Пролог Наследство матери
Эпическая историческая драма с элементами реинкарнации
История разворачивается в двух временных планах. В современности Сон Джэ Мин – профессор истории из Сеула, изучающий корейскую диаспору в России. После находки старых фотографий в доме покойной матери-хакаски он отправляется на Дальний Восток.
В прошлом (1910-1920е годы) – история Сон Дэ Хо, прадеда Джэ Мина, который бежал из оккупированной японцами Кореи и поселился в приморском рыбацком посёлке Посьет. Там он влюбился в Анастасию Югай – дочь русского казака и хакаски, девушку с зелёными глазами и чёрными волосами.
В современности Джэ Мин встречает Александру Пак – архивиста и правнучку Анастасии Югай, которая поразительно похожа на Анастасию с фотографии. Вместе они исследуют историю корё-сарам (советских корейцев), смешанных русско-корейских семей и находят дневники Дэ Хо и Анастасии.
Залив Посьета, август 1923 года
Анастасия бежала по тропинке между берёзами, придерживая длинную косу, которая норовила выбиться из-под белого платка. Сердце колотилось не от быстрого бега, а от предвкушения встречи. Дэ Хо обещал прийти на закате, когда солнце коснётся вершин сопок.
Воздух был густым от запаха морской соли и разогретой хвои. Вечерний ветер с залива приносил прохладу и смешивал ароматы диких трав – пижмы, полыни и медвяной кашки, что росла по склонам сопок. Где-то в кустах шиповника щебетали воробьи, готовящиеся к ночёвке, а с моря долетали крики чаек, провожающих рыбачьи лодки.
Она остановилась у старой часовни, что построили ещё первые русские поселенцы в 1860-х годах, когда эти земли только-только отошли к России по Пекинскому договору. Часовня обветшала – после революции и гражданской войны не было ни средств, ни людей для её ремонта. Деревянные стены почернели от времени, а купол покосился, но внутри всё ещё хранилась икона Николая Чудотворца – покровителя моряков.
Настя поправила синий сарафан – подарок матери к восемнадцатилетию. Материя была добротная, довоенная, ещё с царских времён. "Хоть ты и в корейца влюбилась, а одеваться по-русски не забывай", – смеялась мать, сама наполовину хакаска, что пришли сюда ещё при Александре III.
Отец же, бывший урядник, хмурился, но молчал. Он помнил времена, когда в этих местах было тихо и мирно, когда казаки несли службу на границе, а корейские крестьяне мирно возделывали рис в долинах. Но прошло всего несколько лет, а жизнь перевернулась с ног на голову.
Сначала была революция семнадцатого года – тогда в Приморье ещё не очень поняли, что происходит. Потом пришли красные с Сергеем Лазо, следом – белые с атаманом Семёновым. Японцы вводили войска, американцы высаживались во Владивостоке. Партизаны уходили в тайгу, а в городах менялась власть, как перчатки.
Отец Анастасии служил у белых, потом, когда они отступили, чудом избежал расстрела – спасло то, что жена была хакаской. Сейчас, в 1923 году, когда Советская власть окончательно утвердилась в Приморье, он работал простым рыбаком и старался не вспоминать прошлое.
Времена были трудные, но не безнадёжные. Новая власть говорила о дружбе народов, о том, что все национальности равны. Корейцы, китайцы, русские – все строили «светлое будущее». Для Насти таким будущим был Дэ Хо, её первая большая любовь.
– Настя! – раздался знакомый голос, и она обернулась.
Дэ Хо поднимался по склону, в руках – букет диких ирисов. Он был не высок ростом, но широкоплеч, с добрыми тёмными глазами и мягкой улыбкой. Говорил по-русски с забавным акцентом, который Настя уже научилась понимать без труда.
– Ты пришёл, – прошептала она, принимая цветы. Ирисы пахли летом и свободой.
– Я всегда приду к тебе, – ответил он, бережно касаясь её руки. – Даже если разлучат нас горы и реки.
Они сели на старый деревянный мостик, который рыбаки построили над ручьём. Вода журчала внизу, а над головой шумели листья тополей. Дэ Хо достал из кармана небольшой свёрток.
– Это тебе, – сказал он, разворачивая шёлковую ткань.
В ткани лежала тонкая серебряная цепочка с подвеской в виде двух переплетённых колец – одно украшено корейским узором, другое – русской вязью.
– Дэ Хо, это… это прекрасно, – Настя коснулась подвески дрожащими пальцами. – Но откуда у тебя такие деньги?
– Я работал всю зиму на лесопилке, – улыбнулся он. – Хотел, чтобы у тебя было что-то особенное. Мастер-ювелир в Никольске сделал по моему рисунку. Видишь? Два кольца – как мы с тобой. Разные, но соединённые навсегда.
