Попутчик

Два человека в этот страшный год,

Когда всех занимала смерть одна,

Хранили чувство дружбы. Жизнь их, род,

Незнания хранила тишина.

Толпами гиб отчаянный народ,

Вкруг них валялись трупы – и страна

Веселья – стала гроб – и в эти дни

Без страха обнималися они!1

– На днях видел как одна чёрная собачка в ошейнике выгуливает другую чёрную собачку, но только поменьше и без ошейника. – Примерно с этих слов начался разговор двух незнакомцев в одном из вагонов плацкарта.

На улице занимался декабрь. В этом году зима встречала народ плаксивой погодой: дождь шёл вперемешку со снегом, под ногами постоянно было глубокие грязные лужи, в которые проваливались кожаные сапоги всех мастей, от чего люди непременно заболевали всяческими неприятными болезнями вроде насморка. Участь эта не миновала и Марицу Лазаревну, которая утирала платком свой красный нос, сидя на нижней полке.

В вагоне на удивление было пусто. Поезд не слишком-то поторапливался на своём пути с севера на юг страны, а люди всё выходили и выходили, но редко, кто заходил. Марица пропустила момент, когда к ней присоединился сосед. Пропустила она и то, как мужчина возился со своими вещами. Она подумала, что всё это наверняка из-за насморка и вообще у неё поднялась температура и голова плохо соображает.

Попутчик начал говорить без всяких приветствий. Он просто глядел себе в окно, а потом вдруг сказал:

– На днях видел как одна чёрная собачка в ошейнике выгуливает другую чёрную собачку, но только поменьше и без ошейника. Натурально, идут одна за другой по улице. Я главное огляделся, нет ли хозяина поблизости, но верьте мне – ни единой живой души на километр! Неужели такие разумные собаки бывают? Одна вся из себя важная шла впереди, а другая за ней семенила с таким видом, будто оторваться от своего вожатого приравнивается к смерти. И это точно не родственные друг другу собаки. Я в породах ничего не смыслю, но то, что они разные были могу сказать уверенно.

Голос у этого мужчины был похож на гудок чайника, когда тот вскипает. Марица заподозрила, что сосед ищет себе собеседника и кажется, уже нашёл его, в её же лице, предварительно не уведомив.

– И что же эти собачки? Куда они шли? – Марица интересовалась скорее из вежливости, хотя любопытство здесь тоже безусловно было, но не в отношении собачек.

Мужчина отвлёкся от разглядывания мелькающих в окне пейзажей и посмотрел на девушку. Взгляд его был прямым, и в нём что-то было, в этом самом взгляде – безмерная тяга к тому, чтобы всё знать о душе человеческой.

– У одной собачки – носик, у другой собачки – хвостик…2 – мужчина заулыбался, показав свои немного кривые зубы, – девочка одна стишок мне рассказала. Я люблю забавные песенки. А Вы? – брови поднялись дугой. Эта лёгкая весёлость свойственна людям в эйфории или лёгком алкогольном опьянении. Марица пыталась учуять запах спиртного, но безуспешно. В вагоне пахло прелыми листьями, хоть осень уже прошла.

– Мне по профессии положено, – скромно пролепетала девушка, комкая свой испачканный платок.

Незнакомец сощурил глаза, пытаясь изобразить недоверчивость, но выглядело это комично. Хмыкнув про себя, как бы подбирая варианты и делая выводы, мужчина выдал:

– Вы воспитатель в детском саду? В яслях?

Кашель стал прорываться наружу, потому Марица Лазаревна не сразу смогла ответить:

– Почти. Я учитель.

– И что же вы преподаёте? Математику, наверное. – На слове «математика» незнакомец сделал упор, выделив особенной хитрой интонацией.

– Вовсе не математику. Я преподаю русский язык и литературу в старших классах. – Слегка оскорбилась Марица Лазаревна.

Тут мужчина собрал рот в сморщенную горку и слегка выпятил нижнюю губу. Так делают большие обезьяны, если о чём-то начинают крепко думать. Попутчик открыл рот и стал говорить, но уже тихо, что-то себе под нос, самым низким в мире басом:

– Знавал я много художников в мире словесного искусства. Мне нравился один талантливый поэт – Константин Васильевич. 3 Его «Нарспи» – милое создание человеческой натуры, которую я так стремлюсь познать.

