Двое

© Юрий Широков, 2021

ISBN 978-5-4498-3709-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Орлиный полет Серафимов

Моему внуку Юрию

Надеющиеся на Господа обновятся в силе:  поднимут крылья, как орлы, потекут – и не устанут, пойдут – и не утомятся.

Серафим в очередной раз очнулся ото сна на ненавистной скрипучей кровати в состоянии полного очумения.

Очумение!

Именно это чудне слово точно и ярко описывало его ежедневное утреннее состояние. о

В словаре синонимов русского языка, который однажды случайно открылся после падения с книжной полки на нужной странице, такое жизнепроявление называли еще опупением, офонарением, охреневанием или ошизением. 1

Каждое определение звучало нехило и емко.

Узкая и неудобная металлическая кровать, перенесенная в его комнату еще в детстве, привычным противным космическим скрежетом поприветствовала тяжкое пробуждение.

Эта кровать, которую числили антиквариатом и поэтому до сих пор не выносили на помойку, досталась ему в наследство от умершего десять лет назад младшего брата.

С того момента и по сей день он – ее пленник.

Никакие уговоры не помогали – даже самый «прозрачный» и мягкий намек на смену осточертевшего ложа приводил маменьку в состояние беспамятства.

А маменьку он жалел, она ведь до недавнего времени была единственным близким человеком на этой Земле. Жила незаметно и скончалась так же тихо. Будто просто перешла из одной комнаты в другую.

Теперь кровать он сохранял в память о ней.

…Странная какая-то жизнь досталась ему. На планете, третьей по удаленности от солнышка, надоедливо светившего сейчас в щель между занавесками в правый глаз острым лучиком, бродят погруженные в свои дела 7 530 103 737 человек, и 7 530 103 736 по состоянию на сегодняшний день, 5 сентября 2017 года, совершенно к нему безразличны.

Как, впрочем, и он к ним ко всем.

Если честно, то равнодушие это было больше показное, некая защитная бравада от одиночества.

Как и большинство из семи с половиной миллиардов человек, населявших вместе с ним земной шарик, Сима жаждал признания, восхищения, любви, достойного вознаграждения за свои пока еще неоцененные человеческие и деловые качества.

Хотелось быть значимым, ответственным. Но, увы, в большинстве случаев его поведение выглядело несколько неуклюже и претенциозно.

Свое странное имя он получил благодаря своему не менее странному папаше, в рождении тоже, кстати, звавшемуся Серафимом. Мама называла сначала отца, а потом и его самого Симой, иногда – Серой или Фимой, что звучало еще противнее. Эти имена употреблялись также успешно и для женского пола, поэтому он оказался как бы бесполым существом.

Из всех кратких форм своего редкого имени ему нравилась только одна форма, но какая!

Серафино! Звучит достойно – обладатель столь звучного имени сразу представлялся как минимум итальянским крутым мафиозо или успешным покорителем женских сердец.

И еще он знал, что Серафим – библейское имя, именно так называли Ангелов. Сараф, составляющая этого имени, в переводе с древнееврейского означает Ангел.

Шестикрылый Серафим, пылающий огнем, летящий змееподобной молнией!

У Серафим Серафимовича же был спокойный характер, склонный в большей степени к покорности, нежели к проявлению чувств. Он был довольно застенчивым, с мягким сердцем и чувственной душой, чего ужасно стеснялся.

В жизни, за стенами дома, он старался казаться окружающим независимым и снисходительным циником, отчего люди, даже ставшие ненадолго его знакомцами, старались это знакомство поскорее завершить.

Он всегда стремился быть полезным людям, и в мыслях своих был настроен на сотрудничество, но по разным причинам, и прежде всего из-за трусости и неуверенности, попадал в зависимость, не позволяющую утвердить себя, проявиться как личность. Подобное состояние не может быть постоянным, поэтому временами случались кратковременные моменты проявления гнева, негатива и даже агрессии.

И тогда уж сильные эмоции и нерастраченный тестостерон брали верх над рассудком!

К его огорчению, случалось это всегда в самые неподходящие моменты. К примеру, во время сдачи экзаменов, когда он еще учился в институте, или при важнейшем разговоре с начальством, под руководством которого он, преодолевая себя, тянул лямку одной из ничего не значащих безликих особей облака «офисного планктона».