Он застегнул цепочку у неё на шее, и подвеска легла ровно над сердцем.
– Настя, – Дэ Хо взял её лицо в ладони, – я знаю, что времена у нас неспокойные. Говорят, что скоро могут начать переселять корейские семьи. Но что бы ни случилось, помни: моя любовь к тебе сильнее любых границ и законов.
Слёзы заблестели в её зелёных глазах.
– И моя к тебе, – прошептала она. – Дэ Хо, а что если нас разлучат? Что если…
– Тогда мы найдём друг друга, – твёрдо сказал он. – В этой жизни или в следующей. Я верю, что души, которые полюбили по-настоящему, всегда найдут путь друг к другу.
Солнце садилось за сопки, окрашивая воды моря в золотой цвет. Дэ Хо и Анастасия стояли в объятиях, слушая, как шумит река и поют в камышах лягушки.
– Обещай мне, – сказала Настя, – что если что-то случится, ты будешь приходить сюда каждый год в этот день. Я тоже буду приходить. И когда-нибудь мы встретимся снова.
– Обещаю, – горячо ответил Дэ Хо. – Здесь, у моря, где я впервые понял, что такое настоящая любовь.
Они не знали, что это их последняя встреча в этой жизни. Не знали, что их любовь станет легендой, которую будут пересказывать корейские и русские семьи. Не знали, что через сто лет их души найдут друг друга в лицах потомков.
А Японское море накатывало пенистыми волнами, неся в своих водах память о человеческой любви, которая сильнее времени и смерти.
В ту ночь Анастасия долго не могла заснуть, прижимая к груди подарок любимого. А Дэ Хо сидел у окна своей хижины и писал в дневнике: "Сегодня я понял, что такое вечность. Это когда любишь так сильно, что готов искать любимую в каждой жизни, в каждом воплощении. Настя – моя вечность."
Им не суждено было прочитать эти строки друг другу. Но любовь, рождённая у приморских берегов, оказалась действительно вечной.
Глава 1. Наследство матери
Дождь барабанил по окнам квартиры в районе Ганнам с монотонной настойчивостью, которая начинала действовать на нервы. Сон Джэ Мин остановился посреди гостиной, окруженный картонными коробками и грудами пожелтевших бумаг, и впервые за две недели после похорон матери позволил себе глубоко вздохнуть. Воздух пах нафталином, старыми книгами и едва уловимым ароматом сандалового дерева – запахом детства, который теперь казался таким далеким.
Как же мало я знал о тебе, мама, – думал он, перебирая содержимое очередной коробки. Его длинные пальцы – пальцы пианиста, как всегда говорила мать – осторожно касались предметов, которые составляли целую жизнь. Тридцать семь лет они прожили вместе в этой квартире, и только сейчас он понимал, что знал лишь одну сторону Сон Ми Кён.
За окном слышался привычный гул Сеула: шум автомобилей на проспекте Тхэхеран, далекий рокот метро, голоса людей, спешащих домой после работы. Эти звуки всегда успокаивали его – симфония большого города, в которой он вырос. Но сегодня они казались чужими, словно он слушал их из другого измерения.
Джэ Мин провел рукой по волосам – привычный жест, который выдавал его нервозность. В сорок два года он сохранил юношескую стройность, хотя последние месяцы ухода за больной матерью наложили отпечаток на его лицо. Высокие скулы стали более выраженными, а в темных глазах появилась усталость, которой раньше не было. Студенты в университете всегда говорили, что профессор Сон выглядит моложе своих лет, но сейчас, глядя на себя в зеркало старого комода, он видел седые нити в черных волосах.
– Ненавижу разбирать чужие вещи, – пробормотал он вслух, и звук собственного голоса показался неуместным в тишине квартиры.
Мать была скрытным человеком. О своем детстве она рассказывала мало и неохотно, всегда переводила разговор на другие темы. "Зачем ворошить прошлое? – говорила она. – Важно то, что мы здесь, в Корее, дома".
Дома… Джэ Мин усмехнулся горько. Он родился в Сеуле, учился в лучших университетах, защитил диссертацию по истории корейской диаспоры, но никогда не чувствовал себя полностью корейцем. Что-то в его облике, в манере держаться выдавало смешанные корни. Одногруппники в студенчестве дразнили его "хон хёль" – смешанной кровью. Более широкие глаза, европейские черты лица, манера держаться отличная от корейской.
На кухне тикали старые настенные часы – подарок, который мать привезла из какой-то поездки в начале девяностых. Джэ Мин налил себе чай из термоса – крепкий пуэр, который мать заваривала по утрам, – и вернулся к разбору документов.
В углу комнаты стоял старый письменный стол из темного дерева, за которым мать работала переводчицей. Русский язык она знала в совершенстве, хотя никогда не объясняла, где и когда выучила его. Джэ Мин помнил, как в детстве иногда слышал, что она разговаривает сама с собой по-русски, особенно когда готовила или убиралась. Эти отрывочные фразы звучали мелодично и странно в их корейском доме.
