Забракованные
- -
- 100%
- +
Уточнять, что он имеет в виду, не имело смысла.
– Четверо с утра, один перед самым отъездом, – честно ответила Амелия. И, подумав, добавила: – И торт.
Ей показалось, или Гидеон едва сдержал смех? Как бы то ни было, настроение у хозяина мрачного кабинета, расположенного на самом нижнем и жутком этаже в прямом соседстве с камерами для временного содержания преступников и пыточными, этим днем было отменное.
– Торт явно говорит о серьезных намерениях, – съязвил мужчина. Мэл ответила ему укоризненным взглядом. Тот собрался и перешел на деловой тон: – Итак, я верно понимаю, вы приняли положительное решение?
Амелия еле сдержалась, чтобы не поморщиться.
– Как вы вчера и сказали, я ограничена в выборе, – ответила коротко.
Не хотелось признавать, но появление наглого гостя на подъездной дорожке особняка этим полуднем ее по-настоящему впечатлило.
– Разумно, – благосклонно кивнул Гидеон, переплел пальцы на столешнице, длинные и тонкие, как у пианиста. – В таком случае, перейдем к делу. – Амелия кивнула. Побеседовать по душам она бы отправилась в другое место. Здесь – только дела. – Что вам известно о лорде Рэймере Монтегрейне?
Имя ее будущего мужа впервые было произнесено вслух, и вызвало новый приступ озноба.
– Я не слишком интересовалась его судьбой, – ответила Амелия сдержанно. Солгала, о Рэймере Монтегрейне и его жизни в Мирее не слышал разве что глухой.
– И все же, – настаивал Гидеон.
Мэл вздохнула. Что ж, она уже согласилась играть по правилам собеседника. Или так, или ее долги и впрямь перекупит кто-то вроде настырного толстяка, даже не сообразившего представиться, прежде чем свататься и щеголять своим состоянием.
– Лорд Рэймер Монтегрейн, – начала она перечислять все, что ей было известно о данной персоне. – Тридцать пять лет. Наследник Ренара Монтегрейна. Из живых родственников – младшая сестра, леди Боулер. Вдовец. Ветеран Пятилетней войны. После гибели его высочества принца Конрада принял на себя командование войсками и руководил отступлением. В связи с чем половина мирейцев видит его спасителем своих сыновей, вернувшим их домой, а вторая половина винит в проигрыше всей военной кампании и даже приписывает вину за гибель наследника. – Амелия помедлила, раздумывая, что еще ей известно, но все остальное, что она слышала, было более сплетнями, нежели фактами. Потому снова вскинула голову, чтобы встретиться с черным взглядом. – Пожалуй, это все. Я действительно никогда не интересовалась подробностями. Мы не знакомы с Монтегрейном лично. Я видела его издали на балах, еще до войны. Была на похоронах его жены в числе множества других приглашенных. Но официально мы с ним так и не были друг другу представлены. Мой супруг относился к нему… прохладно, – очень сильное преуменьшение. Эйдан ненавидел Монтегрейна. И Амелия даже подозревала, что именно он являлся источником слухов о том, что принц Конрад скончался во время военных действий вовсе не от ранения.
– Что ж, вы знаете вполне достаточно, – благосклонно кивнул Гидеон. – И каково же ваше личное мнение? – Прищурился. – Блестящий герой или предатель?
Амелия ответила бы «герой» хотя бы потому, что Эйдан слишком много и часто, чуть ли не с пеной у рта, убеждал всех знакомых в обратном. Но это было лишь отголоском ее отношения к покойному мужу. Рэймер Монтегрейн с тем же успехом мог оказаться кем угодно – она уже давно не решалась судить о людях по общественному мнению и уж тем более с собственного первого взгляда.
– Полагаю, как вы скажете, тем и будет, – ответила спокойно.
Чем, кажется, вновь угодила собеседнику.
– Увы, – развел тот руками, – Монтегрейны – слишком значимый в истории королевства род, чтобы даже мое слово играло в его отношении какую-то роль. Поэтому мне и нужны вы. Мы с его величеством давно рассматривали вариант с женитьбой Монтегрейна, но найти подходящую партию – дело непростое. Будем считать, что нам с вами повезло. Да будет земля периной вашему покойному супругу. – Гидеону даже хватило наглости изобразить на своем лице скорбь и склонить голову. Если бы Амелии не были известны все обстоятельства смерти Эйдана, она бы даже заподозрила, что глава СБ сам приложил к ней руку.