Так он и носил маску холодного и отчужденного циника, обладая на самом деле нежной и чувствительной душой, разрывающейся и кричащей от неразделенных чувств. Его переполняли грандиозные идеи и планы их воплощения, что придавало вначале в обществе определённый статус и значимость в эмоциональном, но, увы, не в материальном плане. Задумки оказывались, как правило, труднореализуемыми и в силу природной лености не завершались никогда.

Заработав на этом репутацию прожектера и никчемного человека, Сима окончательно заперся в своей раковине и превратился в тень, неслышно и незаметно существующую среди шумных, веселых и беззаботных людей.

Он ненавидел всех этих весельчаков и балагуров, беззаботно и легко порхающих над цветником жизни, но был полностью зависим от их окружения. Для него немыслимо было принять какое-либо решение без прослушивания советов ото всех знакомых и не знакомых ему людей. Серафим просто не мог принять самостоятельного решения, он не привык рисковать, а без риска нажить собственный жизненный опыт – ну никак!

Соответственно, и в делах любовных Симе не удалось реализовать себя, ведь полностью однозначных и проверенных вариантов в отношениях не бывает, а советчиков любовь не приемлет.

Его семья – его крепость – представлялась ему только в мечтаниях. В них он был замечательным отцом и внимательным мужем. Всю свою нерастраченную нежность он переносил там на своих домочадцев. И его семье в его мечтаниях больше никто и не нужен был. Только маленький домик на берегу таежного озера, по глади которого скользили грандиозные белые лебеди, а первозданную тишину леса нарушало только щебетанье птичьей мелкоты.

Ох и ах… А пока что жизнь – боль! Боль от одиночества, боль от неразделенных чувств, боль от несбывшихся мечтаний, боль от потери единственного любящего его человека – мамы.

Сима был человеком неглупым и понимал, что для того, чтобы пережить боль, нужны время и движение вперед, пусть даже придется начинать движение вновь и вновь. Несложно сообразить, что стоит ненадолго остановиться на этом нелегком пути – и ты застрянешь в своей боли, в своем нежелании делать выбор в пользу новой жизни и счастья надолго, если не навсегда.

И Сима застрял-таки в этой липкой грязной боли навсегда и перестал бороться. Все чаще и чаще его стали посещать мысли о совсем уже фатальном исходе.

А в конце вчерашнего дня, не самого удачного в его жизни, он от отчаяния, не раздеваясь, прямо с порога рухнул на свою скрипучую кровать и зарыдал в голос от навалившейся безнадеги. Слезы лились ручьем, но их очищающий поток в этот раз не смыл утомление и разочарование жизнью.

Боль поселилась в груди острым осколком и не отпускала ни на мгновение.

Организм отреагировал беспамятством…

– Ох, как все запущено-то, – раздался приглушенный голос из прихожей, – подскажите, где у вас тут можно крылья подсушить?

– Повесьте на радиаторе в ванной, – автоматически ответил Серафим. Состояние было такое, что удивляться чему-либо просто не было сил.

После непродолжительной возни в ванной Сима услышал легкий шорох шагов незнакомца. Тот явно направлялся к нему в спальню.

– Ты не поворачивайся пока, – приятный бархатный басок вошедшего заблокировал движение Симы, попытавшегося повернуть голову в сторону скрипнувшей двери. – Еще не пришло время для знакомства, тебе надо привыкнуть, так же, как и мне. Не бойся ничего, сейчас боль пройдет. И твоя, и моя.

Теплая рука незнакомца легла на лоб Серафима. Чуть ощутимые покалывания, генерируемые тонкими пальцами, сняли боль и растворили туманные обрывки тревоги и беспокойства.

Тело будто провалилось в пуховую бездну. Тепло от света неописуемой красоты, излучаемого сидящим за спиной существом, так про себя назвал его Серафим, окончательно заблокировало движение каждой даже самой маленькой мышцы.

Не пошевелиться, не моргнуть…

– Вот теперь полный порядок, но придется еще потерпеть. С твоего позволения я немного подзаряжусь от тебя, а заодно взгляну на то, что такое происходит с твоей душой. Это не больно – я просто дотронусь до нее, будет немного щекотно.

