили, как стройные ряды плодовых деревьев сменились огородами, обнесёнными хлипкими заборчиками, а там и домишки со дворами со всех сторон высыпали, путников обступили. Повозка мягко подкатила к деревянному, единственному в посёлке добротному домику, лошади замерли, замотали головами, зафыркали в предчувствии душистого овса и прохладной воды. Привыкли уже, что куда ни заявятся – везде кормят-поят, да не абы как, а как полагается. Северус кряхтя, неторопливо слез с высокого сиденья, выпрямился, строго оглядел встречающих. Вольфсбан бесшумно, точно бесплотная, чёрная тень, скользнул в дорожную пыль, замер возле ноги хозяина. Люциус тоже рассиживаться не стал, занял место справа от патера. Кучер слегка тронул поводья и лошади послушно двинулись в сторону хозяйственных построек – с глаз долой, к кормам поближе.

Префектусом посёлка оказался крепкий, невысокий мужчина с окладистой, чёрной бородой, накрывшей до середины мощную, выпуклую грудь. В опрятной, серой одежде, добротных, чёрных сапогах. Ноги расставил широко, с разбегу такого не своротишь. За массивной спиной пристроился молодой парнишка с такой же жгучей шевелюрой, на голову выше, а вот в плечах поуже.

– Здравствуй, патер, – вежливо склонил большую голову префектус.

– И тебе не хворать, – нарочито-недовольно буркнул Северус, мазнул взглядом по молодому парню и одобрительно покачал головой.

– Хорош! Сын?

– Смена моя, – гордо выпрямился префектус.

– Как быстро дети растут, – усмехнулся Северус. – Вон, отца перерос уже. Есть чем гордиться. А где же наш выдумщик, из-за которого весь переполох?

Префектусов сын с готовностью, за шкирку выволок на общее обозрение забитое, плюгавое создание. С первого взгляда и не поймёшь, что это человек. Да и со второго сомнительно, чего уж. Небольшого росточка, в грязной рубахе и то и дело спадающих штанах. Босые, расцарапанные ноги беспокойно месят седую пыль. Жидкие, грязные волосья, неопределённо-серого цвета, торчат клочьями, словно специально кто драл. Хотя, может и драл, дело житейское. Бородёнка насквозь просвечивает, точно для смеху на острый подбородок приклеена, губы распухшие, в коростах. Недоразумение, не человек.

– Приблудный, что ли? – брезгливо поморщился Северус.

– Свой, зараза, доморощенный, – нехотя признался префектус. – С детства не в себе был, но думали подрастёт – поумнеет. Не сложилось, совсем ума лишился. Так и маемся с безмозглым, куда его денешь?

Люциус мельком глянул на местного дурачка, поморщился. Экая несуразность! Тут же зацепился взглядом за светлое пятно возле высокого крыльца, присмотрелся и почувствовал, как поползли кверху уголки губ, растягивая рот в глупой улыбке. Совсем же другое дело, вот чему глаз радуется! Молодая девчушка, лет шестнадцать, пожалуй – а хороша, хороша. Волосы длинные, чёрные по плечам разлились, брови точно углем на белоснежной коже нарисованы. Белое платье, хоть и просторное, а фигурку не скрывает, лишь раззадоривает буйными фантазиями неокрепший, юношеский ум. Красотка окатила молодого дефенсора обжигающим взглядом чёрных глаз и нарочито-стеснительно потупилась. Люциус глубоко вздохнул, выровнял дыхание и построжел лицом – не до девок пока. А хороша у префектуса дочка! – подумал малодушно и тут же сам себя одёрнул – сказано, не до девок!

Северус уставился на оборванца, точно хотел увидеть в нём что-то особенное. Не увидел, усмехнулся.

– Никчёмный, казалось бы, человечишка, а сколько тревог из-за него. Слыхал, даже последователями успел обзавестись?

Префектус с досадой кашлянул, махнул крепкой рукой.

– Успел троих парней взбаламутить! У тех в жизни не всё ладно складывается, так этот напел: дескать, будете Верхнего почитать и будет вам счастье. Девки, жратва, выпивка – всё вдоволь.

– Кого почитать? – прищурился Северус.

– Идола своего он так называет – Верхний, – поспешно пояснил префектусов сын. – За посёлком на поляне чучело какое-то вкопал – без слёз не взглянешь. Это значит он и есть.