– Что я должна буду выяснить? – спросила, не желая продолжать этот фарс.
– Все обстоятельства смерти принца Конрада. – Пауза. – Для начала.
Амелия нахмурилась. Наследник погиб незадолго до окончания войны с Аренором, а именно: чуть больше пяти лет назад. Неужели служба безопасности до сих пор не нашла ни одного надежного свидетеля? А если так, то как, они полагали, это может удаться ей, навязанной королем жене?
– Как вы себе это представляете? – осведомилась сухо, даже не пытаясь скрыть сарказм в своем голосе.
– Ночная птица перепоет, – бесстрастно отозвался Гидеон, отчего кровь отхлынула от лица Амелии. – Слышали такую поговорку? Лаской, лицемерием – чем угодно. Не считая того вашего визита ко мне более десяти лет назад, никто и никогда не подозревал о вашем несчастье в браке с Эйданом Бриверивзом. Не мне вас учить притворству, Амелия. Расскажите грустную историю о своей жизни, подружитесь с новым супругом, в конце концов. Мне безразлично, что и как вы будете делать, – голос мужчины стал тверже, и из него наконец полностью исчезли шутливые нотки. – Но мне нужно во что бы то ни стало узнать все обстоятельства смерти его высочества Конрада. Все, – повторил для пущего понимания. – Вплоть до последней просьбы. Нам доподлинно известно, что в этот момент с наследником был только Монтегрейн.
– Последней просьбы? – растерялась Амелия. – Если вы считаете, что Монтегрейн убил принца, то…
Какие последние просьбы могли быть у жертвы к своему убийце?
– Вас не должно волновать, что я считаю, – Гидеон отбил ее возражение ледяной улыбкой. – Последние слова, – повторил с нажимом. – Последняя просьба. Это главное. Если выясните что-то еще, это станет приятным дополнением.
Амелия отвела взгляд.
– И когда вы сочтете мое задание законченным?
– Когда Монтегрейн пойдет на эшафот, – сказано было с такой уверенностью, что леди Бриверивз невольно вновь вскинула глаза на собеседника.
– То есть вы даже мысли не допускаете, что он может быть невиновен?
– Он виновен, – холодно и твердо возразил Блэрард Гидеон. – Монтегрейн виновен в измене его величеству. И как только вы добудете этому доказательства, справедливость восторжествует.
И голова Монтегрейна полетит с плеч, закончила Амелия уже про себя. Сочувствовала ли она ему? Нет, Рэймер Монтегрейн мог на деле оказаться кем угодно, как и ангелоподобный внешне Эйдан. И пока глава СБ искал доказательства, не оглашая обвинения голословно, это вполне вписывалось в ее понятие справедливости и порядочности.
Хотела ли она в это ввязываться? Однозначно – нет. Но воспоминание об утреннем торте подогнало к горлу тошноту, будто бы ей пришлось съесть его целиком.
Выбора у нее не осталось: либо немедленно прощаться с жизнью, либо попробовать выжить на предложенных условиях. Сейчас, когда Эйдана больше не было рядом, жить хотелось как никогда.
– Когда свадьба? – только и спросила Амелия.
Гидеон довольно ухмыльнулся ее покладистости.
– Послезавтра. – И, получив в ответ полный изумления вкупе с возмущением взгляд, добавил: – Все приличия будут соблюдены. Проведем церемонию без шума, а затем объявим обществу, что брак с Монтегрейном был последней волей вашего супруга, потому не требовал отлагательств. Слухов о вашей ветрености не последует, ручаюсь.
И сказано это «ручаюсь» было таким тоном, что у Амелии пробежали мурашки по позвоночнику.
– Зайдите к казначею, – бросил Гидеон на прощание. – Вам выпишут чек для уплаты долгов плюс еще сумму для покупки свадебного наряда.
ГЛАВА 5
4 месяца спустя после Бала дебютанток
Цинн, королевский дворец
– А что она?
– Что, что? – раздраженно отозвался Рэймер. – Ничего. Послал ей пятнадцать писем, извинялся, как последняя тряпка, – отец диктовал. А она – хоть бы соизволила ответить.
– Совсем ничего? – не поверил друг.
– Хуже. – Монтегрейн поморщился. – Ответил ее папаша. Мол, не знаю, чем ты обидел мою дочь, но не смей сюда больше писать, а то пожалеешь, щенок.
– Прямо-таки «щенок»?
– Угу.