О мой бог, мой добрый пюлех,

Ты зачем мне душу дал,

Коль ни в чём бедняжке юной

Счастья-доли не послал?4

После этих слов незнакомец посмотрел на Марицу в упор, будто каждая буква у неё на лбу выведена алым. Учительнице даже показалось, что голос прозвучал не из мужчины, а в её голове, и она уже понемногу сходит с ума от жара. Она с трудом открыла окно, но свежий воздух так и не соизволил войти в душный вагон. Попутчик сбросил тоскливое выражение лица, и резко приободрился, вновь начал вещать, на этот раз более радостно:

– Витезслав Галек5 был, одно время мне нравился: такой лёгкий и оптимистичный был поэт! Настоящий философ, хоть и недоучка. Бросил учёбу, несмотря на то, что я его сердечно умолял, а он ни в какую. С ним тоже пришлось расстаться. Спустя долгое время я познакомился с Фланнери О’Коннор6. Прелестная женина. Эдакая южная готика. Могла говорить о вере в Бога сколь угодно. Мне были интересны её догадки, впрочем, не такие уж далёкие от истины, потому-то диалоги у нас случались долгие. Мне и русские были по душе, например, Аркадий Хайт7. Люблю его сатиру. Я в принципе люблю сатиру, а кто её не любит, тот просто не распробовал!

Марица Лазаревна была приятно удивлена, что её хоть и немного дикий, но обаятельный попутчик, был так хорошо знаком с миром литературы. Только не совсем были понятны его «уговаривал» и «диалоги случались долгие». Может, это он в каком-то ином смысле?

– И кто же Вам привил такую любовь к мировому слову?

Мужчина пожал могучими плечами.

– Сам себе привил, наверное. Это моё хобби. Кажется, это модное слово нынче принято употреблять по отношению к любимым занятиям, доставляющим удовольствие?

Он снова уставился в окно. Теперь Марицу саму раздирало любопытство. Каков попутчик, а?

Она была не замужем. Неброская внешность типичной еврейской девушки, плавно переходящей в возраст женщины, манера наряжаться в тёмные одежды, увлечения стихами – всё это не слишком подходило современному агрессивному миру, который желал видеть больше решительности и упорства. Разговоры с мужчинами всё не клеились, а тут такой экземпляр!

– Кем Вы работаете, если не секрет?

Манеры требовали вначале узнать имя временного соседа, но об этом Марица подумала поздно. Ну, ничего, спросит потом.

Мужчина захрипел серьёзным и почти что грозным голосом, будто эта тема ему опостылела хуже горькой редьки:

– Я работаю с людьми.

Но увидев испуганный вид девушки, новый знакомый чуть смягчил тон, и продолжил уже без железа в словах, но твёрдо:

– Так сказать, меняю их жизни.

Затуманенная фраза заставила напрячь мозги. Святой отец? Врач? Продюсер? Психолог?

– Не сказать, что прям психолог. Но люди часто говорят со мной о сокровенном.

Марица непроизвольно выпучила без того выпученные глаза. Неужели, вслух сказала? Или это мысли так громко шуршали в её голове, что их было слышно стороннему наблюдателю? А может, он из разведки какой-нибудь и владеет всяческими секретными приёмами чтения мыслей по выражению лица? Или «говорят о сокровенном» означает вовсе не процесс излияния души, а пытку, под которой раскалываются даже самые стойкие, и это такая скрытая угроза?

Молодая учительница не стала ничего говорить. Она не без тени страха, но придирчиво осмотрела попутчика, стараясь найти в нём то, что заставляет людей выкладывать всё начисто. Начала она с макушки. Жёсткие тёмные волосы отказывались лежать смирно. Широкий лоб, с глубокой морщиной прямо посредине – человек серьёзный. Марица сразу же представила его, склоняющегося над кипами бумаг и расстрельных списков. Но тут же вспомнила его глуповато–дружественные замашки и передумала насчёт списков.

Густые брови. Глаза странные. То ли свет преломлялся, то ли действительно так, но они были разного цвета. Не диаметрально различные, как, например, синий и зелёный, а едва уловимо: правый был серым с коричневой радужкой, а левый коричневый с серой радужкой. Взгляд острый, как железная лопата, которая беспощадно вонзается своим краем в землю – такой можно и убить, а можно сделать что-то полезное. Марица Лазаревна нервно покусывала нижнюю губу. Чувствовалось небольшое сумасшествие или напротив – высокий профессионализм.