– Чего ж не спалите? – насмешливо удивился Люциус.

– Это четвёртый уже, – злобно фыркнул префектус. – Пугал лепить дело нехитрое, и ведь не лень дурачку.

– Подойди-ка поближе, – поманил босяка Северус. – Расскажи мне про своего… Верхнего.

– Не моего, а нашего, – важно поправил дефенсора оборванец и влажно хлюпнул носом. – Он над всеми нами, не только надо мной.

Северус задрал острый подбородок к небу, словно и правда хотел увидеть там кого-то. Судя по разочарованному лицу – не увидел.

– Ну и как ты о нём узнал? Или он сам к тебе с небес спустился?

– Не надо над Верхним насмехаться, – неожиданно спокойно и мягко ответил оборванец и в упор посмотрел на опешившего от такой резкой перемены дефенсора. Удивительно кроткий, добрый и совсем не глупый взгляд оказался у этого несуразного человечка, и Северус подобрался, стёр с лица ухмылку. Ох, не зря волновался! Не прост проповедник, совсем не прост! И тут же запоздало подумал, что надо было лишних людей заранее со двора выпроводить. Жителей посёлка десятка полтора во дворе префектуса без дела толчётся, в основном женщины – и это плохо. Эти, мало того, что поймут всё неправильно, так ещё и разнесут свою чушь на всю округу.

– Ну и зачем ты тут народ баламутишь? – спросил недовольно. – Заняться больше нечем?

– Я даю людям надежду, – так же мягко и спокойно пояснил проповедник.

– Какую надежду? – громко изумился Северус. – На что? На то, что придёт добрый дядя, накормит, напоит и девку подарит? Дом построит и хлеб испечёт? У твоих последователей что за беда? Рожи корявые? Тоже поправит? И главное, что ничего делать не нужно, только на колени встать, дураком себя признать и покорно помощи попросить.

– На колени вовсе необязательно, – мягко возразил оборванец. – А попросить – да, придётся. Только для начала свою гордыню надо усмирить, признать, что не всё тебе самому по силам.

Северус покачал головой и оглядел притихших людей. Слушают внимательно, даже словом меж собой не перекинутся. Плохо…

– Когда животному нужна еда – оно идёт на луг и ищет траву, – проговорил плавно, размеренно. – Когда хищнику нужна еда – он идёт на охоту и выслеживает добычу. Когда человеку нужна еда – он пашет землю, ловит рыбу, собирает фрукты… Все работают, чтобы жить! И только тебе взбрело в голову, что можно просто смастерить чучело, помолиться ему – тут всё само и сладится.

– Это не так, – снисходительно усмехнулся проповедник. – Работать надо самому, но без благословения Верхнего ничего хорошего не получится, как ни старайся.

– Отчего ж раньше-то получалось? – не утерпел Люциус. – До того, как тебе эта блажь в башку торкнула!

– Не больно-то и получалось – иначе не поверили бы мне люди. А они верят. Ты ещё молод, дефенсор, а вот твой учитель понимает.

– Понимаю, – мрачно буркнул Северус и словно невзначай погладил рукоятку флагелиума кончиками длинных, тонких пальцев. – Понимаю, что природа от щедрот своих подкинула тебе талант убедительно говорить. А ты его на гнусное дело пустил, людей обманывать. Не оправдал, выходит, доверие матери нашей. И чтобы ты своими глупостями людям умы не смущал – именем природы назначаю наказание – рудники, бессрочно!

– Натура семпре квиста! – вскинув подбородок, провозгласил Люциус. – Природа всегда права.

– Верхний не даст мне умереть по прихоти людей, – громко, и оттого неожиданно, выкрикнул проповедник. – Только он решает, кому и сколько жить.

– Кому сколько природа отвела – тот столько и проживёт, – усмехнулся Северус. – Но, если твой Верхний сделает так, чтобы ты пожил подольше – я не против. Больше успеешь руды наковырять, хоть какая-то от тебя польза.

Повернулся к префектусу и властно махнул рукой.

– Привяжите к повозке и завяжите рот. Только глупых проповедей мне в дороге и не хватало.

Замер, точно вспомнил что-то, потёр лоб узкой, сухой ладонью.

– Чуть не забыл! А где последователи этого урода?

– Сбежали, – с сожалением пожал плечами префектус. – Как услышали, что дефенсоры едут, так и сбежали.