Было и вправду немного щекотно. Щекотно и восторженно весело, как весело бывает только в детстве, когда тебя рассмешили, и ты безудержно отдался веселью, хохоча до колик в животике и не думая ни о чем.

Было просто хорошо. Словно не только тело, но и душу поместили в пуховую приятность.

– Вот теперь можно и познакомиться, – приятный голос существа позволил Серафиму повернуться. – Ну, привет, тезка. Многое я повидал на своем пути, но чтобы вот так – не просто Серафим, а целый Серафим Серафимович, такого встречать не доводилось.

Перед Симой на кровати сидел приятного вида парень, на вид лет тридцати, и улыбался ему, как своему старому знакомцу.

– Ты извини, что мне пришлось подзарядиться твоей энергией, не рассчитал немного параметры полета, думал – уже не дотяну. – Парень в знак благодарности сложил ладони на своей груди. – Позволь представиться. Я – Серафим, но не по имени, а по должности, так сказать. Работа такая.

Ангелом работаю.

Серафимом.

Послан на Землю в наказание за проступок, который обсуждать с тобой не хочется. Да это и не так уж важно.

К тебе я заскочил по пути, чтобы подзарядиться, но, протестировав твою больную душу, решил немного задержаться. Уж больно случай запущенный. Надо лечить, и лечить срочно.

А ты тоже хорош – нельзя же себя доводить до такого состояния. Ты ведь не живешь, а просто медленно умираешь…

Не расстраивайся, ты не один такой. Много тебе подобных бродят по этой прекрасной Земле. Именно бродят, уныло и безразлично приближаясь к своему концу.

Одни не могут найти гармонию в себе, другие, как ты, к примеру, разрушают веру в себя. Иные уничтожают саму Любовь или бегут от нее, как известный персонаж от ангела. Многие совершают смертный грех, отказываясь от реализации данного им самим Богом таланта, бросая свои планы, даже не начав их.

Да что там говорить – медленно умирает тот, кто становится рабом привычной жизни, выполняя каждый день один и тот же маршрут, не рискнув однажды изменить направление движения. Тот, кто избегает страстей, не заставляя свое сердце стучать от ошибок и от чувств, кто не рискует тем, что имеет, ради того неизвестного, что может быть, если идти за Мечтой. За своей, и только за своей Мечтой! За Мечтой своей Души.

А ведь чтобы чувствовать и ощущать себя по-настоящему живым, не требуется больших усилий. Это так же просто, как дышать. Надо просто научиться жить в счастье здесь и сейчас, не бояться рисковать здесь и сейчас, не запрещать себе быть счастливым здесь и сейчас.

А у тебя что происходит?

Сплошное безобразие!

Задача любого человека – сохранить свою душу до конца земной жизни в приличном состоянии, а в идеале – улучшить это самое состояние. И вы, люди, это умеете – вон скольких в ранг святых произвели!

Душой своей ты еще будешь пользоваться в других жизнях, да и не только ты. Это понимать надо. А вы в большинстве своем за телом следите тщательно, хоть оно и тленно, а про душу забываете, хотя она и вечна.

– А вы врач? – голос у Симы сорвался от волнений. – И что за крылья вы повесили на просушку, или я ослышался?

– Будто сам не догадываешься, – захохотал незнакомец, – ты же все знаешь про меня: Шестикрылый Серафим, пылающий огнем, летящий змееподобной молнией!

Вот он весь я – сижу перед тобой, а все шесть крыльев подсыхают – погода ну совсем никуда!

Давай договоримся – будешь называть меня Сараф, а я тебя – Серафино. Тебе же нравится, когда тебя так называют, я знаю.

Но, как говорится у вас, делу – время!

Приступим…

Сараф взмахнул рукой, и интерьер комнаты изменился, став похожим на учебную аудиторию. Сима, а теперь уже Серафино, оказался сидящим за партой, точь в точь похожей на его парту в первом классе. Деревянную, с откидной крышкой. Сараф же облачился в профессорскую мантию и взял в руки длиннейшую указку.

– Вначале вопрос к тебе: ты веруешь в Бога? Отвечай просто: да или нет.

В ответ Сима пожал плечами – не знаю, мол.