Нос чуть кривоват, будто сломан был и не раз. Мало ли бывает у мужчин, потасовки юношеские. Или пьяный дебош. Но Марица посчитала, что на пьяницу её попутчик, пожалуй, не похож. Хотя, много ли пьяниц она знала? Разве что насмотрелась в общежитии в годы студенчества на любивших портвейн молодцов, но как их различишь, когда они трезвые и так задумчиво глядят в окно?

Рот большой, губы от уха до уха. Кожа на лице пористая и толстая, как корка у мандарина. Подбородок квадратный, раздвоенный. Нехорошая пометка, но весьма привлекательная. Марица невольно вообразила, как по утрам колется щетина на его щеках, которые сейчас были так гладко выбриты. Молодая одинокая учительница даже слегка покраснела, что совершенно явно проглядывалось из-за её природной бледности.

Из-под рукавов вязаного свитера выглядывали крупные жилистые руки. Общее впечатление: мужчина, с первого взгляда совсем не примечательный – таких по миру много ходит, за исключением….впрочем, излишняя притягательность объясняется совершенным отсутствием в личной жизни молодой учительницы прочих экземпляров.

– О чём же они с Вами говорят? – Голос у Марицы Лазаревны стал немного сиплым и хрустким, от чего она успела подумать, что подхватила ларингит.

– О разном. В основном спрашивают, что будет дальше.

Марице пришло на ум, что он, наверное, экстрасенс или выдаёт себя за такового. А может и того хуже: дурачит её, как школьницу, чтобы произвести впечатление. Вполне возможно: подсел, начал говорить слова с двойным дном, чтобы заинтриговать, а сам наверняка дома перед зеркалом репетировал. Марица даже как-то разозлилась от такой жестокой шутки, которую сама только что придумала.

Нет, подсказывало ей глубокое животное чутьё, этот не врёт. Он может и псих, но в свои слова, похоже, свято верит.

– А Вы знаете, что будет дальше? – Вопрос прозвучал наивно, но без намёка на наигранность.

Попутчик хмыкнул, потерев переносицу, будто только что снял очки, хотя очков не было.

– Позвольте, Марица Лазаревна, кому это дано знать, кроме Бога? Он никому не говорит – здесь он сделал голос тише, – и мне тоже.

Поезд остановился. Люди в вагоне, сгибаясь под ношей и немного матерясь, вываливались наружу, где их встречали другие люди. На станции никто не зашёл. Стало ещё тише.

– Некоторые вспоминают свои увлечения. – Улыбка на лице мужчины игриво заиграла. Попутчик достал маленькую металлическую пилочку и стал подпиливать ногти. И тут Марица заметила: зубы. Они все сплошь в тёмном коричневом налёте. Скалясь, попутчик пилил свои ногти до самого мяса, так, что пальцы начали кровоточить.

– Никто не думает об охоте с гончими, или о победе в игре в покер. В основном на ум приходит дамочка, сидящая в партере, с тоскливым взглядом. Дамочка, к которой он так и не подошёл, хоть она и пришла одна. – Попутчик мечтательно закатил глаза. Черты его лица расползлись, создав подобие доброй ностальгии.

– Кто, простите, не подошёл? – Аккуратно вставила Марица, стараясь не потревожить нависшее облако.

– Гражданин Васильков. Он буквально вчера провёл со мной весь вечер. Очень уж скромный, о чём бесконечно сожалел.

– А сейчас что же, не сожалеет?

Попутчик нарочито тяжело вздохнул:

– А сейчас не сожалеет. Теперь ему всё равно.

Мужчина вновь надолго замолчал. Пейзажи за окном всё менялись, люди всё выходили, тишина становилась гуще.

– Курица или яйцо?

Марица растерялась, уже который раз.

– Простите?

Попутчик выпучил глаза с удивлением, взирая на свою собеседницу, словно на полную идиотку.

– Я спрашиваю, курица или яйцо?

– Вы имеете в виду тот самый спор, кто появился раньше? – Осторожничала Марица Лазаревна.

Мужчина взорвался диким хохотом, как делают это в плохих театрах. Что-то в нём изменилось, в этом человеке. Язвы усыпали кожу на лице болтливого соседа.

– Нет же, милая моя, я имею в виду, что Вы изволите кушать?

На этих словах словно из ниоткуда, сосед стал доставать яства. Стол постепенно заполнялся различными продуктами: печеньями, колбасой, рыбными консервами, персиками в банке, шоколадными конфетами, сушёными бананами, котлетами, яйцами, ржаным хлебом, апельсиновым соком. Было что-то ещё, но Марица не успела разглядеть, она отвернулась к окну, так как на неё тошнота накатила.