Рэймер отвернулся, с досадой побарабанил пальцами по подоконнику, на котором сидел. В академии повезло с дополнительным выходным, и он сбежал в королевский дворец, чтобы повидать принца.
Теперь не Конрад посещал занятия, а преподаватели приходили к нему, чтобы он не прерывал обучение. Покидать дворец принцу было запрещено вот уже третий месяц – с тех пор как люди короля отыскали его вместе с возлюбленной в соседнем городке и приволокли обратно.
Чудо, что Алиссию не тронули, посчитав просто девкой на ночь. Конрад сказал, сотрудник СБ швырнул ей под ноги мешок с монетами (за «работу», надо понимать, и за молчание) и велел убираться прочь и не молоть языком. Алиссия дурочкой не была и, забрав деньги, скрылась.
А Конрад угодил под домашний арест.
Сейчас он расхаживал по гостиной в одной пижаме и босиком. Отросшие, явно нечесаные с утра волосы торчали в разные стороны. Рэймер подумал, что еще немного, и друг имеет все шансы завязать их в хвост, чему всегда противился и стригся коротко.
Вот она – несчастная любовь: мечется, как тигр в клетке. Того и гляди, скоро на стену полезет. Неспроста же его величество разрешил Монтегрейну навестить наследника – понял, что сын в критическом состоянии. А если король сжалился – это уже серьезный повод для беспокойства.
По крайней мере, фиаско Рэймера с дочерью Овечьего короля дало тему для разговора, не связанную с Алиссией. Монтегрейн уже сам ненавидел эту девицу всеми фибрами души – это же надо было так запудрить другу мозги.
– И что? Ты сдался? – Принц совершил еще один бесцельный круг по комнате. По пути пнул валяющийся возле дивана сапог.
Рэймер поморщился и торопливо отвернулся, когда Конрад чуть не свалился на пол сам, потеряв равновесие от резкого движения.
– А что? – Хмыкнул. – У меня был выбор? Сам оплошал. Чего уж теперь.
– А отец?
О, отец рвал и метал. Грозил лишить наследства, оставив все дочери, и отправить сына в самый дальний гарнизон и не забывал поминать злосчастную гувернантку. Сестра злорадствовала. Рэймеру вообще в последнее время начало казаться, что все беды в мире – из-за женщин.
– Переживет, – буркнул он, глядя через стекло на построение стражи во дворе.
Переживет, но после окончания академии отправит его на север, как пить дать.
Ну и черт с ним. Рэймер тоже переживет.
– Бриверивзы уже объявили о свадьбе, – добавил Монтегрейн, помолчав. – Так что все, проехали.
– Бедная Амелия, – высказался Конрад и наконец завершил свое кружение, с размаху плюхнувшись на диван и раскинув на спинке руки. – Эйдан – та еще свинья.
– Я не лучше, – вздохнул Рэймер и снова повернулся к окну.
Стража строилась в ряды, меняла строй, поднимала к небу пики. Даже сюда доносился зычный голос их командира. Вот и ему придется так же маршировать в какой-нибудь северной крепости – засада.
Но за поступок с Амелией Грерогер отчего-то было стыдно по сей день. Сдалась она ему, конечно, в качестве жены – это отец жаждал прибрать к рукам пастбища. Тем не менее обидел девушку Рэймер ни за что.
А как она на него потом смотрела в бальном зале! Будто он на ее глазах разделал девственницу… и съел.
– Она тебе понравилась?
Монтегрейн повернулся. Принц все еще лежал на диване и смотрел в потолок, как, вероятно, и проводил все последние недели в заточении, когда его не мучили преподаватели.
– Амелия? – переспросил зачем-то. – Чему там нравиться? Дите дитем.
А детей обижать нехорошо. Если бы кто-то поступил так с его младшей сестрой, голову бы открутил, не задумываясь. Правда, Лу самой палец в рот не клади, не то что этой…
Конрад лениво повернул голову.
– И что теперь? Есть новая жертва?
Рэймер подтянул согнутую в колене ногу ближе, обнял ее руками и водрузил сверху подбородок; скорчил другу гримасу, мол, спасибо за «жертву».
– Отец ведет переговоры с родителями Анабель Ласкес. Дело уже решенное.
Апатичный до этого принц даже приподнялся и присвистнул.
– Анабель? Серьезно?
– Нет, шучу! – разозлился Монтегрейн.