– Странные вы существа, люди, – рассердился Сараф, – если вы считаете, что Бога нет, то в отсутствие кого верите? Вы не верите в Бога, но говорите в знак благодарности – «спасибо», что означает: «Спаси Бог». Летоисчисление земное ведете от Рождества Христова. Не верите, что Он воскрес, но называете седьмой день недели воскресеньем, не верите, что человек был создан по образу и подобию Божию, но называете безобразным человека, который потерял этот образ, не верите, что у человека есть душа, но верите, что бывают душевнобольные, то есть психически больные, а «психо» по-гречески – душа. Аксиомы не нужно доказывать, а вы требуете неизвестно от кого доказательств Его существования.

Обидно мне за неверующих – считать себя, венец творения, всего лишь будущей смердящей кучей удобрения, да и еще гордиться этим…

Сказал безумец в сердце своем: «Нет Бога». 2

Однако мы отвлеклись. Значится, с Библией ты тоже не знаком… Сегодня многие отложили эту книгу в сторону, беззаконие объявили законом, из греха сделали моду и направились прямиком к пропасти.

Все, хватит!

Переубеждать или доказывать более ничего тебе не буду – времени жаль. Одно мое присутствие здесь доказывает существование высшего разума, а значит и существование основателя всего – Господа нашего, Всемогущего Бога, Источника всякой силы и энергии.

Перейдем, как говорится, от общего к частному.

Болезнь твоей души – не редкость, скорее можно говорить о душевной эпидемии, поразившей все человечество.

Ваш безумный мир неинтересен и опасен. Во главу своей короткой земной жизни вы поставили поклонение материальным благам и живёте в динамике своих ложных устремлений. Смешно, но ваш девиз: «Жить – хорошо, а хорошо жить – ещё лучше».

Вы стремитесь к приобретению любой ценой ненужных вещей, в ценности которых вас убеждают корыстные люди.

Взамен за это вы готовы отдать все, что дал вам Создатель.

Свои силы, свое время, любовь к ближнему и к Богу, себя самого!

Вы перестаёте быть свободными и становитесь рабами ложных мечтаний. Сегодняшнее современное общество загоняет вас в глубокую депрессивную усталость и безразличие ко всему происходящему. Чем больше человек стремится к обладанию благами современного мира, тем больше ему нужно вкладывать в работу себя: становиться более сильным, гибким, но менее эмоциональным.

Для облегчения ваших жизней мы передаем вам новые технологии, а вы обращаете новые знания на создание оружия для уничтожения самих себя или на выпуск ненужных для жизни вещей.

Новые информационные технологии привели к переизбытку информации, и как следствие – к отказу головного мозга человека держать в памяти огромное ее количество. Мозг перегружается, возникают хроническая усталость и апатия. Прежде всего, к тем жизненным ценностям, которые были актуальны раньше, поскольку они мешают достижению сегодняшних ложных целей. Люди не хотят знать, что такое вера в Бога, тем более – Любовь к Нему и ближним своим.

Почти все люди сейчас неизлечимо больны. Но таких, как ты, не совсем еще безнадежных, есть смысл попытаться спасти.

Сараф приподнялся на носочки, профессорский балахон исчез и поменялся на врачебный халат, указка – на старинный фонендоскоп.

– Твоя усталость излечима. Но ты должен запомнить, что только «Он дает утомленному силу, и изнемогшему дарует крепость. Утомляются и юноши и ослабевают, и молодые люди падают, а надеющиеся на Господа обновятся в силе: поднимут крылья, как орлы, потекут – и не устанут, пойдут – и не утомятся». 3

Только Он никогда не устает, только Его силы никогда не иссякают.

Человек же слаб, но если в душе своей начинает надеяться на Него, то обретает сверхъестественную силу, обновляется и в своей активности опережает неверующих.

«Надеющиеся» – значит ожидающие, ищущие. Библия сравнивает таких людей с орлами.

– Почему? Почему именно с орлами? – удивился Сима.

– Вот ведь, люди-человеки, с ума от вас можно сойти, честное слово. Им говоришь о высших материях, а у них один идиотический вопрос: «При чем здесь орлы?».

