Последние

Глава

VII

Я стояла посреди комнаты, где раньше располагался Виктор, но теперь его здесь не было. Кровать была застелена, а запах лекарств выветрился. В этом доме больше никто не жил.

Он опустел почти сразу после похорон.

Вторых.

Виктор умер от желудочно-кишечного кровотечения. Болезнь съедала его изнутри на протяжении десяти лет.

Лидия Михайловна ненадолго пережила Виктора. Врачи сказали, сердце не выдержало. Десяток лет непрерывных переживаний испили из нее все соки.

Она умерла в городской больнице, неподалеку от нашей деревни, так и не придя в себя.

Ее единственному оставшемуся сыну, Грише, незачем было оставаться в пустом доме, где все напоминало ему о семье. И он уехал.

На оставшейся мебели за полгода осел толстый слой пыли, что придавало еще большего одиночества этому дому.

Я подошла к кровати и аккуратно присела на нее. Постельное белье осталось тем же – хорошо помню этот цвет. Так и не обратив на него внимания, когда приходила к еще живому Виктору, я навсегда его запомнила в день похорон, на которые так не хотела идти.

Тогда, около полугода назад, после того, когда меня забрали в бессознательном состоянии из этого дома, я пришла в себя в той же больнице, в которой в дальнейшем скончалась Лидия Михайловна.

Несмотря на то, что успокоительное мне давали в огромных дозах, первые сутки я прорыдала навзрыд, не останавливаясь. Укрывшись одеялом с головой, я кричала от боли, что съедала меня заживо. Я желала смерти каждую секунду после пробуждения, ибо не видела смысла в жизни.

Странно вышло – я ожидала его смерти, но она все равно пришла внезапно.

На вторые сутки плакать было нечем, голос был сорван, а голова пуста, поэтому я просто лежала, уткнувшись в ужасно белый потолок.

Я даже смогла себя убедить в том, что смирилась с потерей любимого; с тем, что ничего уже не вернуть.

Это было обманчивое спокойствие, потому что, когда ко мне явился отец со словами, что нужно попрощаться с Виктором, я вновь впала в истерию. Я хотела, чтобы меня отгородили от этого, считая, что так быстрее приду в себя. А стоило мне только представить Виктора, лежащего в гробу, мой карточный домик, в котором я пыталась спрятаться от реальности, рушился.

Я молчала в ответ, но отец сказал, что сегодня его уже будут хоронить.

– Простишь ли ты себя, если не скажешь ему последних слов?

Отец был прав. Он знал меня лучше, чем я себя.

Все произошло так внезапно, что мы с Виктором не успели попрощаться. Это было самым ужасным для меня.

Поэтому, с тяжестью на сердце, в этот же день я вернулась домой. Мамы дома не было, вся деревня вообще будто опустела. Потому что почти все собрались в одном месте, куда и мне следовало прийти.

Отец сказал, что заберет меня чуть позже.

Поэтому я легла на свою кровать, и мне вдруг показалось, что я снова попала в ад. Что Виктор лежит в бреду, а мне нельзя к нему, потому что сильно истощена. Но завтра утром я обязательно вернусь к любимому. Он очнется, и всем покажется, что самое страшное позади.

А потом Виктор умрет.

От последних мыслей мне стало совсем худо, и я решил прекратить заниматься самобичеванием.

Осталась только я. Та, кого он любил, до сих пор не попрощалась с ним.

Когда прошло чуть больше часа, я услышала, как к дому подъехала повозка. Заглянул отец и сказал, что скоро отправляемся.

Собираясь одеть рабочее темное платье, я случайно наткнулась взглядом на свое любимое – голубое. В котором была одета на импровизированной помолвке. Что-то подсказывало мне надеть именно его. Поэтому я не стала долго думать.

Выходя из комнаты, я вдруг застыла на пороге. Кое-что было лишним. Вернувшись к комоду, я, немного помедлив, сняла с себя крест. Он мне был больше не нужен. Я обязательно найду, во что верить, но сейчас в моей душе было пусто.

Дорогу я совсем не помню – ни то, как садилась в телегу, ни то, как мы ехали.

Очнулась я только на пороге дома, заполоненного людьми. Теперь, вспоминая, становится понятно, что это был последний раз, когда в этом доме была хоть какая-то жизнь.

Зеркала были занавешены, а люди сновали туда и обратно. Все в каких-то своих хлопотах. Казалось, одна я тут не к месту.

Кто-то произнес мое имя, но я не обратила на это внимание. Страх сковал меня, когда я поняла, что буквально в паре шагов от меня, в соседней комнате – Виктор.

И лежит он уже не в кровати.

На мое плечо опустилась рука, подбадривая меня идти вперед – отец все это время наблюдал за мной.

И я вошла в комнату, где полукругом сидели люди, а в центре, на табуретах, лежал открытый гроб. Рядом с ним, у изголовья, был свободный стул. Думаю, он предназначался для матери покойного, но так получилось, что сидеть на нем буду я.

Все взгляды были направлены на меня, из-за чего вдруг стало трудно дышать. Меньше всего я сейчас хотела быть заметной. Пожалуйста, не смотрите на меня.