Выдвинув нижний ящик стола, он наткнулся на что-то твердое. Деревянная шкатулка, темная от времени, с резным орнаментом, который показался ему знакомым, хотя он не мог вспомнить, где видел такие узоры. Замок был не заперт.
Руки слегка дрожали, когда он поднял крышку. Внутри, аккуратно уложенные, лежали фотографии, письма, сложенная карта и несколько небольших предметов, которые он не мог сразу идентифицировать.
Первая фотография заставила его сердце пропустить удар.
Молодая женщина в русском сарафане с традиционными узорами стояла рядом с корейским мужчиной в ханбоке. Её лицо было удивительно красивым – высокие скулы, раскосые глаза, которые смотрели прямо в объектив с каким-то вызовом, и длинные черные волосы, заплетенные в косу. Мужчина обнимал ее за талию, и в его лице Джэ Мин с удивлением узнал собственные черты – такие же темные глаза, такая же линия бровей.
Это не может быть…
Он перевернул фотографию. На обороте выцветшими чернилами было написано: "Дэ Хо и Настя. Залив Посьет. 1923".
– Прадедушка, – прошептал он.
Мать никогда не рассказывала о своем деде. На все вопросы отвечала уклончиво: "Его не стало, когда я была совсем маленькой". Джэ Мин даже не знал его имени. А теперь перед ним была фотография Сон Дэ Хо – его прадеда, и русской девушки по имени Настя.
1923 год. Залив Посьет. Джэ Мин посмотрел это залив по картам – он на берегу Японского моря, в Приморском крае. Что делал его дедушка там? И кто была эта Настя?
Следующие фотографии рассказывали историю, которую он никогда не слышал. Корейские семьи в русских деревнях. Дети в традиционных русских рубашках, но с явно азиатскими чертами лица. Свадьба – та же красивая девушка в белом платье, дедушка в праздничном ханбоке, вокруг них люди разных национальностей.
– Моя бабушка была русской, – сказал он вслух, и эти слова прозвучали как откровение.
Вот почему я всегда чувствовал себя не совсем корейцем. Вот откуда эта тяга к русской литературе, которую я читал тайком от матери. Вот почему я так легко учил русский в университете.
Он взял письмо, написанное на русском языке. Почерк был женским, аккуратным:
"Милый Дэ Хо! Получила твое письмо, очень волнуюсь. Говорят, что корейцев могут переселить. Если это правда, найди меня. Я буду ждать у нашего места на реке каждый день до заката. Твоя Настя."
Переселить… Джэ Мин знал эту историю – депортация советских корейцев в 1937 году. Сталин подозревал их в нелояльности и переселил в Среднюю Азию. Тысячи семей были разлучены, многие погибли.
Значит, прадедушка и прабабушка были разлучены во время депортации? И что с ними стало?
Карта была старой, нарисованной от руки. На ней были отмечены реки, деревни с корейскими и русскими названиями, и красный крестик у залива Посьет с надписью "наше место".
За окном дождь усилился. Где-то далеко завыла сирена машины скорой помощи, напоминая о том, что жизнь в городе продолжается, пока он сидит здесь, погруженный в прошлое.
Мама знала эту историю. Почему никогда не рассказывала мне? Что случилось с Настей? Почему мать выросла без отца?
Вопросы множились, но ответов не было. Джэ Мин снова посмотрел на фотографию. Настя смотрела на него с бумаги, и в ее глазах он видел что-то знакомое – не просто красоту, но какую-то силу, решимость.
– Кто ты такая? – спросил он шепотом.
В тишине квартиры ему показалось, что он слышит отдаленный звук – не дождь, не городской шум, а что-то другое. Звук текущей воды, шелест ветра в листьях, голоса людей, говорящих на языке, который он не понимал, но который казался родным.
Это просто усталость, – сказал он себе, но руки все еще дрожали, когда он аккуратно сложил фотографии обратно в шкатулку.
Часы на кухне пробили полночь. Джэ Мин понимал, что должен идти спать – завтра у него лекции в университете, – но знал, что не сомкнет глаз. История, которую он только что открыл, требовала продолжения.
"Залив Посьета. Наше место."
Он взял телефон и открыл поисковик. Билеты во Владивосток, расписание поездов до границы с Китаем, гостиницы в Приморском крае.
Я найду тебя, Настя, – подумал он, глядя на фотографию. Я узнаю, что случилось с тобой и дедушкой. Я найду наше место у реки.
Дождь за окном продолжал лить, но Джэ Мин его больше не слышал. В его голове звучала другая мелодия – мелодия русской земли, которую он никогда не видел, но которая звала его домой.