Старшая дочь Ласкесов была старше него и уже вошла в тот возраст, когда общество награждает незамужнюю девушку клеймом «старая дева», – ей недавно исполнилось двадцать три. Анабель была недурна собой, но не владела магическим даром и постоянно болела. Тощая, бледная, со светящейся, почти прозрачной кожей, она мало у кого вызывала желание жениться на ней – скорее, укрыть одеялом и подать стакан воды. Но ее отец был богат и давал за дочь завидное приданое, что решило дело.
– Отец слишком сильно рассчитывал на Грерогеров, – продолжил Рэймер уже спокойнее. – Поэтому не подобрал запасных вариантов. Пришлось брать что есть.
Он скривился, понимая, как цинично и несправедливо по отношению к Анабель прозвучали его слова, но ничего не мог с собой поделать – раздражение требовало выхода.
– Ну-у, – протянул Конрад. – Во всяком случае Анабель не дура.
– Угу, – промычал Монтегрейн в ответ. Дура или не дура, можно подумать, его отца остановила бы полная недееспособность невестки. Он видел лишь приданое, а не человека.
Помолчали.
Выходной. Рэймеру следовало бы поехать домой и обсудить с отцом подробности предстоящей женитьбы, сестру навестить в кои-то веки. Но он тянул и тянул время.
– Слушай, я должен сказать… – начал Конрад и замолчал.
Монтегрейн возвел глаза к потолку. Начинается. Сейчас друг попросит бежать и искать Алиссию, чтобы передать ей любовную записку или еще что-то в этом в роде.
– Алиссия беременна.
От неожиданности сапог сорвался с края подоконника, и Рэймер сам чуть не рухнул вниз – в последний момент схватился за штору и встал на ноги. Несколько креплений оторвались от карниза и со звоном упали вниз.
– Что?! Ты спятил?!
– Не ори, – насупился принц и тут же подобрался, сел ровнее, выпрямил спину, насколько позволял искривленный позвоночник.
Уму непостижимо. Они дружили с самого детства, и Конрад всегда – всегда! – был разумнее него. Что с ним стало, стоило влюбиться? Может, отец прав, и нелюбимая и нежеланная Анабель Ласкес – лучший вариант из всех возможных? Так хотя бы голова на плечах останется.
– Ты в своем уме? – Монтегрейн шагнул к дивану. – Твой отец порешит вас обоих, если узнает. Ее – в первую очередь.
Несмотря на то что Конрад сидел, а Рэймер стоял и возвышался над ним, принцу удалось каким-то образом смотреть на него сверху вниз.
– Но ведь не узнает? – уточнил сухо, закаменев лицом и плечами.
Чего ждал? Что он прямо сейчас бросится к королю и выложит все, что узнал, как на духу?
– Не узнает, – буркнул Монтегрейн и тоже уселся на диван, слева от принца. Ссутулился, свесив руки между колен, и хмуро поглядел на друга. – Что будешь делать?
– Жениться? – ответил тот вопросом на вопрос. Рэймер фыркнул. – Если бы мог, женился бы, – понурился Конрад.
– Не можешь.
– Значит, буду поддерживать как могу. Поможешь?
Прямой вопрос и прямой взгляд.
Монтегрейн вздохнул.
– Когда я тебя подводил?
Разве что из северной крепости, куда отец его непременно сошлет, раз обещал, не больно-то поможешь…
Настоящее время
Сменить траурное платье на подвенечное золотое было почти физически больно. По правилам, выходя замуж вновь, следовало бы избавиться от вдовьих нарядов, однако Амелия, не готовая расставаться с черной одеждой, так отлично подходящей под ее настроение, бережно сложила платье и попросила Дафну выстирать его и повесить в шкаф к остальным.
Только в последний момент, когда лицо служанки изумленно вытянулось, до Мэл дошло, что в ее поступке можно увидеть скрытый подтекст: будто она ждет не дождется, когда можно будет похоронить и нового супруга. Впрочем, Дафна ничего не высказала вслух, а Амелия решила, что поздно идти на попятный. Платье ей и вправду нравилось.
– Какая вы красивая! – вздохнула служанка, закончив с волосами госпожи и отойдя на несколько шагов, чтобы полюбоваться своей работой.
Амелия сидела перед трюмо и с вялым интересом смотрела на свое отражение в зеркале. В юности ее, пожалуй, можно было назвать «миленькой». Сейчас же то, что прощала юность, стало очевиднее с первого взгляда: и чересчур бледная, даже по аристократическим меркам, кожа, и тусклые слишком прямые волосы, и блеклый цвет светло-зеленых глаз. С накрашенными ресницами и бровями лицо сделалось ярче, но и этого не хватало для того, чтобы назвать ее красавицей.