Мужчина развернул из пищевой фольги зажаренную курицу и принялся есть её. При этом его манеры обедать были далеко не так милы, как умение заводить престранные разговоры. Он ел жадно, впиваясь пальцами в белое мясо и разрывая его на части, как лесное животное. Неимоверно чавкая, он испачкал пол лица, от чего рот его и щёки и борода сделались масляными. «Хотя, бороды вроде бы не было. Но как же не было, когда есть!», подумала про себя женщина. Похрюкивая и слегка постанывая от удовольствия, попутчик не забывал улыбаться, демонстрируя меж зубами волокна мяса. Когда он принялся хрустеть костями, которые тоже жевал как и мясо, Марица почувствовала новую волну тошноты и выбежала в туалет.

Она хотела умыться холодной водой, но в кране было только урчание. Её вырвало. А затем ещё раз. Утираясь перед зеркалом клочком туалетной бумаги, она вдруг заметила, что под глазами её теперь кожа совсем почернела, а губы стали бледными. Меж тем красные пятна пошли по лицу, а закостенелые пальцы не хотели шевелиться. Безумные мерзкие звуки разжёвывания и проглатывания, лязганья зубов стояли в её ушах. И всё вокруг пахло отходами человеческой деятельности.

Вернувшись на место, Марица обнаружила странного соседа, ловко сметающего мусор в пакет. Вскрытые банки и шелестящие фантики, картонные коробочки. Всё это было уже пустым.

Закончив, мужчина встрепенулся, будто что-то ударило его по темечку, и вновь начал говорить:

– Царю Соломону было подарено кольцо. Сказано было, что когда ему станет очень трудно, грустно или страшно – пусть вспомнит о кольце и подержит его в руках.

Однажды в царстве Соломона случился неурожай. Все вокруг умирали, даже воины. Соломон был растерян и вдруг он вспомнил о подарке. На кольце была надпись. Древние знаки, витиеватые буквы. Прочёл Соломон: «Всё пройдёт».

Прошло много лет. Царь Соломон стал мудрым правителем. Он женился на славной женщине и жил с ней счастливо. Когда его верная супруга покинула мир смертных, горе и тоска охватили царя. Не веселили его танцовщицы и певуньи, не радовали бои. Печаль и одиночество захлестнули Соломона. Он взял кольцо, и горела на нём надпись: «Пройдёт и это».

Миновало немало лет. Соломон стал древним стариком. Дни его сочтены. Вот и всё прошло. Царь подставил ребро кольца лучам восходящей луны – блеснули синим светом буквы на грани: «Ничто не проходит».

Марица внимательно слушала, но всё равно потеряла нить рассуждений. Голова не хотела думать, а в горле пересохло. Собеседник пододвинул девушке бутылочку холодной воды, а сам достал из сумки баночку кофе и затем отлучился, сказав, что пойдёт за кипятком.

Пальцы Марицы дрожали. Кофта насквозь пропиталась потом. Жар свалил её сознание в какую-то бездну. «Без антибиотиков не обойтись теперь» – подумала она. Вода приятно растекалась по горлу, но потушить разгоревшееся пламя в животе она не сумела.

Попутчик вернулся на место и тут же принялся дребезжать ложкой о чашечку. Голова Марицы разрывалась пополам. Сквозь неимоверное грохотание, она различала кое-какие слова:

– Милая, Вы всё пропустили. В Вашей жизни не было яркого света, лишь слабый луч. Но я Вас не виню: Вы хватались за этот луч как могли, изо всех сил. Никто не имеет права осудить Вас. Вы глубоко несчастное дитя. Я полюбил Ваше существо искренне, насколько это возможно. Вынужден сообщить, что это дурной знак.

Отпив немного кофе, он продолжил:

– Я нравлюсь Вам? Скажите, долго ли я заставил себя ждать?

Марица уже не сомневалась, что бред накрыл её с головы до ног. Должно быть, грипп. Она, верно, в полусне видит эти странные образы, которые шепчут ей не менее чудные слова.

– Люди ходят по кругу. Я иду вслед за ними. Воистину, ничто не проходит.

Марица почувствовала, как её лба коснулись сухие губы. А потом её закрытых глаз и щёк. Ей казалось, что попутчик гладит её своими большими ладонями по волосам и ласково смотрит на её податливость. Слышны были только слова.