Я видела все эти лица, выражающие сожаления, которые были никому не нужны.

В углу на столике были заметны много иконок в обрамлении церковных свечей. И впервые они вызывали у меня злость. Я хотела смахнуть эту ерунду, чтобы взгляд мой больше за нее не цеплялся.

Пробираясь через толпу людей, я пыталась не обращать на них внимания, а, наконец, сев на стул, неожиданно для себя не смогла сдержать слез.

Вот он, мой любимый, лежит так близко. Лицо белое-белое, умиротворенное. Надеюсь, смерть все сделала быстро, не растягивая его и так долгие страдания.

Мне было очень страшно коснуться его; прочувствовать, осознать до конца, что кровь больше не струится по его венам, а сердце прекратило стук.

Он был холодным.

Я дотронулась до его руки, а затем накрыла ее, крепко сжимая. Мне казалось, что он сейчас откроет глаза и встанет. Но время шло, а этого не происходило.

– Еще бы раз увидеть твою улыбку.

Не знаю, сколько времени я так просидела, разговаривая с ним, забыв об окружающих. Я даже не заметила, как в комнату вошли два могильщика и замерли, в ожидании забрать покойника.

Все начали расступаться, и какая-то женщина смогла достучаться до меня, что пора ехать на кладбище.

Я повиновалась, отодвинув стул и отходя в сторону, но стоило двум мужчинам вдруг ухватиться за гроб, как мое самообладание куда-то испарилось. Вновь кинувшись к Виктору, я зарыдала у него на груди, умоляя проснуться. Не знаю, что послужило причиной сия действия. Наверное, в ту секунду я осознал, что его навсегда забирают у меня. И чем ближе мы бы были к кладбищу, тем меньше времени у меня оставалось, чтобы в последний раз побыть с ним.

Матушка пыталась угомонить меня, отцепить от покойного возлюбленного, но я не давалась.

Поняв, что Виктор на мои мольбы не ответит, я обратилась к могильщикам с просьбой не забирать его.

Не знаю, сколько бы это все длилось, пока, наконец, Буляков не успокоил меня с помощью своих лекарств.

Поэтому в повозке я ехала уже молча, лишь слезы беззвучно катились из глаз. Самые близкие – я, брат Виктора, мои родители и Игорь Александрович – забрались в телегу, куда положили гроб. Остальные же шли позади.

Я молилась, чтобы дорога к кладбищу оказалась длиннее, чем обычно.

Гриша, как и остальные, молча сидел, не моргая смотря на брата, а потом произнес:

– Вот и кончились твои мучения.

Наверное, если бы до этого меня не угомонил Буляков, я кинулась бы под колеса, дабы остановить телегу. Все, чтобы не добраться до места, где навсегда расстаются живые с покойниками.

К сожалению, остановить время я была не в силах, и мы въехали на кладбище. Оно было небольшим, поэтому я сразу увидела готовую яму, в которую канет мой любимый. Схватив его руку, я припала к ней губами, пытаясь навсегда оставить в памяти нежность его кожи.

Как и раньше, я думала, что самое тяжелое позади, но снова ошиблась. Казалось невыносимым смотреть на то, как гроб постепенно погружается в темную пропасть. В один момент он зашел под неправильным углом и застрял. В этот момент в глазах моих потемнело. И я поняла, что, если сейчас ничего не исправят, я просто сама прыгну в эту яму, вслед за Виктором.

Мне стало нехорошо от собственных мыслей, и я покачнулась. Кто-то сзади не дал мне упасть.

Это была Люба. Мы встретились взглядом, и я поняла, как мне ее не хватало. Она приобняла меня за плечи и прошептала:

– Держись. Я с тобой.

В это время гроб уже достиг дна, и могильщики взялись за лопаты.

Кто-то кидал в яму платки, попросив землю забрать свои слезы.

Я не стала этого делать. Ничто было не в силах лишить меня слез, также, как и воспоминаний о Викторе. Я всегда буду его помнить. Потому что в самой смерти нет ничего страшного; забыть человека – вот, что самое ужасное.

Даже спустя полвека я буду вспоминать Виктора. У меня будут муж, дети, а, может, даже и внуки, но это не изменит моей первой любви. Она навсегда останется в моем сердце.

«Когда смерти не избежать, человек, в первую очередь, должен справиться с собой самим», – так сказала мне матушка.

И я поняла, что нужно жить дальше. Виктор смог справиться, теперь и мне нужно это сделать.

– Я ни о чем не жалею, любимый мой.

Что-то вдруг коснулось моей щеки, и я провела по ней рукой, обнаружив при этом парашютик одуванчика. На дворе был сентябрь, о чем только думает это цветок?

Оглядевшись, я заметила у оградки уже голый стебелек. Это был последний одуванчик. Его семена давным-давно должны были улететь, подхваченные ветерком. Но он так не хотел расставаться с летом, что держался из последних сил.

Позже мне все-таки удастся посетить столицу, где я и решу остаться уже навсегда. Именно там, в Петербурге, спустя десять лет я узнаю, что ненавистная болезнь, унесшая жизнь моего любимого, получила название «рак».