Дафна хотела использовать помаду, но Мэл не позволила. Эйдан обожал яркие губы.
Никогда больше.
– Спасибо, – промолвила она, поднимаясь со стула. Волосы, до этого лежащие на плечах, упали вниз (Амелия запретила Дафне делать высокую прическу со шпильками).
– Ах, миледи, у вас такая изящная шейка. – Видимо, и служанка задержалась взглядом на ее волосах. – Может быть, все-таки?..
– Спасибо, – повторила Амелия с нажимом, и Дафна послушно замолчала.
Золотой цвет платья Мэл тоже категорически не шел, сливаясь с ней и делая еще более блеклой. Однако цвет подвенечного наряда был многолетней традицией и частью самой церемонии, без него в храме ее бы не приняли.
– Дафна. – Повинуясь внезапному порыву, Амелия обернулась к замершей подле нее девушке. – А ты бы хотела поехать со мной в мой новый дом?
В том, что придется уехать из особняка Бриверивзов, она не сомневалась. Гидеон ясно сказал: Монтегрейн приезжает в Цинн ненадолго и планирует вернуться в свое поместье в ближайшее время. Глупо было бы рассчитывать, что он оставит ее в столице.
– Я, миледи? – Девушка польщенно зарумянилась.
Учитывая, что, помимо Дафны, в доме оставались лишь пожилая кухарка и конюх, вопрос был бессмысленным. Но, видимо, девушка сочла предложение Амелии выражением особого расположения и… доверия? Мэл знала Дафну меньше месяца – слишком мало, чтобы успеть к ней прикипеть и тем более начать доверять. Все было гораздо прозаичнее: приличия не позволяли леди отправиться в дальнюю дорогу без личной служанки. Правила, которыми она когда-то пренебрегла, оставив верную Клару на юге по настоянию Бриверивза. Правила, о которых Дафна явно не догадывалась, а потому восприняла слова госпожи как комплимент.
– Поедешь? – повторила Амелия. – К сожалению, я не могу обсуждать с тобой будущее жалование, это полностью зависит от лорда Монтегрейна, но…
– Поеду, поеду, госпожа! – Дафна даже не дала ей договорить, радостно захлопав в ладоши.
Мэл посмотрела на нее укоризненно, и девушка, покраснев еще больше, опустила взгляд. Кто знает, какие правила приняты в доме Монтегрейнов? Амелия спокойно воспринимала подобные вольности от работников. В доме ее отца слуги служили по много лет и считались чуть ли не членами семьи. Эйдан же, если бы его перебили подобным образом, мог выпороть виновного. Поэтому Мэл предпочла не рисковать и напомнить Дафне о приличиях.
– Тогда собери вещи, пока меня не будет, – распорядилась коротко. – Я не знаю, сколько у нас будет времени на сборы.
– Конечно, конечно, миледи, – затараторила Дафна. – А ваше… – запнувшись и снова покраснев, уточнила девушка. – Вдовье платье сложить в чемодан?
Амелия перевела взгляд на зеркало. От золотого наряда, сияющего в лучах бьющего сквозь незашторенные окна солнца, слепило глаза.
Отвернулась.
– Возьми.
***
В Цинне имелось три крупных храма, не считая множества мелких для простого люда. Однако, несмотря на вероятность совпадения – один к трем, приехавший за Амелией экипаж привез ее именно в тот, где почти пятнадцать лет назад она венчалась с Эйданом.
– Госпожа, прошу вас. – Слуга в сером сюртуке галантно подал ей руку в белоснежной перчатке. На кого тот работал и кто оплатил его услуги, Мэл не уточняла – за ней просто приехали в назначенный срок и повезли в назначенное место.
Не медля и не колеблясь, она подала ладонь, тоже в перчатке, только в высокой и кружевной, и осторожно выбралась из экипажа, придержав длинный шлейф платья. Этим шлейфом, неудобной данью традиции, Дафна восхитилась сегодня особенно. Если бы неискушенная девушка увидела то платье, в котором Амелия переступила порог этого храма в первый раз, должно быть, и вовсе лишилась бы чувств. Нынешний наряд был скромным настолько, насколько позволяли приличия.