Ну, ладно, ладно…

Во-первых, орел является царем птиц, и все остальные птицы боятся его. Он огромен, размах крыльев этой птицы – от полутора до двух с половиной метров, и она может летать не уставая. Он обладает чрезвычайной дальнозоркостью, эти птицы могут увидеть с высоты трех километров маленькую мышь. Он обладает потрясающей силой, своим клювом и когтями он может сломать кости человека и унести животное, по весу превышающее его собственный вес. Скорость, с которой летает эта птица, потрясающа – до 240 км/ч, а при пикировании – и до 320 км/ч. Орлы созданы летать на высотах небесных, а не для жизни на земле. У них один партнер на всю жизнь. Они строят свои гнезда на одном и том же месте. Орлы охотятся, а орлицы кормят своих птенцов. Эти птицы своими крыльями создают тень и защиту для своего потомства. Приходит время – и орлица начинает разрушать собственное гнездо, тем самым показывая своему птенцу, что пора учиться летать и начинать самостоятельную жизнь. И она учит его летать, создавая особые потоки воздуха, которые способны поднять и удержать в воздухе орленка.

Удивительная птица! Намного лучше большинства людей.

Именно поэтому Господь сравнивает человека, надеющегося на Него, с орлом.

«…надеющиеся на Господа обновятся в силе: поднимут крылья, как орлы, потекут – и не устанут, пойдут – и не утомятся».

Надейся и ты на Него – и поднимешься на «духовных крыльях» ввысь. На высоты, которые до тебя еще не покорял никто. Только Он знает, в чём нуждается человек, в чем причина его сумасшедшей жизни и дикой усталости! Только Он знает, как выйти из этого состояния. Только с Ним у тебя есть надежда и будущее, только с Ним для тебя наступит новая, обновленная жизнь. Только тогда ты сможешь стремительно парить по жизни в высотах, направляясь в нужном направлении, не уставая никогда и никогда не разочаровываясь.

Верь. Просто знай, что в самые тяжелые времена Вселенная тебе поможет. Она не дает больше испытаний, чем мы можем вынести.

– И что, вот так просто можно поменять жизнь через Веру? – наконец-то обрел дар речи Сима. – Жизнь складывалась годами, разве возможно изменить ее за одну ночь?

– Жизнь за одну ночь изменить нельзя, конечно, – задумчиво ответствовал Сараф, – но можно изменить мысли, которые навсегда изменят твою жизнь. И этим мы сейчас и займемся.

– невнятно промурлыкал он.

Давай-ка, дружок, не будем отходить от картинки «врач-больной» и для начала поставим диагноз.

Итак, больной, на что жалуетесь?

Жду, как ваш лечащий врач, откровенного и полного ответа.

– Моя проблема в том, что я устал жить, – со вздохом начал Сима, – я не вижу себя в будущем, я с трудом выдерживаю то, что происходит вокруг меня. Моя жизнь – это сплошные проблемы и боль. Боль отовсюду. Я себя ненавижу за все. Я ненавижу свою внешность, свой характер, ненавижу то, как живу. У меня совсем нет друзей. Я лишний и никому не нужный. Я как одинокая тень, блуждающая сама по себе. У меня нет близких друзей, да что там близких – никаких нет. Об отношениях с девушками я только мечтаю, я даже не знаю, как к ним подойти. И я просто не верю в то, что ситуация может измениться, – оснований для этого нет. Я просто уверен, что проживу и умру в одиночестве, никогда не познав ни дружбы, ни, тем более, любви.

Я осознаю, что я безвольный, слабый неудачник без силы воли, без желания что-то менять.

За что ни возьмусь – провал! Уже миллион провалов. Везде – в работе, в учебе – везде.

Жалкое прозябание в напрасных попытках изменить жизнь – мой удел.

Я устал, устал от одиночества, от окружающих, от неудач, от ненависти к себе. Такое впечатление, будто я вброшен в этот мир без возможности адаптироваться в нем. Я ненавижу всё, что меня окружало и окружает: я был студентом так себе, изучающим азы нелюбимой профессии. Я ненавидел этот гребанный институт, самодовольных однокурсников, алчных преподавателей. Все это мне было мерзко.

Сейчас я испытываю те же чувства по отношению к коллегам опять же по нелюбимой работе, к своему руководителю, к направлению, которое мне поручили. Мне мерзок даже запах офиса.

