Именем природы!

Помолчал пару минут, покачал головой в подтверждение своих мыслей.

– А хуже всего, если такие вот проповедники успеют людей убедить в существовании жизни после смерти.

– Как это? – не понял Люциус.

– Ну, дескать в этой жизни живи так, как велено, а после смерти воздастся тебе за это. Там такие блага можно расписать – залюбуешься. И попробуй опровергни. Станешь объяснять, что не может такого быть, так уже не проповедники, а сами люди тебя спросят – а ты откуда знаешь? Ты ведь там не бывал, чтобы так говорить.

– Так ведь и проповедник не бывал! – хохотнул Люциус. – Отчего же будут верить ему, а не нам?

– Оттого, что хочется человеку в это верить! Хочется думать, что коли в жизни тяжко было, то уж после неё-то будет не в пример легче! Должно же быть где-то хорошо? И если никто опровергнуть не может – значит, очень может быть. И всё, что для будущего счастья нужно – жить по правилам, которые тебе твой проповедник разъяснит.

– А вдруг нет там ничего? – язвительно протянул Люциус. – Зря всю жизнь по чужим правилам жил?

– А вдруг есть? – прищурился Северус. – А ты правил не соблюдал, и потому не видать тебе вечного счастья?

Помолчали.

– Да велика ли беда – поселковый проповедник? – Люциус пожал крепкими плечами. – Тьфу на самом деле.

– Пока один – да, – согласился Северус и отчего-то скривил лицо – точно по старой болячке случайно шкрябнул. – А вот когда такой деятель в каждом посёлке заведётся, а он заведётся, да каждый со своим истуканом… И когда каждый себя единственно правым провозгласит, а всех остальных, соответственно шарлатанами… Вот тут уж просто так не отплюёшься!

Беседу прервал глухой стук чего-то твёрдого, по чему-то мягкому, живому. Кучер сдавленно охнул, ухватился обеими руками за лицо и безвольным кулем шмякнулся на землю. Лошади остановились, завертели по сторонам большими головами и тревожно зафыркали, почуяв опасность. Люциус не успел ничего подумать, а тело уже всё сделало само – сжалось, сгруппировалось, приготовилось к бою. Металлическим, диковинным цветком распустился на левой руке скутум и надёжно укрыл голову и грудь хозяина. Северус тоже поднял руку, но замешкался и большой, покатый булыжник успел ударить в незащищённое плечо.

Страшной, чёрной молнией вылетел из повозки вольфсбан и бесшумно метнулся к придорожным кустам; оттуда камни теперь летели непрерывно и били в щит Люциуса, в деревянные борта повозки, по крупам заметавшихся в ужасе лошадей. Дефенсоры уже успели спрыгнуть на обочину, когда большой, угловатый камень сочно ударил одну из лошадей по беззащитной, умной морде. Она рванулась, увлекая за собой и подругу, и опасно накренившуюся повозку; проповедник, вытаращив глаза и пытаясь что-то промычать сквозь кляп, вынужденно прыгнул следом, сделал пару гигантских скачков и беспомощно плюхнулся брюхом в пыль. Так на брюхе, катаясь по дороге безвольной куклой с вытянутыми перед собой руками, и уехал следом за обезумевшими лошадьми.