Утреннее солнце, будто в насмешку над фиктивной свадьбой, скрылось за серыми, пухлыми от влаги тучами, начал моросить мелкий дождь, и, оказавшись на улице, Мэл смогла по достоинству оценить золотистую вуаль, закрепленную в волосах и полностью прикрывающую лицо.
Поднимаясь по ступеням храма, Амелия отметила необычную тишину вокруг. Она знала, что церемония будет проведена без присутствия гостей. Однако ни на крыльце храма, ни подле него не обнаружилось ни единого попрошайки, завсегдатаев этого места, а на улице – ни одного прохожего. Неужели Гидеон побоялся, что кому-то может взбрести в голову сорвать свадьбу, и перекрыл улицу?
Слуга с торжественным видом проводил Мэл до дверей храма и остался снаружи. Лишь приоткрыл одну из огромных расписанных золотом створок и жестом пригласил ее внутрь.
Отбросив лишние мысли, Амелия вздохнула и переступила порог.
***
В прошлую церемонию бракосочетания восемнадцатилетняя Амелия Грерогер была полна надежд на светлое будущее. Ужасно волновалась и боялась оступиться в проходе или наступить на шлейф платья. Жизнь только начиналась, и у алтаря ее ждал, как ей казалось, самый прекрасный, великодушный и добрый мужчина в мире.
В этот раз волнение длилось недолго. Сердце предательски ёкнуло при виде храма снаружи и еще несколько минут билось пойманной в сачок бабочкой, когда Амелия оказалась внутри. Пламя свечей, украшающих храм, колыхнулось от сквозняка, и вновь выпрямилось, когда двери за спиной невесты закрылись. В унисон с ними выровнялось и сердцебиение, стоило Мэл в полной мере осознать, что волнение не было связано с предстоящей церемонией, а лишь являлось отголоском воспоминаний. Ей не о чем было волноваться. Когда все решено – волнение бессмысленно.
Внутри так же не обнаружилось лишних людей. У алтаря в свете, казалось, тысячи свечей, стояли лишь двое: пожилой священник в золотой, того же цвета, что и ее платье, праздничной рясе и высокий мужчина в черном костюме-тройке, опирающийся на трость.
Увидев жениха, Амелия воздала хвалу вуали на своем лице во второй раз. Однако времени на удивление не было. Она выпрямила спину, приподняла подбородок, как приличествовало женщине ее положения в окружающей обстановке, и не спеша, но твердо пошла по проходу к алтарю.
Она не видела Рэймера Монтегрейна много лет. Десять-двенадцать, как минимум. В первые годы после свадьбы с Эйданом, когда Мэл еще бывала в свете, она встречала Монтегрейна на балах. Чаще в компании его высочества принца Конрада. И ни разу в обществе супруги, болезненно хрупкой темноволосой молодой женщины, которую впервые Амелия увидела уже в гробу, будучи вынужденной, как и многие люди их круга, присутствовать на похоронах несчастной.
Впоследствии под давлением Эйдана Мэл еще изредка посещала балы, где изображала из себя счастливую жену. Рэймер Монтегрейн на светских мероприятиях больше не появлялся.
А после была война.
И теперь, увидев навязанного ей Гидеоном жениха, Амелия удивилась настолько, что не совладала с лицом, выражением которого, казалось бы, за годы несчастливого брака научилась управлять мастерски. Спасибо вуали, что ее реакцию удалось скрыть. Продемонстрировать свое изумление было бы крайне бестактно, а в данных обстоятельствах – недопустимо.
Рэймер Монтегрейн являлся прямым доказательством утверждения, что война не щадит никого. Не знай Мэл, кто перед ней, то ни за что не узнала бы в этом человеке ослепительного молодого аристократа с точеным профилем, который однажды до полусмерти напугал ее на балконе королевского дворца.
Во-первых, он был седым. В тридцать пять лет. Как старик. Почти полностью. Белые пряди перемежались со все еще темными, и в первое мгновение в полумраке храма Амелии показалось, что кто-то посыпал голову мужчины пеплом.
Во-вторых, трость, на которую Монтегрейн опирался, явно не являлась данью моде, о чем говорила и сама поза, и видимое напряжение в руке, крепко сжимающей рукоять.
В-третьих, Мэл не владела магией в общепринятом понимании этого слова. Ей досталось лишь ускоренное самоисцеление, стойкость к большинству известных болезней и умение видеть ауры других магов. У боевиков аура отливала красным, у целителей – зеленым, у менталистов – голубым. Яркость и насыщенность цвета зависели от силы дара.