– Я не могу ответить человеку, когда он спрашивает меня, что будет дальше. Этот вопрос по сути бессмысленный.

Новый знакомый заговорщически зашептал:

– Но всё-таки я могу кое-что ему поведать.

От тёплого дыхания повеяло плодородной землёй, орошённой дождём. Лицо попутчика пытало, от чего щёки Марицы сами собой налились пунцовой краской, а голова пошла кругом. Дышать становилось всё тяжелее – грудь что-то сдавило, а изнутри разрывало лёгкие. Собеседник затянул лениво:

– В позвоночнике всё есть. Слышен каждый винтик. Щёлк-щёлк.

От этого глаза Марицы распахнулись. Видения пропали. Никто больше не осыпал её ласками. Она смирно сидела напротив попутчика.

Тот пододвинул ей вторую чашку кофе (откуда – снова непонятно!), советуя глотнуть.

– Вам нехорошо, но это пройдёт. Пейте, пейте, милочка, он восхитителен.

Кофе и впрямь на вкус был лучшим из всех, что довелось пробовать Марице Лазаревне, хотя сказать прямо – в жизни своей она никогда даже не нюхала приличного кофе. Этот был насыщенным и отдавал всем и сразу. Вначале Марице показалось, что на языке её французские булочки. Затем – горький шоколад. После – крепкий армянский коньяк. Вкус малинового сиропа появился позже остальных. Волшебно.

Собеседник давно принял спокойную позу. Руки его вдруг затрепетали, ощупывая воздух. Мужчина продолжил:

– Если провести пальцем, осторожно, не торопясь, то можно всё понять.

Очнувшись, она прервала лёгкое забытье своим очередным вопросом. Учительница задала его громко и уверенно, потому что теперь-то она всё поняла. Она поняла что происходит, и это придало ясности всей непонятной ситуации.

– Так Вы вертебролог8? – Марица повеселела, но её попутчик совсем не обрадовался.

Он свёл брови и неожиданно резко перевалился через стол и схватил девушку за руку. Марица не могла не заметить, что ладонь его была огненной, будто по жилам текла не кровь, а крутой кипяток. В голове снова помутилось, но теперь ещё больше, до того, что в глазах расплывались линии, бывшие когда-то ровными.

– Я был в Греции во время Пелопонесской войны в четыреста тридцатом году до нашей эры. Жители Афин прятались за стенами своего города, чтобы спастись от наступающей спартанской армии. Каждый третий не смог задержаться на этом свете, хоть до них и не добрались враги.

Пальцы впились в тонкую руку Марицы Лазаревны. В ушах звон колоколов становился немыслимой какофонией.

– Я жил в Индии, с 1817 года, а потом путешествовал по Европе и Америке, пока мне не наскучило. А в 1920-м я разгулялся по всей Европе. Мне было хорошо дышать, вольно. Макс Вебер9 стал мне хорошим другом. Но всех хороших друзей я оставляю Богу. Такова моя суть.

Резко разжав свою горячую ладонь, мужчина присел. Он подал Марице чистый носовой платок – ко рту девушки подбиралась красная струйка крови.

– По позвоночнику можно услышать, как тикают часы. Тик-так. Тик-так. – Скрюченные пальцы мужчины стучали по столу. Марица едва не вскрикнула от боли, которая пронзила её спину.

Она пригляделась. Перед ней сидел глубокий старик с лицом, покрытым сеткой глубоких шрамов, с выцветшими глазами и изуродованными артритом руками. Его седые волосы торчали в разные стороны.

Очередная станция. Поезд с лёгким треском остановился. Старик взял трость и, вежливо откланявшись, стал уходить. В вагоне царило беззвучие. Люди застыли в нелепых позах: кто лежал вниз головой, припадая полу, кто сидел, сложившись пополам, кто растянулся в проходе. И все мирно спали.

На Марицу напала слабость и желание закрыть глаза. Всего на пару минут. Ей просто хотелось спать.

1

Отрывок из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Чума»

2

Отрывок из детского стихотворения «Песня о маленькой собачке» Б. Заходера

3

Имеется в виду чувашский поэт Константин Васильевич Иванов (1890 – 1915)

4

Отрывок из поэмы «Нарспи» К.В.Иванова

5

Чешский поэт

6

Писательница Юга США

7

Советский и российский писатель-сатирик и сценарист

8

Вертебролог – врач, выявляющий заболевания костей позвоночника

9

Немецкий социолог, философ, историк, политический экономист