Люциус бросился к кустам. Оттуда неслись дикие, человеческие крики, страшное рычание разъярённого зверя и тоскливый, бесконечный вой на одной пронзительной ноте – не разобрать уже, звериный или человеческий. Перепрыгнул через глубокую, наполовину заполненную грязной водой канаву. Мелькнула мысль – если бы не заметил, конец ногам, переломы обеспечены. Проскочил какой-то неприлично праздничный, весь в мелких, белых цветочках, куст, выломился на открытое пространство и с разбегу влетел в свалку человеческих тел с разъярённым вольфсбаном посредине. Не раздумывая, щёлкнул флагелиумом по ближайшей фигуре, успел заметить оскаленный в крике рот и бешеные, круглые глаза; человек расслабленно опустился на землю, замер, точно уснул. Тут же резанул по ушам отчаянный визг – на этот раз уже точно звериный. Вольфсбан, получив тяжкий удар камнем по голове, рухнул на человека, которого прижимал к земле передними лапами, распластался на нём чёрной тенью. Мощные челюсти зверя сомкнулись на горле истошно визжащего мужчины, клацнули с характерным хлюпаньем и визг превратился в отвратительный, булькающий хрип. Третий мужик, по самые глаза заросший густыми, чёрными волосами, согнул спину, точно перед броском и потянул к Люциусу освободившиеся от камня руки. Почему-то именно теперь стало отчётливо видно, насколько они грязные, расцарапанные, с потрескавшимися, больными ногтями на длинных, скрюченных пальцах. Как будто из всего окружающего мира кто-то специально выделил именно эти неприглядные руки. Люциус не стал тянуть время и чётким, отработанным движением щёлкнул мужика концом флагелиума по звероватому лицу…

Выдохнул, осмотрелся. Место для засады выбрано удачно, есть где спрятаться и вся дорога как на ладони. Камней под ногами нет, только хорошо обработанная земля – значит пришлось мужикам орудия нападения с собой тащить. Старательные, много наволокли! На поясах у последователей новоявленного проповедника Люциус заметил ножи. Обычные, невзрачные, рабочие инструменты, однако для удара в мягонькое очень даже пригодные. А у того, что разорванным горлом до сих пор булькает, розовые пузыри пускает – топор под рукой. Вот это уже без сомнений оружие страшное, надёжное. Не просто так умница вольфсбан именно на него в первую очередь бросился, свою беззащитную голову от камня не уберёг. Безошибочно выбрал самого опасного.

Запыхавшись и злобно что-то бормоча, на место боя вывалился из-за куста Северус. Похоже, по плечу старику досталось сильно, рука с неразвёрнутым щитом болтается как неживая, но глаза горят злобным огнём, а другая рука крепко сжимает рукоять флагелиума.

– Всех уложил? – выдохнул хрипло, согнулся, упёрся руками в полусогнутые колени и тяжело перевёл дух.

– Всех, кто здесь был, – хмуро уточнил Люциус. – Может кто-то сбежать успел.

– Нет, все здесь, – уверенно заявил Северус. – Все трое. Последователи, будь они неладны. На этот-то раз живыми взял?

– Двое живы, – недовольно поморщился Люциус. До смерти теперь напоминать будут?

Северус осторожно подошёл к лежащему под чёрным телом вольфсбана мужику, предусмотрительно откинул ногой топор.

– Ну-ка, помоги.

Вдвоём аккуратно оттащили в сторону тяжело дышащего зверя и Северус опустился на колени рядом с окровавленной мордой друга-телохранителя.

– Ну как же ты не уберегся-то, старина? – пробормотал сокрушённо. – Старый стал, не извернулся. Вот и я…

– Дышит, авось и выживет, – нерешительно проговорил Люциус. – Жалко старика.

Вернулся к убитому, вытащил его же нож из-за пояса и отрезал от замызганной, серой рубахи длинный, широкий лоскут. Положил голову вольфсбана себе на колени, взялся бинтовать разбитую макушку, стараясь затянуть потуже. Зверь косил на него чёрный, наполненный болью глаз и едва слышно поскуливал.

– Не мучай, не поможет, – Северус безнадёжно махнул рукой и болезненно сморщил и без того морщинистое лицо. – Всё равно помрёт, дай ему хоть напоследок полежать спокойно. Всю жизнь покоя не знал, так хоть сейчас. А я рядом посижу.

– Выходим, – упрямо глянул исподлобья Люциус. – Видел, как это делается – авось и получится повторить. А нет, так хоть совесть будет чиста.