Конечно, я свои чувства не демонстрирую, эти люди не виноваты ни в чем, но в глубине души я просто устал и хочу убежать ото всего, может, даже умереть.

Я занял абсолютно пассивную позицию касательно не только работы, но касательно всего. Я устал делать то, что не люблю. Я нахожусь в состоянии абсолютной апатии.

Моя жизнь в двадцать четыре года уже провалена. Я одиночка-изгой, я слабовольное дерьмо, которое не может заставить себя работать. Я просто уже ничего не хочу. Я устал. Я хочу либо просто сбежать на какой-нибудь необитаемый остров, либо махануть с крыши вниз головой.

И это будет решением проблем, ибо их решение при жизни мне уже не светит. И почему-то мне кажется, что очень скоро я просто не выдержу и полечу с этого долбаного окна. У меня нет веры в то, что моя жизнь может быть лучше, что в ней появятся люди, которым я буду дорог, и что я смогу найти силы что-то поменять.

Вот вы, Сараф, говорите о Вере. Вы думаете, я не пытался прийти к ней? Я просто не знаю – как! Я ходил в церковь, пытался там найти ответы на свои вопросы.

И что? Там, так же как и в миру, я оказался никому не нужным.

Священник – почти мой ровесник. Свое служение он видит в формальном исполнении ритуалов. Его цель – совсем иная, не имеющая никакого отношения к Вере. Он торгует Богом, продает Царство Небесное, обкрадывает простых людей, вымогая у тех последние гроши ради своей личной карманной и желудочной веры. Получается, что он до мозга костей лжец, обманщик и отъявленный палач человеческих душ. Он проповедует нам Христа, а сам совершенно в Него не верует. То же самое можно наблюдать и у священников более высокого ранга – видел я, на каких автомобилях подъезжало духовенство к Храму Христа Спасителя. А для самого главного из них вообще дороги перекрывают, когда он едет. Как так? Зачем им-то, называющим себя монахами, эта роскошь за счет простых людей? Они проповедуют нам живого святого христианского Бога, а сами пьянствуют, прелюбодействуют, играют в карты, едят сытно, одеваются шикарно, используя имя Христа, выстраивают себе особняки, пополняют свои счета в банках, учат за границей своих детей. Короче, вся их жизнь есть совершенное лицемерие и преступное шарлатанство. Для себя они живут праздно, пренебрегая тяжелым миссионерским трудом.

Разве можно им после всего этого верить? Или совета у них просить? Да я для них – пыль придорожная!

Люди же истинно верующие заняты в церкви самими собой, в своей вере они одиноки, им более никто не нужен. Любви к ближнему, Любви к Богу там давно уже нет. Во всяком случае, в тех местах, которые я посещал. И скажу больше – желание посещать другие места у меня пропало.

Вот вы говорили, Сараф, что во главу своей короткой земной жизни мы поставили поклонение материальным благам и живём в плену своих ложных устремлений к приобретению любой ценой ненужных вещей.

Да, это так. Лозунг – «хорошо жить еще лучше», может быть, не такой красивый, как церковные призывы к Вере, но зато честный. Хапаем, воруем, понимаем, что не правы, но остановиться не можем.

Почему это происходит, почему? – Сима от отчаяния махнул рукой и отвернулся от Сарафа.

– Не хотелось мне сегодня вступать с тобой в богословский спор, но, видимо, без этого не обойтись, – ответствовал Сараф. – Ты не хочешь идти в церковь? Знаешь, что там творятся беззакония? Что люди там плохие? Что ты никому там не нужен?

Это обман, и прежде всего ты лжешь перед самим собой. Это все – оправдание простой человеческой лени. Стоять истуканом в Храме и таращиться по сторонам, зевая от формального исполнения ритуала, как ты называешь службу, дело нехитрое. Пусть священник плохой, но ты-то сам хоть раз попытался вслушаться в слова, написанные искренно, с желанием нести эту самую Любовь? Хоть раз попытался прочесть слова мудрости устроителей Церкви?

Если ты только попытаешься с надеждой черпать силу в Боге, у тебя появятся желание и стремление познавать Господа, читать Его Слово, пребывать в церкви в общении с братьями и сестрами. И со временем ты почувствуешь себя нужным Богу и людям.