– Бросили, выходит, своего проповедника? – презрительно скривил губы Люциус.

– Похоже на то. Да куда они денутся? Побегают и вернутся. Мы им кнутом мировоззрение подправим и снова нормальными людьми станут. Средство знатное, не раз проверенное.

– Твой посёлок – тебе и решать, – заключил Северус и легонько подтолкнул Люциуса. – Хватит девке глазки строить, поехали.

– А обед-то, патер! – всполошился префектус. – Я приказал, накрывают уже.

– Вот сам и пообедай, не пропадать же добру. А нам яблок корзинку с собой дай, у тебя их нынче много. По дороге пожуём.

– А может задержимся, патер? – тихонько спросил Люциус, покосившись на соблазнительное, белое существо возле крыльца. – Пообедали бы.

– Поехали, – твёрдо повторил тот и не удержался, хохотнул. – Увлечёшься и, чего доброго, на ужин останешься. А там и на завтрак, и всё, пиши пропало. Для того тебя учили? Живо в повозку!

* * *

– Чего там бурчишь, мил человек? – Северус легонько, беззлобно ткнул кулаком в широкую спину кучера, туго обтянутую тканью чёрной куртки.

– Куда спешим-то, патер? – недовольно отозвался тот, не соизволив повернуть кудрявую голову. – Нам уж обед накрыли, неужто не успели бы этого бедолагу на рудник отправить?

– Вот и я о том же, – тихонько, словно про себя, поддержал Люциус несчастного кучера.

– Яблоки грызи, – безжалостно отрезал Северус. – Специально для тебя целую корзину взял.

– От яблок шея не растёт, – с тоскливой рассудительностью протянул кучер. – А я не баба, чтобы о фигуре волноваться.

– А уже не повредило бы, – Северус прищурился на высокое солнышко, повернулся и придавил враз оробевшего Люциуса твёрдым, пронзительным взглядом.

– А про префектусову дочку даже не думай!

– Полагаешь, слишком молодая, патер?

– Что-о-о? – Северус, кажется, изумился всерьёз. – Ты забыл, какова средняя продолжительность жизни людей в посёлках? Сорок лет, юноша! Так и до них не все доживают. Так что, вовсе не в молодости дело, в этом плане девчонка вполне уже взрослая. Просто не для тебя красавицу растили.

– Что ж так-то, патер? – возмущённо воскликнул тот. – Получается, дочка префектуса дефенсору не по чину? Как-то неправильно это.

– Нужна девка – выбери из тех, что попроще, – Северус назидательно ткнул пальцем в лоб незадачливого ученика. – Вон, стаями бегают, никто тебе и слова не скажет. Ещё и рады будут. Бери, пользуйся. А префектус – хозяин в посёлке, и мы его авторитет должны всеми силами поддерживать! И к нему, и к его семье относиться с уважением. А какое уважение, если его дочку, как любую другую?

– Так я с уважением, – заверил Люциус. – Как без этого?

– Вот и обойдёшься… без этого.

По большому счёту, Люциус уже и так смирился с потерей обеда и приятного знакомства. В юные годы это и не потеря вовсе, так, мелкая неприятность. Глянул назад, убедился, что проповедник исправно шлёпает босыми ступнями по пыльной дороге вслед за повозкой и решил продолжить важную беседу. Не молчать же всю дорогу?

– А что, патер, неужели надо с этим бедолагой так жёстко? Может и ему для вразумления кнута бы хватило?

– Ему – нет, – решительно помотал головой Северус. – Ему только кайло в руки и до самой смерти. Труд очень способствует очищению мозга от нехороших мыслей. А страдания от кнута, наоборот, его в собственной правоте убедят. Да ладно бы только его.

Покосился на любимого ученика, хмыкнул снисходительно.

– Ты полагаешь, что мы эту проблему решили? Отнюдь! Мы вырвали сорняк, который над землёй торчал, а сколько там ещё корешков осталось – поди знай. И потому следом за нами обязательно приедут в посёлок мозгоправы, хорошенько почву прорыхлят. Да потом ещё разок вернутся, проверят.

– Всё так серьёзно? – недоверчиво протянул Люциус.

– Именно так, – подтвердил патер. – Потому и бороться с этой заразой надо в самом начале, пока она ещё просто дуростью выглядит. Потом, когда видимостью мудрости обрастёт – поздно будет.