Северус покачал головой, отвернулся и ушёл в сторону дороги. Люциус закончил перевязку, посмотрел на неподвижные тела врагов и не удержался, малодушно сунулся проверять переключатель на флагелиуме. Облегчённо выдохнул – режим шокера. Ничуть не жалко тварей, даже если бы и сдохли, но повторять собственную ошибку очень уж не хочется. Словно для того, чтобы окончательно развеять его сомнения, зашевелился мужик, первым получивший разряд. Неуклюже поворочался, тяжело поднялся и сел, ухватившись руками за всклоченную голову. Не то простонал, не то промычал что-то неразборчиво.

– Раньше надо было за голову браться, – со злобной насмешкой бросил Люциус и брезгливо ткнул мужика носком сапога в рыхлый бок. Что-то хрустнуло там едва слышно, по рёбрам, похоже, попало.

– Помоги своему товарищу встать, берите на руки зверя и несите к дороге. Только аккуратно, иначе уже я вам поганые глотки разорву.

Мужик безропотно выполнил приказ, помог второму подняться, оба взялись поднимать вольфсбана. Тот слабо, но привычно-злобно заурчал – это всё, что раненый зверь смог сделать. Тот из нападавших, что пытался вцепиться в Люциуса, покосился на тело с разорванным горлом и судорожно всхлипнул.

– Братишка…

– Для него уже всё закончилось, – презрительно ухмыльнулся Люциус. – А для тебя всё только начинается, много раз успеешь мёртвому братцу позавидовать. Пошли вперёд, будет ещё время всплакнуть.

Вышли на дорогу, остановились на обочине. Кучер уже пришёл в себя, повезло, живой. Осторожно ощупывает короткими, толстыми пальцами опухшее, с одной стороны, лицо. Видно, хорошо камнем приложило. Как не помер – одной судьбе ведомо.

Люциус повернулся на стук копыт, увидел разгорячённых, дефенсорских лошадей, что резво тащат чудом уцелевшую повозку. А в ней префектус с сыном и ещё пара дюжих мужиков из посёлка. Подлетели с шумом и пылью, юнец взялся беспокойных лошадей на месте удерживать, а префектус бросился к Северусу, встревоженным взглядом ощупал старика, заглянул в глаза.

– Живы, – выдохнул облегчённо. – А я уж перепугался, когда вашу повозку лошади пустую в посёлок притащили. Чего только не передумал, пока сюда мчались.

– Поторопился плохое думать, – резко осадил его дефенсор и поморщился от боли в ушибленном плече. – Где проповедник?

– Возле посёлка валяется, – виновато развёл руками префектус. – Его по всей дороге размазало, пока за повозкой тащился. Мало, что осталось.

– Похоже, не очень хорошо служил своему идолу, – усмехнулся Северус. – Не позаботился тот о верном служителе.

– Ну, как знать, – скривил губы префектус. – От рудника он его всё-таки избавил.

– На других заменил, – нервно хохотнул Люциус и злобным взглядом царапнул замерших на обочине задержанных. – Там, за кустом, ещё одна дохлятина валяется. Приберите, ни к чему тут вонять, воздух поганить.

– Приберём, – заверил префектус и сокрушённо вздохнул. – Четырёх работников лишился зараз! Теперь вот думай, откуда людей брать, как переставлять.

– Работа у тебя такая, – напомнил Северус. – Садись со мной в повозку, съездим, посмотрим на тело проповедника… размазанного. Я должен удостовериться.

– Конечно, конечно, – засуетился префектус, помог тяжело поднявшемуся кучеру взобраться на своё место. Сунулся было Северусу подсобить, но тот так злобно зыркнул, что желание помогать резко пропало.

Люциус присел возле вольфсбана, погладил по тяжело вздымающемуся, чёрному боку, вздохнул. Жалко зверя. Скоро свой такой же вырастет – побережнее надо. Чтобы и о своём потом не жалеть.